Глава 10. Леди Тьма и ее шершни.



~oЖo~

Завтра я возвращаюсь на учебу, и у меня остается лишь единственная ночь, чтобы побыть «старой» Беллой. Хотя нет, даже не ночь, а пару часов. Я пользуюсь такой возможностью, чтобы «пошиковать» в своих самых изношенных, наиболее удобных свитере и футболке, и послушать Марту Вайнрайт, одновременно складывая и сортируя еще теплую после сушки душистую одежду.

Ничто так резко не указывает на пропасть между старой и новой Беллой, как необходимость упорядочить одежду и упаковать ее для обратного пути. Свежевыстиранные вещи свалены в две отдельные кучи: музыкальная школа и Форкс. Женщина и ребенок. От одежды, доставшейся мне в результате набега на чердак, буквально веет женственностью – это старые вещи Рене, которые она оставила прежде, чем уехать. Они подходят мне идеально.

Уже тогда она предпочитала винтаж, поэтому я нахожу одежду не только с начала 90-х, но и еще за десятилетия до этого. Рене всегда говорила, что ненавидит веяния современной моды и что на самом деле хочет быть похожей на Стиви Никс, примерно 1977 года, имея в виду цыганскую одежду из шелка, бархата и кружев. Некоторые из вещей - чересчур для моего вкуса, я подарю их Элис, если она пожелает, но в них отчетливо просматривается сочетание небольшого количества театрального флёра и совершенно противоположных чистых и классических линий. Я никогда не смогу стать столь сумасбродной, как Рене.

Я осмотрительно избегаю своей ночной рубашки - до тех пор, пока упаковывать уже нечего. Я словно боюсь её или, если уж начистоту, себя в ней. Я не надевала ее с того времени, как узнала, что Эдвард хочет меня так же сильно, как и я его. Это случилось в ту же ночь, когда я поняла, что он вампир. Это, конечно, чертовски усложнило кое-какие вещи, но совсем ничего не поменяло.

Эдвард целовал мои руки, уши, шею и лицо, при этом избегая губ. Но он смотрел на них так часто, что я прекрасно понимала: нет никаких сомнений в том, что он до безумия желает поцеловать их. Должно быть, это как-то связано с тем, что он вампир. Интересно, имеют ли к этому отношение мои приступы головокружения, которые возникают каждый раз, когда Эдвард наклоняется ко мне для поцелуев. Сейчас я почти чувствую вкус его сладкого дыхания – воспоминания бросают мое тело в дрожь, минуя стадию головокружения.

То, как мое тело чувственно откликается на близость Эдварда, по-настоящему волнует меня.

Безумный сон той ночью, должно быть, перерос во что-то действительно физическое. Прошло много лет с тех пор, когда у меня были приступы лунатизма, но я бы не удивилась, если бы это происходило в ту ночь. На следующее утро я проснулась абсолютно голой, моя ночная рубашка, скомканная, валялась на полу. Волосы на голове были растрепаны и спутаны, а на бедрах и плечах проступили небольшие синяки. Они не причиняли мне никакого дискомфорта, но если уж посчастливилось родиться такой неуклюжей и бледной, как я, то приходится много времени тратить на игру «Откуда взялись эти синяки?». Я лично трачу, и ничего.

Хоть убейте меня, но я не могу понять происхождения этих маленький многоточий.

В конечном итоге мне приходится упаковать свою рубашку в чемодан, чтобы забрать ее с собой.

~oЖo~


Мне все еще не приходит на ум, как сообщить Эдварду о том, что мне известно.

Я хотела послать ему письмо по электронной почте и даже написать сообщение. Подумывала над тем, чтобы рассказать все по телефону во время последней недели в Форксе, но за два наших коротких разговора я так и не сподобилась на это. В некоторой степени я хочу, чтобы Эдвард открылся мне. А иногда мне кажется, что он тоже этого хочет.

Эдвард держится довольно отстраненно. Если бы я была не в курсе его большой тайны, то, скорее всего, сошла бы с ума из-за его постоянных перемен в настроении: в один миг он буквально преследует меня, в другой – ведет себя так, словно меня не существует. Я даю себе одну неделю на то, чтобы разобраться с этим безобразием.

- Я должен извиниться перед тобой, - заявляет он спокойно, когда мы встречаемся перед прослушиванием. Он стоит в двух шагах от меня, на расстоянии вытянутой руки – его, не моей.
- За что? – спрашиваю я, еле сдерживая себя, чтобы не произнести вслух последнюю часть вопроса. "За то, что ты вампир?"

- За то, что вел себя неподобающим образом с тобой в прошлую субботу, - говорит он, опуская глаза. – Единственное, что я хочу – все время выказывать тебе свое уважение.

Он действительно выглядит виноватым.

- Эй, - говорю я, подступая ближе. – Ты и так это делаешь. Ты всегда относишься ко мне с уважением, и я на самом деле ценю это.

- Нет, не правда, - настаивает он. – Но с этого момента - буду. Обещаю.

Я беру его руки в свои, и на секунду мне кажется, что Эдвард отпрянет от меня, но он остается неподвижным.

- Обещаю, - произношу я осторожно, - что в любом случае дам тебе знать, если ты сделаешь что-нибудь оскорбительное по отношению ко мне.

- Белла, - он целует меня в макушку и отстраняется, выглядя таким печальным, что мне нестерпимо хочется сделать хоть что-нибудь, чтобы он почувствовал себя лучше.

Однако пришло время отправляться на прослушивание - все равно сейчас не очень подходящее время для того, чтобы начинать полноценную дискуссию о вампирах. Что, определенно, займет больше пяти минут.

- Эдвард, - говорю я в надежде, что мой голос звучит спокойно и четко, не отпуская при этом его рук. – Я верю, что твои намерения благие и что ты никогда намеренно не причинишь мне вреда. Я права?

- Да, абсолютно. Это правда. – Он заметно расслабляется, но, похоже, все равно чувствует себя виноватым.

- Значит, договорились, - заканчиваю я, прекрасно понимая, что у нас осталось еще одно главное нерешенное дело. – Ты можешь стать хоть немножко веселей, чтобы я не завалила эту пробу?

- Это я могу, - говорит он, вконец полностью расслабляясь. Большой обманщик.

~oЖo~

- Белла, я люблю твою маму. - Элис театрально позирует в чересчур длинном черном платье в паре с такой же сеткой на голове, которая удерживает ее длинные, темные волосы.

Леди и джентльмены: наряд Рене Хиггенботем с выпускного бала!

Так оно и было. У меня даже есть фотографии, чтобы доказать это. Никто еще тогда не знал о готах, но это лишь говорит о том, что Рене шла впереди своего времени.

- Ты выглядишь как Скарлетт О'хара в трауре, - смеюсь я, отрываясь от семестрового регистрационного портала на своем лэптопе.

- Ты - тщеславный, злобный обманщик, Ретт Батлер, и я не могу понять, зачем разрешила тебе прийти и увидеться со мной? – гневно восклицает она то, что, наверное, является хорошей имитацией Вивьен Ли и бросается прочь на маленькую встроенную кухню-нишу. – Что ты берешь в этом семестре?

- Профессор Джордж сделал мое расписание донельзя сумбурным, - жалуюсь я. – Он настаивает на уроках итальянского в этом семестре и заставляет попробовать себя для выпускной работы студентов оперы. Я не могу добавить эти занятия до тех пор, пока не буду знать, прошла ли я кастинг хоть на какую-то роль. В случае неудачи мне придется взять ансамбль старинной музыки вместо камерного хора, если только я не хочу ходить на итальянский ночью.

- Белла, первокурсники никогда не получают роли, - хмурится Элис. – И в камерный хор действительно тяжело попасть. Почему бы тебе не бросить эту затею?

- На самом деле, я не должна говорить об этом, - вздыхаю я, - но, наверное, ничего дурного не случится, если я скажу тебе: доктор Джордж полагает, что у меня довольно хороший шанс пройти пробы.

- Хм, неплохой способ поставить драматическую сценку, профессор Джордж, - закатывает глаза Элис. – Три года назад сопрано-студент из предпоследнего курса прошел пробы в оперу выпускников, и, позволь сказать тебе, в результате шерсть летала повсюду. Я как раз находилась в административном офисе и отвечала на телефонные звонки по трудоустройству, когда те злобные суки начали штурмовать здание. Мне показалось, что весь проклятый мир сошел с ума – так громко они орали.

- Серьезно? Но почему? – спрашиваю я с тревогой.

- Почему? Ты сейчас шутишь, да? – Элис качает головой. – Те роли – серьезные призы и стоят того, чтобы за них побороться, особенно среди сопрано. Некоторым людям никогда не удается успешно пройти пробы, после чего они даже и не пытаются приложить хоть каких-либо усилий, чтобы получить роль. Они не попадают в хорошие докторские программы, и, вероятно, им не светят даже приличные летние практикумы. Дорогая, тебе нужно хорошенько подумать об этом прослушивании. Если ты все-таки получишь роль, то наживешь себе парочку серьезных врагов. Если нет - потеряешь свое место в камерном хоре.

- Что? – Сейчас мне становится и вовсе не по себе. – Прослушивание состоялось этим утром! Почему мне никто не сказал об этом?

- Как оно прошло? – спрашивает она, закидывая мне руку на плечи.

- На самом деле хорошо. Профессор Адана, кажется, остался довольным, да и доктор Джордж тоже присутствовал. Он широко мне улыбался и даже поднял два больших пальца вверх.

- Проклятье, - шепчет она сочувственно. – Ну ладно, если надо, мы будем идти до конца. Если честно, доктор Джордж должен был сообщить тебе заранее, чего ожидать.

- Он – известный тенор, - пожимаю я плечами. – Уверена, он настолько привык к зависти, что даже и не подумал об этом.

Удивительно, как то, что было таким приятным всего пару часов назад, может вдруг поменяться и сейчас вызывать панику. Я видела, что Эдвард был чем-то недоволен после прослушивания, но постаралась предоставить ему немного свободного пространства, поэтому и не давила на него. Видно было, что он, как и прежде, ощущает какие-то внутренние противоречия, только теперь я знала их происхождение.

Что я не знала, так это то, почему так резко меняется его настроение. Со стороны это выглядит так, словно он отзывается на что-то сказанное вслух. Интересно…

~oЖo~


Начинается первый день занятий, а значит момент истины настал. Опера или старинная музыка? Я еще не видела доктора Джорджа, но что-то подсказывает мне, что он уже все знает, и значит, и я вроде бы как догадываюсь. Он прислал мне письмо по электронной почте, прося, чтобы я как можно раньше пришла на урок. Мы должны еще над многим поработать.

На подходе к зданию факультета оперы я замечаю около пятнадцати девушек и одного парня, которые столпились возле списка с результатами кастинга. Фактически, кроме двух сопрано и одного тенора из студии доктора Джорджа, никто из них мне не знаком. Тенор, милый парень по имени Алекс, улыбается и подмигивает мне. Вероника и Алисия, сопрано, бросают на меня взгляд и нервно топают внутрь театра. Я подхожу ближе, так как в результате их ухода образуется свободное место. С этого расстояния все равно невозможно отчетливо разобрать написанное, но я хотя бы могу увидеть, что в начале списка идет большое количество маленьких постановок, а затем одна большая, «Медиум». Есть много ролей и имен, что заставляет меня выдохнуть с облегчением. По-видимому, у каждого есть роль, так что не должно быть никакой шумихи, правда?

- Кто такая, на хрен, Изабелла Свон? – требовательным тоном спрашивает высокая красивая брюнетка. Если я подхожу на роль, то она, несомненно тоже, несмотря на то, что немного высоковата для образа молодой девушки.

- И я о том же, - огрызается миниатюрная блондинка, бросая на меня любопытный взгляд.

- Алисия сказала, что она настоящая шлюшка, которая флиртует лучше, чем поет. Она всего лишь чертова первокурсница, а уже ходит в любимицах доктора Джорджа.

- Она, наверное, спит с ним и профессором Адана, - едко смеется еще одна брюнетка. – Я, черт возьми, старшекурсница, и получила роль одной из трех леди? К черту это дерьмо. Я в ярости! Это никуда, на хрен, не годится.

- Я слышала, она и с Эдвардом Калленом встречается. Он ее аккомпаниатор.

- Она, видимо, на самом деле берет высокие ноты, - язвит одна из них, и я обхожу их по краю, направляясь в аудиторию.

Я слышу, как их голоса понижаются до грубого шепота, и чувствую жжение в глазах.

Я не буду плакать. Делаю пару глубоких вдохов и нахожу место около Алекса, радуясь, что вижу перед собой дружелюбное лицо.

- Итак, все, заходите! Давайте начинать, - хлопает в ладоши доктор Адана. – Нам предстоит много работы.

Он замечает меня, и на его лице появляется улыбка.

- Здравствуй, Изабелла. Рад видеть тебя здесь, моя новая звезда, – он улыбается, когда порядка тридцати враждебных женских лиц резко поворачиваются ко мне в унисон. – И в качестве бонуса на этот семестр у нас твой пианист, Эдвард. А еще – несколько чудесных постановок и небольшая опера. Нам предстоит очень хороший семестр. Я уже чувствую радостное волнение в помещении.

Волнение. Подходящее слово.

Когда после объявления появляется Эдвард, он мягко улыбается мне по пути к фортепиано. Я пытаюсь вернуть ему улыбку в ответ, но не могу сосредоточиться, помня обо всех тех убийственных взглядах, направленных на меня.

Эдвард, кажется, мгновенно замечает происходящее и осматривает комнату с шокированным выражением на лице. Я видела много эмоций, до этого мелькавших на его прекрасном лице, но удивление никогда не было одним из них. Он останавливается и смотрит на одну из сопрано, которая совсем недавно, снаружи, была «в ярости». Она - единственная, кто сейчас не смотрит на меня и не ухмыляется Эдварду. На самом деле, девица буквально светится от радости и без остановки печатает что-то на своем лэптопе. Эдвард выглядит так, словно хочет откусить ей голову.

Хм. Может, он действительно смог бы, если она задумала что-то плохое по отношению ко мне. Я подавляю смешок, но затем чувствую какое-то непонятное смятение. Почему он обращает внимание на нее, если девушка даже не выглядит расстроенной?

Он переводит на меня взгляд, изгибает бровь, и я пожимаю плечами. Прикрывая телефон, набираю ему лаконичное маленькое сообщение:

Леди не очень довольны результатами кастинга.

Я даже не думала, что текст уже достиг адресата, как через несколько секунд получаю ответ.

Мисс Свон, это еще мягко сказано.


~oЖo~

- Мои поздравления, Изабелла. – В тот же день доктор Джордж пожимает мою руку во время урока. – Не думай, что пришло время почивать на лаврах. Теперь ты должна работать вдвое больше! Но это как раз тот момент, когда начинается настоящее веселье.

- Доктор Джордж, - говорю я, пытаясь выразиться так, чтобы не оскорбить его. – Я понятия не имела, что другие девочки так расстроятся. Это правда, что новичков никогда не выбирали?

- Не совсем. Кастинг и до этого проходило несколько первокурсников-теноров, - говорит он с интонацией, снова смотря на меня своим буравящим взглядом.

- Изабелла, - произносит он строго, - в этом деле, каждый раз, когда кто-то исходит завистью, каждый раз, когда распускают о тебе слухи – просто помни: это приз. Это прекрасная вещь. Держи голову высоко и сохраняй уверенность. Упорно и тяжело работай, не давай им повода для насмешек. Если они лгут о тебе, двигайся напролом, рассердись. Гнев поможет тебе в работе. Гнев заложит искру в твои высокие ноты. Печаль не принесет пользы. Не скорби из-за того, что ты кому-то не нравишься. Соберись и разозлись – с этим и пой.

- Они думают, я… - Я умолкаю, не зная, как закончить эту фразу. – А я никогда даже…

- Они будут говорить о тебе все, что угодно, - прерывает он, смотря на меня добрым, но решительным взглядом. – Чем ты занимаешься в свое свободное время, это твое дело, не их. Если бы я был тобой, то не удостоил бы ответом ничего из того, что они говорят. Если бы ты была совершенно другим человеком, я бы сказал: «Убей их своей добротой», но тебя прошу сохранять спокойствие, держаться достойно и упорно трудиться. Всегда будут люди, у которых ревности больше, чем таланта, Изабелла. У тебя есть талант, ты дисциплинирована. Если последуешь моему совету, достигнешь намеченной цели. Я предпочитаю вести тех, кто, как ты, готов к практике и послушанию. Все сделанное тобой – твоя собственная заслуга. Я помог, предоставив возможность, но ты сделала саму работу.

Я киваю, но в глубине души понимаю, что предпочла бы остаться наедине в комнате, полной раздраженных вампиров, чем с этими злыми, сумасшедшими суками.

- Теперь давай начнем, Изабелла. В этой опере для тебя есть еще одна ария, «Черный лебедь». Ты ведь прослушала ее, правильно?

- Я работала над ней, - отвечаю я честно. – И почти выучила наизусть.

- Вот это моя девочка.

~oЖo~

Наконец, приходит суббота, и я снова нахожусь под фортепиано, на этот раз со своей домашней работой по итальянскому языку. Между пятичасовыми языковыми курсами и оперой мое удовольствие от чтения сокращается до двадцати минут - как раз перед тем, как засыпаю. Однако я замечаю, что сейчас мне очень тяжело сконцентрироваться, когда мое внимание привлекают ступни Эдварда. Он играет Шопена. В основном. И еще, правда, что-то не очень веселое.
Порой он говорит мне, что играет, порой – нет. Сейчас это Ноктюрн, ми-минор, – я знаю, потому что Эдвард исполнял его раньше, и он мне понравился настолько, что я прямо на месте заказала его в интернете. Я начинаю тихонько напевать вместе с мелодией. Следующая, незнакомая мне композиция, чуточку веселей.

- Красивая, - говорю я мягко и жду.

- Фантазия-экспромт, опус 66, - отвечает он спокойно.

- Мы будем работать над новой арией? – спрашивает он после окончания пьесы.

- Конечно, - говорю я. – Хотя, хотелось бы, чтобы доктор Джордж заранее предупредил меня о чертях, которые вырываются из ада, когда первокурсник получает роль.

- Постарайся не переживать об этом, Белла. Всегда есть исключение. Тебе просто довелось стать им.

- Я не просила об этом, - пожимаю я плечами, - но, может, это на лучшее, а?

Я уже на ногах, пролистывая свои ноты и выуживая копию Эдварда. Когда я передаю ее ему, он начинает хмуриться.

Я начинаю по-настоящему влюбляться в эту песню. Как и остальная опера, она – современна и жутковата. Не могу поверить: и это, надо полагать, то, что поет мой персонаж для успокоения своей сумасшедшей, жестокой матери? Похоже на музыкальное сопровождение из фильма ужасов. Да, довольно забавно, если подумать, что эта песня предназначена для миротворческих целей.

Не могу удержаться, чтобы украдкой не бросить взгляд на Эдварда, как только мы приближаемся к той части, где я пою слова: «Я дарую ему огненный поцелуй и золотое кольцо». Он делает вид, что игнорирует меня, но его губы слегка поджимаются, а брови сходятся на переносице в едва заметном хмуром жесте, и мне приходится отвернуться, понимая, что следующая часть еще хуже.

Я практически утыкаюсь лицом в книгу, чтобы скрыть свой румянец, не в состоянии выкинуть из головы сны об Эдварде, которые преследуют меня с той ночи.

Разве ты не слышишь любовника стон?
Глаза из стекла, ноги из камня,
Ракушки для зубов, сорняк для языка.
Глубоко-глубоко, внизу в ложе реки
Он ищет кольцо
Глаза широко открыты, никогда не спит,
Он ищет кольцо, ищет кольцо.

Я не смотрю на него, но чувствую его взгляд затылком. За последние тридцать секунд он два раза не попадает в ноты. У меня такое чувство, что между нами сгущается воздух.

Катушки распутаны, иглы изломаны.
Солнце ушло, а звезды рыдают.
Черная волна, о, черная волна, забери меня с собой
Я разделю с тобой свои золотые волосы
И свою свадебную корону…

(Прим. пер. – Данные стихи - отрывок из арии «Черный лебедь». Ее исполняет Белла (Моника) в опере «Медиум». Это колыбельная, которую Моника поет своей матери (старухе-медиуму) для того, чтобы та успокоилась во время сеанса, который привел ее в неистовое состояние. Сама колыбельная об утраченной любви).

Звуки пианино резко обрываются, и Эдвард уже позади меня – слишком быстр, как для человека. Не могу удержаться от удивленного вздоха. Вот оно: либо он скажет мне, либо я выкладываю ему все, что знаю.

Я чувствую, как его прохладные пальцы поднимают мои волосы и отодвигают их в сторону; чувствую, как его губы прикасаются к моей шее, оставляя на ней легкие поцелуи.

Я дрожу – ничего не могу поделать. Эдвард столько раз целовал меня в эту самую точку две недели назад в Порт-Анжелесе, а все как будто впервые.

- Я не боюсь, - говорю я, когда его руки охватывают мою талию.

- А должна, - предостерегающе бормочет он мне на ухо. - Другой бы обязательно начал сейчас бояться, но не ты, нет. Ты всегда исключение, не так ли?

- Исключение? – вторю ему с непониманием. О чем это он?

Несмотря на тихий голос, Эдвард кажется очень раздраженным, почти разгневанным. Но я все равно не боюсь. Я поворачиваюсь и вдыхаю его запах, находясь в экстазе от того, что наконец-то снова нахожусь рядом с ним. Он смеется мне прямо в ухо и начинает в исступлении бормотать какую-то околесицу.

- То, как ты пахнешь, Белла, - говорит он рассеяно, будто с самим собой. - Как будто бы мало того, что ты моя певица, так ты еще полностью закрыта для меня! Тебя прикрепили ко мне, когда почти все остальные выбирают себе пианистов почти наугад. Ты притягиваешь к себе… наихудшие неприятности в радиусе ста миль, и ты умудрилась пойти и произвести впечатление именно на того профессора, который может отослать тебя в наиболее опасное место на планете. Почему так?

- Я? – потрясенно говорю я. Ну все, с меня хватит! – Я не буду притворяться, что понимаю хотя бы половину из сказанного тобой, но могу с уверенностью сказать, что если уж речь зашла об исключениях, то вампир вообще-то перекозыряет человека, Эдвард.

На мгновение его руки сжимаются вокруг моей талии, и я ахаю от изумления. Тот час же он опускает руки и отходит от меня.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, но он отворачивается от меня и прикрывает лицо рукой, словно у него сильная головная боль.

Так драматично. Я перекрещиваю руки на груди и жду.

После долгой паузы он поворачивается ко мне - его лицо бесстрастно и непроницаемо.

- Прости, что ты сказала?

~oЖo~

---

Огромная благодарность LoraGrey за редакцию текста.