Канада, Тофино, ноябрь 1928 года.
После слов мистера Каллена Шарлотту раздирали сомнения. Эдвард молодой и плохо себя контролирует? Что же он имел в виду? Может, ее возлюбленный психически нездоров? И был пациентом доктора, но не долечился? И доктор предлагает ему продолжить лечение?
Она всегда знала, она чувствовала, что с Эдвардом что-то не так. Казалось, что в нем таилась какая-то скрытая, темная сторона, которую он так тщательно от нее прятал. И болезнь рассудка вполне логично объясняла странные перепады в поведении, его чрезмерную скрытность, мрачность и порой беспричинную ярость, которую он с таким трудом подавлял. И, может быть, и чересчур холодное тело, и даже слишком развитые физические возможности. Она не верила, не хотела верить, что возлюбленный может причинить ей вред, пусть даже неумышленно. Но что, если доктор прав, если Эдварду действительно необходимо лечение?
В последние дни она ощущала легкое недомогание, тошноту по утрам, и ей постоянно хотелось спать. Так как особых забот у нее не было, хозяйством занималась экономка, а Шарлотта была предоставлена самой себе, она могла часами лежать на своей кровати и предаваться вовсе невеселым размышлениям.
Эдварда не было почти неделю, и она очень волновалась. Время бежало, и до свадьбы уже оставалось меньше месяца. Приготовления шли полным ходом, было заказано платье в самом модном ателье Ванкувера, и отец даже возил ее туда на примерку. Но, на ее счастье, видеться с женихом ей почти не приходилось. Мистер Бернс был человек крайне занятый и редко находил время, чтобы навестить свою невесту. Его визиты были коротки и ненавязчивы, он вел себя с ней корректно, не позволял ничего лишнего, разве что с каждым разом она ловила его все более нетерпеливые взгляды.
И чем ближе была назначенная дата, тем страшнее ей становилось. Ей придется переехать к мужу, она даже представить не могла, что будет принадлежать другому, полностью подчиняться чужой воле. И не знала, как предотвратить неизбежное. Противиться воле отца она не смела, а Эдвард, хоть и знал про предстоящую свадьбу, но молчал, и ничего не говорил про их будущее. Это мучило ее, она боялась спросить. И еще больше она боялась услышать такой очевидный ответ, что не нужна ему, что всего лишь игрушка в его руках, которую он выбросит, когда она надоест.

Эдвард появился через три дня после ее разговора с доктором Калленом. За это время она успела извести себя сомнениями, ей даже мерещилось самое страшное, что он больше не придет, что он ее бросил. И когда, проснувшись ночью, рассмотрела в полумраке комнаты склонившийся над кроватью до боли знакомый силуэт возлюбленного, не стала сдерживать своих эмоций, первой бросилась ему на шею.
– Девочка моя, – хрипло прошептал он, с готовностью принимая в свои объятия, и от его таких простых слов как будто рухнул давящий на душу тяжелый камень, и сразу стало спокойно и легко.
Он целовал жадно, страстно, неистово. Жарко, прерывисто шептал, как соскучился по ней. Она отвечала ему не менее пылко, таяла в его объятиях, она так истосковалась по нему. И не было сил, да и желания, останавливать его нежный напор, все ее сомнения меркли, растворялись в нем, в его запахе, в приятной прохладе его дыхания, в его руках, алчно блуждающих по спине.
Ей хотелось забыться, хотелось отдаться ему полностью, без остатка, утонуть в его шальных поцелуях и блаженных касаниях, медленно сгорать в жгучем пламени его страсти. Был только он, его низкий хриплый шепот и прерывистое дыхание, ощущение приятной тяжести его тела, размеренные толчки в ней, уносящие на заоблачные вершины блаженства, и протяжный, такой желанный для ушка стон его удовольствия…

Она сладко растянулась на измятых шелковых простынях, тело еще горело отголосками наслаждения, каждая клеточка помнила столь щедро дарованные ощущения. Эдвард лежал рядом, на боку, подперев рукой голову, его бледная кожа в тусклом свете ночника казалась идеально-мраморной, словно у статуи. Его пальцы, слегка касаясь кожи, скорей дразня, чем трогая, вычерчивали на ее животе причудливые рисунки. Он откровенно любовался ей, взгляд скользил вслед за пальцами, поднимался вверх, к груди, нежно лаская, восхищаясь ее телом. Временами наклонялся к ней, чтобы запечатлеть легкий поцелуй на ее скуле или в чувствительном месте за ушком, шепнуть что-то необычайно нежное или игривое. Он давал ей передышку, но она знала, что уже скоро он опять будет любить ее, долго и томительно, доводя до сладкого изнеможения. Ее возлюбленный был неутомим, и сердечко замирало в предвкушении дальнейших наслаждений, которые он так щедро ей дарил.
Но настырное чувство тревоги возвращалось, напоминая о суровой действительности, о неопределенности ее положения. Кто она для него? Может быть, сейчас, когда он расслаблен и умиротворен, наиболее подходящее время для серьезного разговора, и он не станет, как обычно, игнорировать ее вопросы?
– Эдвард, ты знаешь доктора Каллена? – набравшись смелости, осторожно поинтересовалась она.
Рука над ее животом замерла, и теперь не ласкала, а давила тяжелым грузом, она физически ощутила, как напряглось его тело. Брови нахмурились, сходясь к переносице, он чуть наклонил голову, пристально глядя на нее исподлобья, словно пытался понять, что же ей на самом деле известно. Ей показалось, что глаза вспыхнули в полутьме дьявольским огоньком, и она задрожала под его гнетущим взглядом, как осиновый листок на ветру, уже втайне проклиная себя за то, что осмелилась начать этот разговор. Но пути назад не было.
– Он… он просил тебе передать… – испуганно проблеяла она, инстинктивно отодвигаясь подальше на кровати, – что не осуждает тебя… и по-прежнему ждет.
Рука тут же повелительно сжала бок, не позволяя ей отстраниться, возвращая на место.
– Ты рассказывала ему обо мне? – обвинительно прошипел он, пальцами сдавливая кожу.
Он не контролировал силу, причиняя боль, и она вскрикнула, дернулась, забилась, как пойманная в силки птичка, не зная, как вырваться, как укрыться от этого требовательного, уничижительного взгляда.
– Неет… он сам… сам догадался… по кольцу… – уже глотая предательские слезы, пыталась оправдаться она, – я все отрицала… я говорила, что нашла кольцо…
Видимо, ее паника привела его в чувства, постепенно захват пальцев на боку ослабевал, гнев сходил, да и взгляд менялся, становился более осознанным и мягким. Да и радужка явно посветлела, ее цвет изменился с черного как ночь на темно карий, с едва заметной бордовой окантовкой по краю.
Он убрал руку, и стал нарочито медленно слазить с кровати. Он сейчас уйдет, испуганно забилось сердце, и накатилось ощущение неизбежной потери, ей хотелось кричать, умолять его остаться, но слова застревали в горле, вырываясь наружу только невразумительными всхлипами.
Сделав несколько шагов к окну, он замер. И так и стоял, обнаженный, чуть наклонившись вперед, поза напряженная, выжидающая, словно у готового к прыжку зверя. Он был прекрасен, как осторожно крадущийся по следу хищник, и в то же время от него веяло потерянностью, как будто он сомневался, не мог принять решения, что делать дальше. И, несмотря на весь свой страх, она залюбовалась его идеальным, словно выточенным из мрамора телом.
Соскользнув с кровати, она тихонечко подошла сзади, и осторожно притиснулась нагим телом к его спине. Он не сопротивлялся, даже чуть откинулся назад, к ней поближе, и этот искренний жест придал смелости. Мягко примостив ладошки на его плечи, прижалась щекой к основанию шеи. Прижалась отчаянно, в попытке поддержать, успокоить, разделить его сомнения.
– Эдвард, – прошептала она, – ты болен? Эти твои припадки ярости… может, тебе стоит лечиться? Доктор Каллен сможет тебе помочь?
Он дернулся, словно в него ударил разряд электрического тока, но она лишь на секунду отстранилась, и тут же снова прижалась к его спине. Ей было страшно, она была неуверенна в себе, в нем, и сейчас был просто необходим физический контакт, она верила, что и он не меньше нуждается в соприкосновении их тел.
– Болен? – в его голосе явственно звучала горечь, – да благодаря доктору Каллену у меня теперь отменное здоровье.
– Он вылечил тебя? – осторожно поинтересовалась она, проводя ладошками по его напряженным плечам, поглаживая, массируя, чтобы усмирить его ярость.
– Вылечил, – тихо процедил Эдвард, – не дай бог кому такое лечение. Лучше смерть.
О чем он говорит? Доктор Каллен сделал ему больно? Не может быть, ведь он такой добрый, отзывчивый, у него безупречная репутация, она не верила, что доктор может кого-то обидеть.
– Расскажи мне, – робко попросила она.
– Нет, – решительно возразил Эдвард, резко разворачиваясь.
Она испуганно отпрянула, снова опасаясь его гнева, но глаза уже были спокойны. Хотя нет, теперь в них плескалось желание, и ее тело тут же отозвалось сладким томлением внизу живота. Его рука скользнула вверх, мягко разглаживая печальную морщинку, прорезавшую ее лоб, пальцы очертили овал лица, заправили за ушко выбившуюся прядь волос. И сердечко ускорило свой ритм, когда он наклонился, притягивая ее к себе за талию.
– Тебе незачем это знать, – его голос был тих, но вкрадчив, – я не хочу, чтобы прошлое омрачало наши встречи. Я здесь не для этого.
– А для чего? – прошептала она уже машинально, потянувшись к нему за поцелуем.
Он тронул ее уста сначала осторожно, очертил языком контур, губы закололо от напряжения, и она сама не выдержала, выдохнула навстречу, жадно припадая к его губам, умоляя о более страстных, пылких прикосновениях.
– Ты нужна мне, – шепнул он ей в губы, лишь для слов разрывая поцелуй, – я… я люблю тебя.
Последние слова были так тихи, что она не знала, были ли они сказаны на самом деле, или это только плод ее воображения, ведь ей так хотелось их услышать.
– Я люблю тебя, – вторила она, сгорая от переполняющего ее счастья.
Он ответил ей жарким поцелуем, сильные руки подхватили ее, перенося на кровать. И вновь его руки, его губы, его движения заставили забыть обо всем на свете, она снова и снова погружалась в сладкий, затягивающий омут его любви, растворяясь в нем, мечтая только об одном, чтобы эта восхитительная ночь никогда не заканчивалась.

Они ласкались до первых лучей рассвета, и она впервые еще не спала, когда он уходил. Лежа на боку, с интересом наблюдала за его неторопливыми сборами, и удивлялась собственному бесстыдству, ведь она без всякого стеснения рассматривает обнаженного мужчину. Как же он изменил ее, заставив поверить в себя, в собственное женское очарование, в свою власть над его телом, разбудил в ней дремлющую чувственность. И даже ясное понимание того, насколько грешны подобные помыслы, не оказывало на нее должного влияния, когда он был рядом. И она с упоением следила за увлекательным действом, разворачивающимся перед ее глазами.
Вот он натягивает штаны, небрежно накидывает рубашку, скрывая от ее любопытного взгляда мускулистый торс и крепкие плечи, тонкие длинные пальцы не спеша застегивают пуговицы на планках полочек, потом на манжетах, заправляет рубашку в штаны, тут же аккуратно расправляя образовавшиеся неровные складочки, грациозно нагибается, обувая ботинки. Она втайне любуется им, плавной вкрадчивостью движений, каждый жест точный и выверенный, ничего лишнего, и в то же время легкий и естественный. Он распрямляется во весь рост, бросает взгляд на зеркало, лениво проводит рукой по растрепавшимся кудрям, как будто можно как-то поправить столь характерную для них беспорядочность, нахлобучивает ковбойскую шляпу, франтовато сдвигает ее чуть на бок. Поворачивается к ней, и, заметив ее напряженное внимание, одаривает ободряющей, но слегка самодовольной улыбкой. Он знает себе цену, он уверен в своей чувственной, животной привлекательности.
Она запоздало смущается под его откровенным взглядом, и ей с трудом верится, что этот идеально прекрасный мужчина совсем недавно шептал ей слова любви. Но, словно почувствовав охватившие ее сомнения, он приближается, примащиваясь на краешек кровати, наклоняется, запечатлевая на ее лбу легкий поцелуй.
– Спи, – нежно шепчет, осторожно повторяя пальцами контуры ее все еще обнаженного тела, вызывая новую волну томительного трепета, и тут же заботливо укрывая ее одеялом, – тебе необходимо отдохнуть.
Она сладко поерзала под теплым одеялом, ощущая приятную усталость во всем теле, зевнула и зажмурилась, готовясь погрузиться в сон. Но какое-то безотчетное беспокойство мешает окунуться в успокаивающие объятия Морфея. Несмотря на полную откровений ночь, несмотря на прозвучавшие признания, он так и ни словом не обмолвился о том, что же дальше. И опять собирался исчезнуть, даже не намекнув, когда появится в следующий раз. Она больше так не может, она не выдержит этой нестерпимой неизвестности, ей необходимо пусть страшное, но знание.
Распахнув глаза, она увидела, что он все так же сидит на краешке кровати, и смотрит на нее с нежностью, и необъяснимая тоска в его взгляде только обостряет ее собственное беспокойство. И решимость узнать правду, какой бы неприятной она ни была.
– Эдвард, – прошептала она, ловя его ладонь, переплетая их пальцы, словно так она могла его удержать, не отпустить от себя ни на шаг, – забери меня с собой.
Он так и замер от неожиданности, его лицо отразило целый калейдоскоп эмоций, полное недоумение, сомнение, боль, недовольство, пальцы слегка сжали ее ладонь, и она нервно прикусила губу, испугавшись собственной смелости.
– Забрать? – наконец, удивленно приподнял брови он, – куда? Я веду кочевный образ жизни, у меня нет дома. А ты привыкла к роскоши.
Это были вовсе не те слова, которые она втайне мечтала услышать. Роскошь? О чем он говорит? Зачем ей роскошь, ей не нужна даже самая красивая клетка, если в ней не будет его.
– Это не важно, – мотнула головой она, все еще обманывая себя в отчаянной надежде, что он внемлет ее просьбе, – мне ничего этого не нужно, главное, чтобы ты был рядом.
Голос плохо повиновался ей, с каждым новым словом переходя чуть ли не на глухой крик, как будто бы пытаясь так удержать ту невесомую ниточку, протянувшуюся между ними, которая должна вот-вот оборваться. Но в сердце уже приходило осознание того, что сейчас придется услышать правду.
Он без труда вытащил свою руку из ее ослабевших пальчиков, отвернулся, непроизвольно прикрывая рукой лицо, словно прячась от ее пытливого взгляда, его плечи сгорбились, голова понуро опустилась.
– Я не тот парень, с которым ты проживешь долгую и счастливую жизнь, нарожав кучу детей! – обреченность в голосе пугала, она впервые видела его таким опустошенным, таким уязвимым.
Она резко села на кровати, одеяло тут же упало, открывая ее наготу, но она быстро прикрылась, ей не хотелось, чтобы он сейчас отвлекался на ее тело. Нужно было пойти до конца, если рубить, то резко, с плеча, пусть больно, но сразу, а не тянуть долго и мучительно, выматывая душу ненужными сомнениями.
– Почему? – вырвалось почти не слышно, но он услышал.
Медленно, нестерпимо медленно, он развернулся к ней, и теперь расстояние между их лицами было незначительным, стоит еще немного потянуться, и почувствуешь вкус его губ, но она не пошевелилась, она с замиранием сердца ждала его ответа.
– Шарлотта! – он смотрел ей прямо в глаза, но голос его срывался от волнения, – ты должна кое-что знать обо мне. Я вампир.
Вампир? Она ждала чего угодно, но только не этого. Он издевается? Или… или у него действительно проблемы с психикой? И он возомнил себя вампиром?
Она протянула руку, провела пальцами по холодной щеке, с удивлением отмечая, как он отчаянно прижался к ее ладони, заглянула в полные надежды и непонятной тоски глаза. Его лицо было сосредоточено, он ждал реакции на свою откровенность. И вдруг она поняла, что он не уверен, что он не знает, как она отнесется к его признанию.
– Эдвард, – она осторожно подбирала слова, боясь вызвать очередной приступ гнева, – давай обратимся к доктору Каллену. Он сможет тебе помочь, я уверена.
Быстрое движение воздуха, и ее рука провалилась в пустоту. А он уже стоял возле окна, спиной к ней, широко расставив ноги, неистово сжимая кулаки на опущенных руках, и она уже знала, что эта поза свидетельствует о клокочущей в нем ярости.
– Ты ничего не знаешь! – в голосе звучали металлические нотки, – именно Карлайл сделал из меня кровожадного монстра!
– Ты не монстр, – поспешила заверить она, поднимаясь вслед за ним с кровати, – просто тебе нужна помощь.
Он слишком быстро оказался рядом, и крепко обхватил пальцами ее подбородок, заставляя смотреть в глаза. Страшные. Холодные. Нечеловеческие. И в мутной глубине зрачков словно разверзлась страшная бездна, затягивающая ее, порабощая сознание, высасывая последние силы.
– Мне ничто уже не сможет помочь, – зло прорычал он ей в лицо, не обращая внимания, что ее тело мелко сотрясается от страха. – Алчность, жажда крови – вот те чувства, которые я постоянно испытываю! И больше всего на свете монстр внутри меня хочет сломать тебя, увидеть твои внутренности, осушить до последней капли крови! А потом не будет предаваться страданиям, перешагнет через твой бездыханный труп и пойдет дальше в поиске новых жертв!
Она в ужасе смотрела на него, смысл слов доходил с трудом. И самое страшное, она знала, что это правда. Что он не человек. Что он хочет ее убить. Но она закрывала глаза на очевидные вещи, она как страус, зарывала голову в песок, не замечая его странностей. Его холодность. Его сила. Скорость его перемещений. Как он жадно слизывал кровь с ее стопы. Он вампир. Он питается человеческой кровью.
Но сознание тут же искало оправдание для него, ведь он же не тронул ее, он сдерживался, он не поддался искушение, не пил ее кровь. Значит, есть надежда, они смогут быть вместе.
– Я не верю, – прошептала она, – ты не сможешь со мной так поступить. Ты врешь.
– Вру? – уже недобро усмехнулся он, – я убийца. На моем счету сотни жертв. Думаешь, мне легко даются встречи с тобой? Твой запах сводит меня с ума, твоя кровь для меня самое желанное лакомство. А ты знаешь, что каждая наша ночь стоит жизни одному или даже двум людям, потому что я не могу приходить к тебе не сытым, чтобы не убить тебя? Ты готова с этим жить?
И обрывки чужих слов с неимоверной скоростью замелькали в сознании. Зверь, выпивший кровь… обескровленные тела со следами укусов… вампир… сотни жертв… каждая наша ночь стоит жизни… убить… осушить до последней капли крови…
Действительность оказалась гораздо страшнее, чем она могла себе представить. От ужасной догадки сердце замедлило свой ритм, и она чувствовала, как кровь стынет в венах. Он появился как раз перед тем, как начали пропадать люди. Это он. Он виновник этих убийств. И он убивал из-за нее. И память услужливо подсунула лицо мистера Питерсона, владельца местной кондитерской, весельчака и балагура, который всегда припасал для нее самые вкусные лакомства. Этот человек пропал пару недель назад, и его семья до сих пор сходит с ума от страха и неизвестности. Неужели… неужели в его исчезновении повинен ее возлюбленный?
– Так это ты…– обескуражено выдохнула она.
И почувствовала, как комок тошноты подступил к горлу, и земля стала выходить у нее из-под ног. Рассудок отказывался переваривать полученное знание, комната поплыла перед глазами, и она сползла прямо в вовремя расставленные объятия.
Но сознание не отключилось полностью, только невыносимая тяжесть в голове полностью притупила все мысли и чувства. Словно организм находился под наркозом, когда осознаешь происходящее вокруг, но тело отказывается подчиняться рассудку.
– Шарлотта, – полный отчаяния голос мешал ей до конца погрузиться в спасительную тьму, – посмотри на меня. Пожалуйста.
Но не было сил разлепить отяжелевшие веки, она не могла больше смотреть в его глаза. В беспощадные глаза убийцы. Его объятия воспринимались как смертельные кольца огромного питона, и больше не приносили успокоения. Хотелось вырваться, оттолкнуться от холодного камня, но для борьбы не хватало жизненных сил.
– Нет, – она закрыла лицо руками в бесполезной попытке спрятаться от страшной правды, – уходи… уходи, пожалуйста... – взахлеб шептала она, не соображая, что говорит.
Объятия медленно отпускали ее, тело приняло горизонтальное положение. Одеяло прикрыло наготу тела. Тяжелый выдох. Невесомое прикосновение к ее щеке, обдающее леденящим холодом, заставляющее нервно вздрогнуть.
– Я сожалею, – его тихий шепот донесся словно издалека.
Быстрое движение воздуха, словно ветерок прогулялся по комнате. Едва различимый скрип оконной рамы, словно острым лезвием резанувший по ее слуху. Утренняя морозная свежесть, заполняющая спертый воздух. И тишина. Страшная, звенящая, невыносимо давящая на сознание, вызывающая почти непереносимое желание выть, кричать, рвать на себе волосы. Словно выжженная пустыня в душе, зияющая дыра в груди.
Все закончилось. Он больше не вернется. Она никогда его больше не увидит. Эти мысли бесконечно повторялись в мозгу, набатам отдаваясь в висках. Она застонала, отчаянно сдавила руками голову, пытаясь их остановить, заглушить, унять.
– Нееет, – ей казалось, что она кричит, но скорей всего с уст слетел только тяжелый хрип.
Одеяло невыносимо давило, перекрывая спасительный воздух, она откинула его, подскочила с кровати, собираясь бежать за возлюбленным, на коленях умолять вернуться, цепляясь дрожащими пальцами за ноги. Но тут же, не удержав равновесия, рухнула на ковер, и свернулась клубочком, подтягивая коленки к подбородку.
Она не сможет быть с ним, только не после таких признаний. Она не сможет жить без него. Почему же он не убил ее? Почему оставил в живых, не выпил ее кровь в первую же ночь их знакомства? Почему принудил ее чувствовать, заставил полюбить? Зачем ему была нужна ее любовь? Почему все-таки сказал те слова, которые она так ждала, и тут же разрушил все окончательно? Зачем обрушил на нее страшную правду?
Ее бил озноб. Холод пробирал ее до самых косточек, заставляя трястись внутренности. Она не сопротивлялась, холод вызывал ассоциации с ним, с его прикосновениями, а у нее никогда не было сил ему противостоять. Пересохшие губы отчаянно шептали его имя, пальцы зудели и сжимались, не ощущая под собой его кожи, тело ныло, требуя его объятий. Но этого больше не будет. Никогда.

Она очнулась от холода, ведь так и заснула, свернувшись на ковре клубочком. Голова гудела, спазм скрутил желудок, комок тошноты подступил к горлу, вынуждая ее скорей бежать в ванную комнату. Ее выворачивало наизнанку, но рвота не принесла обычного облегчения. Голова по-прежнему кружилась, тупая боль кольцом сжимала низ живота, и она еле добралась до кровати.
Но боль душевная не шла ни в какое сравнение с болью физической. Ей казалось, что вокруг все померкло, стало тусклым и безжизненным, как и она сама. То, что вчера еще приносило радость, сегодня уже не интересовало ее. И если на рассвете она готова была бежать за своим возлюбленным и умолять его не уходить, то сейчас пришло понимание, что не может это принять, что не сможет жить с таким грузом.
Она хотела правды и ясности, и вот она все знает. Только это знание оказалось непосильным. Она не сможет, она больше не сможет забыться в его объятиях, зная, что кто-то, может быть, даже ее знакомый, расплатится за ее грех своей жизнью.
Пару дней она не ела, потому что еда тут же возвращалась обратно, и не выходила из своей комнаты. Она не предавала значения столь неожиданно скрутившему ее недугу, считая его последствиями пережитого стресса, но отец очень переживал за нее, и настоял на визите доктора.

Дверь комнаты отварилась, на пороге появился отец, а вслед за ним доктор Каллен. Озабоченный взгляд скользнул по ее лицу, да она, наверное, сейчас ужасно выглядит. Ей не хотелось видеть доктора, ведь именно он стал невольной причиной их ссоры с Эдвардом. И мелькнула малодушная мысль, что если бы не вмешательство доктора, она до сих пор оставалась бы в счастливом неведении, и наслаждалась бы своим украденным счастьем. Но разве могла она винить доктора в том, что он открыл ей глаза на страшную правду, помог ей разрубить узел сомнений?
Она стыдливо опустила глаза, натянула одеяло. Голоса посетителей доносились словно издалека, они взволнованно обсуждали ее здоровье. Мягкий бархатистый голос доктора Каллена попросил отца оставить их наедине, и тихо скрипнувшая дверь известила об его уходе.
– Как ты себя чувствуешь? – пальцы доктора бережно обхватили ее запястье, нащупывая тоненькую жилку пульса.
Она вздрогнула от холодного прикосновения. И мозг тут же выстроил очевидную логическую цепочку. Низкая температура тела. Холодная, аристократическая красота. Почти животная вкрадчивость движений. Глаза темно карие, но в отличие от Эдварда, внешняя оболочка радужки светлая, даже золотистая, а не темно-бордовая. И слова Эдварда о том, что вампиром его сделал доктор Каллен.
– Вы тоже вампир? – безучастно спросила она.
Как ни странно, ее совершенно не пугало, что перед ней сидит кровопийца. Ей было все равно, и даже если бы сейчас доктор накинулся на нее и выпил кровь, она была бы даже рада, что избавится от мучений.
– Ты знаешь, – с прискорбием констатировал доктор. – Надеюсь, Эдвард тебя предупредил, насколько опасно об этом кому-либо говорить?
– Нет, – чисто машинально отвечала она.
Да она и не собиралась. Кто бы ей поверил? Ее сразу бы заперли в сумасшедший дом. Доктор тяжело вздохнул и безнадежно покачал головой.
– Давай все-таки продолжим осмотр, – предложил он.
Она безразлично кивнула. Раз отец хочет, чтобы ее осмотрел доктор, она не будет противиться.
– Тошнота? Рвота? Слабость? – его вопросы были по-деловому собранными, и в тоже время не лишенными сочувствия, – когда начались первые симптомы?
Она отвечала невпопад, здоровье не имело для нее ни малейшего значения. Послушно позволила мистеру Каллену прослушать легкие, показала горло, равнодушно, не испытывая не малейшего смущения, оголила живот, давая возможность прощупать.
– Шарлотта, у тебя будет ребенок, – диагноз доктора прозвучал для нее словно гром среди ясного неба.