Итак, свидание с Беллой Свон. Неужели я все-таки добился своего? Даже не верится. И раз сегодня предстоит великий вечер – и для меня и для Беллы – я решаю «подсластить пилюлю» и устроить все так, как, по идее, мечтают все девчонки. Вечер, когда должно произойти «это», как правило, ассоциируется у них с шикарным рестораном, шампанским, лепестками роз и прочей розово-сопливой фигней. Можете спросить, на кой ляд я так стараюсь, раз мне нужно только одно – трахнуть и забыть? Отвечу: удивлен сам, но ввиду моей уверенности в собственной теории множества измерений и не пойми откуда взявшегося червячка совести, активно старающегося подточить мое превосходное настроение, я решил сделать это событие и для Беллы чем-то более или менее приятным. Все-таки в одном из возможных завтра она проснется не девочкой (по моей, так сказать, вине) – так пусть воспоминания останутся красивыми.
Да, вот такой я милый.
В результате – на часах три трицать, а ресторан, номер в отеле Сиэтла и букет роз уже заказаны. Я даже Хантера успел выкупить, чтобы появиться у дома Свон во всеоружии.
Сейчас я стою в ванной перед зеркалом и пытаюсь понять, что меня так не устраивает в моем отражении. Вроде всё как обычно: волосы слегка растрепаны, но это нормально – я только так всегда и хожу, щеки выбриты до синевы (хотя эта пресловутая синева бывает только у густо зарастающих шерстью взрослых мужиков, так что это я так, для красного словца), зубы вычищены, одежда свежая… Что же мне не нравится? Может быть, то, что всё это слишком? Cлишком гладко выбрит, слишком аккуратно выбирал одежду, и сейчас слишком внимательно к себе присматриваюсь? Ну, признайся, Эд, какая тебе разница-то по большому счету? Зачем так стараться? Твоя задача реализовать план «пришел, увидел, победил», а ты с такой притязательностью оцениваешь внешний вид, как будто переживаешь: а понравится ли ей? Ясное дело, что не понравится. Как бы ты сейчас ни наряжался и какими бы феромонами ни измазал себя с ног до головы. Белла всё прекрасно поняла. И пусть это удивительно и необъяснимо, но она довольно быстро согласилась на твои условия. Так что от тебя требуется только отдать ей эту несчастную тетрадь, когда всё закончится.
Итак, всё готово. До выхода пять минут. Беру новоприобретенную кожанку и спускаюсь вниз по лестнице. Но не успевает за мной закрыться входная дверь, как до меня долетает:
- Эдвард! – вытирая руки о полотенце, из кухни выглядывает мама.
Нет, не хочу, пожалуйста, не хочу, не хочу, не хочу…
- Ты куда, сынок? На соревнования?
Ну, почти…
- Ээ… Да, мам. На соревнования.
- Почему ты сегодня не завтракал с нами? Папа расстроился.
Ой, я вас умоляю! Расстроился он.
- Я проспал и опаздывал в школу.
- А твоя вечеринка? Всё как планировали?
- Нет, ма. Не хочу никого приглашать. Так что можете с отцом никуда не ездить сегодня.
- Милый, у тебя всё хорошо? Ты как будто… как будто злишься.
Нет, дорогая мама, я ни разу не злюсь, и я давно простил вам с отцом вашу гребаную ложь. Да черта с два!
- Всё нормально, - бурчу я. – Всё, я опаздываю. Пока.
Она подходит и тянется, чтобы поцеловать меня в щеку, но я быстро отворачиваюсь и ухожу. Не могу. Считайте меня, кем угодно. Я просто не могу.
Поскольку мисс Свон живет прямо напротив, я даже не завожу Хантера. Просто выкатываю его с подъездной дорожки и направляюсь прямиком к кованым воротам, заграждающим путь к дому шефа полиции. Оставив железного коня около ограды, вхожу на территорию владений семьи Свон.
Дорожка, крыльцо, дверной звонок. Пару минут спустя слышатся шаги, и дверь резко открывается перед моим носом. Да что же это такое? Даже сегодня в школе Белла выглядела лучше, чем сейчас. И это не считая того вечера, когда мы ездили в Trinity. Знаю ведь, что может нормально одеться и быть похожей на вполне симпатичную девушку! Но нет! Сейчас Свон стоит передо мной в домашних фланелевых брюках и полурастянутой майке с глупым мультяшным котом во всю грудь. На ногах – тапочки. Волосы неряшливо собраны в высокий хвост.
- Явился…
Вытри губы, Белла, - яд потек.
- Ты почему еще не готова? – мне не удается скрыть недовольство в голосе.
- А что тебе не нравится, Каллен? – она разводит руки и с показным недоумением рассматривает свое одеяния. – Тебе не всё равно, какую одежду с меня снимать?
Странно, но я почему-то поперхнулся. Белла с едким сарказмом смотрит на меня, потом быстро выглядывает на улицу, осматривается, и не успеваю я и слова сказать, как она хватает меня за грудки и резко втаскивает в прихожую. Черт подери, сколько силы в этой коротышке?!
- Не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел… - бормочет она.
- Иди одевайся, и мы едем в Сиэттл, - прокашлявшись, я вновь обретаю возможность говорить. Обращать внимание на выходки Беллы – глупо. Ясное дело, что сейчас она не в себе. Всё-таки сегодня большой вечер…
Она отходит от меня на шаг и скрещивает руки на груди, невозмутимо и с какой-то свирепой решительностью глядя мне в глаза.
- Давай-ка проясним один момент, - без тени улыбки говорит она. – Ты принес тетрадь?
Я достаю предмет моего шантажа и машу перед ее носом. Свон следит взглядом за заветной вещицей, как крокодил за мельтешащей на берегу антилопой. Но я предусмотрительно убираю тетрадь на место – в задний карман джинсов.
- Окей, - медленно продолжает она. – Ты правильно заметил, что я не дурочка. И если я правильно поняла, то за то, чтобы ты отдал мне дневник, я должна отдать тебе… себя.
На мгновение на ее скулах выступают желваки, но уже через секунду ее лицо приобретает всё то же выражение смиренной отчужденности.
- Кхм… - честно сказать, я не ожидал от нее такой прямоты. – Вообще-то, если память мне не изменяет, я тебя на свидание приглашал.
Она фыркает.
- Хватит, а? Я не собираюсь тратить на эту дрянь весь свой вечер.
- На эту… дрянь?
- Блин, что ты как девчонка?! Я знаю, что ты хочешь со мной переспать, и знаю, что выхода у меня нет, потому что ты, гад такой, запросто можешь отдать эти записи Элис. Так что давай расставим все точки над “i”. Я не собираюсь притворяться и подыгрывать тебе в этом идиотском спектакле под названием «свидание». Я не собираюсь наряжаться для тебя. Ты того не стоишь. Поэтому у тебя выбор следующий: либо ты играешь в благородство и отдаешь мне тетрадь прямо сейчас, либо у тебя… - она смотрит на часы, - полтора часа на то, чтобы выполнить то, что ты задумал, и опять же – отдать мне тетрадь.
Вот чего-чего, а такого поворота событий я не ждал.
Я ждал чего угодно: что она испугается и не откроет дверь, что она в последний момент откажется, что разревется и будет умолять меня отдать ей этот долбаный дневник, что нажалуется отцу, в конце концов! Но чтобы вот так… осуществить бартерный обмен девственности на кусок бумаги с каракулями, и при этом так спокойно, даже по-деловому об этом говорить…
Она неадекватная. Совершенно ненормальная, трахнутая на всю голову!
- Так, стоп, - я неосознанно отступаю на шаг, вытягивая руки перед собой. – Я не знаю, что ты там себе напридумывала, но я действительно хочу, чтобы ты пошла со мной на свидание. Я заказал столик у «Mario», цветы и…
- …и номер в отеле, да? – едко заканчивает она за меня.
Ну, по правде говоря, да. Только вот я не собирался ей сообщать об этом сразу.
- Хватит, Эдвард, - жестко обрывает она мои еще не сказанные слова. – Тебе нужен секс, а мне – моя тетрадь. Так что либо отдавай ее сейчас, либо через… сколько там тебе нужно на один раз?
Ее упрямство, топорность и полный отказ от моего сценария начинает меня злить. Нет, даже не злить, а ЗЛИТЬ! Какого черта она диктует мне условия? Какого черта она вообще думает, что может диктовать мне условия?! И какого черта что-то противно жмет в грудной клетке и подбивает отдать ей эту тетрадку и свалить отсюда подальше?
Хрен вам! Я добился своего. Вот она – передо мной. Хватай на плечо и волоки в спальню! Я могу сейчас же сделать то, к чему так стремился всё это время, и погасить наконец-то свое нездоровое увлечение этой явно не здоровой на голову дамочкой.
Свон всё это время стоит с протянутой рукой. Ждет, что я изображу рыцаря и отдам ей дневник просто так. Может, потом еще преклонить колено и попросить прощения? Три ха-ха.
- У меня кнопка рыцарства давно сломалась, Свон. Можешь не давить.
- Кто бы сомневался, - выдыхает она.
Еще несколько секунд она напряженно смотрит на меня. Потом опускает взгляд, и ее брови складываются в удивленно-презрительную V. В какое-то мгновение вся ее наносная бравада и нарочитая грубость улетучиваются, и передо мной остается всего-навсего растерянная девчонка. Она разворачивается и медленно начинает подниматься по лестнице, медленно скользя пальцами по полированным перилам. Направляется она, судя по всему, в сторону своей комнаты. Что ж, меня просить не надо. Я следую за ней.
Черт, ей еще руки за спину заложить и пожалуйста – прямо принуждение невинной.
На пороге спальни она оборачивается ко мне, но смотрит перед собой, словно в ступоре. А потом медленно поднимает глаза и пораженно произносит:
- Я до последнего не верила… Неужели ты способен на это? Грубый и подлый шантаж, демонстративное пренебрежение к чувствам людей, на чью долю выпало столько горя? Я уверяла себя, что у тебя просто больное чувство юмора. Но ты действительно способен… - качает головой. - И ради чего? Ради чего, Каллен? Ради того, чтобы просто переспать со мной?! Объясни мне, я не понимаю!
Я слегка наклоняюсь и осторожно прикасаюсь пальцами к ее щеке.
Что мне сказать? Я… не знаю, что мне сказать. Голова не варит, то ли от предвкушения предстоящих событий, то ли от того, что я не хочу до конца осознавать смысл произнесенных ею слов. Поэтому фраза, которая срывается с языка, не принадлежит моему сознанию.
- Я слишком сильно хочу этого, Белла. Слишком сильно хочу тебя.
Сейчас она моя. Вся – моя. От макушки до кончиков пальцев на ногах. И одно лишь осознание этого заставляет меня дрожать, как подростка, который впервые прикоснулся к женской груди.
Хочешь без притворства, Свон? Без красивых цветочно-ресторанных прелюдий? Принято. Так даже проще.
На этот раз вымученное движение губ Беллы уже более или менее похоже на ответный поцелуй. Она вся напряжена, как струна, кажется, тронь – и зазвенит. Я прикасаюсь к нежной коже – на руках, спине, шее – и дрожь лишь усиливается. Одним движением расплетаю ее волосы, и они рассыпаются по хрупким плечам. Заключив ее лицо в ладони, я целую ее – исступленно, непоследовательно, просто прикасаясь к щекам, лбу, губам, ресницам. Жадно – словно умирающий от жажды к горному источнику, быстро – как будто боюсь не успеть.
«Каллен, черт бы тебя побрал, какого хрена ты творишь?!» - вопит внутри меня что-то хриплое, втыкаясь раскаленными иголками под ногти. На секунду я трезвею и вспоминаю, зачем я здесь.
«Развел гребаную мелодраму, - не унимается голос. – Возьми и трахни ее! Мужик ты, или где?!»
Словно в ответ на эту реплику мои руки грубо притягивают Беллу и впечатывают в мое тело: сильно – она резко выдыхает, властно – из моей хватки ей не вывернуться – и исступленно. Это – не мои руки. Впрочем, и губы, так жадно терзающие ее мягкий рот, – тоже не мои. Где же здесь я? Я-то, сам я, чего хочу?!
Вспомнил. Хочу избавиться от наваждения. Хочу свободы. От нее, от себя, от гребаной замкнувшейся жизни. Ото лжи. Ото всего, что я узнал и что знать-то по сути не хотел и не хочу.
- Освободи меня, - мой рычащий шепот разобрать невозможно. Да она и не пытается.
Руки сильнее впиваются в ее плечи. Я толкаю Беллу к кровати и опрокидываю на спину. Она – подо мной. Беззащитная, безвольная. Я могу делать, что угодно. Что пожелаю. Всё, что мне нужно.
А что, черт побери, нужно? Что нужно, чтобы освободиться?!
Завитки каштановых волос на чуть колком шерстяном покрывале. Тонкие бледные запястья под моими пальцами.
Ее движения непоследовательны. Хаотичны. Противоречивы. Она то притягивает меня к себе и не целует – кусает в каком-то непонятном порыве то ли злости, то ли болезненной страсти, то отталкивает и, упираясь ладонями мне в грудь, мечется, отворачивается и всхлипывает.
Ну, где же ты, хриплый внутренний голос? Давай, подстегивай моё мужское начало! Куда ж ты провалился, хренов предатель? Мне без тебя не справиться с этим… С этим…
- Белла, - тихо говорю я, останавливаясь.
Она не отвечает – только ресницы у нее дрожат, а маленькие кулачки, неистово вцепившиеся в ворот моей футболки, пытаются оттолкнуть и в то же время не дают мне отодвинуться ни на дюйм.
- Белла, - уже громче и тверже произношу я. – Белла, посмотри на меня!
Ее глаза внезапно распахиваются.
- Не заставляй… Не заставляй меня смотреть на тебя сейчас. Иначе меня может стошнить, и ты уже не закончишь начатое. Я согласилась. Так чего ты ждешь?! Давай!
Она срывается на крик. Затем, зажмурившись, притягивает меня ближе и впивается в губы сухим поцелуем-колючкой. Меня передергивает.
- Ты что? – вырывается у меня. – Ты что, из меня насильника сделать хочешь?
Белла замирает.
- Ты согласилась. Сама, заметь. Если бы тебе было настолько противно, ты бы никогда на это не пошла. Не верю я в такую чистоту твоих помыслов. Жертвовать собой ради сомнительной цели спасти от лишних волнений подругу? Не смеши. Ты сама хочешь этого. Ведь так? Ты меня хочешь, признайся!
Она не отвечает, но… едрить вашу мать, только не это! В ее глазах начинают блестеть слезы. И что, блядь, это значит? Что я не прав? Или что я прав, но она не хочет этого признавать? Или… что?!
Но тут Белла всхлипывает, явно не в силах больше сдерживаться.
- Я… я не могу. Не могу… Не могу так. Пусти меня! Пусти!!!
Начинает отчаянно брыкаться, стараясь высвободиться из-под меня.
Я перекатываюсь на бок и, упираясь локтями в матрас, поднимаю руки в жесте «сдаюсь».
- Всё, не трогаю. Успокойся ты…
- Я даже подумать не могла, что ты сможешь… сможешь вот так…
Ее плечи мелко дрожат. Я осторожно дотрагиваюсь рукой до ее спины. Не знаю, зачем. Успокоить? Отвлечь? Просто прикоснуться?
- Не надо, - Белла резко разворачивается ко мне, и я вижу, что у нее щеки мокрые.
Я раньше думал, что это просто такая красиво-литературная фраза – «мокрое от слез лицо». А оказывается, такое бывает буквально.
- Я не думала, что всё будет так… что ты на самом деле… я ведь не могу, не могу, чтобы всё так произошло… я не хотела…
Она несет околесицу. Бессвязные обрывки фраз. И ревет. Так горько – как ребенок, ей-богу.
Я не получу того, что хотел. Того, что мне действительно нужно. По-настоящему. Никогда не получу. Я только что понял это: мне это до безумия необходимо, но это никогда не произойдет. Вот так просто. Как дважды два. И хоть задницу порви, пять не получишь. Только четыре. Только, мать его, гребаное четыре!
Я медленно сползаю с кровати и, не говоря Белле ни слова, выхожу из ее комнаты. Медленно, словно двигаясь в мокрой вате. Ноги передвигаю с трудом. И всё потому, что меня только что снова, как обухом по голове, ударила мысль: я связан. Связан по рукам и ногам веревкой длиной в семнадцать часов. И я ничего, ни-че-го не могу с этим сделать. Я никогда не смогу заставить Беллу Свон поцеловать меня по собственной воле. А пора признаться себе, что именно это мне и нужно – чтобы она сама захотела меня. Идиотский план по выколачиванию этих чувств (или, лучше сказать, по их выдалбливанию) из головы никогда не сработает. Ведь я запросто могу сейчас сделать то, к чему стремился. Мы одни. Сопротивляться мне она физически не сможет. Вопрос другой – как я потом с собственной совестью совладаю, но об этом можно было бы и после подумать. Но всё дело в том, что я заранее знаю – не сработает. Я не избавлюсь от этих темных, тянущих нервы мыслей. О Белле. Наоборот – мне только хуже станет, если я причиню ей боль.
Для меня это пока что необъяснимо. Не потому что непонятно или ново. Просто я не хочу сейчас это обдумывать. Я принимаю эти ощущения, как нечто само собой разумеющееся. Ведь я это почувствовал. Каждым нервом почувствовал. А разъяснять самому себе, почему, отчего и зачем всё это, я буду потом. Когда-нибудь потом. Может быть.
Единственное, что важно сейчас, так это то, что я проиграл в этой неосознанной борьбе с собой. Я-рациональный и до этого момента неизвестный мне самому я-чувственный (хотя звучит всё равно как-то по-дурацки) впервые что-то не поделили. Первый вгрызался в моё тело, подстегивал похоть. Второй – пытался подавать мне сигналы с помощью вегетативной нервной системы: все эти дрожания рук, потные ладони, мурашки по коже, когда дотрагиваюсь до нее. И чувственный подлец выиграл. Выиграл и теперь удобно расселся в моей грудной клетке, победно улюлюкая и подпрыгивая при каждом сокращении сердечной мышцы. Больно... Его теперь оттуда не выкуришь просто так.

Хантер срывается с места. На мне нет шлема, и уже через пять минут волосы становятся мокрыми от дождя, а глаза заливает белесой пеленой влажного тумана. Я не вижу, куда еду. Не думаю о том, куда сворачиваю.
Мне всё равно.
Я не хочу думать. Не хочу размышлять и принимать какие-то решения. Не хочу вспоминать ни секунды того, что произошло сегодня. Я оглушен. Оглушен собственными мыслями, которые мечутся в черепной коробке, как стая оголтелых воробьев. Идите к черту…
В полной прострации выезжаю на сто первое шоссе и дальше – до поворота на Ла-Пуш.
Почему я забыл, что я – человек-рыба? Когда последний раз я плавал? Когда последний раз вообще видел воду, не льющуюся из-под крана, а такую, какую всегда любил – живую, свободную, дышащую воду? Меня заставили забыть о том, что я люблю по-настоящему. Занавесили глаза пестрым платком. Кто вы вообще такие? Вы, заставляющие мою жизнь заикаться? Что за шутник оттуда, сверху (или снизу? Не все ли равно?), решил устроить мне премилую, по его мнению, экскурсию по возможному? Этакая прогулка по несбывшемуся. Ну, и шуточки у вас, хреновы небожители. Чтоб вам... на атомы расщепиться. Козлы.
По обочинам дороги начинают мелькать дома резервации. Здесь живут потомки индейцев из племени квилетов. Но некоторые коттеджи принадлежат отнюдь не коренным американцам, а тем, кто в связи со скудными финансовыми возможностями не может позволить себе дом даже в таком небольшом и завалящем городишке, как Форкс. Недвижимость здесь дешевле, как ни крути.
За очередным поворотом показывается небольшой одноэтажный домик, покрытый потрескавшейся краской цвета недовольного помидора. А на крыльце этого архитектурного недоразумения стоит, воюя с замком, до боли знакомая фигура. Вжатая в узенькие плечи голова. Взлохмаченный ежик иссиня-черных волос. И рост – футов пять от силы.
Да. Элис Блэк собственной персоной. Это что, знак?
Так и не отданная Свон тетрадь, до сих пор покоящаяся в моем кармане, вмиг становится горячей, как раскаленный утюг. Наверное, оттого, что я о ней вспомнил.
Я останавливаюсь у дома Блэков как раз в тот момент, когда Элис всё-таки побеждает в неравной схватке и теперь, пряча ключи в непомерно большую сумку, направляется прочь от двери. Увидев меня, замирает.
- Привет, Элис.
Она кивает, даже не пытаясь сказать что-то в ответ.
- Джейкоб дома?
- Он на соревнованиях, - ее голос больше похож на мяуканье котенка.
- Ясно. Я тут… - достаю дневник Свон, - привез кое-что почитать. Думаю, тебе будет интересно.
Она неуверенно берет тетрадь из моих рук и вопросительно поднимает на меня глаза. Воробей-заморыш. Как я и говорил. Нет у меня другого сравнения, чтобы описать ее.
- Ты прочти. А если вдруг вопросы возникнут, то лучше тебе обратиться к брату или Белле. Они тебе всё подробно объяснят.
Она продолжает недоуменно глядеть то на меня, то на зажатую в ее пальцах-веточках тетрадку.
- Ну, мне пора. Бывай!
И прежде чем она решится ответить (в чем я, собственно, сильно сомневаюсь), я втапливаю газ и срываюсь с места, ставя Хантера на козла.
Хм… я почти вижу ваши недоуменно-возмущенные лица.
Зачем я отдал Элис дневник Свон?
А почему я не могу поступить необдуманно? Тем более, если подворачивается такая удивительная возможность. Это же было естественно, как… как, будучи мальчишкой, провести палкой по прутьям забора, когда идешь мимо. Или как пнуть большую льдышку на дороге. Или идти по выложенному плиткой тротуару и не наступать на линии. Естественно, понимаете? Словно, между делом. Увидел Элис – отдал тетрадь. Ну что может страшного случится? Ну, поссорится она с Беллой в одном из тысяч возможных завтра. Ну, поцапается с братом. Ну и что? Белла – как я уже говорил, жук-самоеб. Ее страх по поводу этих записей совершенно безоснователен. Черт… ну вот, я перед вами оправдываюсь. Да ну нафиг.
И потом, почему мне всегда нужно искать объяснение своим поступкам? Сегодня победил я-чувственный. Поэтому рациональность я засуну куда поглубже. У меня перегрузка мозгового процессора. Всё. Я совершаю глупости и плюю на последствия. Потому что завтра будет снова сегодня. И я это ненавижу. Но сделать с этим что-либо мне не дано. Вот и пусть. Это ответвление возможного уже и так испоганено по самые нельзя. Хуже не станет.

Океан встречает меня недовольным рыком. Знаю. Прости, что меня так долго не было…
Как огромный, но ласковый пес, он лижет мои ноги, когда я иду вдоль полосы прибоя. Резвится вокруг меня, задевая белопенными ледяными лапами мои колени. Мокрая соль в воздухе щиплет слишком тщательно выскобленное бритвой лицо. Я ежусь от ветра и щурю глаза. И почему-то в голову приходит мысль, что моя догадка о том, что я в этом зацикленном мире один, - не совсем верна. Нас как минимум двое.
Я и океан.
Пусть повторяется время. Пусть люди говорят одни и те же фразы и надевают одну и ту же одежду. Пусть машины ездят по строго одному и тому же пути. Пусть даже моё собственное тело не изменяется изо дня в день. Но я никогда не поверю, что океан одинаков в каждом из моих вечных сегодня. Я не могу представить, чтобы в определенный момент времени его руки-волны находились в какой-то заранее отмеченной точке пространства, вздымаясь на четко выверенную, ежедневно одинаковую высоту. Что белые верхушки его гребней каждые семнадцать часов идентичны. Такого просто не может быть. Океан – самое непостоянное и в то же время самое вечное существо на земле.
Вода еще дико холодная – всё-таки апрель. Но я знаю, что пневмония мне не грозит. И даже если я заработаю переохлаждение, то на завтра даже насморка не останется. Поэтому я, недолго думая, скидываю одежду и кидаюсь в объятия того единственного, кто разделяет со мной мою краткосрочную вечность. И мне плевать, что предыдущая фраза попахивает голубизной.
Зубы сводит от холода, ноги немеют, но я продолжаю плыть, а океан подо мной то своенравно выгибается, поднимая меня высоко-высоко, то роняет меня, но успевает подхватить в последний момент, когда мне уже начинает казаться, что я падаю, как Алиса в кроличью нору, – бесконечно и необратимо…
Продрогший до костей, но при этом какой-то успокоенный, я, наконец, выползаю на берег и развожу костер из выброшенных на сушу, побелевших от соли коряг. Сине-зеленое пламя мерно потрескивает, выплясывая джигу на сучьях, больше похожих на чьи-то высушенные кости, и мне кажется, что не всё еще потеряно. Пусть мне не удалось сделать Беллу своей. Да и никогда, видимо, не удастся... Пусть я понял, что временной круговорот вряд ли можно назвать подарком судьбы. И пусть даже я узнал много такого, чего при нормальном течении жизни я бы не узнал совсем, или это открылось бы мне позже. Всё равно. Не всё так плохо, как мне казалось несколько часов назад. Есть еще много всякого в мире, что я могу узнать, понять, почувствовать, испытать… Просто я как будто стану героем захватывающего квеста. Каждый вечер я буду погибать (не в прямом смысле, конечно), но наличие бесконечного количества ходов всегда будет возвращать меня на исходную позицию. А мир в этой компьютерной игре ого-го какой. На мой век хватит. Надеюсь…
Я решаю остаться здесь, на пляже, до самой полуночи. До того самого времени, когда настанет час возвращаться в сегодняшнее утро. Но ближе к вечеру, когда уже опускаются сумерки, и разделительная черта между небом и морем окончательно исчезает в темноте, со стороны резервации начинает доноситься какой-то шум. Сначала, это просто крики и гомон человеческих голосов. Потом раздаются звуки сирены. Что за черт? Что там могло произойти?
Любопытство, в конце концов, берет верх, и я завожу мотоцикл, чтобы поехать разузнать, что за шум, а драки нету. По дороге меня посещают разные догадки. Пожар? Несчастный случай? Ну, судя по звуку сирены, там скорая… Кому-то плохо с сердцем? В резервации много старых индейцев. Мало ли… Но вырулив к уже знакомому красно-обшарпанному дому, я ударяю по тормозам. Крошечное пространство около крыльца Блэков заполнено людьми. Машины полиции и скорой помощи стоят на обочине, припаркованные кое-как. У меня холодеет спина. Ни в одном из всех моих дней рождений я не слышал, чтобы с Джейкобом или Элис что-то случалось. А ведь в их доме больше нет никого, к кому бы могло прикатить такое количество народа из госслужб.
Я оставляю Хантера на некотором отдалении и подхожу к дому на своих двоих. Почти сразу замечаю у настежь распахнутой входной двери три знакомых силуэта. Белла в объятиях Джейкоба плачет навзрыд, запустив руки в растрепанные волосы. Лицо Блэка застыло, как маска, со странным, не свойственным ему выражением отстраненности и ужаса. А Джаспер стоит поодаль, уперевшись руками в стену и опустив голову к груди. Стоп. Джаспер?!
- Джас! – подбегаю я к нему.
- Эдвард? Ты… ты что здесь делаешь? – недоуменно, но как-то не слишком заинтересованно, спрашивает он.
- Я катался на байке, проезжал мимо… Что случилось?
Его лицо искажает страшная гримаса. Страшная не от того, что меня пугает то, как его перекашивает от моих слов, не то, как странно выглядит цвет его посеревшей кожи в свете патрульных огней, а то, какими при этом становятся его глаза. Одни только эти глаза могут напугать до чертиков. Это глаза безумца, психа.
- Элис… - выдавливает он. – Элис… она…
Но тут рыдания Беллы перекрывают все звуки. Я инстинктивно оборачиваюсь и вижу, отчего она почти завыла в голос.
Из дома, на мгновение перекрывая свет, льющийся из прихожей, выходят двое полицейских. С металлическими носилками. А на носилках… черт, как в детективах… черный мешок из плотного полиэтилена. Я… не хочу думать, о том, что лежит в этом мешке. К горлу подкатывает тошнота.
У меня подкашиваются колени, и я хватаюсь рукой за плечо Джаспера. Он стоит, как вкопанный, неотрывно следя обезумевшим взглядом за тем, как двое мужчин открывают задние двери кареты скорой помощи и ставят носилки внутрь. Так неспешно, размеренно. Уже не торопясь.
Словно на экране какого-то сверхнового 3D телевизора с эффектом присутствия, я наблюдаю за происходящим. Вот складываются блестящие ножки, и носилки медленно скользят в пазах, скрывая за стеной автомобиля страшный черный предмет, неподвижно лежащий на них. Вот полицейский тянется, чтобы закрыть дверь, но внезапно на его руке повисает Свон, бьющаяся в истерике. Кричит что-то о том, что она поедет с ней. Что она ее не оставит. Вот Джейкоб с помощью всё того же полицейского пытается увести ее, держа сзади под руки. А Белла рвется вперед, на подгибающихся ногах, и продолжает захлебываться слезами… В итоге Блэку удается ее оттащить и развернуть к себе. Она зарывается лицом ему в грудь, отчего ее крики превращаются в невнятное бормотание, и колотит его крошечными кулачками по плечам.
От лицезрения это сцены меня отвлекает странный звук. Откуда-то слева. Словно судорожный вздох. Я оборачиваюсь. Джаспер, на чье плечо я опирался еще секунду назад, сейчас сидит на корточках, обхватив голову руками, и раскачивается вперед-назад.
- Джас… - я опускаюсь рядом.
- Джас! – пытаюсь тормошить его.
Он резко поднимается, рассекая воздух кулаками, словно пытается ударить кого-то невидимого, и вновь я слышу этот жуткий звук. Тошнотворный в своей чуждости нормальной жизни. Никогда и представить не мог, что услышу этот отчаянный, булькающий полувсхлип-полустон от своего друга. От вечно спокойного невозмутимого Джаспера. Который сейчас корчится в сухих рыданиях.
Господи, я словно в фильм ужасов попал. Не в тот, где все страшилки сводятся к размазанным по стенкам мозгам или жутким пластилиновым зомби, а в настоящий хоррор. От которого кровь застывает в жилах и кажется, что сейчас вырвет от страха.
Что здесь происходит? Почему все истерят и чуть ли головой не бьются об землю? Что за дикость с участием полиции и труповозки? Джас сказал, Элис… Что Элис? Что она?.. Она ведь не могла что-то с собой сделать. Ведь не могла? Скажите мне, не могла ведь?!
На негнущихся ногах я добредаю до шерифа полиции.
- Шериф Свон? – голос чуть хрипит, наверное, от волнения. – Что здесь?..
- Эдвард? Ты что здесь делаешь? – глаза полицейского холодные и безжизненные. Он говорит со мной, а сам неотрывно смотрит на дочь, чье тело сотрясается в объятиях Джейкоба.
- Я ехал мимо, и увидел… Что стряслось?
- Элис Блэк, - тихо, но с профессиональной жесткостью отвечает он, - покончила с собой. Брат нашел ее полчаса назад. Две пачки снотворного. А много ли надо такой крошечной девчушке?
Кажется, что язык распух и оледенел. Она не помещается во рту, давит на горло, вызывая рвотные позывы. В глазах темнеет. А в голове, в мгновение превратившейся в гулкий чан, - мечется от одного уха к другому: «покончила с собой… покончила с собой…»
- Но… как?.. – едва слышно хриплю. – Почему?
- Идет расследование, - всё так же с неуместным спокойствием произносит отец Беллы. – Я должен идти. Пожалуйста, присмотри за мистером Хейлом. Я не ожидал такой реакции от него.
Он отходит и направляется к дочери. Мое сознание пытается увернуться от атакующих его мыслей и, видимо, из-за этого, как за спасательный круг, цепляется за звуки, которыми наполняется воздух вокруг меня. Шаги, скрип калитки, переговоры по рации, раздражающий монотонный вой сирены, громкий шепот разговоров зевак, не преминувших поглазеть на происходящее. Всхлипы Джаспера где-то неподалеку. Голос Чарли Свона.
- Белла, ты должна поехать домой. Джейкоб, к сожалению, едет со мной в участок. Мне необходимо задать ему несколько вопросов. Джейк, ты сможешь?
- Да, шериф… я… да, конечно.
Интонации Блэка бесцветны. Словно голос обреченного, который смирился с необратимостью происходящего.
- Белла, родная, тебя может отвезти Билл.
Я интуитивно оборачиваюсь, чтобы увидеть ее. Она, не отцепляя пальцев от рубашки Джейкоба, стоит вполоборота к отцу и неуверенно кивает. Ее глаза опухли, губы искривлены. Рукавом кофты она пытается вытереть мокрые щеки. Второй раз за день…
- Или… я видел здесь Эдварда Каллена. Я могу попросить его, чтобы он подвез тебя до дома. Хочешь?
Белла на мгновение замирает. Как будто даже слезы перестают течь из ее глаз.
- Каллен? – наконец, произносит она. Да… таким голосом она еще никогда моё имя не произносила. Это… я даже не знаю, как описать. Ну, как если бы серную кислоту смешали с битым стеклом. А потом ткнули меня лицом в эту смесь.
Да, мне физически больно от того, как она изрыгнула этот звук – моё, мать его, имя.
- Где? Где он, пап? Где он?!
Пошарив взглядом, как лазерным прицелом боевой винтовки, вокруг, она почти сразу находит меня, стоящего в нескольких шагах неподалеку.
- Ты? Ты здесь?! – шипит она. – Да как ты смеешь заявляться сюда?! Подонок!
Вырвавшись из рук Джейкоба, Белла кидается ко мне. Не останавливаясь, почти с разбегу она ударяет меня в грудь. Я отшатываюсь.
- Ты во всем виноват?! Как ты мог? За что ты так с ней?! Я же просила тебя ничего ей не говорить!
- Белла, успокойся. Ты что?
Что я сделал? Я только… только отдал Элис тетрадь.
Да вы сбрендили?! Как можно из-за этого руки на себя накладывать?!
- Ты отдал ей запись! Какого черта?!
- Прекрати на меня орать! – не выдерживаю я. – Ты в своем уме?! Ты что, думаешь, она из-за этого таблеток наглоталась?!
Джейкоб издает сдавленный рык и делает шаг по направлению ко мне, но шериф останавливает его.
- Что происходит? Белла, о чем ты?
Но она не слышит отца.
- Она всё узнала! Из-за тебя! – ее острый палец тычет мне куда-то в район солнечного сплетения. Голос срывается, взгляд сочиться ненавистью…
- Она не смогла, ты понимаешь, не смогла справиться! Она… не смогла…
Белла снова захлебывается рыданиями, и на этот раз силы действительно изменяют ей. Она падает на колени. Прямо передо мной. Я инстинктивно подхватываю ее, но она шарахается от меня, как от прокаженного.
- Не прикасайся ко мне! Ты… ты же урод, Каллен. Ты же Квазимодо наизнанку! Как ты мог?..
Голос Беллы окончательно сходит на нет, приглушенный спазмом, сдавливающим ее горло.
И тут мой рот открывается, и не я, а кто-то внутри меня заставляет губы двигаться:
- Это был твой дневник, Белла. И слова в нем были написаны твоей рукой.
Она потрясенно смотрит мне в глаза. Ей нечего возразить.
Я сказал правду. Такую странную в этот момент правду, перевешивающую ярлык «Виновен» с меня на нее. Такую неоспоримую и такую подлую. Я передернул ситуацию. Как всегда. По привычке. Я физически не переношу быть виноватым в чем-то. И мой организм только что доказал, что если и появился во мне кто-то новый – новый чувственный-я – поведение и жизненные приоритеты всё равно опеределяются мной, Эдвардом Калленом. А не кем-то внутри меня без имени и права голоса. Я не могу измениться за один неполный день. Да и не хочу этого делать. И вы не сможете обвинить меня в том, чего я не делал.
А я не убивал Элис. И в мои планы не входило подтолкнуть ее к самоубийству. Так получилось. И я не виноват.
Но теперь виновата Белла.
Ее дневник стал поводом для решающего шага младшей из Блэков.
Получается, она собственной рукой подписала смертный приговор лучшей и единственной подруге.
Она ее убила.
Спросите, действительно ли я так думаю? Мой ответ – нет. Я так не считаю. Но вижу по глазам Беллы, что теперь так считает она. Она поверила в мои слова. И теперь ярмо убийцы замкнулось на ее тонкой шее.
Свон неуклюже поднимается и пятится от меня к неподвижно замершим Джейкобу и Чарли. Она поднимает руки, прижимает ладони к губам и начинает медленно качать головой. Так делаешь, когда нежелание верить во что-то зашкаливает за отметку «максимум».
Отворачивается.
Ее голова опущена, всегда такая прямая спина – сгорблена... Еще никогда я не видел ее такой... разбитой? Раздавленной? Как будто всё то светлое, во что она верила, было негативом. Фотографию проявили, и темные пятна стали солнцем, а свет превратился во тьму. Ее мир встал с ног на голову.
Я поставил ее мир с ног на голову.
Я выстрелил в упор. Со спины. Предварительно шепнув ласковость на ушко.
Ты всё же стала эпицентром взрыва, Белла. И никакие ремни безопасности тебя не спасли.
Прости меня.