Мы так и провели всю ночь: Элис — сидя возле кровати Беллы, сама Белла — в успокаивающем полусне, с прохладным компрессом у затылка, закутанная в настоящий кокон из одеял, а я — за столом, над письмом от отца, безнадежно пытаясь сосредоточиться и наконец написать ответное послание, но мысли то и дело соскальзывали с придумывания ответов на уже набившие оскомину вопросы о моем здоровье, учебе и делах, возвращаясь к захлестываемому волнами восторженной эйфории Туикнемскому стадиону, к беззаботному счастью той секунды, когда финальный свисток судьи оборвал игру на победной, торжествующей ноте такого желанного триумфа, к незнакомому и поразительному, почти интимному чувству ласковой близости и неги, охватившему меня вместе с теплотой внезапных объятий моего Эммета... Вернее, вовсе не моего — никогда в жизни я не встречала человека, который казался бы таким близким и при этом оказывался бы так неумолимо далеко... Господи, разве не этого я так отчаянно боялась, разве не этого так старалась избегать — этого отчаянно-блаженного, непонятного и острого чувства, которое колючими и сладкими пузырьками шампанского переполняет сердце, когда я вспоминаю, как целовала его и как ослепляюще счастлива была в тот миг, или когда смотрю на черно-золотой значок-талисман, всегда приносивший удачу ему, а теперь — мне?.. Когда просто думаю о нем? Теперь я даже не понимаю, страх ли это или безрассудная тяга — то чувство, что заставляет меня трепетать при каждой мысли о нем, о человеке, казалось бы, слишком безыскусном и простом для этого сокровенного волнения... Но единственном, кто сумел это волнение во мне вызвать.

Должно быть, все дело было просто в усталости — обычно я твердым усилием воли заставляла себя вырваться из паутины затягивающих размышлений об Эммете и сосредоточиться на чем угодно ином, глупо, но действенно запрещая себе о нем думать, а сегодня, балансируя где-то на грани яви и ленивой дремоты, я не находила в себе сил для этой борьбы и безвольно вспоминала, как на стадионе сильный ветер ерошил его и без того растрепанные волосы, украшенные этой нелепой седой прядью, точно шевелюра индейского вождя — орлиным пером, и его милую манеру не щуриться при улыбке, а наоборот, открывать глаза еще шире — с таким застенчиво-задорным очарованием, и то, и как от этой улыбки на его щеках играют по-детски милые ямочки... И как...

Оказывается, я все-таки задремала — чей-то настойчивый стук в дверь вырвал меня из сладкой дымки сновидений, и, проснувшись, я обнаружила, что почему-то улыбаюсь. Стряхнув с себя эту блажь, я оглядела комнату. Белла явно видела десятый сон, Элис, по-кошачьи свернувшись на кресле у окна, явно от нее не отставала, и таким образом я оказалась единственной бодрствующей и с неохотой пошла к двери, на ходу непроизвольно взглянув на часы и обнаружив, что уже восемь утра.

- Доброе утро, - холодно поприветствовала меня Виктория, и звук ее голоса заставил меня вздрогнуть. - Мисс Хейл, к мисс Свон посетитель, по поручению ее отца. Она спустится?

Очевидно, тот новый помощник мистера Свона, с которым я случайно столкнулась здесь, возвращаясь после игры. Оглянувшись на Беллу, мирно спящую в своем гнездышке из одеял, я покачала головой.

- Я сама спущусь — думаю, я смогу ответить на все вопросы о ее здоровье.

Бросив быстрый взгляд в зеркало, я поправила прическу, разгладила складку на широком кружевном воротнике платья и последовала за Викторией вниз, в гостиную.

Я оказалась права — возле камина, задумчиво глядя в огонь, меня ожидал тот самый молодой человек, встреченный мною в саду: франтовато одетый, с какой-то прямо-таки по-военному безупречной выправкой, надменно поднятой головой и небрежно-изящной манерой себя держать — я помнила его точно таким же с той нашей встречи. Услышав мои шаги, он обернулся, и я удивленно нахмурилась, глядя на его изукрашенное свежими ссадинами лицо, темные тени под глазами, рассеченную ударом бровь, и хотела было сочувственно осведомиться о произошедшем, но не смогла, с легким стыдом сообразив, что не помню его имени. Он, кажется, представлялся тогда, в саду, но я была просто не в состоянии слушать...

- Доброе утро, мисс Хейл, - тем временем поприветствовал меня мой гость. - Простите за ранний визит - меня прислал мистер Свон, чтобы... - тут он оборвал сам себя и воскликнул, забавным движением дернув правой рукой, точно собираясь хлопнуть себя по лбу: - Я совсем забыл представить... Мисс Хейл, это Джеймс Уитердейл, мой друг, - он рассеянно указал на поименованного, и я только теперь обнаружила, что в комнате мы были не одни.

Представленный мне молодой человек, стоявший в густой тени в дальнем конце комнаты, опираясь спиной о длинный ряд книжных стеллажей, вежливо улыбнулся мне и тут же перевел взгляд на что-то за моей спиной, да еще и с таким видом, точно внутренне просил меня отойти в сторону и не мешать. Конечно, это было недостойно и очень глупо, но я ощутила легкое раздраженное недоумение и, бегло кивнув в ответ на его улыбку, чуть обернулась, чтобы узнать, что же так привлекло его внимание. И с удивлением увидела, что это Виктория, тихо говорившая о чем-то с миссис Вудс в пустынном холле в паре шагов от широкой арки гостиной.

Тотчас же вновь повернувшись к светловолосому помощнику мистера Свона, я спросила, чем я могу быть ему полезна, и отогнала от себя мерзкое чувство раззадоренной тщеславной гордости, задетой возмутительным невниманием ко мне ради — впервые в моей жизни! — другой девушки. Да еще и прислуги... Это было отвратительно низко с моей стороны — так думать, но...

- Меня послал констебль, чтобы... - тут слова моего собеседника прервала быстрая дробь каблучков, и в комнату вошла Белла, на ходу приглаживая растрепавшиеся после сна волосы. Встретившись взглядом с отцовским помощником, она резко изменилась в лице: улыбка исчезла, неожиданные теплые огоньки в глазах погасли, и ее выразительные черты с почти невежливой прямотой отразили неприкрытое обиженное разочарование. Владеть собой Белла никогда не умела...

Пока она быстро и очень сухо отвечала на вопросы своего гостя (я наконец вспомнила его имя: такое резкое, холодное, очень ему подходившее — Джаспер), я исподтишка наблюдала за его другом — Джеймсом, кажется. Такого невообразимого сочетания эмоций на лице человека, просто не созданного для подобных чувств, я еще никогда не видела: недоверие и словно бы узнавание, почти раздраженная неуверенность и какая-то робость, и все это — в чертах человека, созданного, чтобы улыбаться, просто улыбаться. Мне отчетливо представилась картинка в стилистике наших новомодных открыток: десяток завитых блондинок томно прижимают тоненькие руки к груди, готовясь вот-вот упасть в романтичный обморок, а в середине их восторженной группы — такой вот субъект, в залихватски сдвинутой на глаза шляпе, выпускающий изо рта прозрачные колечки сигарного дыма и ухмыляющийся с многозначительной дерзостью, с вызовом глядя на одну из девиц.

Я бросила еще один быстрый взгляд через плечо: Виктория, видимо, дослушав указания экономки, чуть склонила голову и повернулась, собираясь уходить, и тут встретилась глазами с не отрывавшим от нее завороженного взгляда Джеймсом.

Я никогда не видела, чтобы кто-то так владел собой, как Виктория — ее лицо всегда было закрыто застывшей вежливо-надменной маской, сквозь которую еще ни разу не прорвалось ни одно искреннее чувство. Но в этот раз почему-то не вудержала даже ее стальная воля, и в эту секунду слабости она впервые показалась мне... человеком: растерянно закусив губу, она мгновение смотрела на Джеймса расширившимися от самого настоящего страха и непонимания глазами, а затем — так быстро, точно боялась, как бы он не стал ее преследовать — метнулась из холла к лестнице и исчезла из поля моего зрения.

Как только я вновь повернулась к Белле и Джасперу, оказалось, что их разговор уже окончен, и минуту спустя, попрощавшись с визитерами, мы с Беллой остались одни.

- Пожалуй, мистер Свон даже слишком о тебе заботится... - задумчиво произнесла я. - Зачем нужно было посылать сюда этого офицерика ради пары вопросов о твоем здоровье, если констебль сам был здесь пару часов назад?

Белла неожиданно засмеялась.

- Я думаю, он пришел вовсе не по поручению отца, - ответила она, глядя на меня с веселым задором. - Это был только предлог!

- С чего ты так решила?

- Ну, он уточнил — якобы по требованию Чарли— сколько времени прошло с того момента, как я попрощалась с Эдвардом и до того, как меня ударили. А ведь я уже рассказала об этом в той записке, где убеждала отца, что на меня напал вовсе не Эдвард! Значит, он солгал.

Логично. Как и всегда.

- А приходил он, я думаю, из-за тебя! - неожиданно заявила Белла.

- Из-за меня? - искренне поразилась я. С какой стати из-за меня? Мы ведь толком и не знакомы!

- Ты что, не заметила, как он на тебя смотрел? - почти раздраженно спросила Белла.

- А он разве вообще смотрел на меня?

- Еще как! Когда ты отворачивалась и не могла этого заметить. - Тут она улыбнулась и добавила: - Наверное, это после таких взглядов говорят, что романтика вовсе не в словах...

Это известие меня мало тронуло — мимолетная ревность тщеславной кокетки к секундной победе другой девушки в битве за внимание очередного молодого человека, испытанная мною из-за странного поведения Джеймса, давно развеялась, и сейчас мне было совершенно все равно, кто и как на меня смотрит — я все еще помнила, как смотрел на меня Эммет...

Беллу же этот разговор необыкновенно развеселил.

- Тебе он не понравился? - ехидно осведомилась она у меня и, не дождавшись ответа, воскликнула: - А он хорошенький! Даже и весь избитый... Наверное, отец посылал его на какое-то опасное задание!.. - в ее голосе на вдруг прозвучали какие-то совершенно неожиданные мечтательные нотки.

- Белла, Эдварда тебе уже мало? - несколько удивившись ее неожиданному желанию посплетничать, осведомилась я.

- О чем это вы? - спросила Элис, впорхнув в гостиную, — удивительно выспавшаяся и свежая для человека, проспавшего пару часов в неудобном кресле.

- О том, кого ты в который раз не можешь застать, - усмехнулась Белла. - О папином новом помощнике, за пару минут покоренном Розали. Это, наверное, новый рекорд, а, Роуз?

Прежде чем я успела что-то ответить на эту дерзость и поставить Беллу на место, на лестнице прозвучали быстрые шаги, и в гостиную вошла мадам Стамп, наша директриса.

- Я услышала ваши голоса, - заговорила она, пробежав по нашим лицам сосредоточенным взглядом, и без перехода сообщила: - Поднимитесь в бальный зал, юные леди, все ученицы уже там. Я должна сделать объявление.

Объявление, услышанное нами пять минут спустя под высокими сводами зала для приемов и торжеств, казавшегося каким-то унылым и заброшенным без звуков музыки, кружащихся в танце пар, вазонов с гиацинтами и зажженных в канделябрах свечей, одновременно и обрадовало меня и огорчило, но было вполне предсказуемым: череда несчастий, обрушившихся на Хайвуд в последние месяцы, не могла не привлечь внимание попечителей, и те приняли решение прекратить работу пансиона до тех пор, пока все пугающие происшествия, случившиеся здесь, не будут досконально расследованы. Со следующей недели должны были начаться пасхальные каникулы, на которые ученицы традиционно разъезжались по домам, и миссис Стамп сказала, что каникулы эти, к ее вящему сожалению, растянутся на неопределенный срок.

Когда мы шли из актового зала назад в свою комнату, Белла откровенно радовалась, Элис так же откровенно грустила, уже явно начав оплакивать свои неожиданно закончившиеся уроки музыки, а я, чувствуя себя заболевшим вожделенной ангиной в самый разгар учебы школьником, воскликнула:

- Отец давным-давно хочет познакомится с моими подругами, а раз у нас такие затяжные каникулы, то... Может быть, вы поедете со мной? Папа будет рад! И... И я буду тоже рада! - смущенно добавила я. А что, если они откажутся? Мне ведь еще никто никогда не отказывал!.. Неожиданно мне вспомнился один из вечеров в Оксфордской библиотеке и то, как легко и прямодушно Эммет произнес эту самую фразу, приглашая меня на матч: «Я буду рад». Я и не знала, как это тяжело — сказать такое!..

Белла с Элис переглянулись, как будто молчаливо спрашивая друг друга, что отвечать, и дружно воскликнули:

- С удовольствием!

И вот, спустя целый день утомительных железнодорожных переездов, мы стояли под стеклянным куполом крошечной вокзальной станции на самой окраине Йорка, и персиковые лучи весеннего заката заливали мягким светом знакомый с детства пейзаж: бескрайние гряды низеньких холмов, зелеными волнами убегающие за самый горизонт, розовые башенки облаков над далекой темной лентой леса и мягкая серая пыль проселочной дороги, лениво взлетающая из-под колес посланного за нами автомобиля. Я медленно и глубоко вдохнула благоухающий теплой сухой землей и сладкой жимолостью воздух и улыбнулась.

Дома. Наконец-то!