Глава 23.2. Любовь, ложь и холодная суровая истина

Музыка к главе: Guggenheim Grotto – Philosophia


~oЖo~

После двух дней избегания Билли и сексуальной неудовлетворенности ночью из-за упрямого уважительного отношения Эдварда к «крыше» Чарли, ровно как и к лесу за ее пределами, я сообщаю отцу, что пришло время отправляться назад. Я не грущу, главным образом потому, что через несколько дней он приедет в Сиэтл, чтобы мы могли поужинать с Калленами. Не обещаю Чарли ничего, но на выходные я планирую приезжать почаще. С отъездом Элис и Джаспера, бессмертием на горизонте, каждый неловкий момент совместного невразумительного молчания кажется золотым.

Смотрю, как мой отец становится всё меньше и меньше в зеркале заднего вида, пока совсем не исчезает. Заглядевшись, я практически сталкиваюсь с грузовиком Билли, который остановился прямо посредине дороги. Объехать его мне не удастся, так что я выхожу из машины, чтобы поговорить.

– Почему ты плачешь, Белла? – спрашивает он.
– Я не плачу, – говорю я и касаюсь своего лица, застигнута врасплох и вопросом, и его подтверждением.
– Я знаю тебя с тех пор, когда ты была искрой в глазах Чарли, Белла Свон. Ты никогда прежде не лгала мне, даже если бы это спасло тебя от неприятностей, но ты делаешь это сейчас.
– Я не понимала, что плачу, – бормочу я. – Не надо делать из этого такую большую проблему.
– Ты знаешь, что я не это имею в виду, – говорит Билли с решительным взглядом. – Я говорю о твоих планах с тем кровососом. Я говорю о Калленах.
– Что? – рассеянно спрашиваю я. – В твоих словах вообще нет никакого смысла.
– Чарли сказал, что рука у твоего Эдварда при пожатии была холодна. Я на протяжении часа наблюдал за ним на сцене и могу сказать, что он не человек. Он один из Хладных, так?
– Хладных?
– Не играй со мной в игры, мне всё известно от Джейка. Я знаю вас обоих. Если ты спрашиваешь, он отвечает. Ты не понимаешь? – говорит он, хватая меня за руку, чтобы я не ушла от него. – Ты не ведаешь, каково это, любить ребенка, Белла. А я люблю тебя как собственную дочь и всегда надеялся, что когда-нибудь ты и Джейк… но я сейчас не об этом. Скажи мне, Эдвард Каллен – вампир? Да или нет, Белла.

Я всматриваюсь глубоко в его глаза, которые всегда были добрыми и наполненными любовью. Часть меня просто хочет рассказать ему правду, но мне известно, к чему это приведет. Даже хуже, мне известно, к чему это привело. Вольтури ничего не знают о договоре, но если узнают, это, несомненно, приведет к столкновению. В мыслях я вижу лицо Билли, которого истязает Джейн или иссушает Деметрий. Неожиданно я нахожу, что лгать – это просто. Выдавая момент раздумий за шок, я смеюсь, словно до меня только сейчас дошло, что он шутит.

– Ты всерьез спрашиваешь меня, является ли мой парень вампиром?
– А все эти дела насчет совместной вечности, – говорит он, указывая на мое кольцо. – Закончится тем, что он убьет тебя.
– Не смеши меня, – говорю я, теперь уже искренне гневаясь. – Я же говорила тебе, Эдвард не причинит мне боль. Он спас мне жизнь, а если бы хотел убить, у него уже было масса возможностей, уверяю тебя. Я доверяю ему.
– Итак, что дальше? Если ему удастся сохранить тебе жизнь, ты оставишь всё как есть или подумываешь над тем, чтобы стать одной из них… Это убьет Чарли, ты понимаешь это? Что происходит, если не стареешь? Как думаешь, что почувствует Чарли, когда ты сфальсифицируешь свою смерть?

Это действительность, с которой я не готова столкнуться. Как бы я ни хотела измениться и как бы ни была готова к этому, есть часть меня, которая всегда будет дочерью Чарли и Рене. Причинение им любой боли, неизбежной или нет, вызывает у меня желание сдаться.

– Белла, если ты боишься его, мы сможем защитить тебя, – умоляет он, очевидно, нащупав слабое место. – У нашего племени есть договор с Калленами. Им не разрешено заходить на наши земли. Ты можешь жить с нами, так тебе никогда не придется видеться с ним.
Видно, Билли не представляет, кто такие Вольтури, они уж точно не будут придерживаться никакого заключения. Изображение, вспышка того, что случится с Джейком, Билли и всеми остальными, кого я знаю, укрепляет мою решимость. Я вырываю свою руку и смотрю на него с недоумением, которого на самом деле не чувствую. Его взгляд становится суровым и холодным, впервые за всё это время Билли Блэк видится мне незнакомцем.
– Даже не знаю, что сказать тебе, – говорю я, прежде чем вернуться к грузовику. – Ты слышишь себя? Ты говоришь о вампирах. Это смешно.

Вместо ответа Билли уходит и убирает свой грузовик, чтобы я могла проехать.

Когда и он исчезает в зеркале, я понимаю: эта ложь может оказаться последней, что я когда-либо еще скажу Билли Блэку, человеку, который только и делал, что заботился и любил меня. Он никогда не узнает, что я поступила так, чтобы защитить его. То, что я чувствую сейчас, похоже на горе, на смерть. Из-за слез вскоре я вынуждена съехать на обочину и совсем не удивляюсь, когда Эдвард поднимает меня, проскользнув под моими коленями.

– Смотреть на это было невыносимо, – тихонько говорит он, целуя мои волосы. – Я почти вмешался, когда он схватил тебя за руку. Мне жаль, любимая.
– Билли прав, – беззвучно рыдаю я в его грудь. – Это убьет Чарли.
– Белла, нам не нужно волноваться об этом еще несколько лет. За это время может случиться всё что угодно. – Его лицо неподвижно, словно он, не подумав, сказал что-то неправильное, и я знаю, что он имеет в виду.

Он тоже прав. Люди – хрупки, и Чарли вполне может умереть прежде, чем я разобью его сердце. Одна мысль об этом приносит новую волну горя, настолько интенсивную, что у меня даже не хватает сил заплакать.
– Мы можем какое-то время просто ехать? – спрашиваю я, не желая больше говорить. Перебираюсь на пассажирское место и пристегиваю ремень безопасности.
– Конечно, – грустно отвечает Эдвард, заводя машину.
Мы мало разговариваем по пути домой, но Эдвард поет мне, и я позволяю ему держать меня за руку, понимая, что он всегда будет рядом, чтобы утешить, в то время как знакомый мне когда-то мир становится всё меньше и меньше в зеркале заднего вида.

~oЖo~

Когда мы, наконец, возвращаемся в гостиничный номер Карлайла и Эсме, то находим их увлеченных разговором. Эдвард осторожно улыбается мне, но я по-прежнему не могу заставить себя ответить ему тем же. Мне необходимо ощущение того, что я хоть кому-то не вру, и я уже выбрала его.

Я не хочу лгать Эдварду, даже если это просто улыбка.

Каждый говорит мне быть осторожной, притворяться, лгать, во имя всеобщего блага. С логической точки зрения, в этом есть смысл: ради выживания. Я ценю это, действительно ценю, но душа у меня все равно не на месте. Даже если формально я и не вру, всё равно держу втайне от родителей, и они чувствуют это. Откуда им знать, что это для того, чтобы защитить их от опасного мира, в который я попала. Мне претит делать такой выбор вдали от них, потому что я знаю, что бы они выбрали. Потому что я бы всё также выбрала опасность. Уже выбрала.
Разница между личным пространством и тайной, – думаю я, и уже в сотый раз за сегодня мысленно извиняюсь перед Чарли, Рене и Билли. Эти человеколюбивые вампиры – моя новая семья, те, кому теперь известны мои тайны, а их мир полон краёв, таких острых, что практически всё может убить меня.
– Белла, что с тобой? Что-нибудь случилось? – с обеспокоенным видом спрашивает Эсме.
– Один из квилетов близок к Белле и ее отцу, – объясняет Эдвард. – Он устроил ей очную ставку насчет того, что может случиться, если она заставить свою семью поверить в её смерть. Понятное дело, Белла расстроена.

Оба вампира издают сострадательные охи, а Эсме вскакивает, чтобы утешить меня. Её усилия не напрасны, но я не уверена, что хочу этого. Я знаю, что не заслуживаю чувствовать себя лучше.

Они достают эту чертову шахматную доску с прежней комбинацией фигур и вроде снова проговаривают стратегию. Я кладу книги на стол, все они с разной степенью дублируют один и тот же совет. Все эти книги написаны умными людьми, чьи жизни могли бы оказаться в опасности, если бы их умные покровители почувствовали, что те лгут им, не согласны с ними, превзошли их, плохо или даже излишне льстят им, ради всего, черт подери, святого.

До меня смутно доходит, что последние два дня – это не какая-то кошмарная аномалия, которую можно исправить с помощью нескольких телефонных звонков или даже адвоката. Теперь это моя реальность. Вот, вот почему Эдвард сопротивлялся и лгал мне. Осознание того, как я поступаю со своими родителями, через что заставлю их пройти в будущем, всё это просто впитывается мной как обломки кораблекрушения океаном, но это всё, что я могу делать, чтобы держаться за свой спасательный плот.

– Это непросто, – с грустью говорю я.
– Скажи мне, – бормочет Эдвард, гладя мои волосы. – Что я могу сделать?
Он выглядит таким искренним, таким любящим и заботливым, что я не выдерживаю и просто слетаю с катушек.
– Получается, я теперь лгунья. – Мой голос срывается, а во рту ощущается горечь. Вот теперь я действительно чувствую, как улетучивается моя невинность, ведь я не могу понять, как мне избежать этого, или – а это самая худшая часть – выбрала бы я превращение, если бы это означало отказаться от Эдварда. Моя вина и страхи выскакивают из меня в произвольном порядке.
– И все рассказывают мне, как выжить, но всё это кажется таким циничным иногда, потому что никто не говорит мне, как я смогу быть хорошим человеком, – рыдаю я. – Я не знаю, что мне сделать, чтобы никому не причинить боли, и мне жаль, что я плачу и веду себя неблагодарно, в то время как каждый пытается мне помочь, но я продолжаю непреднамеренно обижать людей – не только Билли, но я лишила Парижа тебя, Эсми, где вы были счастливы, и Джаспер с Элис теперь вампиры, и это всё из-за меня, и мне так жаль, но я всё еще выбираю тебя, Эдвард, честно, и я даже не знаю, правильно это или нет. Я больше не знаю, что такое неправильно.

Карлайл на минуту исчезает, а затем возвращается со стаканом воды. Я послушно выпиваю ее, когда он подносит стакан к моим губам и осторожно отклоняет мне голову назад. Готова поспорить, он хороший врач. Мне уже лучше, просто следуя этому одному простому указанию.

Карлайл бросает взгляд на Эдварда, будто о чем-то спрашивая его, на что он кивает и освобождает меня из объятий, беря из рук отца стакан и покидая комнату. Карлайл глубоко вздыхает, смотря на меня по-отечески, и начинает говорить.

– Хотел бы я сказать, что всё хорошо, но ты знаешь, это не так, и, похоже, тебе просто необходимо услышать сейчас что-то реальное, – искренне говорит он. – Всё, что ты сейчас чувствуешь, – это то, через что пришлось пройти практически каждому, вампиру или человеку, если они живут достаточно долго. Это твоя первая и значительная моральная дилемма. Ты не всегда сможешь выбирать между хорошим и плохим, иногда тебе придется выбирать между плохим и плохим, или хорошим и хорошим, зная, что кому-то будет больно, и именно твой выбор будет тому причиной. Иногда, как ни старайся, невозможно жить, не вызывая разочарований или не причиняя кому-то страданий.
– Ты так живешь, – говорю я уже спокойнее. – Я читала дневники Эдварда. Ты никогда не убивал человека, спас бесчисленное количество людей; ты делаешь это всё время.
– Ты ошибаешься, – мягко поправляет он меня. – Может быть, я и не забирал человеческую жизнь с целью пропитания, но умышленно я убил четырех, еще больших не сумел спасти.
Я смотрю на него в удивлении.
– Я убил Эдварда, – разъясняет он. – Твердил себе, это для того, чтобы выполнить просьбу умирающей женщины, что отчасти было правдой. Однако, если уж начистоту, я был настолько одинок, что ее просьба лишь дала мне предлог для создания компаньонских отношений, которых я жаждал. И Эдвард, прежде чем встретил тебя, не был счастлив. Я навредил ему, превратив вампира, и всех, кого он когда-либо убил, постигла такая участь из-за того, что я изменил его. Я убил Эдварда из-за одиночества, Эсме – из-за любви. Я убил Розали… ну, по нескольким причинам, но если откровенно, всё свелось к ее красоте – разве это не мелочно? Она так и не простила меня, и прежде чем появился Эммет, умоляла о смерти. Я убил его, потому что был в долгу перед ней. А теперь ты, такая невинная, стоишь передо мной, пульсируешь жизнью, жизнью, на которую уже потеряла право, потому что вы с Эдвардом влюбились друг в друга. Все эти страдания вызваны мгновением моей слабости, почти сто лет назад.

Я таращусь на него, шокирована его рассуждениями. Не могу представить свой мир без Эдварда в нём, даже если мне это как-то удавалось до сентября. Сама мысль о том, чтобы жить без него, кажется предельно жестокой. Просто пытаться представить это вызывает физическую боль.

– Ты не можешь сожалеть об Эдварде, – выдыхаю я, видя красивое заботливое лицо Эсме, когда она в успокаивающем жесте кладет руку на плечо мужа. – Или об Эсме, о ком-либо из них – просто не можешь.
– Я не сожалею об их существовании, по крайней мере, не сейчас, когда они не одиноки. Я сожалею об их страданиях и сотворённых ими убийствах, – соглашается он. – И о собственных нечистых мотивах. Видишь, я действительно понимаю, что ты чувствуешь, Белла. Всё, что я когда-либо хотел, – это повиноваться заповедям Божьим. Я хотел быть силой добра в мире, а судьба превратила меня в монстра.
– Ты – не монстр, Карлайл, – горячо доказываю ему я. Мне не нравится, что этот добрый мужчина мог думать о себе такое. – Ты – врач. Ты спасаешь жизни.
– По сути, я вампир, – бесстрастно утверждает он. – И врач. Таким образом, когда дело дошло до взаимодействия с людьми, я предстал перед тремя вариантами выбора: полностью избегать его и быть бесполезным, убивать и потреблять или с помощью маленькой неправды спасать жизни. Я выбрал меньшее зло, чтобы служить высшему добру. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
– Полагаю, ты не смог бы работать в больнице, если бы правдиво заполнил бумаги, – говорю я, чувствуя себя лучше, но не понимая, как я смогу применить это для ответов на прямые вопросы Билли, не говоря уже о предстоящей скорби Чарли и Рене. – Быть хорошим обычно намного проще. Сейчас я завишу от необходимой лжи, а вскоре мне придется беспокоиться о каннибализме. Я не понимаю, как это работает.
– Ты когда-нибудь слышала фразу: «Будьте мудры как змеи и просты как голуби», Белла? – спрашивает он, и я нерешительно киваю.
– Не уверена, что это значит, серьезно, – признаюсь я.
– К сожалению, это не то, чем перекидываются в обиходной речи, как это было раньше, – говорит он. – Это означает: держи глаза открытыми и намерения добрыми. Нельзя долго жить в этом мире и оставаться чистым, но можно пытаться жить достойно. Со всеми своими недостатками, но я всегда буду пытаться помочь тебе, потому что ты теперь – часть этой семьи, я также за тебя в ответе. Предполагая, кем ты хочешь быть.
– Ты в самом деле хочешь, чтобы я была частью вашей семьи? – спрашиваю я, переводя взгляд с Карлайла на Эсме. Не могу поверить, что такие красивые существа назовут меня своей родней. Я едва начинаю привыкать к тому факту, что кто-то такой божественный, как Эдвард, мог захотеть меня, а теперь они словно вручили мне ключи от горы Олимп и сказали выбирать любую понравившуюся койку.

Чувствуя на спине чей-то взгляд, я поворачиваюсь и обнаруживаю Эдварда, прислонившегося к дверной раме с руками за спиной. Выглядит он душераздирающе красиво, обеспокоенно и уязвимо, будто я сейчас могу раздавить его, сказав «нет». Как будто бы я смогу причинить ему боль. Любовь и необходимость защитить его нарастает внутри меня, так глубоко и сильно, что моя спина автоматически распрямляется, и я вижу свою улыбку, отображающуюся в его глазах, перед тем как ощущаю ее на своих губах.

Наконец-то легкий выбор, думаю я и обращаю взгляд к человеку, который подарил мне Эдварда, и чье глубокое сострадание сохранило его душу нетронутой на протяжении десятилетий одиночества и боли. Судя по всему, без его руководства я была бы ничем иным как тёмно-красным пятном на беспокойной совести Эдварда.

– Конечно я хочу быть частью вашей семьи, Карлайл. – Мои слова почему-то похожи на чернила в очень старом пергаменте. – Это было бы честью.
Карлайл берет мою руку в свою в очень отеческом жесте, а Эсме выглядит такой счастливой и прекрасной, что я едва замечаю происходящее вокруг, пока не чувствую холодок от серебра на запястье. Сперва мне кажется, что это часы, но затем я отмечаю красивую бело-голубую эмаль и герб со львом, который я нашла столь интригующим на запонках Эдварда.
– Может, ты пока не обладаешь физической силой вампира, – тихо говорит Эдвард, целуя меня в щеку. – Но у тебя уже есть мужество льва.
– Пусть этот герб напомнит тебе, что независимо от того, каким ты назовешься именем, ты – Каллен, – говорит Карлайл, застёгивая браслет. – Помни: никому не навреди, делай все от тебя зависящее при каждой возможности и оставайся честной со своей семьей.

Первый раз в жизни у меня такая большая семья, чтобы всё сделать правильно? Я понимаю, что Карлайл говорит о Калленах, но я по-прежнему и Белла Свон. Не знаю, как я справлюсь с этим, но ложь Билли Блэку не будет моим последним с ним диалогом. Знаю, что могу выбрать что-нибудь одно, но постараюсь облегчить им эту задачу. Он будет знать, что я люблю его, а Чарли и Рене останется больше утешения, чем фальшивые некрологи и разбитые сердца. У меня есть время что-нибудь придумать.

– Я сделаю всё, чтобы быть достойной этого.

~oЖo~

---

Огромная благодарность нашему талантливому редактору Rara-avis за работу над Певицей.

Жду всех на форуме.