Quando viene la sera
e il ricordo pian piano scompare
la tristezza nel cuore
apre un vuoto piu grande del mare
piu grande del mare
Adriano Celentano «Confessa»**

Она знала, что Драко ее не любит. И никогда не любил, разве что как сестру, в далеком детстве. В сущности, он и был ей братом, Доминик так и не сумела запомнить степень их сложного дальнего родства. Седьмая вода на киселе — о да, но Малфои, как и де Шантали, очень дорожили узами крови и никогда, в отличие от сумасшедших Блэков, не выжигали на генеалогическом древе отступников.
Нет, Драко не любил ее — на этот счет Доминик не обманывалась, а после ее отчаянной выходки в четырнадцать лет он вычеркнул ее из своей жизни. Она не была готова к такому — она ведь не планировала с этим жить... Долгие месяцы заточения в родных стенах, ставших ненавистными, дали Доминик слишком много времени: ей сполна хватило, чтобы казнить себя бесчисленное множество раз, столько же прожить придуманных жизней — с ним, единственным, навсегда потерянным, — и окончательно утратить ориентиры. Когда ее колдомедик Робер Дюран — видное мировое светило и лучший во Франции специалист по психическим расстройствам в переходном возрасте — решил, что она достаточно оправилась для того, чтобы выходить на улицу без сопровождения, а также продолжать обучение, Доминик не обрадовалась и не встревожилась: ей было все равно. Если жизнь утратила смысл, какая к дьяволу разница, как ее провести?..
Единственным, кто вызывал проблеск интереса в ее глазах, был профессор Снейп — уникальный зельевар и преподаватель Драко: Доминик бессознательно тянулась к нему душой, его визиты были шатким мостиком через пропасть, разделившую ее и Малфоя. Профессор Снейп был первым, кого она различила, с трудом открыв глаза — когда ее наконец вернули к жизни. Он, а не мсье Дюран, склонился над ней с пузырьком в руках; его теплые пальцы коснулись ее пересохших губ, запрещая говорить; его строгие черные глаза встревоженно вглядывались в ее лицо, даря странным ощущением: будто читает ее мысли. За это ощущение Доминик его слегка побаивалась — потом, а тогда, в первые дни жизни заново Снейп был единственным, кому она доверяла. Мало кто догадывался, что послушная, ласковая девочка никому не доверяет, но так и было — всю ее недолгую жизнь: мир вокруг золотой клетки оказался враждебен. Доминик была чужой среди своих, лишенная магических способностей в волшебном мире, — и не могла жить в мире маглов, где была бы такой же чужой: отрезанная от своих корней. Профессор Снейп не был согласен с мсье Дюраном насчет здоровья Доминик, о чем и сообщил ее отцу до крайности корректно, и в то же время стало настолько очевидно его мнение о профессионализме французского светила, что Доминик пришлось прикусить себе щеки изнутри, чтобы не рассмеяться. Ей не нравился мсье Дюран. Он задавал неприятные вопросы и буравил блеклыми пронзительными глазками — а в душу, в мысли не проникал: скользил по поверхности... даром что светило. А притворяться такой, какой ее хотят видеть, Доминик умела очень хорошо. Вот только у профессора Снейпа получалось видеть ее под маской — и без помощи легилименции, о которой рассказывал ей Драко.

Они почти не разговаривали, но случалось, что профессор появлялся менее суровым и неприступным, чем обычно, и тогда Доминик отваживалась задать какой-нибудь нейтральный вопрос — чтобы услышать его глуховатый голос. Однажды Снейп сказал, что у нее редкий цвет глаз — оттенка молодой травы — и, помедлив, отрешенно пробормотал, что видел такое лишь раз в жизни. Доминик открыла было рот, чтобы спросить — у кого, и не решилась: профессор сразу же замкнулся, будто жалея о сказанном. Он вообще казался скопищем тайн, словно древний фолиант, зачарованный даже от волшебников, не то что от таких... как она.
В другой раз — был один из дней, когда они разговаривали, — профессор дал ей крошечный пузырек с золотистой жидкостью, объяснив, что это редкое и сложное зелье — потому и фиал такой маленький; а выпить его следовало в случае, если жизнь вновь покажется ей невыносимой. Доминик, скептически относившаяся к убедительным сентенциям мсье Дюрана, сразу и безоговорочно поверила профессору Снейпу — хотя его слова были не в пример проще. Зелье забавно называлось — она запомнила: Феликс Фелицис.

Такой день настал, как ни она боролась с собой: оказалось, жить под знаменами безразличия более мучительно, чем во власти несбыточных желаний. Одним солнечным сентябрьским утром Доминик проснулась и долго смотрела в стрельчатое окно, не решаясь распахнуть его, чтобы впустить свежий осенний воздух, пронизанный горечью опадающей листвы и костров. Она не была уверена, что не заберется на узкий подоконник... чтобы глубже вдохнуть эти прохладные запахи. В конце концов, оставив окно закрытым, Доминик вернулась к кровати, присела рядом и отогнула уголок ковра: там, под паркетной дощечкой прятался заветный пузырек, бережно завернутый в кусок зеленого бархата. На вкус зелье оказалось сладким — и уже от одного этого настроение Доминик улучшилось.
Спускаясь к завтраку, она услышала внизу голоса и замерла, различив тот, которого не слышала вот уже два года: Люциус Малфой... отец Драко. Очень красивый человек — притом неизменно вежливый и обходительный, — но настолько холодный, что в его присутствии Доминик всегда пробирал озноб. «Что он здесь делает?..» — промелькнуло в голове, а сердце застучало где-то в горле. Преодолев дрожь, она выпрямилась и неторопливо спустилась, стараясь не цепляться за кованые перила. Родители и Малфой сидели за столом, накрытым к завтраку: Люциус выглядел встревоженным, несмотря на дежурно лучезарную улыбку, адресованную ей. Но глаза не улыбались — Холодный человек был верен себе, — в глазах жил страх. «А вам не помешал бы глоток моего зелья, мсье Малфой», — неожиданно развеселилась Доминик, не подозревая: ее удача в тот день работала на двоих — так сплелись обстоятельства...

Мысли, кружащиеся бесконечной чередой, выматывали ее, не давая уснуть. Он еще никогда не задерживался так надолго — ни разу не позволил себе переночевать вне дома. Да неужели же с ней так тошно, что уже — вот так?.. Нет, она не станет больше ничего с собой делать: она дала клятву — и будет с ним, пока смерть не разлучит... смерть? А вдруг с ним что-то случилось?! Это чужая ему страна, ее любимая родина... Проглотив слезы, Доминик перевернулась на другой бок и застыла, убеждая себя: Драко волшебник, притом очень неплохой — он не даст себя в обиду. А еще он не хочет ее — даже видеть, — потому что он волшебник, а она... она никто. Слезы все-таки вырвались наружу и резво заструились из-под закрытых век. Под занимающийся рассвет Доминик Малфой забылась тревожным сном и не уловила чуть слышного скрипа осторожно открываемой двери.

Малфой потихоньку приходил к выводу, что если ему не везет, то масштабно, по-крупному; а вот в мелочах он — просто счастливчик. Ему удалось вернуться в шато незамеченным: предрассветная тишина сада так пленила его, что он задержался под оливой и выкурил сигарету, наслаждаясь терпким запахом табака, мешающимся с тонким, но сильным в неподвижном прозрачном воздухе ароматом поздних роз. Прошептав: «Верминкулюс!», Драко превратил окурок в червяка, бесшумно прокрался на второй этаж и, помешкав мгновение, скользнул в спальню. Тихо притворив за собой дверь, он облегченно выдохнул и по-кошачьи мягко подошел к кровати. Доминик почти не было видно под легким пуховым одеялом и складками шелкового покрывала: она мерзла по ночам. Светлые вихры смутно белели на синей подушке: Доминик не любила пастельных тонов и набивных рисунков, предпочитая чистые глубокие цвета: насыщенно-синий, темно-зеленый, лиловый... Вихры, похожие на перья, и острое плечо — одеяло сползло, и ей, наверное, было холодно. Малфой медленно разделся, улегся на свою половину кровати и потянулся поправить одеяло. Пальцы коснулись голого плеча, и Доминик вздрогнула, но не проснулась. У Малфоя перехватило дыхание: остаточное действие афродизиака?.. Нет, афродизиак — это похоть, а Драко внезапно захлестнула нежность — к маленькому красивому существу, беззащитно сопящему рядом... носящему его фамилию. Рука скользнула ниже и скрылась под одеялом: Доминик снова вздрогнула — всем телом, — и Малфой притянул ее к себе, ощущая, как под пальцами скользит шелк ее ночной рубашки. «Черная», — догадался Драко: Доминик почему-то всегда спала в черном, если кровать застелена темно-синим. А он, оказывается, изучил ее привычки... пока только привычки. А ведь она его жена. Пусть его поставили перед жестким выбором, но она в этом не виновата и заслуживает явно больше чем имеет... чем он ей дает. И, в конце концов, разве он забыл, зачем вообще эта женитьба?..
В плену собственных мыслей — словно в трансе — Малфой безотчетно зажмурился и уткнулся носом ей в затылок: мягкие волосы пахли полынью и щекотали ему лицо. Доминик судорожно вздохнула и порывисто повернулась к нему.

— Драко!.. Где ты был?.. — шепот звучал, как крик.

Малфой молча вгляделся в отчаянно распахнутые глаза и осторожно поцеловал приоткрытые губы. По ее телу пробежала дрожь, и Драко крепче прижал ее к себе, чувствуя, как нарастает острое желание — с привкусом отравы. Тонкие руки Доминик обвили его шею, несмело касаясь волос, скользя по плечам, вызывая обжигающие воспоминания. С самого появления во Франции Малфой только и делал, что балансировал на туго натянутом канате, подожженном с двух сторон, — и поджег его он сам. Пора было признаться себе, что он — мерзавец, просто принять это и не успокаивать себя лживыми полумерами. И он принял решение — не подозревая, что много лет назад такое же принял его отец. В его силах избавить от боли хотя бы одну душу — надо просто сделать это... И он сделал. Нежно — совсем не так, как с Асторией минувшей ночью, — нежно и аккуратно, заботясь лишь о том, чтобы не причинить ей большей боли, чем неизбежная; остро ощущая: Доминик отдается ему вся без остатка — неопытная и отчаянная, — не умея и не желая утаить какую-то часть себя... Драко мог лишь бережно принять щедрый дар — отдариться ему было нечем: пустая оболочка, кукла, голем — вот чем он стал...чем он себя сделал.

За завтраком Малфой улыбался. Минувшей ночью он успел дважды изменить Грейнджер, стать жертвой афродизиака, лишить памяти бывшую невесту и невинности — собственную жену. Он устал от самого себя за эту ночь, и принятое решение принесло странное облегчение: что-то навсегда умерло в его душе, зато стало почти не больно жить. И Малфой улыбался: легкая улыбка примерзла к его лицу, ничуть, впрочем, не мешая есть и разговаривать; от нее, как мухи от стекла, замечательно отскакивали внимательные взгляды тещи, настороженные — тестя и мечтательные — матери. Мерзавец и предатель, да — это он, но все ведь к тому и шло, не так ли? Если быть откровенным — кем еще ему быть?.. Да, мерзавцы — не обязательно лжецы: их свобода в том, чтобы не врать самим себе. И Малфой улыбался — своей новой свободе... с привкусом Некромортуса.

Пока Драко мёрзло улыбался, Доминик сияла, как свежеотчеканенный галлеон — будто заново родилась, — притягивая те самые взгляды, от которых наглухо отгородила Малфоя его новая полуулыбка. Она не щебетала райской птичкой, не суетилась — напротив, была тиха и молчалива, — но ее глаза говорили за нее. Когда речь за столом зашла о свадебном путешествии, в которое молодожены до сих пор не съездили, Доминик встрепенулась. Драко знал, что она страстно мечтала о поездке в Британию, но поскольку по воле обстоятельств они не могли отправиться туда вместе, она выбрала Италию. Он не возражал: ему было безразлично. «Итальянская» идея нашла горячую поддержку у Нарциссы и Бланш: последняя пустилась в воспоминания о собственной поездке, Нарцисса восторженно внимала, Доминик лучилась счастьем — ей, похоже, было все равно, что сейчас слушать, — Филибер благодушно улыбался в пышные усы. Он вообще был немногословен, что, надо сказать, вполне устраивало Малфоя.

Спустя неделю Драко и Доминик с тремя пересадками — в Тулузе, Монпелье и Ницце — добрались до Флоренции и остановились в красивом отеле, чтобы переночевать и наутро через Неаполь отправиться на Сицилию на пароме. Идея с паромом принадлежала Доминик — собственно, как и все остальные идеи. По ее мнению это было очень романтично: добраться до древнего острова морским путем — как тысячи лет назад. Драко не возражал: его не волновали способы достижения — ему хотелось лечь на белый песок, закрыть глаза и ни о чем не думать, а только слушать шорох волн, лижущих полосу прибоя. В идеале — одному. Малфой отчаянно нуждался в уединении, которого так недоставало всю неделю перед поездкой.

Драко бывал в Италии дважды: первый раз — в детстве, по приглашению четвертого или пятого отчима Забини. Им с Блейзом было по десять лет, и они все лето строили радужные планы по завоеванию Хогвартса на будущий год. Второй визит вышел коротким и в общем-то случайным: отец спешно собрался в Венецию по какому-то срочному делу, в которое не счел нужным посвящать Драко, но вывезти его из Британии отчего-то посчитал необходимым. На месте Люциус велел Драко не высовывать носа из отеля, устало пообещав позже «сводить его куда-нибудь», и торопливо аппарировал прямо из номера. Драко послонялся по номеру, воровато прислушиваясь, выкурил сигарету и хотел было трансфигурировать хрустальную пепельницу в крысу, но вовремя спохватился. Да и наверняка крыса вышла бы прозрачной или граненой, досадливо фыркнул Малфой, у него так и не клеилось с трансфигурацией — не то что у паршивки Грейнджер, — и его это неимоверно раздражало. Спустя пару часов Драко заскучал и, плюнув на запрет, выскользнул из номера, бесшумно прокрался по коридору, по щиколотку утопая в пурпурном ворсе ковра, на цыпочках миновал стойку портье и вышел на улицу. Побродив вокруг отеля, Драко вышел на площадь Сан-Марко и понаблюдал, как туристы-маглы кормят голубей с рук кукурузой из мешочков, которые продавали здесь же бойкие шустроглазые торговцы. Ему тоже захотелось протянуть ладонь с зернышками и ощутить щекотные уколы клювов, послушать голубиное воркование, почувствовать, как острые коготки царапают кожу сквозь рукав мантии... может быть, даже посадить голубя себе на голову, как делали глупые маглы, — хохоча и щелкая вспышками своих недоделанных камер. Малфой знал, что на магловских колдографиях — фотографиях — изображения не движутся, они мертвы. Эта мысль привела его в чувство, и, устыдившись собственных дурацких желаний, Драко поспешил вернуться в отель. Хвала Мерлину, отец появился получасом позже и не узнал о его прогулке. Вечером того же дня они были в мэноре, и на этом знакомство с Италией для Драко закончилось — до сегодняшнего дня.

— Драко, посмотри! — Доминик вцепилась в его руку, подпрыгнув на сиденье. — Дельфины!

Малфой проследил за ее восторженным взглядом и увидел: метрах в ста от парома действительно появлялись и исчезали под водой сверкающие на солнце черные спины. Зрелище неожиданно захватило Драко.

— Вот! И еще — смотри, вон там... Вот, вот! — Доминик в восторге захлопала в ладоши: дельфины подошли ближе, совершенно не боясь большого корабля. Другие пассажиры тоже заметили небольшую стаю — тут и там слышались возгласы и разноголосый смех.

— Они танцуют! — заявила Доминик.

— Дурачатся, — возразил Драко.

— Устраивают нам спектакль, — пришли они к общему заключению, и спектакль этот был восхитителен***.

Причалив в Палермо, они оставили вещи в маленькой гостинице, выпили по фруктовому коктейлю в симпатичном баре под навесом и отправились бродить по городу.
В столице Сицилии было огромное количество живописных церквей и театров, разбиты красивейшие сады, так что и Драко, и Доминик забыли о времени, без устали снимая друг друга на фоне алых куполов похожей на мечеть церкви Сан-Катальдо, Норманнского дворца, кафедрального собора, триумфальной арки, фонтанов...
К вечеру, выбившись из сил, они забрели в чудесную маленькую тратторию, неприметную постороннему глазу. Меню вовсе не упиралось в пиццу и пасту, а оказалось неожиданно разнообразным: Доминик выбрала себе бирани****, а Драко — поддавшись ностальгии, — ростбиф. К обеду заказали бутылку кьянти, рассудив, что раз они на Сицилии, то вино должно быть местное.
Обсуждая с женой осмотренные днем достопримечательности, смакуя терпкое, дышащее солнцем вино, Малфой чувствовал, как тугой ледяной узел внутри потихоньку распускается. Надо почаще путешествовать, рассеянно отметил он, закуривая, — тогда, пожалуй, жизнь заиграет новыми красками... его новая жизнь. Было так хорошо сидеть здесь, в тени бергамотов, лениво прислушиваясь к нарядной итальянской речи; а если прикрыть глаза, то можно представить, что напротив — не Доминик, а...
Тупая игла вошла в сердце, заставив открыть глаза, и радужный мир вокруг разом померк. Доминик примолкла, с тревогой наблюдая за его изменившимся лицом: словно на солнце набежала туча, и сразу стало холоднее.

— Драко? Все... нормально?

Малфой вздрогнул.

— Все нормально, — он разлил по бокалам остатки вина, подозвал официанта и попросил счет.

— А... — Доминик растерялась. — А как же десерт?..

— Обойдемся без десерта, ладно? — Малфой посмотрел сквозь нее. — Закажем в номер мороженое. Я устал.

Доминик тихонько вздохнула и вынула из сумочки зеркало, чтобы не видеть отсутствующего выражения серых глаз.

В гостинице ждал сюрприз: поднявшись в номер, они обнаружили на подоконнике пеструю сову. Доминик завороженно разглядывала необычную птицу, а Малфой недоумевал: как, собираясь в Италию, он мог забыть про Забини? Его сову он хорошо помнил — как, впрочем, и все слизеринцы его выпуска, — еще бы: только Блейз Забини мог завести себе рогатую неясыть*****. Драко отвязал кусок пергамента, сорвал щегольскую, черную с золотом тесемку, развернул письмо и, пробежав его глазами, чертыхнулся.

«Buongiorno, signor Malfoy, sono contento di vederLa alle coste della Sicilia soleggiata, che Merlin la benedica per sempre! Spero che Lei passi bene il tempo…******»

Доминик, с любопытством разглядывающая сову, посмотрела на него выжидающе. Малфой приставил к пергаменту палочку, пробормотал заклинание — листок на миг засветился розовым и погас.

«…Io vorrei invitare lei e la sua bellissima moglie alla frugale cena che si terra' nel mio podere a Catania…*******»

Драко дернул плечом и применил другое заклинание: на этот раз пергамент зашипел, испустив маленький фейерверк золотистых искр, но снова вернулся к первоначальному виду.

— Да чтоб тебя, позер драклов! — Малфой не знал, злиться ему или хохотать. Он протянул послание Доминик. — Будь добра, переведи это... — теперь он смотрел на жену выжидающе. Доминик зачарованно взяла в руки пергамент, осторожно поднесла к глазам и улыбнулась, вчитавшись в затейливо выписанные закорючки.

«… e'gradito un cenno di adesione…********»

— Ну, что там? — нетерпеливо поинтересовался Малфой, и Доминик прочла вслух:

— Приветствую вас, сеньор Малфой, на берегах солнечной Сицилии, храни ее Мерлин во веки веков! Искренне надеюсь, что вы проводите время со вкусом, наслаждаясь каждой минутой, — как и должно быть на благословенном острове, — и беру на себя смелость пригласить вас и вашу очаровательную супругу на скромный ужин в моем имении в Катании... Ай! — Доминик взвизгнула и подскочила, изумленно вытаращившись на сову: та, мелко переступая по столу когтистыми лапами, незаметно подобралась к ней и клюнула в бедро.

— Не бойся! — Малфой шагнул к столу и ухватил зажмурившуюся птицу за длинную белую бровь. — Уймись, бестия!

— А что ей не понравилось? — растерянно спросила Доминик, потирая укушенное место.

— Что ты читаешь письмо, адресованное мне, — объяснил Драко. — Не обращай внимания, она всегда такой была.

Сова съежилась и сидела смирно, выжидая, когда Малфой отпустит пушистую бровь — лишь пощелкивала клювом, выражая возмущение.

— Ну что там дальше? — поторопил Драко, и Доминик, хихикнув, закончила:

—...в моем имении в Катании — адрес приведен ниже. Жду вас завтра в любое время, но недурно было бы получить ответ с указанием приблизительного часа. Засим откланиваюсь и с нетерпением жду. Блейз Забини... О, здесь еще постскриптум, — перевернув листок, Доминик расхохоталась и озвучила: — Малфой, не трогай Амбру за брови!!!

Драко закатил глаза и отпустил сову, погрозив пальцем, — та моргнула, ухнула и, гневно шевеля поруганными бровями, повернулась спиной. Малфой нашел перо, сел за стол и настрочил на обороте — прямо под постскриптумом — короткий ответ.

— Пафос и извращенное чувство юмора — это Блейз, — объяснил он Доминик, привязывая пергамент к лапе дующейся совы. — Лети, птичка, привет хозяину... да чтоб тебя! — на прощание та успела цапнуть его за палец. Он переглянулся с Доминик, и оба расхохотались.

_________________________

* Некромортус или Мертвая вода — это зелье способно убить живого мертвеца, призрака и даже того, кто открыл для себя бессмертие (согласно Рецептуре зелий Запретной секции на herbalogya.ru)

** Снова вечер краснеет
В облаках на закатном просторе,
Ночь приходит и с нею
Пустота, как глубокое море…
…глубокое море… (итал., перевод Евгения Рыбаченко)

Адриано Челентано «Признание»

*** Диалог о дельфинах почти дословно подрезан автором в 31-й главе романа Александры Рипли «Скарлетт» — величайшего фанфика всех времен и народов:))

****Бирани — изысканное блюдо индийской кухни из риса, приготовленного вместе с мясом или овощами.

*****Рогатая неясыть — Рогатая неясыть — Lophostrix cristata — сова средних размеров; характерной особенностью этой совы является ее запоминающаяся внешность: у нее ярко-белые широкие «брови», которые идут к длинным «ушкам», также белого цвета.

****** Приветствую вас, сеньор Малфой, на берегах солнечной Сицилии, храни ее Мерлин во веки веков! Искренне надеюсь, что вы проводите время со вкусом… (итал., перевод Arlette, La Mora).

*******…беру на себя смелость пригласить вас и вашу очаровательную супругу на скромный ужин в моем имении в Катании... (итал., перевод Arlette, La Mora).

********…недурно было бы получить ответ с указанием приблизительного часа... (итал., перевод Arlette, La Mora).

---