Глава 23. Любовь, ложь и холодная суровая истина

Музыка к главе: Guggenheim Grotto – Philosophia


~oЖo~

Эсме почти такая же, какой я себе ее и представляла, основываясь на описания Эдварда из дневников и на то, как звучал ее голос по телефону. Она – красивая, моложавая, но подобно Карлайлу, с его «папочкиной энергетикой», выглядит точно так, как и положено выглядеть матерям. То, как они с Карлайлом приветствуют друг друга в аэропорту, заставляет мое сердце сильно возжелать то, что я не припомню, что было ли когда-нибудь у меня вообще. Я понимаю, что у Чарли и Рене должен был быть хотя бы один такой момент, иначе меня просто бы не существовало, но его нет в моей памяти, и я никогда не видела картину, подтверждающую это, – с одним маленьким исключением. Две руки, сомкнутые над праздничным тортом, моим первым праздничным тортом. Я не в курсе, кто сделал снимок, возможно, это бабуля Свон? Я, торт и две соединенные руки в верхнем правом углу фотографии. Я знаю, что одна принадлежит маме – по браслету с брелоками, который она всегда носила, также знаю, что другая рука – папина, из-за обручального кольца, которое он не снимает до сих пор. Наверное, это жалко – иметь единственное доказательство, помимо моего собственного существования, того, что твои родители были когда-то влюблены.

– Посмотрите-ка, – говорит Эсме, ласково улыбаясь Эдварду. Похоже на то, что она хочет заплакать, но у нее не получается. – Ты выглядишь совершенно другим, ты выглядишь… Ох, Эдвард, я так долго хотела этого для тебя.

В то время как они обмениваются нежными объятиями, на задворках моего разума что-то ворошится – такое чувство, словно я забыла важную встречу. Черт, из-за этих распрекрасных выходных у меня, наверное, из головы немало вылетело. Но это начало весенних каникул, и сейчас я, предполагается, должна находиться в Париже, так что не думаю, что такое возможно. Беря во внимание мою первую роль в опере, неожиданных вампиров, несколько околосмертных опытов – неудивительно, что я чувствую себя слегка дезориентированной. Немного смущаюсь, когда Эсме приветствует меня объятиями, но она столь радушна, что мне уже с ней комфортно. Она отличается от Рене: всё существо Эсме, по-видимому, вращается вокруг некой идеи о духовной жене и матери, элемента, который определяет ее, несущую гранат и перо павлина, подобно статуе Геры. А, может быть, это потому, что они все напоминает мне статуй, большую часть времени. Они двигаются и суетятся, как обычно это делают люди, но выглядит всё немного неестественно. Интересно, какие символы олицетворяли бы Рене, если бы таковые имелись. Возможно, какой-то символ хаоса, что бы это ни было. Я знаю, что должен быть один, но не могу представить его, и неспособность сделать это лишь усиливает мою безымянную тревогу.

Покидая аэропорт, Эсме и Карлайл садятся с Элеазаром, а мы с Эдвардом следуем за ними во внедорожнике с разломанной панелью. В то время как я занимаюсь разглядыванием зубчатых трещин, оживает телефон Эдварда, и у меня внутри всё сжимается от осознания того, что я упустила.

– Код штата Вашингтон, – смотря на экран, говорит Эдвард, в то время как я вытаскиваю свой собственный телефон из кармана джинсов.
Дисплей на моем телефоне не работает, так как последний раз, когда я его заряжала, был вечер четверга.
– Говорит Эдвард Каллен, – отвечает он. Всегда так вежливо. – Да, шериф Свон, она здесь.
Я беру телефон из протянутой руки Эдварда.
– Папа, все в порядке?
– Это ты мне скажи, – говорит отец, в его голосе слышится одновременно и раздражение, и облегчение, всё в пределах жестко контролируемого спектра эмоций, что так присуще Чарли. – Твоя мать убеждена, что ты гниешь где-нибудь в канаве, а мне пришлось отговаривать Билли от звонка в квилетскую версию Национальной гвардии для твоих поисков.
– Мне так жаль, пап. Мой телефон при мне, но я, должно быть, забыла зарядить его. Даже не заметила, что он «умер». Я сейчас же позвоню Рене. Хотя не понимаю, почему Билли расстроился? Я же только в пятницу вечером виделась с вами обоими.
– Ну, я сам ничего не понимаю. Он был там, когда позвонила твоя мама, и вместо того, чтобы посмеяться над типичной чрезмерной реакцией Рене после того как я рассказал ему, как она разволновалась, Билли почти что психанул.
– Я в порядке, пап. Ты можешь ему это передать? – Меня донимает сильное мучительное чувство вины, оно словно гнездо голодных злых птенцов в животе, ждущих, пока их накормят, хотя я понимаю, что мне никогда не удастся удовлетворить их в полной мере.
– Да, я передам. Как насчет того, чтобы побаловать его и приехать в Форкс на часть своих каникул? Всего лишь на день или на два?
– Приехать в Форкс? – повторяю я, смотря на столь же виноватого на вид Эдварда, кивающего в согласии.

Так или иначе, я должна лично рассказать Чарли о стипендии Вольтерры и провести с ним как можно больше времени, прежде чем мы уедем. Чувствую смутную тревогу, задаваясь вопросом, что это будет означать для Эдварда. Учитывая подозрения Билли и то, как Каллены относятся к соблюдению их стороны договора, мы решили, что было бы лучше, если бы, по возможности, Эдвард и все остальные вообще избежали встречи с кем-либо из квилетов.

– Да, конечно, – говорю я. – Мне действительно жаль, если я заставила кого-то волноваться. Пап, когда это ты достал номер Эдварда? Не помню, что давала его тебе.
– Шеф полиции, помнишь? – сухо говорит он. – И я понимаю, что ты в колледже, юридически взрослая и все такое, но могу я узнать, что ты делаешь в воскресенье, в девять часов утра, так близко к телефону Эдварда Каллена?
– Мы в машине, пап, – осторожно говорю я. – Возвращаемся из аэропорта. Родители Эдварда здесь на неделю.
После паузы, которая длится довольно долго даже для Чарли и меня, он вздыхает. Интересно, он прислушивается к транспортному шуму или просто не знает, что сказать?
– Ладно, позвони своей маме, хорошо? Мне не нравится, когда она так расстроена.

Хотела бы я знать, осознает ли полностью Рене глубину преданности Чарли ей? Уверена, что даже сейчас – после всех этих лет и другого мужа – покажись она на пороге и попросись назад, он бы даже не стал раздумывать. Это заставляет грустить, но также и чуточку гордиться. Я понимаю его. Как бы вероломно я не чувствовала себя за то, что говорю такое по отношению к своей матери, но Чарли заслуживает большего, чем временная любовь, которую могла предложить ему Рене.

– Ладно, я позвоню ей.
– И перезвони мне, когда будешь по пути сюда, хорошо? Не хочу волноваться о том, как ты там в дороге.
Мы прощаемся, и я, шумно выдыхая, нажимаю кнопку отбоя. Взгляд, которым мы обмениваемся с Эдвардом, говорит о том, что последний не нуждается в чтении моих мыслей, чтобы обо всем догадаться, и подталкивает меня телефоном, когда я пытаюсь вернуть его обратно.
– Просто сделай это сейчас, – твердит он, набирая номер Рене по памяти, словно вампир-сталкер, коим он всегда и являлся. Услышав панику в голосе Рене, я беру телефон. Конечно же, она понятия не имеет, кто ей звонит.
– Я в порядке, мам, в моем телефоне разрядилась батарея, а я была слишком отвлечена, чтобы заметить, – поспешно говорю я.
– Белла, слава Богу, – плача, говорит она. – Я так волновалась.
– Прости, мам, – сокрушенно говорю я.

Не выношу, когда Рене плачет, особенно, если я тому виной. Вскоре она достаточно успокаивается, и мы несколько минут болтаем о Филе и опере. Затем Рене спрашивает о том, что случилось после выступления. Я не хочу ей лгать и окидываю взглядом Эдварда, находя его лицо совершенно бесстрастным, правда, с намеком на напряжение вокруг глаз. Я понимаю, что он очень хочет поговорить с ней; Эдвард старался не форсировать события, даже после того как его родные встретили меня с распростертыми объятиями и – кроме Розали – приняли меня как часть семьи просто потому, что Эдвард любит меня. А затем рисковали всем, чтобы помочь нам.

Попробуй не чувствовать вину из-за этого.

Загнанной в угол мне остается лишь дать им то, чего они оба хотят, неважно насколько я напугана их потенциалом мирового господства, если им удастся объединить силы.

– Мам, Эдвард в машине со мной, и хочет поговорить с тобой, если это норма-а-ально… – Я протягиваю телефон глупо улыбающемуся вампиру, в то время как пронзительный девчачий визг Рене вгоняет меня в краску благодаря остаточной подростковой смущенности.
– Ты не можешь, ну, прочитать ее мысли по телефону, ведь так? – шепчу я, когда Эдвард берет телефон.
– Нет, конечно же нет, – шепчет Эдвард мне в ответ. Пожалуй, он говорит правду.

Хотя какое это имеет значение. Рене наверняка выдаст всё, что придет ей в голову.

Я прислоняю голову к окну, беспокоясь о том, как мне разобраться со своей семьей и этой новой двойной жизнью, что стала моей реальностью. Даже не верится, что прошло так мало времени с тех пор, как я осуждала свою так называемую соседку по комнате Фелисию за то, что она никогда не ночевала в общежитии и держала это втайне от родителей. Мало того, что я скрываю аналогические привычки своего ночного досуга, так ещё и всю эту кутерьму с вампирами, включая парочку объятий со смертью, помолвку со стодевятилетним вампиром и сделку с дьяволом.

Как только меня обратят, всё станет еще хуже. Я знаю протокол: фальшивая смерть, никакого общения с людьми из своего прошлого. В моем случае, скорее всего, будет некая накладка, когда являясь вампиром, в глазах общественности я буду считаться человеком, по крайней мере несколько лет. Я едва прослушала половину разговора Эдварда. Конечно, он очаровывает ее до потери пульса своим ровным голосом и настоящими хорошими манерами. Всего через несколько минут Рене заставляет Эдварда смеяться – наверное, над какой-то смущающей историей из моего детства. Я надеюсь. Иначе в противном случае она, должно быть, флиртует. Моя сексуальная, замужняя мама, которой нет еще даже сорока, вполне возможно, флиртует с моим столетним вампиром-бойфрендом.

Джерри Спрингер полюбил бы нас.

~oЖo~
Не знаю, сколько у меня будет дополнительного времени с началом занятий, поэтому мы совершаем набег на книжный магазин в центре Сиэтла, прежде чем направиться в Форкс.

– Я нашла одну Кастильоне, Эдвард, – тихонько окрикиваю я его, когда мы обыскиваем полки согласно списку рекомендованной Элеазаром литературы для выживания. – Странно… Его имя Бальдассаре, а имя этого парня Бальтазар. Совпадение?
– Нет, это один и тот же парень. Вампир, – драматически шепчет Эдвард, и я не могу понять, дразнится он или нет.

Некоторые книги я прочитала еще в школе, как например «Государь» Макиавелли и любимого Чарли Марка Аврелия, но о большинстве я раньше даже не слышала. Одна книга, с вызывающим названием «Сто неортодоксальных стратегий» выглядит немного пугающе. Эдвард пообещал перевести ее для меня с китайского, если не найдет перевод, который ему понравится, но, думаю, он просто выделывается. Чем больше я узнаю о способностях вампирского разума, тем скорее жажду вступить в их ряды. Не могу дождаться, когда смогу учиться, вооружившись лишь фотографической памятью.

– Сколько времени тебе понадобилось, чтобы выучить итальянский язык? – спрашиваю я, жалея, что он не может изменить меня прямо сейчас.
– Пару дней, – сходу говорит он. – Или, скорее, часть пары дней. Но я уже знал французский и испанский. Китайский занял неделю.
– Как я завидую, – вздыхаю я. – Они бы точно заметили, если бы ты изменил меня перед экзаменами?
– Думаю, каждый бы заметил, – говорит он, поднимая бровь. – В связи со смертью всех твоих одногруппников и преподавателей, когда ты выпьешь их кровь. И это не говоря уже об идеальных, блестящих результатах на экзаменах, если, конечно, найдется кто-то живой, чтобы принять их у тебя.
– О, ты бы меня остановил, – непринужденно говорю я.
– Единственный способ, которым я смогу остановить тебя – это с помощью других вампиров и в отдаленной местности, – сообщает он мне. – Новорожденной ты будешь невероятно сильной, помнишь?
– Могу спорить, ты вздохнешь с облегчением, когда перестану быть такой хрупкой.
– Ты себе не представляешь, – говорит он, изображая изнеможение. Юморист.
– Почему у меня такое чувство, что ты бы упаковал меня в воздушно-пузырьковую пленку и защитный шлем, если бы думал, что у тебя это получится? – В данный момент у нас что-то вроде выяснения отношений, потому что я хочу ехать в Форкс одна, а Эдвард беспокоится насчет вампиров на дороге. Я тоже волнуюсь, если откровенно, но мне нужно сделать выбор. Если он не прекратит подавлять меня, то сведет с ума нас обоих.
– А с чего ты взяла, что у меня не получится? – спрашивает он, выхватывая потрепанный экземпляр «Науки благоразумия» Бальтазара Грасиана из моих рук прежде, чем я могу остановить его. – С тех пор как мы встретились, было уже одно серьезное сотрясение мозга, два почти падения лицом вниз на бетон, две кровоточащих ступни… не упоминая уже о твоей тревожной тенденции к притягиванию монстров.
– Вампиров, – машинально поправляю я его себе под нос, садясь на удобный диван посреди магазина. В данный момент я не собираюсь утруждать себя дальнейшими препираниями с Эдвардом, если только он не настолько чокнутый, чтобы действительно попытаться напялить на меня шлем. Вампир или нет, но я намерена выиграть эту войну. – У нас есть всё? Думаю, мы прошлись почти по всем моим любимым магазинам Сиэтла, и в ближайшее время мне нужно отправляться в дорогу.
Он аккуратно, практически маниакально, по размеру, укладывает книги в стопку. Список Элеазара очень длинный, и хоть я не смогу осилить его за два дня, Эдварду это определенно под силу.
– Мы отправимся в дорогу через минуту, – говорит он тихим, но не терпящим возражений тоном. – Ты доберешься до Форкса, к своему отцу, живой и дышащей. Нам не хватает лишь одной книги, она больше не издается, так что я просто займусь ее поисками в интернете, и, может быть, нам повезет.
– Повезет? – спрашиваю я, силясь вспомнить, почему я собиралась протестовать. Эдвард проводит носом по моей шее, и я забываю обо всем на свете. Затем он улыбается мне, весь такой милый и победоносный. В смущении я прячу лицо в руках. – Ты должен прекратить делать так для того, чтобы выиграть со мной спор. Это нечестно.
– О, это абсолютно честно, – говорит он с откровенным вызовом на лице. – Спроси любого, кто знаком со мной – твое влияние на меня столь же сильно.
– Это не одно и то же, – возражаю я, забирая книги, чтобы отнести их к кассе.
Продавщица за прилавком кокетливо улыбается Эдварду, протягивая ему… его кредитную карточку. Подленько, Эдвард. Очень подленько.
– Спасибо за покупку в Абраксусе, мистер Каллен, – говорит она, вручая Эдварду книги, которые ей дала я, причем так ни разу и не взглянув на меня. Моя наличка, совершенно игнорируемая всеми присутствующими, остается лежать у меня на ладони. Сколько мне лет, четыре? А мой парень использует повсюду на продавщицах свою умопомрачительную внешность, чтобы те разрешали ему платить за все. Я живу в мире Бизарро. Большинство девушек, которых я знаю, расстраиваются, когда их парни ни за что не расплачиваются.
– Вот тебе и наглядная демонстрация, – указываю я, когда мы выходим из магазина. – Сколько тебе понадобилось времени, чтобы ослепить эту бедную даму для твоей маленькой шалости, пока я не смотрела? Я полагала, мы сошлись на том, что я заплачу на этот раз.
– Ты настояла, я пробормотал, – парирует он, ложа в карман свою кредитку. – То, что я на самом деле сказал, и то, что ты предположила, что я сказал, вполне возможно, были две разные вещи.

Подходя к грузовику, я слышу вдалеке слабые звуки скрипки. Они доносятся со стороны Детского музея, поэтому я легонько дергаю Эдварда за руку и меняю курс. Не знаю, почему мне необходимо пойти послушать игру, но я делаю это.

Чем ближе мы подходим, тем отчетливее становится звучание, и я вижу его: это седовласый, беззубый старик-азиат с поврежденной на вид скрипкой, исполняющий детскую песенку, пока вокруг, сбиваясь в маленькие стайки, возбужденно носятся ребятишки. Несколько ребят сидят рядом с мужчиной, засыпая того вопросами, но в ответ получая лишь улыбку. Я не знаю, что больше напоминает мне Элис: гиперактивные детки или уличный перформанс на скрипке, но меня просто влечет к старику и его несовершенной игре. Я до сих пор раздражена из-за неудачной попытки расплатиться за книги, поэтому бросаю все свои деньги в футляр для скрипки.

Эдвард какую-то секунду таращится на меня этим по-настоящему раздражающим, полным неодобрения взглядом, прежде чем в удивлении переводит глаза на мужчину. Обращается к нему на неизвестном мне языке, и старик кивает, отвечая на таком же языке и начиная играть что-то из Баха. Это и близко не стояло к той фольклорной песенке, которую он играл раньше, отчего я хочу остановить его, но не знаю, что сказать. На меня накатывает тоска, а ведь всего минуту назад я была абсолютно счастлива. Я вспоминаю слова Джаспера: «Техника без страсти – слепа, а страсть без техники – хрома». У меня такое чувство, будто мы только что попросили человека, сравнительно уверенно державшегося на ногах для того, чтобы пуститься в бег, выставить напоказ ужасно болезненную хромоту. Тем не менее, на лице мужчины написан восторг. Кажется, его вовсе не заботит то, что он сплошь и рядом пропускает ноты. Я бы и сама не заметила, если бы не слышала, как Элис играла эту самую пьесу более чем единожды. В противном случае, я бы вообще не узнала, что это Бах.

Обратившие на происходящее внимание дети начинают беспокойно ерзать, и, к счастью, старик возвращается к близкой для себя музыке. Это как раз тот момент, когда на ум приходит одно из основных правил выступления доктора Джорджа: «Никогда не забывай, что ты – артистка, что ты – искусство. Придет время, когда кто-то может попросить, или ты сама захочешь, спеть то, что не подходит тебе. Как артистка, ты постоянно должна принимать такие решения с целью защитить свою работу и репутацию». Книги, только что купленные нами, напоминают мне о следующем уроке: «Никогда открыто не отказывай – но предлагай более привлекательные альтернативы, пока они не выберут что-нибудь другое». Я содрогаюсь от мысли о том, насколько близко мы могли подойти к небытию, не выбери Аро альтернативу. Урок усвоен.

– Что ты ему сказал? – спрашиваю я минуту спустя, когда мы направляемся к грузовику.
– Я лишь только упомянул об инциденте с Джошуа Беллом, который играл в Вашингтонском метро в час пик, – говорит он. – Я похвалили его за выбор аудитории.

Я слышала об этом на одном из уроков сольфеджио. Белл – всемирно известный, невероятно талантливый и один из лучших скрипачей современности – принял участие в социальном эксперименте, стоя в самом оживленном подземном переходе метро Вашингтона. Скрытые камеры записывали, как он играл утонченную Чакону Баха на скрипке Страдивари. Пока люди неслись на свои государственные работы, этот человек, который мог устроить аншлаг в любом концертном зале мира, по большому счету, оставался попросту незамеченным. Не могу представить, что я бы смогла игнорировать такую красоту, даже рискуя своей работой.

– Я бы тоже вместо спешащих на работу чиновников выбрала играющих деток, – соглашаюсь я. – Тем не менее было что-то в том, как он играл эти народные песенки. Словно он попал каким-то образом в колонну, даже с паршивой скрипкой и халтурным исполнением. Он был необыкновенно убедительным, но я не знаю почему. О чем он думал?
– Он слегка бредил, но не опасно, – печально говорит Эдвард. – Пока ты не бросила все те деньги в его футляр, он до конца и не осознавал, что происходит вокруг.
– Я понадеялась, что он смог бы как-то отремонтировать свой инструмент, – сознаюсь я.
– Даже лучше, он сможет купить билет на поезд в Портленд, к своей дочери, – шепчет Эдвард, лаская мою руку. – Он не смог бы перенести и мысли о том, чтобы просить ее о помощи, но теперь он придет в ее дом не как нищий. Вместо этого он предложит ей помощь – как полагается отцу – из заработанных денег.

Мы находимся по пути в Форкс уже около часа, когда я осознаю, что, в частности, выглядело столь убедительно в игре старика. Он пребывал в абсолютном восторге, исполняя песню, которую знал лучше всего. Бах вытащил его из собственной магической зоны, но те простенькие композиции… он был в экстазе, когда рушилась его реальность. Он владел этими песнями, как и местом, где играл: свободной улицей и заполненным детьми тротуаром; свободный от контрактов и любых денежных обменов, кроме момента вдохновения. Это почти как если бы музыка заключила собственный контракт с музыкантом, независимо от того, кто платит по счетам. Я нахожу это на редкость удобным.

~oЖo~

– Ну, ты расскажешь мне об этой девушке, Марии? – Я сижу на подоконнике своего открытого окна: ноги на раме, глаза на Джейке. Мне нравится то, как неосознанно изгибаются уголки его рта и полностью смягчается лицо при упоминании ее имени. – Как вы познакомились?
– Мария дель Пилар, – говорит он с ухмылкой, показывая мне фотографию… их фотографию, на самом деле, их двоих, вместе. Они выглядят счастливыми, и я чувствую освобождение от крошечной доли вины. – Ее родители переехали сюда из Калифорнии прошлым летом, но я не встречался с ней до кануна Нового года. Квил собирался встретиться с какой-то девушкой на вечеринке, и ему был необходим друг, который сопровождал бы его на двойное свидание.
– А Квилу известно, хоть для чего этот друг? Сколько ему, вроде, двенадцать лет?
– Да я вообще был не нужен ему, – смеется он. – Он воспользовался этой дурацкой отмазкой, которая каким-то образом сработала, а затем они вынудили меня пойти целоваться в кладовку с уборочным инвентарем. Поначалу я был зол, но там оказалась Мария, она показалась мне заинтересованной, так что мы разговорились. Знаю, девушка заинтересовалась мной. Странно, правда?
– Вовсе не странно, – уверяю я. – Ты – восхитителен, и любая девушка, которая не является тебе практически сестрой, была бы рада заполучить твое внимание. Итак, у вас был полуночный поцелуй?
– Да! Я совсем этого не планировал, но она просто набросилась на меня, говоря что-то о традиции и удачи. Знаешь, это действительно по-другому – когда девушка отвечает на поцелуй.
Я протягиваю ему фотографию, улыбаясь своему влюбленному по уши другу.
– Она симпатичная, – замечаю я, свешиваю одну ногу с окна на покатую крышу дома.
– Она красивая, – поправляет он меня. – А ты заставляешь меня нервничать. Такое чувство, что ты пытаешься выпасть из окна.
Что-то мне подсказывает, что Эдвард поймал бы меня. Мы не виделись с тех пор, как наши пути разошлись после длительной поездки, но я чувствую его. Может быть, я пытаюсь выпасть из окна, подсознательно, просто чтобы быть с ним.
– О, хорошо, – обращаюсь я не столь к Джейкобу, сколь к Эдварду. – Я буду более осторожна.
– С кем ты разговариваешь? – допытывается Джейкоб. Я всё время забываю, насколько хорошо он знает меня.
– С тобой, с кем еще? – спрашиваю я, указывая на него.
– Это я и спрашиваю, – говорит он, выглядывая в окно. На мгновение он, принюхиваясь, даже поднимает взгляд в небо. – Кстати, отец говорил мне, что ты встречаешься с Калленом. Он вроде как бесится из-за этого.
– Билли легко вывести из себя, – бормочу я.
– Нет, это не так, – говорит Джейк, и он прав. – Но не беспокойся, я не скажу ему, что твой парень – гей. Он просто думает, что тот – вампир.
Снизу из кухни доносится громкий звук таймера.
– Ужин готов, ненормальный, – говорю я, пытаясь вернуться к себе прежней – и невозмутимой. Не срабатывает. Мой голос преисполнен фальши. Ненавижу это, поэтому просто перестаю говорить.

Ужин оказывается непривычно неуютным, потому что Билли выглядит так, будто хочет что-то сказать, а я пытаюсь придумать, как поднять тему Вольтерры. Джейку ничего не остается, как завязать разговор о футболе с Чарли, явно пересказанный. Или, может быть, баскетболе, или бейсболе, понятия не имею. Чарли ненавидит замусоленные темы, так что его позиция, в основном, состоит из уклончивого ворчания и странных взглядов.

– Передай соль, – просит меня Билли, и я без раздумий протягиваю ее.
Вместо того чтобы взять соль, он хватает мою левую руку.
– Милое колечко, – отмечает он, щупая мою кожу так, словно украдкой проверяет ее на горячку. Или слишком холодную кожу. – И надето на интересном пальце. Это же не обручальное кольцо, ведь так?

Болтовня Джейка, заполняющая тишину, сводится к пресловутому «приехали…» в форме покашливания, когда Билли произносит слова «обручальное кольцо». Да, мы сидим за столом, полным первоклассных пройдох.

– Мне нужно вам кое-что рассказать, ребята. – Вряд ли существует переход неловче и бестолковее, чем этот. – Вы когда-нибудь слышали о гранте Вольтерры?
– Что-то важное, да? – спрашивает Чарли, таращась на мое кольцо так, будто бы оно было гигантским ядовитым пауком. – Разве ты не рассказывала, что когда-то твой преподаватель по вокалу выиграл его?
– Верно, – говорю я, мое лицо горит под пристальным вниманием двух мужчин… и какого бы то ни было процентного содержания парня/мужчины в Джейке на данный момент. – И я бы сказала вам это гораздо раньше, так как полагала, что у меня нет ни малейшего шанса получить его. Но, хм, я получила, так что да, я… э-э… уезжаюучитьсявИталиюнаследующийгод.

Ну, хорошо сработано, Белла. Речь, эквивалентная падению с высоты лестничного пролета. С заряженным ружьем.

Никто не выглядит так, будто его подстрелили, но Чарли немного потрясен.

– Это замечательно! – Энтузиазм Билли на какую-то секунду приводит меня в замешательство. – Ты встретишь там много новых людей, начнешь всё заново.
Ладно, пожалуй, не столь уж всё таинственно. Мой план – ничего не говорить, поэтому я просто улыбаюсь и жую.
– Я горжусь тобой, Белла, – говорит Чарли, его глаза сияют. Я чувствую, как моя фальшивая улыбка становится наконец-то настоящей. – Мы должны поговорить о том, сколько это будет стоить. Впрочем, не волнуйся, у меня хорошая кредитоспособность.
– Всё полностью профинансировано, пап. Ничего не надо оплачивать. – Теперь, когда я замечаю облегчение в его глазах, я еще счастливее. – Доктор Джорж сказал, что они заказывают даже авиабилеты.
– Ты, должно быть, действительно талантлива, – говорит он, слабая улыбка поднимает кончики его усов. – То есть я всегда считал, что ты удивительно поешь, но я ведь мог быть и немного предвзятым.
– Знаешь, а ведь отношения на расстоянии не работают, – услужливо подмечает Джейкоб.
Придурок.
– Кстати, а как твой парень воспринял эту новость? – многозначительно спрашивает Билли, по-прежнему глядя на мое кольцо. – Ну, что вы будете в разлуке такое долгое время?
Даже если это не так, сами слова, сама идея о том, чтобы оставить Эдварда просто выбешивает меня, и я говорю прежде, чем думаю.
– Эдвард тоже будет учиться в Вольтерре, – говорю я четким и, очень надеюсь, нейтральным тоном. – У него уже многие годы имеется постоянное приглашение, а мы не хотим разлучаться.
Билли роняет вилку в тарелку, выглядя раздраженным. Джейк присвистывает.
– Значит… это и впрямь обручальное кольцо? – наконец спрашивает Чарли. – Я удивлен, что он не попросил сперва моего согласия. Он вроде бы казался старомодным.
– Да, старомодным. Очень старомодным, – с каменным лицом говорит Билли. – Формальным. И Холодным.
Мой взгляд невольно бросается к Джейкобу, который едва заметно качает мне головой, но Билли улавливает это.
– В смысле, я не встречался с ним лично, – говорит он с более чем намеком на упрек в нашу с Джейком сторону. – Но я видел его на сцене, и он вроде как показался мне Холодным.
Понятия не имею, что сказать на это, так что обращаюсь с вопросом к Чарли.
– Формально, это не обручальное кольцо, – говорю я, поднимая руку. – Правда, только из-за моей всеобщей неприязни к свадьбе. Думаю, он, вероятно, спросил бы тебя, если бы полагал, что эта затея увенчается успехом. Он беспокоился из-за того, что ты получишь неправильные впечатления о его намерениях. Мы ничего не рассказывали потому, что сами еще не до конца согласовали, что значит это кольцо, помимо вечности.
– Вечности, да? – спрашивает Чарли, справившись с первоначальным потрясением. Билли неодобрительно качает головой. – Не рановато ли для подобного рода вещей? Ты едва знаешь парня.
– Я знаю его, папа. – Что-то мне не хочется уже есть.
– Как хорошо ты знаешь его, Белла? – спрашивает Билли. – Я не хочу наблюдать, как тебе причиняют боль, Белла.
– Он никогда не причинит мне боли, – говорю я им всем, собирая тарелки. Ужин явно окончен.

Джейк остается, чтобы помочь мне прибраться, и как только мы остаемся одни, загоняет меня в угол.

– Чувиха, так ты обручена? – спрашивает он, отходя назад, когда я пытаюсь шлепнуть его кухонным полотенцем. – Тебе категорически нельзя этого делать!
– Заткнись! – шиплю я шепотом. Я прислушиваюсь, чтобы понять, говорит ли Билли с Чарли, но все, что доносится из гостиной, – это звуки какой-то спортивной передачи. – Ты тоже собираешься наехать на меня из-за этого?
– Я думал, ты сказала, что он гей!
– Это ты сказал, не я. Впрочем, он стопроцентно не гей.
– Пожалуйста, избавь меня от подробностей. Я свыкаюсь с мыслью о тебе как о моей сестре, но я в любом случае не хочу знать такое о Рейчел, – говорит он с содроганием. – Но, блин, это было быстро, не правда ли? Вы даже не провстречались весенние каникулы, а уже говорите, типа, о вечности и удираете в Италию?
– Ну, иногда ты просто знаешь, – говорю я, качая головой. – Кроме того, сначала мы были друзьями, и я говорила, что сама толком не понимаю, встречаемся ли мы. Он просто был уважительным. Старомоден, помнишь?
– Насколько уважительным? – спрашивает Джейк, поднимая бровь. – Типа, настолько уважительным, что он, вероятно, все-таки гей или…
– Ты только что сказал, что не хочешь деталей. Передумал? – Как будто бы я трепалась с кем-то о таком.
– Нет! Пожалуйста, беру свои слова обратно. – Джейк смеется, пока мы не обнаруживаем Билли, наблюдающего за нами из прихожей.
– Пошли, Джейкоб, – говорит он, хмурясь. – Мне нужно еще сегодня посетить деловое совещание.
– Так поздно? – спрашивает Чарли голосом копа. – Ты не говорил ни о чем таком раньше.
– Просто быстрая встреча, – уклончиво отвечает он. – Но она важна, поэтому я должен быть там. Джейк, ты тоже.
Джейк бросает полотенце на стойку, быстро обнимает меня, пожимает на прощанье плечами, и они уходят.
– Мне кажется, он всегда думал, что вы с Джейком будете вместе, – пытается объяснить Чарли, когда мы наблюдаем за тем, как они уезжают. – И я буду скучать по тебе, больше чем ты можешь представить. Я понимаю, дом оперы в Форксе оставляет желать лучшего, так что…
Меня переполняет желание обхватить руками его за шею, но это просто не мы. Я улыбаюсь и склоняю голову, чувствуя себя собой больше, чем могла с постоянными намеками Билли на единственное, о чем не вправе говорить. Мы какое-то мгновение неловко переминаемся с ноги на ногу, все равно, что зеркальные отображения друг друга с учетом половой принадлежности.
– Я пойду смотреть игру, – бормочет он, и я киваю, поднимаясь по лестнице. – Я горжусь тобой.
– Я тоже люблю тебя, Чарли, – тихо говорю я, и он неловко кивает.

Входя в свою спальню, я разочарована и немного удивлена, обнаружив, что она пуста. Подхожу к окну и открываю его, высовываясь далеко в темно-синюю ночь и пытаясь увидеть луну.

– Эдвард! – шепотом призываю я и почти подпрыгиваю от неожиданности, когда его мягкий смех раздается прямо над моей головой. Его рука удерживает меня и не дает упасть. – Что ты делаешь на крыше? Я думала, мы покончили с этими сталкерскими замашками.
– Избегаю Билли Блэка. И смотрю на звезды, – говорит он и быстро, будто порыв воздуха, проскальзывает в комнату. – Тебе понравится возможность видеть ночное небо глазами вампира. Ты сможешь разглядеть кольца Сатурна и все маленькие спутники. Я так долго принимал это как должное, а теперь не могу перестать думать обо всем, что ты будешь испытывать в первый раз.

Я запрокидываю голову, чтобы поцеловать его, держа глаза полуприкрытыми. Мне необходимо видеть его и в то же время вдыхать его запах, касаться его и пробовать его. Я хочу, чтобы он говорил, но это чуть сложно во время такого поцелуя. Мы были врознь всего несколько часов, но моя физическая потребность в нем настолько сильна, что я готова поглощать его всеми органами чувств. Когда поцелуй становится горячее, Эдвард с неохотой отстраняется.

– Это как-то неправильно, из-за твоего отца внизу, – признается он. – Это кажется неуважительным. Это его крыша. Ты знаешь, насколько я старомоден.
Я смеюсь, толкая его легонько в грудь. Это по-прежнему немного больно.
– Ты слышал это, да? Признаюсь, я немного волновалась, что ты тотчас же спустишься вниз и попросишь у отца моей руки.
– Это было искушающе, – соглашается он, и его лицо становится серьезным. – Мне не нравится, что тебе приходится сталкиваться с вопросами о нас в одиночку. Это неправильно. Если бы я не пообещал Карлайлу держаться подальше от квилетов, за исключением чрезвычайных ситуаций…
– Эй, всё в порядке. Они – семья, и всегда будут ею для меня. Я обязана объясниться перед ними, во всяком случае, насколько смогу.
– Да, но несправедливо, чтобы ты отвечала на эти вопросы без меня. Мы должны были делать это вместе. Возможно, я смогу придти завтра, когда Билли не будет…
– Или, возможно, мы должны придерживаться плана и пригласить Чарли на встречу с тобой и твоими родителями в Сиэтле для того, чтобы избежать неприятностей больше, чем уже у нас есть?
– Такое чувство, будто мы какие-то проныры. – Эдвард взъерошивает руками волосы и раздраженно пыхтит, напоминая подростка.
Я так рада, что он не может читать мои мысли.
– Мы скрываемся, но на то есть очень веская причина, помнишь? Зовется она Вольтури, наслаждается традиционными массовыми убийствами людей по выходным и праздникам? – Почти успешно справившись с дрожью в голосе, я стараюсь, чтобы он звучал непринужденно.
– Понимаю, что ты отчасти шутишь, но это не так уж и далеко от истинного положения дел. Тем более следует… – он умолкает с решительным видом. – Мне не нравится, что они определяют, кто я. Большую часть времени я привык к такому, но когда дело касается тебя, я предпочитаю всё делать верно. Точнее, настолько верно, насколько, полагаю, мне разрешит природа и Италия.
– Трезвый ум, помнишь? – напоминаю я Эдварду, нежно и быстро целуя его в подбородок – единственное место, куда могу достать. – Украдкой или нет, но я рада, что ты здесь.
– Я тоже, – говорит он, опуская голову ниже и целуя меня в кончик носа, обе щеки и подбородок в спешном порядке. Словно гладкие маленькие камешки мягко скользят по коже. – Я полагал, мы могли бы использовать это время, чтобы, хм, вместе почитать.

Да, потому что чтение с тобой всегда было совершенно невинным родом занятий, Эдвард. Вслух, конечно, я такого не говорю, потому что всё еще сохраняю надежду на эту ночь. Он умолкает, в то время как я вожу кончинами пальцев вверх вниз по его предплечьям, вырисовывая на коже длинные фигуры восьмерок. Я склоняю к Эдварду голову, зная, как это на него действует, и от чего он всегда приобретает слегка мечтательный вид.

– Не возражаешь, если мы почитаем в кровати? – спрашиваю я, улыбаясь из-за его настороженной реакции. – На этот раз я, наверное, не буду снимать одежду.
– Веди себя прилично, – предупреждает он, отворачивая покрывало. – Или я переберусь в кресло-качалку.
– Жесть, – бормочу я, полностью одетая скользя под одеяло. – А что, собственно, влечет за собой приличное поведение?

Эдвард снимает обувь, засовывает ее под кровать и останавливается, бросая на меня испытующий взгляд. Я похлопываю по постели в приглашающем жесте.

– Для начала, определенно одежда, – прищурившись, говорит он.
– А когда придет время, чтобы ложиться спать? Я не хочу спать в лифчике.
– Хм, ладно, тогда ты просто переоденешься в ванной, – чуть сглотнув, говорит Эдвард. – Рано или поздно, тебе всё равно придется туда пойти.
– Это правда, я захочу принять хороший, горячий душ. Ну, ты понимаешь, побриться и вымыть голову, – говорю я, а затем слегка надуваю губы для пущего эффекта. – Я так понимаю, если ты помоешь мне голову, это будет нарушением правил? Тебе всегда удается делать это более тщательно, чем мне.

Эдвард смотрит на мои волосы так, будто они собираются покусать его. Я знаю, что он любит мыть мои волосы… я в том смысле, что действительно любит. Когда-нибудь я заставлю его делать это, в то время как на мне не будет ничего, кроме корсета. Черт, ну почему я не подумала об этом, когда собирала чемодан? Глупая я. Глупая, глупая я. Интересно, есть ли у меня что-то в комоде, с помощью чего я смогу соблазнить его? Мое рентгеновское зрение подводит меня (опять), но если мне не изменяет память, там только футболки и спортивные штаны. Всё подходящее осталось в квартире Эдварда, ведь я даже не предполагала, что он окажется здесь.

Я, должно быть, кусаю нижнюю губу, потому что он останавливает меня, нежно проводя по ней кончиком пальца.

– Я выберу, в чем тебе спать, – говорит он и переводит взгляд на комод – наверное, с таким же успехом испытывает свое рентгеновское зрение.
Насколько я знаю, это не входит в перечень сверхспособностей вампира. Прижимаюсь к нему и иду напролом.
– Я надеялась, что смогу одеть вот это, – шепчу я, играя с воротничком его футболки. – Ты же знаешь, что мне лучше спится, когда твой запах полностью окутывает меня.
Слышу тихий свист рассекаемого воздуха, и он уже на противоположной стороне комнаты, выглядя так, словно хочет окопаться в моем комоде или вылететь в окно.
– Какая часть из «веди себя прилично» тебе не понятна? – спрашивает он. Похоже на низкое шипение. – Самое меньшее, что я могу сделать – это не вести себя как животное в доме твоего отца! Пожалуйста, оставь мне эту последнюю крупицу собственного достоинства, женщина!
– Если ты так решительно настроен, я буду вести себя хорошо, – говорю я, выставляя вперед три пальца. – Слово скаута.
То, как Эдвард осторожно забирается обратно в постель, напоминает, как большинство людей залезают в горячую ванну. Пока он устраивается подле меня, я протягиваю ему ближайшую книгу(1) с тумбочки. Эдвард разрешает прильнуть к нему, обнимая меня во время чтения.
– Мне нравится вот это: «Мудрость и доблесть, – читает он, хмурясь, словно при глубокой концентрации, – основа Величия. Бессмертные, они даруют бессмертие. Сколько человек знает, настолько он человек; знающий всемогущ. Для невежды мир – потемки. Разум и сила – глаза и руки. Без доблести мудрость бесплодна».
– Интересно, а какова доблесть без мудрости, – бормочу я, легонько потирая рукой его грудь.
– Недолговечна, всегда фигурально и часто буквально, – говорит он, хватая мою руку, чтобы удержать ее на месте. А вот это Элеазар объяснял мне: «Менять приемы, дабы отвлечь внимание, тем паче враждебное. Не держаться начального способа действия – однообразие позволит разгадать, предупредить и даже расстроить замысел. Легко подстрелить птицу, летящую по прямой; труднее – ту, что кружит. Не держаться до конца и второго способа, ибо по двум ходам разгадают всю игру. Коварство начеку. Чтобы его провести, немалая требуется изощренность. Опытный игрок не сделает того хода, которого ждет, а тем более жаждет, противник».
– Талантливо и пугающе, – шепчу я ему на ухо с придыханием. – Но я вижу, как это может быть применимо к нашей нынешней ситуации.

Эдвард просто игнорирует меня и продолжает читать, практически обездвижив меня. Это странно возбуждающе. Следуя совету мистера Бальтазара, я не целую его в шею, как планировала, и не пытаюсь освободить руки. Вместо этого я просто расслабляюсь в его объятьях, пока он читает, и восстанавливаю в голове картину того, как мы набросились друг на друга в лесу, отчего мое сердце начинает колотиться, словно при беге, а между ног становится влажно и появляется тянущая боль. Голос Эдварда остается ровным до тех пор, пока он не вынужден сделать вдох, который приводит к очень сексуальному стону и страдальчески-обвинительному взгляду.

– Ты вообще была скаутом, Белла?

~oЖo~

(1) - Эдвард читает книгу Бальтазара Грасиана "Карманный оракул или наука благоразумия"

Продолжение главы

---

Огромная благодарность нашему талантливому редактору Rara-avis за работу над Певицей.

Жду всех на форуме.