Эсме Каллен. Это звучало так необычно, словно на языке оставался сладкий привкус красивого имени. Она беззвучно повторяла это уже третий день, всматриваясь в окно. На душе скреблись кошки, грудь разрывало изнутри от отвратительного чувства разочарования в самой себе, ведь она поддалась демону внутри себя. И лишь это сочетание букв и звуков не давали ей совершить еще одну ужасную ошибку. Женщина чувствовала на себя взгляды: неприятные, осуждающие, раздражающие взгляды. Она ненавидела то, как на нее смотрит Карлайл, когда она в очередной раз пытается сбежать, дабы утолить хоть физические неудобства, оставив пищу лишь для душевных терзаний. Но приходится улыбнуться и снова возвратиться к пяльцам с вышивкой. А ей так это надоело!

Для нее, блондин оставался лишь тем, кто просто считает ее идеалом: девушкой прелестной и милой, как внешне, так и внутренне. И это было в списке ее терзаний на первых местах. Ей и почудится не могло о том, что случилось бы, узнав Карлайл о дочке? Он был бы напуган? Взбешен? Заинтересован, как ученный? А, может, был бы счастлив? Нет… Не был бы. Девочка-то мертва. Они убили ее.

Это случилось в восьмидесятых годах двадцатого столетия. Эсме вспоминала, хотя и блекло, что происходило всего год назад. Она была самой счастливой девушкой на свете, как ей тогда казалось. Родители не требовали от нее ровным счетом ничего, если не считать практики по дому в своих девичьих умениях, кои любая девушка и леди не должна считать обременительным. Ну, со школой было уже давно покончено, оставался лишь один семестр в университете, выпускные экзамены и вся жизнь впереди. Был и он — Чарльз Эвансон — ее ровесник, с которым молодую и неопытную во всех смыслах ее познакомили с ним родители. А она, дурочка, поддалась на ложные чары сына главного конкурента отца в делах бизнеса. Она безответно в него влюбилась, только вот ее предмет воздыхания жаждал лишь союза между семьями. Только сейчас вампирша поняла, что с рождения ее выращивали «на убой», как пешку, место которой навсегда должны были занять ее младшие братья, что унаследуют теперь не просто акции одной влиятельной компании, а уже бизнес-империи. Им суждено взлететь высоко, только потому, что она должна была пасть низко.

Он пользовался ею, желал скрепить их союз таким образом, что разрушить его было бы невозможно. Чарльз овладевал ею при любой возможности, пытаясь зачать ребенка, к которому, конечно же, вряд ли испытал бы хоть какие-то чувства, кроме выгоды. Он не был готов к отцовству, и Эсме это видела. Она и сама-то не была готова к этому, поэтому-то и втайне принимала запретные тогда контрацептивы. Закончилось это весьма плачевно, она отравила ими себя окончательно и попала в больницу, где, в конечном счете, забыла всю эту лицемерную возню, что кружила у ее ног с детства. Это случилось в один миг, когда только она увидела бледное лицо своего лечащего врача, его ясный взгляд и некое негодование. Он не понимал ее поступка, и лишь сейчас она могла понять, отчего же.

Молодая особа и вообразить себе не могла, почему столь успешный и привлекательный врач так ею заинтересовался. Ему полюбилась дурная девчонка, что ходила на поводу своей семьи, и которая этого не замечала, тогда она просто любила все, что ее окружало. Тогда не было ничего, что ей не нравилось, и уж тем более в этот круг не входил загадочный бледный врач, что всегда походил больше на пациента из-за своей белизны кожи и темными кругами под глазами. Шатенка разговаривала с ним обо всем, как только представлялась на то возможность, и, казалось, всего за пару минут она может охватить в своих рассказах огромный промежуток времени. Но больше всего в беседах ей нравилось, что ее слушали: не отмахивались, не вставляли колкие замечания, а просто вслушивались в ее банальные истории из жизни домохозяйки, а иногда и задавали вопросы. Только вот проблема была в том, что сам-то блондин не особо был разговорчив, а если и говорил, то обо всем, только не о себе и своей семье. Но для по уши влюбленной девушки это было такой ерундой.

Она выписалась спустя неделю, но не перестала находить любой повод пересечься с новым предметом обожания, особенно, когда Чарльз вновь начал к ней приставать. До встречи с Карлайлом, она и не замечала, насколько низко было обращение ее жениха с нею, она считала его настойчивость и некую извращенность нормой, пока дело не дошло до рукоприкладства. Это стало последней каплей, она просто собрала вещи и ушла.

Ох, как тогда разозлился отец. Он был взбешен, увидев дочку на ступенях отчего дома. Даже синяки и ссадины не стали веским аргументом, он не желал даже слушать ее, единственное, что он сделал, так это взял за руку и потащил в сторону их с Чарльзом квартиры. Последний спал, обнимая огромную грудь их соседки. Он был настолько пьян, что даже и не заметил, как потенциальный тесть тряс его, пытаясь разбудить. Эсме не плакала, поняв, что это вряд ли было впервые, когда они совокуплялись. Иной раз это могло бы повергнуть ее в шок, но не теперь. Сейчас ее больше всего задевало то, что отец все еще желал просто извиниться за поведение Эсме, он просто хотел вернуть все на круги своя. Но Чарльз не проснулся тогда. Да, и не зачем это было.

Глава ее семейства не переставал еженедельно наведываться в дом Эвансонов, прося примирения, в то время как лишенная ненужного обременения Эсме, постоянно наведывалась в госпиталь: сначала как волонтер, потом в роли медсестры, ну, и, в конце концов, как будущая мать.

Это случилось спустя полгода с их знакомства с доктором, и она уже была к этому готова. Эсме прекрасно знала, что Карлайл стесняется с кем-либо общаться на людях, поэтому они делали это ночью: ходили в парки, в лес, сидели у пруда, смотря на необъятное иссиня-черное небо, усыпанное блестящими камешками, что люди кличут звездами. Вокруг них царила любовь, и Эсме казалось, что при виде их вместе любой должен был почувствовать радость, но они держались подальше от людей. Что было тогда на уме вампира, она не знала, не знает и посей день. Но после того холодного, легкого прикосновения губ к ее коже, шатенка не могла больше думать ни о чем, кроме как об этом загадочном мужчине. Она ждала каждой их встречи, думала о каждом подаренном ей поцелуе, и только в мыслях могла представить каким он будет в постели: таким же нежным и чутким, или жестким, как Чарльз. Но он не решался. Поэтому девушке пришлось сжать всю свою гордость в кулаки, и постараться не выпускать ее наружу. Она не дала ему шанса на побег, хотя он пытался. Но стоило ей это слишком дорого — на следующий день ее возлюбленный исчез из города.

О том, что она забеременела, она поняла только через месяц, когда живот стал очень непривычно выпирать. Это заметила первой ее мать, от радости решив, что дитя принадлежит Чарльзу, ведь именно такая форма живота начинает образовываться спустя четыре — пять месяцев, а никак не через месяц. На радостях и отец быстро умчался в поместье Эвансонов, чтобы сообщить им весть, братья были тоже вне себя от счастья, и лишь только Эсме знала и верила, что дитятко не принадлежит никому из Эвансонов. Оно ее и Карлайла, и никого больше.

Малыш в утробе рос быстро, и спустя две — три недели девушка начала ощущать боль. Резкую, жгучую, острую, как кинжал. Она пронизывала все ее тело, не оставляя и шанса, а то, чтобы хотя бы вздохнуть. Роды принимала семейная медсестра, ужасаясь от того, как сильно была напугана девочка, словно ее никто не готовил к этому. Она орала так, что, казалось, будто все соседи слышали эти мольбы о смерти, мольбы об облегчении участи. Двое суток девушка мучалась, чтобы на свет явилась ее частичка любви к молодому и загадочному врачу. Она даже сейчас, став вампиром, помнит, какого это было вдохнуть запах новорожденного ребенка, ее ребенка.

Эсме была счастлива от осознания, что боль прошла, и на свет появилась прекрасная девочка, с такими же шоколадными глазами, как у нее. Она была вся красная, сморщенная, но все равно прекрасная. Девушка так и уснула с пониманием этого, держа новорожденную девочку на руках. Только вот проснувшись она поняла, что проблемы только прибавились в ее жизни. Отец кричал так, словно его только что ограбили, причем украли всё. Причиною этому стал необычный цвет волос малышки — пшеничный, словно цвета солнца. Он начал кричать и на Эсме, которая только начала отходить от сонного эфира. Только тогда она поняла, что никто из Эвансонов и ее семьи не имел такого цвета волос, а девочке просто не посчастливилось перенять еще одну черту от матери.

Но все, что произошло дальше, было куда более ужасающим. Казалось, спустя несколько дней отец затих. Он даже показал внучку семье Эвансонов, которые, хотя, вроде, и не сказали ничего, но все же пришли в недоумение от светлого лика малышки. Эсме не пустили на тот прием, оговаривая тем, что она была еще слаба, поэтому-то она и не услышала разговор лидеров двух компаний. Она не успела их остановить. Шатенка теперь не помнила, отчего на следующее утро ей захотелось пройтись к семейному склепу, что по старым обычаям, находился прямо через сотню ярдов от дома, не помнила и того, как она осознала, что ее родной отец заживо, в картонной коробке хоронит новорожденное дитя, а ее держат за руки несколько человек из приближенных мистера Эвансона. Единственное, что она запомнила, так это парочка грубых фраз: «Младенец умер при родах из-за раннего появления на свет. Эвансоны были так расстроены этому, что решили вновь примириться с нашей семьей, дабы попытаться подарить тебе еще одного ребенка. Мы похоронили ее, как положено, рядом с предками, а на шею повесили семейный медальон, которым одаривают каждого усопшего в нашем роду. Уверен, эта душа девочки переродится в следующем твоем ребенке, которого ты родишь через год». Лопату воткнули прямо в могилку, а Эсме уволокли домой, чтобы она не посмела ничем помочь.

А спустя неделю, когда ей любезно разрешили вернуться в их с Чарльзом квартиру, когда тот с силой натянул на себя маску сочувствия, она не смогла больше это терпеть. Не могла она смотреть на поникшее лицо жениха, который старался ради наследства быть измученным переживаниями о дочери, и мысли которого были направлены отнюдь не на погибшее дитя. Девушка убежала в лес, в одном лишь ночном пеньюаре, босой, несмотря на то, что за окном давно стоял октябрь. Она не пыталась думать, она поддалась чувствам, и, не остановившись ни на миг, так быстро передвигаясь по лесу, прыгнула со скалы, закрывая глаза перед смертью. Ей не было суждено узнать, что отец никогда не был жесток настолько, чтобы убить дитя, как его попросил сделать сват, он закопал лишь куклу в своем саду. Лучшему мастеру пришлось мастерить ее несколько дней без сна и отдыха, чтобы спасти невинное дитя. Девочку же подкинул один слуга в дом бездетного шерифа и его жены из соседнего штата, а сам он уехал из страны по рекомендации работодателя, работать в Мексику одним из начальников мелкого филиала. Единственное, в чем отец Эсме слово сдержал, так это повесил малышке на шею погребальный медальон с вставленной фотографией Эсме и Карлайла, которую он вытащил из дневника дочки.

***

— Белла, доченька моя! — Рене прижимала к груди шестигодовалую малышку, смотря как слезы заливают ее щеки. Она зажимала ей рот ладонью, чтобы та не смогла закричать, тем самым оповестить преступника о нахождении удравших в сад заложников. Ее длинные волосы, спадали прямо до колен, они были растрепанными, и кое-где из них торчали листочки или колючки. Взрослая женщина слышала, как выстрел прервал жизнь ее мужа, которого, судя по всему, заказали недоброжелатели. Они и дочка были лишь свидетелями, что тоже нужно было устранить. Только вот женщина, которой Бог даровал только одного ребенка, не была готовой его потерять. Она голыми руками оторвала от уже разбитого окна осколок стекла, и быстро начала срезать волосы дочери, пихая их себе в сумку. Девочка смотрела на нее полными слез глазами, но все же не издала ни единого звука, за что Рене ее тихо благодарила. Рыжеватая женщина также разорвала и юбку девочки, быстро перевязывая ее, как шорты по середине. Она пыталась сделать из малышки ребенка, похожего на мальчика, и у нее это получилось. Только когда она почувствовала, как к дому подъехала еще одна машина с ее убийцами, она быстро обхватила ладонями лицо девочки, пытаясь заставить ее взглянуть ей в глаза. — Послушай, милая. Мы с твоим папой тебя очень любим, но больше мы не увидимся. Сейчас ты побежишь так быстро, как только сможешь. Я знаю, что ты это умеешь делать, ну очень быстро. В этом городе, кто бы тебя не спросил, как твое имя, ты ответишь ему — Дэвид. Ты — мальчик с именем — Дэвид Диксон. Тут ты не останешься, ты пойдешь по той дороге, куда мы ездим к тети Джо, ты расскажешь ей, что случилось у нас дома и отдашь это письмо. — Женщина быстро прицепила булавкой к футболке девочки конверт, надела ей на шею ее медальон, а в рюкзачок засунула все свои сбережения.

— Но, мама…

— Уходи, быстро, — Рене в момент перебежала к ограде, проталкивая дочку через небольшую брешь. Та уже собиралась расплакаться, но Свон быстро закрыла ей рот. Она решилась на ложь во спасение. — Чем быстрее ты окажешься у тети, тем быстрее я за тобой вернусь, а теперь уходи.

Блондинка бросилась бежать прочь, хотя весь ее взор был затуманен слезами. Она даже тихо вскрикнула, когда услышала хлопок пистолета, и чье-то громкое ругательство. Это было так далеко от нее, но она все еще могла разобрать каждый звук, исходящий с ее ограды. Она не прекращала бежать, слушая, как по земле кто-то что-то волочет, как ругаются взрослые мужчины, пытаясь найти ее саму, как что-то разливается, а потом только один короткий, глухой звук: «пах», и огонь озарил всю улицу. Только под звуки сирен, она смогла зарыдать на взрыв, ибо уже прекрасно понимала, что случилось.

Девочка не знала, когда ее ноги понесли ее в сторону дома тети Джо, не помнила и как добиралась до нее несколько дней, ни крошки не кладя в рот, и ни секунды не отдохнув. Она пробиралась лесными тропами, то медленно бредя, то переходя на бег. Она все еще надеялась, что мама сидит и ждет ее на потрепанном диване в пропахнувшей кошками гостиной одинокой женщины. Но встретила лишь хозяйку дома, что забрала все, что было на девочке, и, не сказав ей не слово, набрала номер социальной службы. Белла только и успела спрятать свой медальон в нижнем белье.
___________________________
Ох, жду комментариев...
Возможно, вы заметили что взросление дампиров слегка отличное от "Майеровского". Этого требует заказчик, уж простите и попытайтесь меня понять.