Глава 11

«27 января 1996 года.

Даже не знаю, с чего начать. То, что произошло вчера ночью, плохо укладывается в моей голове. Самое главное, я нихрена не помню. Могу только догадываться о произошедшем, просматривая раз за разом воспоминания Альбуса.
Но крестный ничего не видел, только слышал. Не мог же я на самом деле допиться до того, чтобы… Но Рей вроде не выглядит слишком уж обиженным и обескураженным, чтобы можно было предположить что-то ужасное на что так откровенно намекает Альбус.
Самое поганое в этой ситуации то, что я, похоже, здорово баловался магией, и память просто не зафиксировала это безобразие. Люциус, находившийся в это время в комнате, также ничего не мог предоставить для просмотра. Только Мальсибер. Он, похоже, помнил всё, до мельчайших подробностей.

Пока Малфой раскручивает Рея на воспоминания, я решил описать кратенько события, которые происходили до этого безобразия. Не скажу, что этих событий было слишком уж много.

Мы с Люциусом опять живем в Хогвартсе. Лорд отрядил Малфоя улещивать начальника Отдела Тайн. Вот он и улещивает. А к отсутствию Снейпа все настолько уже привыкли, что, похоже, даже рады этому событию, включая самого Лорда.

После того, как мы вернулись, Малфой решил, что пора бы Невиллу начать наконец-то изучать оборонную магию и магию нападения. В первые дни Лонгботтом позволил себе высказать удивление от того, что он видит нас трезвыми, но мы быстро вернули его с небес на землю, особенно учитывая, что Малфой притащил целый ящик коньяка. На который раскрутил, кстати, самого Лорда. Видимо, начальник Отдела Тайн насухую не улещивался. Так что мы очень скоро пришли к своей прежней норме, а Невилл, увидев знакомые пьяные морды, успокоился. К тому же у парня появился стимул к занятиям: Лестрейнджи, гуляющие на свободе. Особенно Беллатрикс. Люциус, правда, позволил себе усомниться в способности Невилла отомстить ей.
Тогда мальчишка вскинулся, но ответ Малфоя на вопрос: «А почему, собственно, нет?» быстро заставил Невилла заткнуться и продолжать отрабатывать всевозможные виды щитов.
— Невилл, — сказал Малфой, — ты видел когда-нибудь Беллу? Поверь мне, с ней справится только другая женщина. Знаешь почему? Да потому что, не смотря на то, что она много лет провела среди дементоров, что, кстати сказать, очень мало на нее повлияло, она осталась слишком женщиной, чтобы настоящий мужчина смог поднять на неё руку. Ну, бывают, правда, исключения, — Люциус покосился на меня, я только смог зубами скрипнуть, можно подумать, мы с Мальсибером намеренно её избили. Особенно Рей, который только и делал, что успокаивал разбушевавшуюся Беллу. По старой приятной памяти, не иначе. Нужно обязательно у него узнать, чем они там занимались пятнадцать лет назад. Не то, что это было мне так важно. Просто из праздного любопытства, почему Мальсибер так тщательно скрывает свою жизнь.— Поэтому, Невилл, предоставь это дело кому-нибудь другому. Однако у Темного Лорда есть множество других слуг, которые Беллой не являются, и которые могут доставить еще больше неприятностей. Поэтому хватит болтать, приготовься, Империо.

И Невилл, стиснув зубы, продолжал заниматься. Остальные преподаватели с каким-то удивлением отмечали, что у Лонгботтома улучшилась успеваемость практически по всем предметам, что не могло не вселять в меня чувство определенной гордости. Конечно же, это я делаю из Лонгботтома человека. Люциус так, на подхвате.

Занятия окклюменцией с Поттером подходят к своему логическому завершению. Точнее, я заканчиваю устанавливать сеть на разуме мальчика.

Поттер думал, что наши занятия не приносят ему никакой ощутимой пользы, более того, он практически обвинял меня в том, что это я виноват в его желании выявить все тайны Лорда. В этом он был похож на своего отца. Тот тоже никогда не признавал своих ошибок, пытаясь обвинить кого угодно, только не себя. Хотя Лили тоже этим грешила, а также половина учащихся Хогвартса.

В последнее время я все чаще ловил себя на мысли, что Поттер не так уж и похож на Поттера, по крайней мере, внешне. Сними с него эти нелепые очки, замаскируй молнию на лбу, и никто сразу не скажет, что перед ним стоит отпрыск Джеймса. И глаза, которыми все так восхищаются, гораздо светлее, чем у Лили.
Ой, что-то меня куда-то не туда повело.

Амбридж все-таки решила кого-нибудь уволить, и на рассмотрении у этой козы оказались двое: Хагрид и Трелони. Прессинг обоих был просто жутким, пришлось мягко намекнуть Фаджу, что увольнение Хагрида не принесет ничего хорошего прежде всего самому Корнелиусу. Тот понял и пообещал надавить на нашу драгоценную Долорес. Не знаю, правда, чем все это закончится.

Хагрид все так же не может наладить отношение с братом. Ходит весь в синяках. На мой вопрос, когда уже это закончится, он только пожимает плечами и бубнит себе под нос что-то неразборчивое.

Вот вроде бы и все. А, нет. Не все. Та статья, которую Малфой заказал о побеге… Это что-то фантастическое. Я, когда прочитал, долго глупо хлопал глазами, а потом также долго и с наслаждением орал на Люциуса. Всю суть моих криков можно свести к следующему: «Ты… какого… во всю эту… историю этого козла Блека приплел?!»
На что я получил очень спокойный ответ.
— Блек, он… Блек. Он кузен моей жены и Беллатрикс. Да он просто позорит имя Блеков, ведя себя настолько неадекватно своему статусу.
— А, я понял. Ты решил таким образом его репутацию улучшить.
— Да, пусть уж лучше боятся, чем жалеют
После этих слов я просто взял бокал с коньяком и опрокинул его в себя, практически не чувствуя вкуса.

Сейчас мы пили редко, может, начали уже за ум браться, а может, нас смущало небольшое количество алкогольных напитков, имевшихся в нашем распоряжении. А куда-то выходить было элементарно лень.

Амбридж радовала ежедневно увеличивавшимся количеством всевозможных декретов об образовании. Ученики даже половины этого бреда не видели.
Один особенно порадовал меня. В нем Долорес пыталась влиять на личную жизнь преподавателей путем недопущения этими самыми преподавателями отлучек из школы, особенно в ночное время, причем преподаватели должны находиться ночью в своей постели и спать. Вот так, слово в слово.
Я долго смаковал этот декрет в учительской, доставая Амбридж вопросами типа: «Драгоценная моя Долорес, не хочешь ли ты сказать, что, чтобы проверить исполнение, например мною, этого приказика, ты будешь самолично заявляться ко мне в спальню? И чем займемся? Учти, у меня частенько бывает бессонница. Ты собираешься петь мне колыбельные, или, может, еще каким-нибудь интересным способом попробуешь усыпить? Правда есть у меня такие места, куда я отлучаюсь по ночам, когда не могу бороться с этим недугом. Но новый декрет запрещает этим заниматься. А так как все преподаватели должны находиться у себя, то для моего лечения остаешься только ты. Запомни, я очень придирчив в выборе развлечений, помогающих мне уснуть. Ну, сама понимаешь, юность, проведенная в обществе знаменитой Беллатрикс, не могла не отразиться на моих вкусах».
Поиздевавшись над багровой Амбридж вдоволь, я сходил в апартаменты Салазара и притащил совершенно бесценную вещь. «Устав Хогвартса», написанный для преподавателей самими Основателями, который все еще хранил за их подписями магию. В этом уставе четко был отмечен пункт, что учителя — тоже люди, и в свободное от своих прямых обязанностей время могут делать все, что захотят. Даже со своими совершеннолетними учениками встречаться, но только по взаимному согласию и если эти встречи таят в себе не только позывы плоти, но и дальнейшее развитие отношений, плавно переходящих в женитьбу. На этом пункте у Амбридж отвисла челюсть, и она долго не могла сказать не слова. Забыла, наверное, что Основатели жили в те интересные времена, когда тринадцатилетние девочки считались перезрелыми и имели малую вероятность найти себе достойную пару. Против магии этой веселой четверки спасовали все министры магии и декреты их инспекторов вместе взятые. Мы с Минервой торжественно прибили Устав к стене учительской, и теперь уже учителя во главе с Помоной пытались подобрать мне невесту из старшекурсниц. Пришлось деликатно напомнить им, что я женат, а на крайний случай мое сердце принадлежит только МакГонагалл.

Так и живем. В общем весело. Братья Уизли тоже неплохо треплют нервы Долорес.
Вот кто сможет выжить эту дамочку из школы за несколько дней, если дать им полную свободу. Подслушав в коридоре наш разговор со Спраут об этом же самом декрете и о том, что я как-то слишком жестко поступил с правой рукой Министра, грубо разрушив все ее мировоззрение, они неделю мучили ее всевозможными признаниями в любви, разумеется, не сообщая имя тайного воздыхателя. В общем ночные серенады от магически созданных вещей перед ее окнами и тонны любовных записок от близнецов давали повод для очередных шуток в круге преподавателей. Узнать, кто так открыто портит ей жизнь, она так и не смогла и считала, что это моих рук дело. Что очень сильно поднимало Малфою настроение.
Неизвестно, каким образом они узнали о декрете номер 27, который так и не увидел свет. Он гласил, что «ученикам запрещается разговаривать и обсуждать некомпетентность генерального инспектора». Ну, сказать, что за ночь были исписаны все стены Хогвартса, хоть как-то для этого пригодные одами о некомпетентности Амбридж – ничего не сказать. Близнецы умудрились написать пару ласковых слов даже в ее комнате. После этого появилась поправка, в которой было написано, что «ученикам запрещается разговаривать и писать о некомпетентности генерального инспектора». Близнецы не стушевались и научили нашего местного полтергейста нескольким кричалкам в отношении генерального инспектора. Как они это сделали мне до сих пор не понятно. Ведь зная их, можно предположить, что они пошли на принцип и не произнесли и не написали ни слова, когда учили неприличному Пивза. Точку этому бреду поставил Люциус, который пришел к ней, лично, якобы от Совета Попечителей , и заявил, что этот декрет ущемляет права студентов на свободу слова.

Вчера вечером мы с Малфоем напились, уж и не знаю, что послужило поводом для этого. К двенадцати часам мы были готовы, то есть абсолютно пьяны.

А сегодня утром я проснулся от настойчивого стука в дверь. На автопилоте я подошел к двери и, открыв ее, прошагал в гостиную и рухнул в кресло. Только после этого я обратил внимание на вошедшего. Вошедшим оказался Альбус, который как-то выразительно на меня смотрел и подмигивал, а когда из спальни выполз заспанный Малфой, начал радостно верещать:
— Мальчики мои, вы даже не представляете, как я рад за вас. За всех троих. За то, что вы сумели преодолеть предрассудки и, возможно, ради эксперимента решились ступить за грань окружающей вас обыденности…
— Стоп. О чем ты говоришь? — я почувствовал, как мои настоящие короткие волосы становятся дыбом.
— Как о чем? Об этой ночи, конечно. Буквально пару минут назад я столкнулся с выходящим отсюда Рейнардом. Недовольным он не выглядел. Значит, все у вас прошло хорошо.
- Откуда здесь взялся Рей? – вопросительно поднял брови Малфой, а потом схватившись за голову опустился прямо на пол.
- Меня больше интересует, откуда здесь ночью появился он, - я ткнул пальцем в Альбуса. – Хотя, когда и зачем здесь был Рей меня интересует не меньше.
- Ночью я хотел придти и рассказать тебе о концерте, на котором я побывал в Москве, но двери были заперты, зато те восхитительные звуки, что доносились до меня, просто бальзамом пролились на моё сердце, и я… - глаза Альбуса просто искрились.

Я недослушал его и просто опрометью помчался в спальню. Разглядев царящий беспорядок, я глухо застонал и сполз по стене, обхватив руками голову. Что здесь произошло? Как? Почему у меня нет даже намека на воспоминания?
Начать с того, что сам я был полуголый. На мне были одеты только спортивные штаны. Когда я встал, то не обратил на эту деталь внимание. Теперь же обратил. На моих руках была засохшая кровь, больше на пальцах. Вся постель была в пятнах крови. Часть простыни оторвана и скручена в… кляп? Мерлин, что здесь произошло? Если верить Альбусу, то это кровь Рея. Но, как сказал крестный, недовольным он не выглядел. Однако, если учитывать, что все свои чувства он привык скрывать за маской безразличия… Что, что мы с тобой сделали, Рей?
Вскочив на ноги я бросился обратно в гостиную и, схватив крестного за грудки, начал требовать с него воспоминания.

Альбус немного удивленно посмотрел на меня, но, не сказав ни слова, отделил нить и сбросил её в думосбор. Мы с Малфоем буквально наперегонки бросились к столу и одновременно нырнули в Омут.
Крестный решил все же показать нам концерт, который проходил в России. Что Альбус там делал, осталось загадкой. Но вот то, что для своей поездки он оделся в мою одежду… Я повернулся к крестному, который стоял теперь рядом со мной и с Люцем и с любопытством разглядывал собственные воспоминания. Выбрал он мои кожаные штаны и кожаную же тяжелую всю проклепанную металлическими клепками куртку. При этом его длинная седая борода была в наличии, и бубенчики в ней также присутствовали. Подошел он в таком виде к довольно большой толпе, стоящей на улице перед каким- то клубом. Люди были в основном молодые, одетые примерно так же, как собственно Альбус. Подойдя к одной из групп, крестный обратился к одному из парней. Русский он знал в совершенстве, я тоже знал этот странный сложный язык, а вот Люциус нет, и мне пришлось вдобавок ко всему переводить Малфою разговор.
— Молодой человек, не подскажете старику, что здесь происходит и почему здесь собралось так много людей?
Парень повернулся к крестному и удивленно присвистнул:
— Ух ты. Прикольный динозавр. Батя, а ты к зи-зи-топам никакого отношения не имеешь? Концерт скоро, вот и стоим. Охрана почему-то тормозит и внутрь пока не пускает.
Я сквозь зубы перевел последнюю фразу Малфою, когда тот спросил, а почему озвучено так мало, я сослался на непереводимую игру слов.
Тогда ко мне пристал сам Альбус:
— Сев, а что такое зи-зи-топ?
— Я тебе потом расскажу.

Мы снова приступили к просмотру. В общем, Альбуса разобрало любопытство, и он решил вместе со всеми посмотреть на концерт. Зрелище, конечно, было впечатляющее. Даже несмотря на молодость исполнителей. Текст песен заставил меня недоуменно прислушаться. Хотя, если брать во внимание сказки тех же Шарля Перро и братьев Гримм, неотредактированные на современный манер и для детского возраста, то там в основном все плохо кончалось.

Крестный, что называется, отрывался по полной. Где-то с середины концерта он даже начал со всеми остальными находящимися в зале людьми подпевать солистам. Выглядело это настолько дико, что своей иррациональностью скорее завораживало, чем отталкивало. Хорошо хоть в этой части зала до слэма не дошло, а то видеть, еще более неадекватно ведущего себя, крестного было бы выше моих сил. Вокруг Альбуса очень быстро образовался круг, а тот парень, что разговаривал с ним на входе, протянул крестному бутылку с пивом. Маггловское пиво — это совершенно не то, что пьют маги, никакого сравнения со слабоалкогольной сладкой гадостью Розмерты. Очень скоро Альбус окосел. Вообще, сбылась, похоже, мечта старого му… мудрого Директора, полный отрыв в окружении молодых парней в коже.

Концерт длился в течении трех часов, и мы смотрели полностью все эти три часа.
Затем Альбус, пошатываясь, вывалился из зала и, наобнимавшись вдоволь с совершенно незнакомыми людьми и напоследок проорав вместе с ними несколько услышанных на концерте песен, зашел в какую-то подворотню, откуда аппарировал в свой кабинет в Хогвартсе.

В кабинете крестный совершал множество совершенных бессмысленных движений, постоянно натыкался на мебель, опрокинул свой огромный стол и разбил мои кубики! Потом довел до сгорания Фоукса своим постоянным насвистыванием какой-то песенки, которую исполнял, абсолютно не попадая ни в одну ноту.
Очень долго он переодевался. Кое-как стянув мои кожаные штаны (и откуда он их только взял?), Альбус поднес их к лицу и очень долго рассматривал. Мне вот тоже интересно, каким образом он умудрился их вообще надеть, если учитывать, что он выше меня на голову и прекрасно знает, что я крайне неодобрительно отношусь к применению магии к моим вещам. Это эксклюзив, и они могут банально испортиться. Наверное, крестный все-таки волшебник, мать его.

Мы с Малфоем довольно продолжительное время любовались на Альбуса, который, не прекращая насвистывать, очень долго выбирал мантию. То ему цвет не нравился, то рисунок. Мне вот была абсолютно непонятна разница между сиреневой мантией с оранжевыми пальмами и бирюзовой в красные огурцы. Малфой, например, от подобного разнообразия впал в ступор. Одно дело видеть нечто на Директоре, встречаясь с ним в коридоре, но вот так весь его гардероб разом — это перебор для изнеженной психики аристократа, обладающего абсолютным вкусом.
При всем при этом крестный щеголял в трусах до колен в трогательный красный горох, но зато в куртке, которую он почему-то не хотел снимать и даже попытался напялить на неё сверху наконец-то выбранную мантию. Мантия, естественно, не натягивалась, и Альбус, вздохнув, снял куртку, явив нам голую (!) старческую грудь. Малфой закашлялся, а я, повернувшись к крестному, прошипел:
— Тебе обязательно нужно было нам этот стриптиз в твоем жалком исполнении показывать?
— А что такого? И вообще, все детали важны!
— Что, даже эти? Какое отношение имеют твои трусы к тому, что произошло?
— А вот меня интересует другое, — Люциус наконец-то смог заговорить, — Вы что, действительно, под мантией ничего не носите?
— Да, а что? — Альбус сверкнул глазами.
— Нет-нет, ничего, просто я не думал, что Вы э… настолько консервативны.
— Ты еще скажи, что не знал, что Альбус — гей, — процедил я злобно, смотря на крестного.
— Что?!
— Люц, не ори. Ты меня оглушил. А что, ты правда не знал? — я удивленно посмотрел на ловящего ртом воздух друга. Все-таки странный он какой-то. Не знает элементарных вещей. Например, то, что Тобиас был магом, к тому же неприлично богатым магом. Не знает, что Альбус — гей. А ведь он этого никогда не скрывал. Один его роман с Гелартом чего стоил. Аб до сих пор плюется. Но, вернемся к просмотру.

Одевшись, Альбус вернул кабинет в приличный вид и, сев за стол, начал сосредоточенно перебирать лежащие перед ним бумаги. Получалось у него плохо. Видимо, крестный не мог сосредоточиться, потому что постоянно срывался на насвистывание. Буквально через минуту он бросил перо и проговорил, обращаясь к новорожденному Фениксу:
— Нужно Севу рассказать.

С этими словами Альбус бодренько выскочил из кабинета, а я в последний момент успел взглянуть на часы.
— И тебя совершенно не кольнуло то, что уже четыре часа утра? — я уже не злился, только недоуменно смотрел на крестного.
Альбус только неопределенно пожал плечами. Виноватым он не выглядел.
Я вновь перевел взгляд на неспешно двигающегося по коридорам Хогвартса директора из воспоминаний.
Спускаясь в подземелье и не дойдя буквально десять метров до моих апартаментов, Альбус не выдержал и принялся напевать, причем на русском языке. При этом он двигался слегка пританцовывая.
— Первым парнем я был во дворе.
Всех девчонок я знал очень близко.
Но ужасно не нравилось мне,
Что меня называют со…

Последнее слово Альбус не договорил, потому что остановился перед дверью, ведущей в мои комнаты, с поднятой рукой, постучать, видимо, хотел. Однако не постучал. Вместо этого он долго прислушивался к звукам, которые, судя по всему, доносились из-за двери. Расслышать какие-то подробности было практически нереально, учитывая толщину стен и самой двери. По виду крестного было видно, что в нем ведут борьбу любопытство и порядочность. Победило любопытство. Альбус, воровато оглянувшись по сторонам, быстро нагнулся и припал ухом к замочной скважине, которая по какому-то недоразумению присутствовала на каждой двери Хогвартса.
Сетовать на неделикатность директора не было ни сил, ни желания. Мы с Люциусом подобрались в обратились в слух.

Из-за закрытой двери тем временем раздавалось.
— А-а-а…, — дикий крик боли ударил по ушам. Рей. Он никогда не кричал, как бы больно ему ни было. Спасибо его ненормальному папаше. Что же там творится? А Рейнард тем временем продолжал кричать. — Отпустите меня! Сев, слезь с меня, мне больно! Уроды, скажите же наконец эти два гребанных слова!
— Люц, заткни ему рот, он меня отвлекает! — как же я все-таки растягиваю слова, когда пьяный.
— Отпустите меня, козлы! Дайте мне спокойно сдохнуть!
— Да что ж ты вырываешься, придурок! Люц, держи ему руки, и заткни его уже чем-нибудь!
— Тише, тише, Рей, сейчас тебе будет не больно. Наверное, тебе будет хорошо. Я понятия не имею, что он хочет с тобой сейчас сделать, но думаю, хуже уже все равно не будет, — Люциус, похоже, старался успокоить отчаянно сопротивлявшегося Мальсибера.
— О-у-у, — голос Рея звучал уже глухо. Видимо, Малфой заткнул ему рот.
- Ты уверен, что делаешь все правильно? – прозвучал голос Люциуса.
- Почему нет? На первый взгляд это не сложнее, чем пентаграмму начертить.
- А, ну если ты это сравниваешь с пентаграммой…
— Да не вертись ты. А то я сейчас тебя вырублю, чтобы не мешал, — буквально прорычал я.
Некоторое время из-за двери больше не раздавалось громких выкриков, лишь фоном шло какое-то бормотание.
Буквально минут через пять воцарилась тишина. Затем раздался бодрый голос Люциуса:
— Рей, ты очнулся? Ну как?
— Мне не больно, — голос Мальсибера звучал как-то удивленно. — Люц, ты был прав, я уже очень давно не чувствовал себя так хорошо.
— Очухался? — мой голос звучал как-то сонно. — Давай сюда на своё место Малфоя, пока я окончательно не отрубился.
— Нет-нет, мне и так хорошо, — из-за двери послышалась какая-то возня и явные звуки борьбы.
¬ Рей, только не говори, что в тебе не осталось никаких сил, все равно не поверю.
— А-а-а… пустите меня, козлы, что вы дел,…— Мальсибер, похоже, не стал ждать моих приказов, а просто чем-то заткнул Люциусу рот.
— Люц, не дергайся, все равно же не вырвешься. Севу нужна практика, тренироваться ему нужно, мало ли кто еще под руку попадется, кому это действительно будет необходимо, — голосом Рея можно было пчел приманивать, настолько приторно он говорил.

Если тренированный Мальсибер мог усиленно сопротивляться, то у Малфоя против нас двоих не было никаких шансов.
Еще пятнадцать минут тишины, нарушаемой только каким-то бормотанием.

Альбус все это время проторчал у замочной скважины. Когда он наконец-то выпрямился и потер явно затекшую спину, то на его лице блуждала легкая полуулыбка.

Дверь вдруг резко распахнулась, и из комнаты вылетел застегивающий на ходу куртку Мальсибер, чуть не столкнувшийся нос к носу с Альбусом.
— Директор? Э… А я тут, вот,.. — я нервно хихикнул. У Рея очень оригинальная фобия. Он абсолютно теряется в присутствие своих школьных учителей.
— Мальчик мой, я тебя поздравляю! — радостно завопил Альбус и, схватив руку Рейнарда, довольно долго тряс её.
Затем, оставив Мальсибера, удивленно уставившегося куда-то в стену, крестный решительно постучал в дверь.
Мы вынырнули из Омута.
Я чувствовал себя по-настоящему плохо. Попятившись к столу, я не сводил взгляда с застывшего Малфоя.
— Люц, тебе не кажется, что нужно все-таки увидеть, что там на самом деле произошло?
— Мне не кажется, я уверен в этом, — прорычал Люциус.
Крестный между тем, похлопав меня по плечу, быстро удрал, оставив наедине с плохо контролировавшим себя Малфоем.
Я быстро подошел к столу и снова пересмотрел этот такой неоднозначный кусок воспоминаний крестного, затем еще раз и еще. Меня волновал только один вопрос: откуда взялось столько крови на кровати. Мне просто жизненно важно увидеть, что там произошло. А для этого нужен Рей.
Мальсибер возник посреди комнаты буквально через минуту, после того как я вынырнул из Омута. Отбросив в сторону использованный портключ, которых я наделал достаточно много для своих сотрудников, на всякий случай, он как-то очень нехорошо на меня посмотрел.
— Ну, козлы, — начал он совершенно спокойным голосом, — вы хоть понимали, что творили этой ночью? Ты, — он ткнул пальцем в моем направлении, — понимаешь, что ты натворил?
— А что я натворил? — спросил я осторожно.
— Ах, ты еще и не помнишь?! — Рей сорвался на крик.
— Тише, Рей, — Люциус подошел к Мальсиберу. — Меня тоже многое интересует, и для того, чтобы прояснить ситуацию, мне нужно не много, совсем чуть-чуть, мне воспоминания твои нужны! — Малфой не выдержал и перешел на ультразвук.
- Вы что совсем ничего не помните? – осторожно спросил Мальсибер.
- А ты как думаешь? Что сегодня произошло?
- А что вы так завелись-то тогда? Жили бы в блаженном неведении…
- Ты еще издеваться над нами будешь?..
Вот так, пока Люциус трясет с Мальсибера воспоминания, я пишу. А этот… еще и выделывается, не дает. О, вроде отдал. Точно. Вот Рей подходит к думосбору и с мерзкой ухмылкой сбрасывает нить воспоминаний в Омут…»

— Что это все так притихли? — голос Мальсибера звучал немного лениво. — Я, кажется, уже говорил, что эти двое меня на койке разложили.
— Ты говорил, что это не то, о чем все подумали, — заговорила Гермиона, которая в последнее время сидела с красными от гнева щеками и старалась лишний раз не смотреть на мужа.
Рейнард резко сбросил обороты и тихо проговорил:
— Милая, давай просто послушаем, что же там произошло. Правда, я бы первую часть не озвучивал, но ради тебя…
— Здесь почерк изменился, — раздался немного растерянный голос Перси.
— Ну и что? Тебе не все равно? Может, Сев секретаря нанял?
- Он острый и непонятный…
- Не придирайся. Читай уже давай.