Я не одинок сейчас, отнюдь.

Вокруг меня день, несколько десятков раскрытых книг, пара пачек сигарет. И бутылка с водой.

Я занимаюсь тем, что вычитываю по абзацу из каждой книги, оголившей свои страницы передо мной. По порядку. Придуманному мной, но порядку. Иногда получается забавно.

К моим рукам тянется Мартин Эмис со своими «Деньгами», я придвигаю его чуть ближе, чтобы буквы стали читаемыми, подкуриваю сигарету из первой пачки. И вслух:

«Все мы отступаем, машем рукой, или киваем, или посылаем воздушный поцелуй, все мы бледнеем, меркнем, съеживаемся. Жизнь – это сплошная утрата, все мы теряли отца, мать, молодость, волосы, красоту, зубы, друзей, любовь, форму, рассудок, жизнь. Теряем, теряем и теряем. Пожалуйста, заберите жизнь. Слишком она сложная штука, слишком тяжелая. У нас ни черта не выходит. Давайте мы попробуем что-нибудь другое. Уберите жизнь с прилавков. Подальше, в долгий ящик. Она чертовски сложная штука, и ни хрена у нас не выходит».

Надеюсь, у меня вышло прочитать с выражением. Зажатая в зубах, дымящая сигарета должна была придать драматизма.

Я аккуратно отодвигаю книгу на её место. С ними надо так – бережно. Это вам не люди, чтобы можно было раскидываться направо и налево. С книгами надо быть ответственными.

Тушу сигарету и беру следующую по порядку книгу. Маркус Зузак «Книжный вор».

«Как и почти любое отчаяние, все началось с видимого благополучия».

Короткий абзац. В одно предложение. В несколько слов. В точку.

Сколько уже книг я перебрал за время моего не-одиночества?

Я пробежался глазами по печатному морю вокруг меня. Тридцать две. Я провел здесь тридцать две книги.

С того момента, как я получил сообщение от Обыкновенности89 прошло тридцать две книги.

Восемь с половиной тысяч вдохов.

Прошли уже больше четырех тысяч литров, если считать воздухом.

Чем считает время она? И считает ли вообще?

Я размял шею круговыми движениями головы. Хрустнуло. Где-то внутри.

В Снаружести пасмурно, сыро, убого. Наверное, полдень.

Вот так просто – полдень.

Уже полдень.

Перевожу взгляд на входную дверь. С этого положения она хорошо просматривается.

Откроет ли Белла её? Еще хоть раз?

Должна, по идее. Здесь остались её вещи. Расческа, одежда, книга, я.

Я взял маленькое зеркало, которое тоже лежало рядом, было частью моего не-одиночества.

Поглядываю иногда. Сомневаюсь просто, что я - это я.

Бывает кажется, что мой мозг пересадили кому-то другому. И теперь его мысли, образ жизни и привычки действуют на мой разум.

Но нет. Внешность всё та же.

Я всё думал, когда придет негатив. Нет, слишком мягко.

Я всё думал, когда придет злость, раздражение, агрессия, наконец.

Но за все прошедшие тридцать две книги я почувствовал только то, что завис. Где-то в состоянии этого не-одиночества.

Я пробежался пальцами по гладким словам. Мы все зависли. Как в ожидании.

Закурил еще одну сигарету.

Дым от табака пах так знакомо. Неприятно.

Мне хотелось почувствовать, как пахнет её имя, когда только-только слетает с кончика моего языка.

Или запах её прикосновения к моей руке.

Вдохнуть шепот.

Но я продолжаю перманентно втягивать табачное облако внутрь себя. Там ему будет сохраннее. До поры до времени.

Белла так и не дождалась ответа вчера вечером. Нет, услужливый мистер С нагло забил на неё и её проблемы.

Подумаешь, кто-то скоро умрет.

У него своих проблем по горло.

Например, он не знает, как объяснить ковру, куда пропала нежность.

Не понимает, что делать со своими легкими, желающими дышать только её воздухом.

Ума не приложит, как заставить тело поддерживать нужную температуру без сторонних источников тепла.

Без Беллы.

Квартира мистера С стала зависима от её тишины. Её присутствия.

Квартиры вообще быстро привыкают ко всему женскому.

Но тут особый случай. Его – просто прикипела.

Квартира мистера С.

Моя квартира.

Кажется, я задремал. Прямо так, сидя на полу.

Хорошо еще, что все сигареты были потушены. Книги ведь ни в чем не виноваты.

Но это все ерунда, мелочь, чушь, ведь проснулся я от звука её шагов. Еще за дверью, на площадке. Её шаги больше похожи на поскребывание пола подошвами кроссовок.

Освещение в комнате изменилось совсем малозначительно. Еще день.

Она всё же пришла. Еще раз.

Я оглядел своё печатно-сигаретное море и утвердительно кивнул сам себе. Не самый плохой расклад.

Ручка на двери поворачивалась медленно, с неохотой. Либо так, либо моё зрение на короткое время стало как у мух – триста кадров в секунду.

Она вошла. Вздрогнула, встретив мой взгляд.

Молчит. Снимает обувь. Скажет ли что-нибудь вообще или, молча, заберет свои вещи?

Ножками в белых носочках ступила на ковер. Далеко от меня. Несколько тысяч километров. Или чуть меньше.

Я хочу сказать, что она может передвигаться свободно – я не передаюсь воздушно-капельным. Касательно-трогательным. Словарно-разговорным.

Но молчу. Мы молчим. Молчат и эти километры между нами.

Я замечаю, что её глаза раздраженно-красные. Припухшие.

Может быть, плакала. Или разыгралась аллергия. На цитрусовые, зиму, правду.

Она сцепила пальцы в замок, закусила губу и держалась, в общем-то, молодцом.

Первые несколько секунд.

- Эдвард, - я вдохнул её шепот, тем самым порадовав свои легкие.

Белла преодолела километры между нами в несколько шагов. Дошла до кромки моего сигаретно-печатного моря, остановилась. Всё это не отрывая взгляда. Не расцепляя пальцев.

Села на колени.

Я заметил, что она часто так делает. Опускается на колени передо мной. Как перед алтарем, который может дать тебе то, что ты хочешь, если хорошенько попросить и помолиться.

Я не могу. Я не алтарь. Я только забираю.

Так и сидим. Она на берегу. И я на берегу. Между нами моё табачно-книжное море.

Между нами это пресловутое «между».

- Почему ты не сказал мне? – она снова шепчет.

Сразу после сказанного закусывает губу, словно сдерживает в себе еще что-то.

Её трясет. Может быть, от надвигающейся истерики. Или от холода, которым пропиталась моя квартира.

- Что бы это изменило? – я делаю ошибку на первой же фразе. Ухожу в оборону, защищаюсь. А защищается только тот, кто виноват. Кому есть, что скрывать.

Её глаза расширяются, кажется, в несколько раз. Не думала, она точно не думала, что я стану с ней говорить на эту тему. А я стану? Уже начал.

- Если бы ты сказал в самом начале…

- Ты бы не была такой настойчивой? Не звонила бы мне? Не приходила сюда? Не попросила бы моей помощи? – я хочу достать сигарету, но они все сыпятся из пачки на пол.

- Я просто хотела бы знать. – Голос дрожит. Голос замерз.

В её глазах сейчас есть что-то от взгляда Эсме, когда нам объявили мой диагноз.

Я всё же подкуриваю чертову сигарету. Хочу втянуть привычный знакомый дым, но втягиваю только её. Опять только она.

Встаю на ноги. Всё еще на этом импровизированном острове. Белла поднимает на меня свои глаза. И молчит.

Сигарета вдруг перестает тянуться. Сосуды гоняют по телу не воздух, а углекислый газ.

Мне плохо. Может быть хуже?

Почему она не уходит. Почему не ушла сразу.

Пальцы дрожат. Я стою на месте. Смотрю в её глаза, но не вижу почти ничего. Только дым. Один сплошной дым.

Мне вдруг становится смешно и потом, почти сразу же, не до смеха.

Пытаюсь раскурить раздражающую сигарету. Собрать разбегающиеся, как крысы с тонущего корабля, мысли.

Её присутствие делает всё тяжелее. Она повышает давление в этой комнате. Откачивает воздух. Нагнетает обстановку. И молчит. Молчит, будь проклята эта тишина!

- И что ты хочешь знать? – я переступаю через своё Море Не-Одиночества. Отхожу подальше от этой катастрофы вселенского масштаба.

Она следует за мной взглядом, поворачивает голову. Я встаю в дверях спальни. Плечом нахожу опору и облокачиваюсь. В правой руке зажата потухшая сигарета. В левой – отчаяние.

Белла поднимается с колен. Молитва окончена.

Подходит ко мне медленно, будто к дикому животному, которое может откусить руку. Или сбежать.

Обхватывает моё лицо своими ладонями. Моргает, и с глаз начинают литься соленые водопады.

- Я не хочу ничего знать. И я бы не сделал ничего из тобой вышеперечисленного, - несмотря на слезы, говорит почти спокойно.

Я молчу, плотно сжав губы. Во мне так много всего намешано сейчас, что я боюсь открывать рот и выпускать этот коктейль в пространство между нами.

- Но если бы я знала, нам было бы легче. Мы бы уже давно боролись бы вместе. За тебя, за нас.

Речь звучит так, будто давно заготовлена и несколько раз отрепетирована. Но её пальцы, не переставая, трогают моё лицо, слезы бегут сплошным потоком. Губы дрожат всё сильнее с каждым вновь произнесенным словом.

- Я хочу бороться за тебя, - она говорит со мной почти беззвучно.

Мой взгляд в раздражении упирается в потолок.

Как же она не поймет, что бороться не за что. Не за кого. Незачем.

Еле слышно всхлипывает и проходится пальцами по моим губам. Я почти не чувствую этих прикосновений. Почти не слышу её слов. Почти не замечаю её присутствия.

Почти.

Сигарета всё также умирает в моей руке. Я продолжаю сверлить взглядом потолок. Так делают иногда, чтобы задержать слезы.

- Ты должен помочь мне в этом, Эдвард, - опять начинает Белла.

А я ничего не должен. Более того – я ничего не могу.

Мне плохо. Может быть еще хуже?

- Я люблю тебя.

Может. Вот сейчас.

Я не отталкиваю её, нет. Выбрасываю сигарету и обхватываю лицо своими руками. Чуть резче, чем надо. Опускаю взгляд на её заплаканные глаза.

- Ты же ничего не понимаешь, - процеживаю я сквозь зубы.

Уголок губ шипит. Я пытаюсь убрать это ощущение языком. Чувствую соль.

- Что я должна понимать? Это любовь, её не надо понимать, - стирая что-то пальцами под моими глазами, говорит она.

- То, что ты себе придумала, это не правда. Какой я для тебя? Плохой золотой мальчик, к которому так тянет хороших девочек? Замкнутый необщительный фрик, которого обязательно надо пожалеть?

Белла открывает рот, но я не даю ей вставить слово, продолжая говорить:

- Я не подхожу ни под одно из этих описаний, понимаешь? Мне не нужны друзья, мне не нужна ваша жалость и сочувствие. Я живу так, как хочу. Не ищи во мне хорошего – зря время потратишь.

- Мне не нужно в тебе что-то искать. Я просто люблю т…

- Прекрати, - я зажимаю большими пальцами своих рук её рот. – Хватит твердить одно и тоже, как заведенная игрушка.

Мои ладони насквозь промокли от её слез.

Я плохо контролирую собственные вдохи и выдохи. Хриплю.

- Во мне нечего любить, ты это понимаешь? Во мне нет ничего. А скоро и меня самого не станет.

- Если бы ты хоть на секунду поверил в то, что сможешь выжить! Я бы придумала для нас что-то! – она сдвигает мои руки со своего рта.

- Что, Белла? Что бы ты придумала? Обратилась бы за советом к своему электронному другу?

- Откуда ты знаешь? – она чуть отпрянула, но не отняла своих ладоней от моего лица.

- Это даже не смешно, - я тоже слегка отодвинулся. – Белла, всё настолько очевидно, что я поражен, как твоя умная головка еще не догадалась до этого.

- Что…о чем ты? – даже поток слез прекратил литься из её глаз, застыв в напряжении.

- Я и есть этот твой дорогой мистер С, как ты его назвала. Любопытное совпадение, правда?

- Ничего любопытного, - она отвела глаза и тряхнула головой толи сбрасывая мои руки, толи проясняя собственные мысли.

Что бы то ни было, руки я не убрал.

- Ну так давай, - через несколько секунд прорычала она, поблескивая решимостью в своих огромных глазах. – Давай же, мистер С, Эдвард, мистер О, как тебя там еще, давай, дай нам совет! Прямо сейчас придумай хоть что-то для нас!

- Здесь я бессилен, - почти искренний смешок и нервное пожатие плечами.

Белла переместила свои руки на мои плечи и несильно толкнула меня:

- Да что с тобой? Ты же всегда был верхом самообладания, цинизма и самомнения! Неужели сейчас отступишься?

Она злилась. Заходилась в своей бессильной ярости. Била меня по груди. Кричала. Ругалась.

- Прошло уже шесть лет! Ты всё это время живешь вот так? В затворничестве? А если всё это чушь? Если ты не умрешь в тридцать, а доживешь до пятидесяти? Что ты скажешь своему седовласому отражению в зеркале, а? Сможешь ли ты простить себя за трусость перед жизнью? – трясет мои плечи, истерит.

- Я не умру в тридцать, - я словил её руки в сантиметре от нового удара по моей груди. – В двадцать шесть.

- Тебе сейчас двадцать шесть! – рассерженно фыркнула она.

- Именно, Белла.

Она сосредотачивает на мне свой разъяренный взгляд. Хлопает ртом, как рыбка, выброшенная на берег. Не понимает. Не верит.

- Давай я объясню тебе, - уже спокойно говорю я. Мягко укладываю её ладони к себе на грудь. – Что тебе сказала Эсме? Или Карлайл. Дай угадаю: шесть лет назад диагноз синдром ДВС, непереносимость лекарств, моё неблагодарное поведение, маячащий где-то на горизонте летальный исход, так?

Она не подала никакого признака согласия или отрицания, но я знал всё и без неё. По-другому просто не могло быть.

- А теперь послушай, как оно на самом деле, Белла. В мае этого года один хороший дяденька-врач сказал мне, что моя болезнь решила, что пора закругляться. Он торжественно объявил о том, что жить мне осталось не больше года.

Толи вскрик, толи всхлип, толи стон. Не знаю, как классифицировать звук, произнесенный Беллой.

- Ты хочешь, чтобы я нашел для нас решение? Боролся за нас? – мою грудь переполняет такая досада, что она нестерпимо больно давит изнутри на ребра. Мешает говорить. Открывать глаза. Развеивать туман в её голове.

- А я хочу, чтобы ты понимала, что вообще будет дальше. – Сжимаю сильнее её ладони. – В один из прекрасных весенних дней мне вдруг резко станет плохо. Ни с того ни с сего. Снаружи и видно-то не будет, почему молодой парень сложился вдвое. – Я чувствовал её усиливающуюся дрожь, но продолжал говорить.

Она должна знать, без приукрашиваний, которые девушки так любят придумывать. Чтобы потом влюбиться в придуманное.

- Внутри же меня всё будет очень плачевно. Сосуды, уставшие гонять мою дефектную кровь, дадут брешь. Сначала один, потом, не выдержав усилившегося напора, другой. Всё это дело дойдет до органов. Откроется обширное внутреннее кровотечение. Думаю, долго мне мучиться не придется.

Белла вырвала из моих рук свои ладони и прижала их к лицу, заходясь в плаче.

Я часто дышал, как после грандиозного марафона. Говорить правду не так-то просто.

Откровенно тяжело.

Провожу рукой по лицу, стирая собственную слабость.

Чувствую такую дикую пустоту, что хочется прижать к себе этот рыдающий комочек, чтобы наполнить себя хоть чем-то.

Я слышу собственные хрипы.

Чувствую настолько сильное отвращение к самому себе, что к горлу подкатывает тошнота.

Я обнимаю её плечи и притягиваю к себе. Мне хочется действительно быть тем, кого она любит.

Мне хочется поднять её лицо, вытереть слезы и сказать, что я пошутил. Вот такое больное чувство юмора. Почувствовать её яростные кулачки на моей груди. Грозные взгляды-молнии.

Мне хочется, чтобы она не плакала из-за меня, а только смеялась. Заливалась звонким чистым хохотом, доставляя удовольствие каждому обитателю этой квартиры.

Мне хочется быть кем-то, кто не я.

Но я – это, всего лишь, я. Прости.

- Нет, - неожиданно ясно звучит её голос. – Я не позволю тебе вот так сломать всё это!

Отталкивается от меня и смотрит в мое лицо. Остервенело вытирает слезы.

- Ты знаешь, сколько людей выкарабкивается из передряг, похуже твоей? Ты знаешь, сколько бывших неизлечимо больных сейчас счастливо доживают свою старость?

Я тяжело вздыхаю и качаю головой. Она не понимает. Ничего не понимает.

- Я хочу, чтобы ты жил, и ты будешь жить! – она топнула ногой, как маленькая девочка. Не хватает только плюшевого розового платья.

- Эдвард, - она опять обхватывает моё лицо ладонями. – Ты ведь будешь бороться со мной? Веришь мне? – она снова провела пальчиками под моими глазами. – Я люблю тебя и никогда не брошу.

Это больно? Переламывающе. Перемалывающе. Выворачивающе.

Как она может говорить такое? Как я могу такое слушать?

Вырываюсь из её рук. Выхожу из её магнитного поля. Из её зоны притяжения. Разрушения.

- Нет, нет, - я одновременно хватаюсь за волосы и пытаюсь закрыть уши руками. – Нет!

Кричу так, что ковер под ногами съеживается от страха и отвращения.

- Как ты можешь говорить такое? – я смотрю в её переполненное ужасом лицо. – Как ты можешь говорить такое мне?!

Меряю шагами комнату. Пинаю книги. Пачки сигарет. Разрушаю свое Море Не-Одиночества.

- Разве ты не понимаешь? Ты совсем не понимаешь, что ты делаешь? – Я развожу руками.

Она молчит, не двигаясь.

- Из-за этого, - моя кисть указывает на неё, а потом на меня. – Из-за этого я начал бояться смерти.

__________

*Игорь Литвиненко

**Полынь