Стремительно темнело. Ветер крепчал, выл, бил в спину. Снег всё более густым потоком падал на землю. Деревья скрипели, словно шептали: «Беги. Торопись сохранить жизнь». Беспощадный мороз уже раскинул объятия лесу.

Жадно дыша, Зором коряво бежал к выходу из ловушки, которая грозила вот-вот захлопнуться. Снегоступы цеплялись за дрожащие ветки кустарников, замедляя ход и крадя часть драгоценных сил. Знакомый путь, указывающие зарубки и охотничьи маячки тонули в приближающейся буре. Пробуждающаяся ночь обещала верную гибель человеку, оставшемуся без укрытия в лесу. Мышцы горели, в глазах рябило, дыхание сбивалось. Зором шептал имена жены и дочери, чтобы не упасть, не забыть себя. Усталость, обратившись в растущую гору, давила его в пушистую белую землю. Он корил себя за опрометчивую надежду. Опытный охотник, более двух дюжин лет добывавший дичь, прекрасно знал коварство природы. При первых приметах грядущего ненастья ему, конечно, следовало сразу спешить покинуть лес. Нужно было добраться до ближайшей промысловой избушки и в ней переждать мягкую смерть. Тем более он не так и далеко углубился в лес. Но соблазнился проверить ещё одни силки. Понадеялся успеть, чтобы не вернуться домой с пустыми руками. Теперь же за плечами был рюкзак с мясом, а путь к родному очагу съела молочная мгла.

Зором оттёр с лица снег. Машинальное движение не помогло лучше видеть. Не прибавило сил. Но он не мог так легко сдаться. Упасть в могилу значило убить свою семью. И Зорому всё же удавалось заставлять двигаться окаменевшие ноги. Он шёл, уже не зная пути. Видел свой скромный деревянный дом на окраине поселения. Свет в окне у очага. Слышал тихое напевание дочери. Тянулся обнять жену.

«Зором», — позвала она, с нежной улыбкой протягивая к нему руку.

— Олет, — выдохнул он и, споткнувшись, рухнул в обжигающий холод.

Темнота и свет закрутились вокруг. Страх ударил в сердце. Пронзительный крик дочери вспорол сознание. Зором рванулся из плена Смерти. Он пополз, отчаянно шепча: «Савне, я тут. Иду. Ещё чуть. Сейчас». Внезапно снежные путы отпустили его. Свистящий ветер отстал. Оковы холода ослабли.

Проползя по тёмному проёму ещё несколько метров, Зором лёг, отдышался. Привёл мысли и чувства в порядок. На ощупь под ним был камень. Сев и достав спички из внутреннего кармана тулупа, добыл огонь. Осмотрелся. Его временным спасением оказалась низкая и довольно узкая пещера. У входа она была щедро заброшена тонкими и крупными ветками, что было одновременно и чудом, и угрозой. Зором тревожно поискал ружьё рядом с собой. Того не оказалось.

«Похоже, потерял, когда упал и полз, попал сюда», — подумал он, извлекая острый клинок из ножен на голенище тёплых сапог. Сейчас не было прямой опасности угодить в пасть зверю, зато от холода его уже хорошенько трясло. Не тратя времени, Зором соорудил костёр из части веток и верёвки с бинтами, которые достал из рюкзака. Отрезал кусок от добытого мяса и принялся его жарить. Жар пламени стал быстро возвращать веру, что он ещё увидит свет дня и дойдёт домой. Хлебнув из фляги вина, Зором прочёл молитву, поблагодарил Создателя и духов, что ещё жив, за убежище и подтвердил: «Помню, не бери, если нечего отдать. Взял чужое, поделись своим». Поджаривающееся мясо аппетитно запахло. Лёгкий алкоголь заласкал нутро. Костёр же грел снаружи. Беспокойная мысль, что пещера может быть логовом молодого медведя, вяло стучалась в разум, хмелеющий от радости спасения. Зором начал есть, держа нож наготове и успокаивая себя тем, что кроме кучи хвороста, маскирующего вход в пещеру, тут нет иных признаков нахождения хищника. Нет специфического запаха, останков добычи, следов когтей и экскрементов. Конечно, стоило сходить вглубь пещеры и убедиться, что она пуста, но путь туда значил бросить вызов. Если зверь всё же там, у них не будет иного выбора, как сразиться. А сейчас выбор есть. Зверь волен спать и не рисковать, идя на запах дыма и свет пламени.

«Мне же воля тут набираться сил для пути домой, не звать смерть, когда получил жизнь», — Зором отпил ещё вина. Вой свирепствующей снежной бури пронёсся у входа, отгоняемый сизым тёплым дымом, пахнущим хвоей.

Вкрадчивый смутный звук, похожий на всхлип ребёнка, донёсся издали пещеры, когда Зором почти доел хорошо прожаренный кусок мяса. Нервно сглотнув, он сжал нож и, взяв из костра горящую толстую ветку, двинулся в темноту к неведомой опасности. Каждый мускул у него зазвенел от напряжения. Сердце замерло в груди.

«Мерещится. Устал. Иначе с ума сошёл. Какие тут дети?» — начал успокаивать себя он, раздвигая горячим светом холодные тени.

В углу, за каменным выступом, вдруг сверкнули золотом две пары раскалённых углей. Через миг импровизированный факел выхватил из укрытия серебряные морды. Зором шумно выдохнул, расслабляя руку с ножом.

— Не бойтесь, сегодня лес подарил мне жизнь, и я не принесу вам смерть, — хмуро посмотрев на две серебряные морды, сказал он. Один из волчат тихо проскулил и, облизнувшись, спрятался за сородича. Тот глухо рыкнул, голодно и свирепо сверля Зорома глазами, синими словно безоблачное небо.

«Быть не может», — качнув головой, Зором ушёл к костру. Сел и уставился в танцующее пламя.

— Голубоглазые, серебряный цвет шерсти на морде, а остальной окрас нормальный, волчий. Неужели парочка тех самых, из древних легенд, Лунных волков? Сколько такие могут стоить? Нет, — он покачал головой и, отрезав сырого мяса от кусков, лежащих в рюкзаке, пошёл к волчатам. Судя по их размеру, они уже должны были уметь питаться подобной пищей. Бросив им еды, он вернулся к огню. — Сколько бы ни стоили, не возьму. Пускай тут остаются. Плата судьбе.

Из темноты пещеры послышалось жадное чавканье и порыкивание.

«Но если это те самые Лунные волки? Они невероятно редкие…Такая пара будет оплачена золотом в таком количестве, что и мечтать страшно. Мне хватит его, чтобы увезти семью в большой город. Купить шикарный дом. Нанять прислугу. Оплатить любых врачей. Дать жизнь дочери и жене такую, чтобы без всякой нужды. Золота хватит и на сотню лет, и внукам, что там нам. Разве могу упустить...» — он осёкся в одолевающих мрачных мыслях.

— Каких врачей? Нет таких. Внуков?.. От кого? Если она... — он сжал кулаки. Зажмурился, подавляя в себе подкатившие слёзы к глазам. — Сколько там осталось нашему солнышку нам сиять? Что без неё и горы золота? Нет прока… — Зором уронил голову. Тяжело задышал. Неожиданно его словно молния поразила. Из крутившихся в памяти легенд про Лунных волков ему сверкнула откровением надежда. Он вспомнил одно из преданий, гласившее, что Лунный волк обладает даром приносить в судьбу пленившего его самое бесценное, то о чём тот мечтает всей душой, жаждет всем сердцем.

«Вдруг чудо?! Их два, мне же нужно лишь одно чудо! Два... одно... Мне и жене. Только одно на двоих», — он возбуждённо вскочил на ноги.

— Да, лес, духи, Создатель, сегодня подарили мне жизнь. Эти волчата тут явно одни, давно. Умрут же с голода. Поэтому я тут. Жив! Не дать в ответ смерть! Да! — Зором уверенно вынул с рюкзака всё мясо, что добыл. Отрезал себе кусок на жарку и пару кусков ещё для волчат. Остальное мясо он отнёс в другой от волчат угол пещеры и, помолившись, оставил, как дань духам их родителей. Хлебнув вина, он устроился у костра. Безумная надежда наполнила его силами. Ему едва хватало здравомыслия, чтобы не бежать домой сквозь бурю и ночь. Он нетерпеливо ждал рассвета и не сомневался, что отыщет верную тропу к родному очагу, к объятиям жены и солнечному взгляду дочери. Он дышал, значит, и они будут жить.



Приятно пах травяной чай, грел изнутри щуплое тело девочки-подростка. Сидя в кресле-качалке возле камина, она слушала потрескивание дров и наблюдала через окно за снежинками, медленно вальсирующими в воздухе. На душе ей было грустно и пусто. Страх беспокоил её слабое сердце. Она хотела плакать, но заставляла себя держаться, представляла, что существует снежинкой. Такой красивой, свободной перед ветром и спокойной, потому как у неё нет будущего дальше, чем взойдёт из-за горизонта весеннее солнце. Она существовала, пока шла зима, прекрасная и безразличная ко всему тёплому. Девочка с большим трудом приблизила чашку чая к блеклым губам, сделала маленький глоток. Он тоже дался ей нелегко.

«Почему падают снежинки к земле? Потому что они для воздушных облачков делаются слишком тяжёлыми, хотя такие лёгкие. Вот и кружка для меня уже другая. Не из моего мира. Снежинка не может бегать и ходить. Как и я уже. Ходить… Зачем снежинке? Её мир летать. Скоро это будет и моим миром. А я раньше так мечтала надеть шапку, сапоги и резвиться с другими детьми, играть в снежки, лепить снеговика. Непонятно, почему я этого так хотела. Ещё недолго, и мне станет легко кружиться возле резвящейся детворы. Они будут гоняться за мной. Ловить в снежок. Лепить в... Нет, не догонят. Я упорхну. Спрячусь за сотнями и сотнями других снежинок», — она чуть улыбнулась.

За окном замерцали звёзды. Девочка нахмурилась. Обернулась на скрип двери.

— Тебе чем-то помочь? — спросила её мать, вернувшаяся в дом с улицы.

— Нет, мама, всё хорошо, — с притворной безмятежностью ответила девочка и поспешила отвернуться. Она боялась вновь увидеть синяки под заплаканными глазами матери. Конечно, та не показывала ей свою слабость и старалась быть бодрой, но краснота в них от спрятанной боли горела ярче пламени в камине.

«Как мне, почти снежинке, согреть её? Как забрать её слёзы себе? Как дать радость и убрать тревогу за то, что мне с каждым днём становится хуже? Как объяснить, что я больше не боюсь улететь, и ей не нужно плакать, ведь каждую зиму мы вновь будем вместе. Как ей помочь сейчас, когда отец несколько дней не возвращается с охоты? Она чуть ли не каждый час ходит на окраину посёлка и высматривает его. Плачет перед ветром напротив леса. А его всё нет и нет. Он никогда не задерживался так долго. Тем более не оставался на ночь в лесу в снежную бурю. Тот такой огромный, что даже папа, много лет ищущий в нём зверей, собирающий ягоды, мёд, травы и рыбачащий в реке и озере, питающих зелёное море, изведал лишь его маленькую крупинку. Как мне дать силы отцу вернуться домой, чтобы мама не...» — девочка не додумала, гнетущие мысли сбили ей дыхание.

— Ох, твой чай... — мать быстро подбежала к ней и забрала почти пустую чашку. — Сейчас тёплого добавлю, — она метнулась к камину, на каменной полке которого грелся чайник и заварник.

— Ничего. Пройдёт, — кашляя, девочка попыталась успокоить мать.

— Конечно. Сейчас. Попьёшь свежего и станет легче, — мать торопливо наполнила чашку.

«Помню, мама, как ты поила меня этим чаем ещё в лет в пять. Тогда мне от него было больше сил. Он хорошо забирал усталость. Теперь только становится легче дышать. Ты, когда даёшь его мне, всегда нежно улыбаешься и гладишь по голове. Стараешься сделать вид, что всё хорошо, что всё будет непременно хорошо. Но тебе самой так невозможно тяжело. Скольких лекарей я повидала? Сотню. Больше?.. Столько раз ты верила и теряла надежду в чудо моего исцеления. Никто из них так и не понял, что у меня за болезнь и как её лечить. Ясно было лишь то, что знания лекарей, дополненные поисками отца, дали нам этот травяной чай, и он несколько помогает. И всё. Сколько мне остаётся жить? Тогда, в моём детстве, ты, мама, и папа слышали, что месяц, а может два. Но вы не сдались. Я не сдалась. Я и сейчас не сдаюсь. Просто мне пора лететь. А ты, мама...» — девочка стёрла слезу. Кашляя, взглянула в окно. Там звёзды засияли ещё ярче, и показался краешек луны.

— Мама, не думай, что я далеко. Не сдавайся. Всегда, я буду...

— Пей. Пей, доченька, — мать поднесла к губам девочки чашку и побледнела больше прежнего.

С кашлем девочка выплюнула сгусток крови. Руки матери затряслись. Чашка упала на пол. Звон осколков. Скрип двери. Тяжёлые шаги.

— Как моя дочь поживает? — голос вошедшего Зорома был мощный, полон уверенности. На его обветренных скулах пылал румянец. На покрытой наледью бороде и усах плясали искры отсветов керосиновых светильников и огня очага. Не раздеваясь, только опустив на пол из-за спины рюкзак, он присел рядом с креслом-качалкой на корточки. Мириады снежинок, обнимавших его тулуп, заплакали. — Это что ещё за грусть в глазах?.. Забудь обо всём плохом, дочь. Хватит тебе отдыхать. Теперь будешь со мной ходить, духов леса веселить себе на радость и нам с матерью на счастье! — он снял шапку и, вывернув, мягко отёр кровь с губ опешившей девочки.

Тихо всхлипнув, мать обмякла и опустилась на колени рядом с мужем.

— Ты с ума сошёл? — прошептала она потерянно. — Где ты был? — вдруг закричала и, зарыдав, ударила его по плечу кулаками.

— Тише, — он сжал её руки и встал, поднимая с колен. Крепко обнял. — Теперь беда позади. Я задержался, ища чудо. Сделай дочке чай и мне обычный, — Зором широко улыбнулся. Наклонился к девочке и поцеловал её в алеющие щёки. — Теперь-то будешь у меня проказницей! Застигла меня буря в лесу. Целый рюкзак мяса нёс, да свалился со склона и винтовку потерял, но наткнулся на пещеру. Пришлось в ней укрыться, — погладив девочку по голове, он повернулся к рюкзаку и присел. — Никогда и ни за что не угадаешь, какой подарок тебе принёс!

— Слава Создателю, сам вернулся, — тихо произнесла мать, суетливо исполняя наказ мужа.

— Волшебный камешек? — покашливая, спросила девочка. Она вспомнила одну из любимых сказок детства. Улыбнулась.

«Я счастлива. Папа и мама, вы рядом вместе. Это лучший подарок», — подумала она.

— Нет, дочь. Держи, Савне, — он раскрыл рюкзак и достал из него двух волчат.

Женщина выронила из рук две чашки. Зором рассмеялся, сажая волчат на колени девочки. Один из них сердито зарычал, а другой жалобно заскулил.

— Папа... — она оторопела, смотря в синие глаза и на белые морды.

— Создатель всемогущий, — воскликнула женщина. — Куда же ты... Это же....

— Да, это волки, — Зором неприступной скалой преградил путь женщине к дочери. — Это её волки! Лунные волки! Духи послали ей их, и они дадут Савне всё, что она пожелает! — он удержал женщину за плечи. — Они не тронут её! Никогда не обидят! Обещаю! Это её волки, я только помог найти им дорогу к дому, к ней, к их матери! Пускай будет ей, слышишь? Поверь...

Он замолчал. Женщина расслабилась и больше не показывала стремления прорваться к дочери на защиту.

Савне не кашляла. Она осторожно водила ладонью по спине одного из волчат, который жался ей к груди, тихо поскуливая. Второй, улёгшись к ней на колени, смотрел на мужчину и беззвучно скалился.

«Крохотные такие, пушистые, милые. Хорошие, а сердце точно пронзила игла. Я ведь не смогу с ними бегать, играть. Даже гладить скоро не смогу», — Савне отвернулась лицом к окну. Её губы дрогнули. Ей вновь стало трудно дышать, в горле застрял горький и солёный ком.

Отец подошёл к ней. Мать тяжело вздохнула.

— Савне, ты спасла им жизнь. Они знают это. Теперь их судьба зависит от тебя. Хорошо подумай над их именами и как будешь воспитывать, о том, чего хочешь для вас троих! Поверь, это исполнится, — с лихорадочным блеском в глазах сказал Зором.

— Волки — не чудо. Они — убийцы, без сомнений, — тяжёлым голосом сказала женщина.

— Это непростые волки, — решительно возразил Зором.

— Золотые? — съязвила ему жена. — Зачем они нам? Это опасно…

— Позволь, женщина, мне договорить, — мягким тоном, но решительно перебил её Зором. — Олет, — он аккуратно взял её за подбородок и заставил на себя посмотреть. — Это Лунные волки. Они реальны, понимаешь?.. Вспомни легенды.

— Ведуньи и колдуны не помогли, все оказались бессильны или шарлатанами. И ты решил обратиться к легендам? — лицо Олет перекосила боль. Она уже отчаялась верить. Ведь когда надежда разбивается, подобно чашке, клей её или нет, она не будет прежней. И с каждым новым ударом осколки делаются меньше, сил меньше, а вот боли больше.

— Я верю в чудо. И ты верь, — жестко приказал Зором.

— Я могу верить, но ты дочь не бережешь! — Олет резко отстранилась от него. — Вновь даришь надежду! — не в силах что-либо ещё сказать из-за сотрясающих её рыданий, она убежала из комнаты. Зором проводил её задумчивым угрюмым взглядом.

— Вера — самая сильная на свете вещь. Крепче любви, глубже надежды. Она способна вдыхать жизнь в то, что, казалось, уже умерло, — едва слышно произнёс он. Стянул с себя тулуп и поднял шапку с рюкзаком. — Савне...

Она посмотрела на него, заметила, как быстро он постарел. Ведь ещё несколько дней назад у него было гораздо меньше седины и морщин. Но она помнила его высоким красивым шатеном.

Волчонок, ластившийся к её груди, неожиданно лизнул ей нос. Она поморщилась, но не смогла не улыбнуться.

— Савне, я люблю тебя, — отец обнял её полным ласки и тревоги взглядом. — Ты, главное, верь, как верю я. Их жизнь в твоих руках, — резко развернувшись, он ушёл.

— В моих ладонях, — девочка прижала их к волчатам. — Тепло. Стук. Стук.

«Им нельзя быть снежинками», — с болью подумала она.



Алое солнце купалось в облаках. Отблески заката нежным ковром ложились на юный снег, играли в молодых сосульках. Минул почти год со дня, когда Зором принёс Савне волчат. Они значительно подросли и в холке доходили мужчине до колен. Но до мощи взрослых волков им было ещё далеко. Согласно легендам, в течение нескольких десятков лет их размер должен будет достигнуть молодого быка, и только тогда на властительницу ночного неба обратят лик новые взрослые Лунные волки. Савне дала им клички Дух и Анима, хотя часто звала их, согласно их характерам, Ветер и Река. Смелый, непоседливый и жёсткий Дух любил гулять, обожал волю и силу. Он редко был мягким и покорным ласке, но его нельзя было заподозрить в отсутствии верности сестре и хозяйке. Анима предпочитала нежность и покой. Иногда любопытство и беспокойство покоряли её, и тогда она подчинялась воле брата. В основном же неотступно находилась возле Савне. В этот вечерний час девушка сидела на крыльце и просто дышала. Ей было спокойно на сердце и тепло на душе, хорошо до чувства счастья. Её волки бегали подле леса. Она смотрела на их стремительные силуэты и дышала. Ровно, без страха… У неё было будущее. Чудесным образом болезнь отступала и с каждым проходящим днём всё больше теряла власть над ней. Да, вера отца оказалась сильна. Невероятно сильна. Савне вновь видела, как мать искренне смеется, улыбается. Как она вновь стала краситься, красиво одеваться. Видела, как отец покрепчал и словно помолодел. Савне наслаждалась вернувшимся в их дом ярким красочным миром. Дальше могло быть только ещё большее долгожданное счастье. Отец и мать пылали мечтой одарить заботой и лаской парочку внуков и внучек. Савне и сама задумывалась о замужестве, хотя пока что и не до конца оправилась от недуга. С ней случались приступы одышки, слабости, головной боли. Но это происходило не часто и казалось уже мелочью. Победой для неё было мочь самостоятельно без труда держать кружку, ходить, бегать. С ледяным содроганием и солнечной полуулыбкой она думала, что редко кто знает, как это — похоронить себя заживо, а потом узреть, что зря.

— Бывают в мире чудеса. Легенды построены на правде, — сказала она скрывающемуся солнцу. Вдохнула полной грудью и встала. Взяла меховую подстилку с крыльца. Позвала волков.

Сумерки сгущались крайне быстро. На дороге показалась повозка. Анима подбежала к Савне, поднялась на задние лапы и прильнула к ней. Лизнула её в лицо. Дух же, приветственно махая хвостом, промчался мимо. Он полетел навстречу путнику.

— Ветер! Нельзя! А ну вернись! — с тревогой крикнула Савне, гладя его сестру. Волчица лизнула её в нос и, отпрыгнув, побежала к брату. Тот сблизился с повозкой. Лошади заржали. Но в их голосе не было страха. Значит, они были знакомы с этими хищниками. Облегчённо вздохнув, Савне пошла к дороге. Вскоре волки подбежали к хозяйке, а она узнала в приближающимся путнике отца. Он возвращался с большого города, где навещал старого друга. Того неожиданно охватила тяжелая хворь.

— Дочь, холодает. Давай в дом, — Зором спустился с повозки. Устало улыбнулся. — Рад, что встречаешь, но гостинцы получишь не раньше матери! — шутливым тоном добавил он. — Давай к очагу... Я скоро. Лошадей поставлю. Покормлю и буду.

— Всё плохо? Ты такой хмурый... — Савне не спешила в дом.

— Друг попросил найти ему волков. Как у тебя. Ему и главе города, очень состоятельному и влиятельному человеку. Тоже хотят обойти беды судьбы. Но где я найду их? От таких и следа больше не видал, — мрачно ответил Зором и проводил лошадей к конюшне, держа под уздцы.

Дух отчего-то тихо взвыл. Анима прижалась к ногам Савне. Она положила на их головы ладони.

— А они, те, кто желает чудес, не украдут у меня счастье и жизнь? — тревожно спросила Савне. — Со мной Ветер и Река свободны, а без меня... Боюсь, их в клетки...

— Не волнуйся! — прервал её Зором. Он оставил лошадей и подошёл к дочери. — Не бойся за них и себя. Во-первых, я никому не дам тебе навредить. Во-вторых, те, кто верит в легенду, чётко знают, что нельзя забрать чужого волка. Тогда станешь навечно проклят, тьма бед поглотит тебя, в конце навсегда одев в звериную шкуру. Тебе не о чем беспокоиться, — он снял перчатку и погладил мозолистой ладонью нежную щёку дочери. — А других волков я поищу, вдруг ещё повезёт.

— Только никаких бурь! — Савне взяла его руку.

Он кивнул и поцеловал ей прохладные пальцы.

— Беги в дом, живо!

Дух рыкнул, а Анима сладко зевнула.



В течении трёх лет Зором по много дней и ночей провёл в лесу, выслеживая для друга Лунных волков. С каждым месяцем поиски заводили его дальше в чащу. Он строил охотничьи времянки и продвигался вглубь непредсказуемого леса. Упорно и одержимо двигаясь к цели, Зором редко бывал дома. Его друг неотвратимо угасал и вместе с важным городским дельцом не жалел золота для поддержки поисков. Семья Зорома уже не в чём не знала нужды. Он обеспечил дочери и жене хорошее будущее, даже случись ему сгинуть в зелёном море хвои и листвы. Потому в каждую вылазку на поимку опаснейших неуловимых хищников выходил со спокойной душой. Только чувство долга за драгоценный металл давило на его сердце.

За окном густо падал снег. Шла середина зимы. Савне вместе с матерью готовила пирог. Дрова в очаге, умиротворяя, потрескивали. Анима дремала под столом, иногда постукивая хвостом по ногам хозяйки. Дух лежал около входной двери. Всем видом он демонстрировал, что дом под его надёжной защитой. Олет за подготовкой начинки обсуждала с дочерью очередного ухажёра. За минувшие полгода это был пятый жених, которому Савне, недолго думая, дала отворот-поворот, чуть ли не с порога.

— Нет, мама, не передумаю, — решительно отметила Савне. — Мне всё равно на его красоту и благополучие. Он как и те, прочие.

— Создатель всемогущий, что же для тебя с ними не так? — расстроено воскликнула Олет.

— У них глаза не такие, как у моих волков спасителей, — Савне слегка улыбнулась и погладила морду высунувшей из-под стола голову Аниме. Дала ей кусочек жареного лося.

— Да как же так. У того, у предыдущего, как его, Создатель...

— Боман, — подсказала Савне имя неудачливого ухажёра. Игриво шлёпнула по ушам Аниме, полезшей мордой на стол. Та, облизнувшись, спряталась к её ногам.

— Да, вот у Бомана глаза небесного же цвета! — Олет вздохнула.

— Мама, это тут при чём? — в свою очередь вздохнула Савне. — Цвет неважен. Они не смотрят мне сразу в глаза, открыто. Глазеют на фигуру да приданое и со страхом косятся на волчат, — она хихикнула.

— Которые размером уже со взрослых обычных волков. Немудрено их опасаться. И на женское-то очарование как мужчине и не смотреть? — Олет с горечью покачала головой. — Одно радует, что есть для меня шанс дождаться внучат, может, лет через сто или двести, ведь у тебя не ручной дракон.

— Мама, — с широкой улыбкой Савне шагнула к ней, но не договорила.

Дух громко рыкнул. Заскрипела входная дверь.

— Спокойно, страж, — тяжёлым, уставшим голосом сказал Зором.

Савне побежала встречать отца, вернувшегося из трёхнедельного похода в лес.

— Папа! — она радостно бросилась к нему на шею, не обращая внимания на одеяло из снега, укутывавшее его.

— Потом дочь, после... — он провёл рукой по её рыжим волнистым волосам, тронул щёку. — Я холодный, тебе тепло нужно, — мягко отстранил её от себя. Его глаза слезились. — Ветер бурный на улице крепчает, ух.

— Хорошо, что ты дома, — подошедшая Олет забрала у него ружьё. — Люблю тебя! — кратко, но жарко поцеловала его в губы.

— Я тебя тоже люблю, — Зором скинул рюкзак со спины. Снял шапку и начал стягивать тулуп.

Дух подцепил зубами рюкзак и потащил в сторону гостиной. На сунувшую к нему нос Аниму сердито рыкнул.

— Проворный, как всегда, всё лучшее себе, — проворчала Олет, забирая одежду у мужа.

— Эй, негодник, а ну прекрати! — с напускной строгостью потребовала Савне и взялась за рюкзак. Дух глухо зарычал, прижав уши и не уступая.

— Ладно вам, мужик соскучился по сочной кабанятине, что ругаете, — усмехнулся Зором.

— Ты на кого рычишь? Быстро тогда на кухню неси! Это не только твоё мясо! — отпустив рюкзак, Савне нахмурилась и топнула ногой. — У камина он жевать собрался... Живо! — указала в сторону кухни.

Дух скульнул и подчинился, поволок рюкзак. Его стала подгонять Анима, клацающая клыками у его то загривка, то хвоста.

— С женщинами страшно серьёзно спорить, — с короткой улыбкой Зором обнял дочь. — Как здоровье?

— Всё отлично, папа, полна сил! — сияя, ответила она.

— Пойдём, покушаешь. У нас рагу есть. Пирог только начали делать. Вчера лично староста завёз твоё любимое вино, — сказала Олет и засуетилась с уборкой вещей мужа.

— Чего хотел прохиндей? — Зором пошёл на кухню, приобнимая дочь.

— До конца полной луны ему нужно сердце медведя. В этом году он хочет возобновить старый обряд подношения Духу Зимы, чтобы его стужа навещала нас летом и ослабляла зной, даря обильные дожди. Пять лет засухи сказываются, пробуждают древние верования, — она вздохнула, смущённо взглянув на дочь.

— Где-то дня через четыре буря уляжется, вот тогда и схожу, принесу. Знаю, где поблизости есть берлога. Успею, — задумчиво проговорил Зором и сел за стол.

— Папа, тебе отдохнуть бы, — Савне подала ему чашу для мытья рук и полотенце.

— Может, откажешь ему, денег у нас хватит на две жизни вперёд. Он никак и не узнает, что ты мог достать. Зато с нами побудешь дольше, — просящим голосом предложила Олет, войдя на кухню. Принялась подавать еду мужу.

— Мне не повредит большее уважение для нас. Хорошо, когда те, у кого власть, обязаны тебе. За деньги это купить сложно, звон монет быстро забывают, а вот одолжения нет, — Зором стал жадно есть хлеб и теплое рагу.

Волки устроили перетягивание рюкзака друг у друга.

— Безобразники, — Савне им обоим шлёпнула по ушам. Раскрыла рюкзак и отрезала каждому по приличному куску мяса. — Всё, тихо жуйте! — она села за стол.

— Как сходил? — с тревогой спросила Олет и внимательно посмотрела в утомлённые глаза мужа. Налила ему полную кружку вина.

— Трудно. Был близок. Новая ловушка, что придумал и поставил в долине, которую в прошлый раз отыскал, сработала. Видел двух взрослых Лунных волков. Одного из них почти взял. Пришлось стрелять, чтобы себе жизнь спасти. Они ушли. Я тоже убежал, — Зором осушил кружку и мрачно уставился в тарелку.

Олет ещё налила ему вина.

Растерянно смотря на угрюмого отца, Савне поджала губы. Она не знала, что сказать и чем подбодрить.

Зором выпил до капли вино и тихо признался:

— Не хотел стрелять. Не пойду их больше искать. Не хочу на себе их крови, пускай лучше смерть друга будет на моей совести…— на мгновение он замолчал. После же, нежно сжав ладонь Олет, по-доброму усмехнулся. — Ладно, забыли. Как у вас дела? Были ли новые принцы?

— Куда без них, — устало махнув рукой, Олет налила ему и себе вина. Вздохнула. — Но нашей царице нужен рыцарь в доспехах, чтобы был бесстрашен перед клыками и с забралом на лице, чтобы она не знала, куда он глаза таращит!

— Ну, мама, — надулась Савне.

— Главное, чтобы знал ещё куда руки прикладывать, — посмеялся Зором.

— Ну, папа! — вспыхнула Савне.



Уже как три дня подряд пурга и мороз лютовали, не пуская Зорома отправиться за сердцем медведя. Этому несказанно были рады Олет и Савне. Дневное время они проводили втроём за обыденными домашними хлопотами, а вечера коротали с настольными играми, тёплым общением и горячим чаем со сладкой выпечкой. Непогода за надёжными стенами дома была настолько сурова, что даже отчаянный гуляка Дух не желал высовывать нос за дверь. Выбегая в белый шторм справлять естественные потребности, он жалобно скулил. Анима вела себя тише обычного, была задумчива и с вялым настроением. Она подолгу лежала подле камина или спала на диване, опустив голову на колени Савне.

Внезапно в полуночный час во входную дверь напористо застучали. Зором поднялся с постели, взял ружьё и, неразборчиво ругаясь себе под нос, направился проверить, кто беспокоит их покой. Олет держалась в нескольких метрах за мужем. Она тоже вооружилась. Савне, укутавшись в плед, вышла в гостиную. Волки последовали за ней, беспокойно то порыкивая, то поскуливая.

— Чего надо? Кто такой? — немного приотворив дверь на улицу, жёстким тоном спросил Зором.

Вьюга завыла в щель, прорываясь в дом кучерявым ручьём мелких снежинок.

— Добра и милости, хозяин. В пути на меня напали грабители. Я ранен, лошадь издохла. Моё имя Мирад. Заплачу за укрытие, — послышался твёрдый голос.

— Треклятая буря, — задумавшись, проворчал Зором.

Олет и Савне молча ждали. Они знали, что в такой ситуации на его мнение ничем не повлиять.

— Ладно, — Зором тяжело вздохнул. — Сейчас впущу. Но предупреждаю, первая же твоя глупость, и пристрелю!

— Благодарю, — входя, ответил гость.

Мирад оказался высоким мужчиной. Ему было где-то около сорока лет. Тёмные кудри едва касались его широких плеч. Лицо могло представлять эталон строгой красоты. Ей верно служили лёгкая щетина, тонкие губы и нос с небольшой кривизной. Но глаза… Они для Савне показались неотразимыми. Они не были голубыми, как у волков. Их наполняла сочная синева, как у раздавленной голубики.

При Мираде была походная сумка. Оружия не наблюдалось. Одежда имела отчётливые следы беспощадной схватки. Местами была порвана, запачкана бурым, видимо, кровью. Даже обильный снег, налипший на неё, не мог скрыть, в насколько смертельном испытании выжил её владелец.

— Нож есть? В сумке что? Не спеша раздевайся, — Зором держал ружьё, дулом направленным в грудь Мирада.

Волки затихли, внимательно рассматривая пришедшего.

— Всё оружие потерял в драке, — с небольшим стоном Мирад наклонился и поставил сумку на пол. — В ней мой товар, его остатки. Я ювелир, — он снял шапку, открыв украшавшую его лоб изящную серебряную диадему. — На мне одна из моих… Нет, это лучшая, — скривился, стаскивая меховое пальто. — Украшение на мне стоит души, такое же в сумке есть с прочими. Вам любые, все отдам, кроме этих двух. За них умру, — его губы плотно сжались, а взгляд окрасился ледяным бесчувствием, кричавшим: «Не задумываясь, убью».

— Создатель и духи с тобой, мы честные люди. Нам ничего твоего не нужно. Так поможем, — сказал Зором и опустил ружьё, но смотрел на гостя по-прежнему настороженно. — Олет, проверь сумку. Савне, поставь воду греться и подготовь лекарства.

Жена кивнула и взяла сумку.

Савне направилась выполнять поручение отца. Обернувшись, взглянула на снимавшего рубаху Мирада. Залилась румянцем и мысленно жёстко себя отчитала, что заинтересовалась не только его бездонными глазами. Анима пошла за ней.

— Тут разные золотые кольца, браслеты, пара серёг, одни часы и диадема, как у него, — сообщила Олет результат проверки.

— Хорошо. Убери в чулан сумку и его верхнюю одежду. А ему что-нибудь подбери из моих рубах и штанов. Эти слишком окровавлены, годятся только в огонь, — заключил Зором и повесил ружьё за плечо. — Снимай штаны и на кухню прошу, — он указал Мираду, куда идти.

Дух первым побежал на кухню.

Через некоторое время Савне сидела в гостиной и с нетерпением ожидала результатов врачевания. Анима тёрлась об её ноги. Жар и холод в синих глазах Мирада отчего-то беспокоили Савне. Отказывались покидать разум. Вместе с видом его чётко очерченных мускулов, перетекавших под светлой кожей, они ускоряли ей дыхание. Он разительно отличался от тех мужчин, которые сватались к ней. Они были просто мальчики напротив него, как щенки против матёрого волка. Она гнала от себя мысль, что его сила, но главное, достойная мужественность привлекли её.

— Понравился? — шёпотом спросила Олет, пришедшая в гостиную с кухни. Чуть улыбнулась.

— Как его раны? — Савне нахмурилась, а сердце её забилось так быстро, что зазвенело в висках.

— На боку одна. От пули. Неглубокая. Повезло ему, что вскользь пролетела, — Олет присела к ней на диван. — Промыли настоем, перевязали. Ещё пару-другую дней полечить, и точно жить будет. У него хватает шрамов на теле, он сильный, — она погладила руку дочери. — Иди, дай ему поесть, попить. Познакомься. Он уже одет, а Духа и вовсе не боится. Давал ему ладонь нюхать, и рука не дрогнула, — погладила по спине удивлённо посмотревшую на неё Савне. — Быть может, это герой для тебя, как твой отец для меня. Хотя старше тебя лет на двадцать он, если не больше, — весомый вздох. — Но юнца глупого тебе не хочу. Опоры надёжной тебе желаю, доченька. Ступай.

— Спасибо, мама, — Савне растроганно поцеловала мать в щёку и взволнованная пошла на кухню. Анима, широко зевнув, посеменила за ней.



Спустя несколько суток ненастье сменилось оттепелью. На улице резво зачирикали воробьи. Солнце начало с озорством перебирать лучами по поющим весной сосулькам. Волки ещё с ночи убежали гулять, изредка был слышан их задорный вой.

Савне стояла на пороге, нервно перебирая пальцами край зелёного шарфа. Мирад и Зором были около повозки, готовили её к отъезду, запрягали лошадей. Те отчего-то нервно всхрапывали и беспокойно косились выпученными глазами по сторонам, словно выискивали угрозу своей жизни.

Олет вышла из дома со старой охотничьей сумкой, сочувственно взглянула на дочь, погладила её по плечу и направилась к мужчинам.

— Мы вам на путь собрали немного еды и лекарств, — Олет положила сумку на повозку рядом с вещами Мирада. С доброжелательностью ему улыбнулась.

— Это совершенно лишнее. Вы и так были слишком обходительны и гостеприимны. И даже за постой не принимаете с меня, — Мирад немного поклонился ей. — Позвольте тогда дать подарок вашей дочери. Своей добротой она напомнила мне бесконечно дорогого человека. Дозвольте от чистого сердца порадовать её на добрую память? — он выразительно посмотрел на Зорома. Тот кивнул, усмехнулся и, ворча на подрагивающих лошадей, принялся делать вид, что проверяет упряжь. Мирад открыл свою сумку.

Олет отошла к мужу.

Савне сжала кулаки так крепко, что пальцы начали неметь. У неё перехватило дыхание. Сердце ёкнуло. Она потеряла мир, видела лишь синие глаза приближающегося Мирада.

— Позволь? — мягко спросил он. Его рука замерла у её лица.

— Пожалуйста, — едва произнесла Савне. Её мысли сбились. Чувства сконцентрировались на кончиках его пальцев, бывших так невообразимо близко к её губам. Разум обжёг страх, что это последние моменты, когда она видит его, слышит, может дотронуться. Сердце опалило желание совершить безумство, броситься и крепко его обнять, никуда не отпускать, растаять в его тепле, раствориться в его глазах, улететь в это бездонное небо и исчезнуть в нём.

— Спасибо за твою доброту, — Мирад бережно сдвинул меховой капюшон с её головы. Его пальцы нежно скользнули по её волосам. — Ты очень красивая, и твои драгоценные зелёные глаза для мира заменяют солнце и луну, — он аккуратно надел ей на лоб тонкую изящную серебряную диадему. Точно такая же была на его голове. — На светлую память сильной и прекрасной девушке, достойной самого лучшего! — он чуть улыбнулся и с загадочной печалью в глазах отвернулся, пошёл к повозке.

Савне ощутила влагу на щеках, глаза защипало. Ноги наполнились ватой. В горле застряла горечь и крик бессилия. Её пошатнуло.

— По двору поодиночке не ходите и с оружием не расставайтесь. Лошади нервные. Похоже, ночью поблизости кружили хищники. Приеду, разберусь. Если появится староста, передайте, будет ему то, что хочет, успею, — сказал Зором и вывел повозку со двора.

Не в силах выдержать последние секунды отъезда Мирада, Савне точно пьяная ушла в дом. Сбросив верхнюю одежду, она прошла в спальню и упала на кровать. Темнота укрыла её.

На следующее утро влажные поцелуи Анимы и дурачества Духа вытащили Савне к свету, заставили двигаться, дышать, думать, чувствовать, понимать, что жизнь продолжается. Разбитая и подавленная, она поела, покормила волков, помогла матери по хозяйству. Олет общалась с ней, стараясь ничем не напоминать о Мираде. К вечеру Савне вышла на прогулку на крыльцо. Волки были рядом, на удивление спокойные вдвоём сели около неё у ступеней. Держа в руках дробовик, без которого мать не оставила бы её тут одну, Савне смотрела на чистое небо, погружающееся в чернила. Её завораживала безупречная синева, разрисованная розовыми, красными и оранжевыми мазками заката. Она чувствовала, что словно тает с той. Уходит. Холод коснулся её сердца. Темнота погладила душу. Савне невольно всхлипнула, но не уронила слёз. Мысли потянули к образу Мирада. Она оттолкнула их, прогнала, отказалась вспоминать его глаза. Прошептала себе: «Сильная». Небо переродилось в море чёрного бархата и на нём вспыхнула первая звезда. А за ней у горизонта показалась луна. Её диск был круглый, сияющий. Наступало полнолуние. Серебряный свет заструился сквозь мрак. Холод отскочил от сердца Савне. Оно полыхнуло жаром. Темнота дрогнула и оставила её душу, нырнувшую в ночное солнце.

— Не снежинка. Я звезда, — одним губами сказала Савне и тронула диадему. Она вычёркивала, сжигала в памяти Мирада, но его подарок снять не могла. Почему-то ей казалось, что это будет словно вырвать Мираду сердце. — На светлую память. Прощай.

Глубоко вдохнув и выдохнув, будто вынырнув из бездонной пучины, Савне улыбнулась луне. Побыв ещё некоторое время на улице, она зашла в дом. Волки остались ещё погулять. Прибрав оружие и сняв тёплую одежду, Савне прошла в гостиную. Присела на диван к матери, занимавшейся вязкой спицами. Обняла её.

— Я дышу, мамочка. Дышу.

Олет поцеловала её и плотней прижала к себе.

Савне стало тепло и безмятежно, мирно.

Около полуночи вернулся Зором. Он сообщил, что без происшествий доставил Мирада в город. Утром Зором собирался идти в лес, чтобы добыть сердце медведя.

К Савне сон не шёл. Она лежала, смотря в потолок и слушала монотонный родной храп отца, доносившийся из другой спальни. Волки дремали подле кровати. Савне не знала о чём думать и чем себя занять. На задворках сознания мелькало чувство, что она закрыта в невидимую клетку. По коже тёк мягкий жар. Внутри крутилось неопределённое ощущение возбуждённости, её влекло побежать, искать что-то способное успокоить пустоту в мыслях.

Неожиданно Савне ударили громкий треск сокрушаемого дерева и чудовищный рёв. Волки, вскочив на лапы, заскулили и оскалились. Шерсть поднялась у них дыбом.

Быстрые тяжёлые шаги. Крик, человеческий, но такой безумный, что почти неотличим от дикого вопля перепуганного в смерть неведомого зверя. Выстрел. Шум разрушений. Гул удара в стену.

Дух и Анима подскочили к двери и зарычали, прижимая уши. За той послышались тяжёлое дыхание и грузные шаги. Волки зарычали громче.

Тишина.

Пульс молотом забил в висках Савне. Её затрясло. Она зашевелила губами, беззвучно повторяя: «Мама. Папа. Мама. Папа».

Тишина.

Фыркнув, Дух отступил от двери. Анима запрыгнула на постель и потёрлась мордой об каменное лицо Савне.

— Мама! — закричала она и бросилась к спальне родителей.

В доме царил погром. Из-за холодного лунного света, льющегося в окна сквозь закрытые на ночь решётки, и мерцающего пламени камина в глаза моментально бросились тёмные широкие кляксы и полосы крови на полу. Входная дверь, словно лист бумаги, оказалась разорвана в клочья, будто и не состояла из толстых дубовых брусов, окованных железом.

Савне на несколько мгновений остолбенела, смотря на то, что осталось от родителей. Вся спальня утонула в алом цвете. Части тел Олет и Зорома валялись раскиданными по раскуроченной в хлам комнате. Даже с потолка капали тягучие бурые слёзы смерти.

Вцепившись пальцами в волосы, Савне попятилась. В голове у неё словно раскрылась огненная пропасть. Она споткнулась о нечто холодное и твёрдое. Покачнулась. Наткнулась блуждающим взглядом на вырванный глаз и истошно закричала. Упала на колени, сходя с ума. Но упёрлась ладонями в то, обо что споткнулась. Это было ружьё. Его лёд металла обрушился на пожиравшее её пламя.

— Убить. Убить, — прошептала она и взяла оружие. Поднялась.

Стремительно схватив керосиновый фонарь и запалив его, Савне побежала на улицу, в серебристую ночь. У крыльца её встретили волки. Дух и Анима преградили ей путь. Они не пускали, глухо порыкивали и жалобно скулили.

— Нет! Уйди! — Савне толкнула Духа ногой и побежала к лесу. Мороз обнял её. Полная луна похитила оттепель и засияла бесчувственным холодом. Серебрила покрывшийся ледяной коркой снежный наст.

Ветер дышал за Савне. Она искала смерть, чтобы подарить себе жизнь. Стремилась в самую чащу, к сердцу чудовища, к середине тьмы, забравшей её счастье. Она несла туда огонь. Себя. Свет, испепеляющий свет взрывающейся звезды.

Мороз быстро украл большую часть её сил. Красота сделанной своими руками ночной рубашки, надетой на ней, не грела стынущее тело. Савне выдохлась и, отчаянно хватая ртом обжигающий воздух, упала. Принимая её, снег нежно прохрустел. Фонарь выпал из немеющей руки. Взгляд ухватился за алые ягоды на кустарнике, покачивающегося подле головы. Красная ленточка от пояса платья зацепилась за веточку и затрепетала словно в такт её затихающему сердцу.

— Умри... — едва прошептала она и из последних сил сжала пальцы. Грянул выстрел. На миг, разрезав жаром далёкий мрак чащи. Оружие выпало из каменеющей руки.

«Кругом снег. И тьма, разбавленная звёздами. Луны не видно. Она скрылась за макушками сосен. Таких высоких и прямых. Сбежала от меня. Холод лижет кожу. Пытает. Хочу пошевелить руками, но не могу. Онемели. Смерть уже пенится в венах. Они словно покрыты льдом. Трескаются. Больно… Пальцы, где пальцы? Не могу подняться. Мама… Нет, прошу... Чай. Мне нужен чай, папа. Я тут рядом, лежу на твёрдом снегу и лишь чувствую, как слёзы обжигают виски. Перед глазами нить бисера. Алого. Рябина… Мама, забери меня. Папа...» — сознание покидало Савне. Она уже не чувствовала боли. Резавший тело холод сменило убаюкивающее тепло. Чувство невесомости стало окутывать её.

Вот-вот Савне уже должна была полететь, звездой или снежинкой, её больше не волновало. Как вдруг нечто массивное и лохматое, высокое и стоявшее на двух лапах, словно человек, схватило её. Оно подняло Савне и впилось клыками ей в плечо. Сверкнуло синими глазами и облизнуло длинную зубастую морду.

Зверь источал жар, словно костёр. От него пахло как-то по-особенному. Савне не успела понять, как именно. Её пронзила сильная боль. От прокушенного плеча та хлынула лавиной и парализовала разум. Затопила сознание криком.

Зверя затрясло. Послышался хруст костей.

— Твой отец, — неожиданно с примесью рыка заговорил он, крепко прижимая её к себе. — Он забрал моих детей. Но я не покарал его. Сразу не наказал. Моя супруга сжалилась над тобой и позволила растить наших детей, быть им другом, делиться человеческим теплом любви. Она чуяла в тебе большое добро. Только твоему отцу оказалось мало счастья от твоего спасения, и он охотился дальше. Со временем он уже стал брать, не отдавая. Нарушать закон...

Зверь изогнулся, словно охнул от боли. Его морда начала втягиваться, шерсть делаться короче, а на лбу показалась изящная диадема, так хорошо знакомая Савне.

— Недавно он подстрелил мою жену и ранил меня, — со злобой продолжил зверь. — Она умерла, и я пришёл, покарал его по чести за жадность. Ты же… — он задумался. — Если бы твой отец передумал идти за беззащитным сердцем, я бы не вернулся.

Морда зверя менялась, обретая черты человеческого лица. Савне не хотела верить, признать, что сейчас увидит Мирада, но это был он. Его синие глаза утратили хищный холод и наполнились теплом, чувствами, в них появилась влага.

— Ты не должна гибнуть. Тебя не дам в обиду, — в его голосе пропало звериное рычание. В нём начали властвовать хриплость и страдание. — Ты шагнула ко мне. Заплатила по закону жизни. Ты взяла — и ты отдала. Я взял — и я отдам. Через сотню лет ты научишься менять облик на волчий, а наши дети уже смогут превращаться в людей.

Мирад, полностью воплотившись в человека, мягко поцеловал Савне в затрепетавшие губы. Дух и Анима вышли из-за его спины и, приветливо махая хвостами, тявкнули.

«Живи...» — попросила себя Савне, тая в жаре Мирада, унимающим сковывающую её жестокую боль.

Порыв ветра опрокинул шатко стоявшую на сугробе керосиновую лампу, и свет погас.