- Боже, Белла! – Майк ворвался в мою палату, где я лежала, и где обрабатывали мои раны. Весь персонал больницы уже знал о девушке, которая смогла выбраться из пещеры-могилы, заваленной во время тропического ливня два дня назад. Двое суток мы шли с Эдвардом мрачными переходами, тогда как мне казалось – я провела в пещере много больше.

На завтра уже были куплены обратные билеты домой. Майк и Росс спаслись, меня и Джессику считали погибшей.

- Как ты? – Майк примчался сразу, как только узнал, что меня выловили в море. Я была очень слаба, но скорее от голода и усталости, чем от чего-то другого. И я была подавлена, постоянно смахивала слезы, вспоминая прекрасное лицо Эдварда, оставшегося на дне.

Но при Майке я постаралась взять себя в руки. Он смотрел на меня с тревогой. А еще он смотрел с надеждой, которая угасла, когда я тяжело вздохнула.
- Прости, Майк, - я сжала его ладонь в качестве поддержки. – Джессика погибла во время обвала. Я видела ее тело.
- Ох… - он уронил голову на одеяло рядом с моей рукой, и я медленно гладила его по коротко остриженным светлым волосам.
- Мы все рисковали, ты знаешь это, - напомнила я. – Это была наша общая ошибка.
- Так ты нашла проход, - он попытался улыбнуться, но в его глазах стояли слезы. Майк и Джессика были вместе уже три года.
- Нашла, – я кивнула.
- И где же он был? - теперь Майк спрашивал с любопытством.
- Помнишь уступ? – спросила я, и Майк кивнул, припоминая. – Чуть левее в самом углу. Он был завален, его не было видно. Я заметила клубящийся песочек и почувствовала течение. Завал пришлось разгребать вручную.
- Ну ты даешь, Белла, - восхитился он. – Проделала такой путь. Совершенно одна.
- Да, - кивнула я, но улыбка сползла с моего лица.
- Что такое? – встревожился Майк.
- Да ничего, - я опустила глаза. – Просто это было совсем не легко.
- Могу себе представить, - посочувствовал он искренне.
- Скажи мне, - начала я осторожно, не поднимая глаз, взволнованно теребя краешек одеяла, - вы, когда выбирались, встретили кого-нибудь из рабочих?
- Нет, что ты, - отозвался Майк. – Там все затопило, никакой идиот не полез бы вниз, если только он не самоубийца. А что?
- Да так… - вздохнула я, убедившись в очередной раз, что Эдвард сделал все возможное, чтобы у меня и правда не было никаких доказательств его присутствия. Даже фотоаппарат, на котором предположительно сохранился снимок его руки, утерян в пучине. Кто знает, может, спустя время он правда начнет казаться мне просто сном.

Сиэтл встретил меня холодом и проливным дождем. Это так не вязалось с солнечным островом, с которого я прибыла. Прихрамывая на обе ноги, я вышла из такси и направилась домой. Все казалось каким-то серым… потерявшим краски. Раньше я возвращалась отдохнувшей, бодрой, полной впечатлений. Сейчас у меня было чувство, что мое место не здесь, что это чужой дом.

Моя квартира, где я живу одна и уже довольно долго. Раньше меня устраивало это. Но сейчас почему-то пустая квартира начала тяготить меня. Я вдруг обнаружила, что одиночество уже не так приятно мне, как прежде. Странно, никогда не замечала за собой подобного…

Я поставила чайник и бросила пакет с продуктами на стол. Немного смахнула пыль, скопившуюся за месяц. Перекусила. Было грустно и одиноко. Было так, словно я потеряла что-то очень важное, и это навсегда. И словно ко мне уже никогда не вернется прежняя радость жизни. Что-то сломалось внутри меня.

Эдвард сказал, что будет казаться мне игрой воображения спустя какое-то время. Было от чего так подумать: некто, кому не надо дышать, пить, есть и спать, спас меня из совершенно безнадежного положения. Любой разумный человек посчитал бы спустя время, что это действительно была фантазия, порожденная одиночеством, безумием и страхом.

Однако выходило все наоборот. Эта жизнь никак не становилась для меня реальностью. Я все еще была там, в той пещере, мысленно, с ним. Я все еще помнила его лицо, его объятия, его приятный голос. Я думала о нем. Постоянно.

Когда я разделась, чтобы принять душ, то прежде всего придирчиво рассмотрела себя в зеркало. Моя правая рука была перевязана, а распухшее правое колено посинело. Ничего серьезного, но придется какое-то время жить с этой «красотой», пока синяк не рассосется. Было еще подозрение на перелом левого бедра – он не подтвердился, рентген показал растяжение связок и крошечную трещину. Меня обязали быть осторожной и наложили фиксатор. Ходить было больновато, но терпимо. На моих ребрах, плечах и талии красовались сиреневатые следы пальцев человека, «которого никогда не существовало». В правом ребре – там, где Эдвард схватил меня над пропастью – рентген не показал ничего, хотя я сильно подозревала там трещину тоже. Я в который раз поразилась силе моего спасителя, не чувствуя и капли страха, хотя должна была, наверное… Я чувствовала только благодарность… и огромную, болезненную грусть. В верхней части бедер также багровели огромные синяки. Я с благоговением провела по ним рукой и улыбнулась – все это было ясным напоминанием, что я не сошла с ума. Синяки были доказательством, что Эдвард существует. В какой-то мере, я даже не желала, чтобы они проходили. На левом бедре была корочка, где кожа была нечаянно содрана сильной рукой. И я надеялась, что на этом месте останется шрам, как подарок от моего личного Ангела, сбежавшего от меня.

У врачей острова были вопросы о природе моих синяков и повреждений, но говорили по-английски они плохо, так что удалось избежать ответов на большинство из них.

Я осмотрела себя с критической стороны. Я выглядела очень молодо, несмотря на возраст в тридцать один год. Моя фигура была в отличной форме, потому что я постоянно занималась спортом. В чем-то молодые девочки могли позавидовать мне. Но, тем не менее, я не могла не признать, как нелепо бы смотрелась рядом с мальчиком, которому семнадцать лет. Было глупо думать, что я окажусь ему нужна. Было глупо соблазнять его. Хотя я ни капли не жалела, несмотря на въедливое и противное чувство вины.

Я плохо спала. Мне снились тревожные сны. Кошмары мучили всю ночь напролет.

Наутро я съездила на свою работу, чтобы предъявить больничный лист. У меня было освобождение от любой работы на две недели в связи с травмами и стрессом, и я решила воспользоваться временем с пользой. Я не собиралась оставить все как есть. Если он не хочет общаться со мной, это еще не значит, что я не могу попытаться его переубедить. Я не собиралась преследовать его… Или собиралась? Но я точно хотела найти его, чтобы сказать элементарное «спасибо», даже если он против любого общения… Я вздохнула. Да, я собиралась преследовать его.

Для начала я открыла телефонную книгу. Имя Эдвард было редким, но в Сиэтле Эдвардов обнаружилось шестьдесят семь. Я выпучила глаза, не ожидая этого. Но, тем не менее, приняла решение навестить их всех.

Не знаю, на что я рассчитывала. Ведь он ясно дал понять, что не хочет контакта. Но я надеялась, что, увидев меня на пороге, он позволит хотя бы с ним дружить. Если я буду видеть его иногда, этого будет для меня достаточно. Ведь он позволит мне хотя бы поблагодарить его за спасение! Мы бы мило провели время за чашечкой чая, в спокойной обстановке вспоминая подробности нашего приключения – о большем я не стала бы и просить. Я бы не стала больше распускать руки. Я вообще не понимала, что в пещере на меня нашло!! Ведь ему всего семнадцать лет! Мне было стыдно!

Поврежденные ноги и ограниченное количество денег затрудняли поиски. Эдвард Ричардсон оказался стариком семидесяти пяти лет, а Эдвард Лоренс трехлетним ребенком. Один из Эдвардов жил совсем рядом, на соседней улице, но я не смогла его повидать, так как его не оказалось дома. Консьерж сказал, что он редко бывает. Эдвард Кроу, Эдвард Стивенсон, Эдвард, Эдвард… Все были не те, и я могла объездить в день не более трех адресов, каждый раз чувствуя себя немного сумасбродной, когда стучалась к посторонним людям в двери. Я притворялась, что ищу своего брата, с которым давно поссорилась. Люди верили… извинялись, что они не те, кого я надеялась увидеть, желали удачи…

На третий день я решила сделать перерыв. Я чувствовала себя слишком утомленной, чтобы продолжать. Нужно было немножко проветрить мозги, а то я стала казаться себе совершенно одержимой.

Я дошла до того, что подолгу вглядывалась через окно в лица прохожих, надеясь увидеть Эдварда среди них. Он ведь сказал, что все время будет рядом. Где он сейчас? Меня не оставляло ощущение, что он смотрит на меня. Но я нигде не видела его фигуры или лица, хотя рассматривала очень внимательно улицу, окна дома напротив, даже крышу! Мне хотелось написать на стекле красной помадой послание… только я не знала, что сказать. «Спасибо»? «Я скучаю»? «Поговори со мной»? Все казалось таким нелепым… Мои поступки были ненормальными. В моем сердце жила боль.

Тогда я приняла решение посетить Форкс. Во-первых, перемена места мне не повредит, и действительно позволит отдохнуть от пережитого. Во-вторых, давно пора навестить могилу Чарли. И в-третьих, я хотела кое-что проверить. Кое-что, что давно не давало мне покоя. Ну, давно – это громко сказано. Это не давало мне покоя с момента судьбоносной встречи в пещере.

Я вернулась в дом отца, который стоял заколоченный на отшибе. С тех пор, как я переехала в Сиэтл и сняла там квартиру, в этом доме никто не бывал. Я приезжала раз в год на кладбище, но останавливалась в маленькой местной гостинице, потому что в заколоченном доме царил бардак, который мне не хотелось разгребать. На этот раз я приехала надолго, поэтому пришлось заняться наконец уборкой.

Вскоре дом засиял чистотой. Правда, свет слабо проникал сюда сквозь доски, а освобождать от них окна не хотелось. Кто будет заколачивать их снова, когда я уеду? Пусть все останется, как есть. Главное, что чисто внутри.

Миссис Коуп постарела, но все еще занимала свое место в регистратуре школы. Она взглянула на меня, не узнав. Она была стара.
- Я училась здесь четырнадцать лет назад, - сказала я. – Можно мне заглянуть в архив? Я ищу некоторых своих одноклассников.
- О, вы ведь, кажется, дочка шерифа Свона? – наконец, в миссис Коуп проснулась память, когда она провожала меня в архив и открывала ключом дверь.
- Это я.
- Я вас помню, - сказала она, впуская меня внутрь.

Я прошла мимо стеллажей, найдя нужный год выпуска школы Форкса. Это было тогда, когда я приехала. Тогда был тот самый злополучный урок – кажется, биологии, - когда одноклассник с черными глазами возненавидел меня. После этого он исчез. Но я хотела еще раз взглянуть на его лицо, чтобы освежить свою память. Мне хотелось видеть, действительно ли он похож на юношу, который меня спас.

В первом альбоме я не обнаружила знакомого лица. Но затем догадалась: если Эдвард и его семья уехали, не закончив школу, то и в выпускном альбоме того года они значиться не должны. А вот в альбоме предыдущего года – вполне.

И тогда я взяла альбом годом раньше. Тогда меня еще не было в Форксе, но, может, Эдвард уже был?

Я медленно листала страницы, вглядываясь в лица. Напряжение во мне росло.

Я вздрогнула, когда перелистнула на букву «К». Мое сердце пропустило удар, когда я увидела это лицо. Пальцы невольно скользнули по листу, притрагиваясь к фотографии так благоговейно, словно это тоже мог оказаться мираж, и я хотела физически убедиться, что мне не мерещится. ЕГО лицо смотрело на меня с альбома четырнадцатилетней давности. Они даже не были похожи. Это попросту был один и тот же человек. Невероятно.

Бронзовые кудри, в беспорядке свешивающиеся на лоб. Золотистые глаза, так часто навещавшие меня во снах. Благородный нос и мужественные скулы, и лукавый изгиб тонких губ. Все точь в точь, как будто его сфотографировали вчера, а не четырнадцать лет назад.

Ты никогда не станешь моим сном, усмехнулась я ему и выдернула фотографию. Словно реликвию, я спрятала ее поглубже в свою сумочку, надеясь, что ее не станут проверять.

«Эдвард Каллен», - гласила надпись под местом, где было фото. Эдвард. Он даже не солгал.

Теперь я вспомнила подробности. Удивительно, как я не вспомнила всего этого раньше, но должно быть стресс и необычная ситуация помешали мне сделать это. Сейчас знакомая обстановка форкской школы подействовала на меня благотворно, освежив воспоминания. Я вспомнила, как обратила на него внимание еще в столовой, где он сидел вместе со своей семьей. Братья и сестры – точно. Он говорил мне об этом.

Здесь было еще две фотографии. Элис Каллен – брюнетка с короткой стрижкой, очень красивая и милая. Эммет Каллен – с доброй улыбкой брюнет; чувствовалось, что он весельчак. Все трое не были похожи чертами лица. Их объединяло только одно сходство – одинаковая бледность и не реального цвета золотистые глаза.

Я закрыла альбом и поехала домой. Со мной было все, что нужно. Напрасно Эдвард надеется, что я когда-либо посчитаю его сном. Теперь точно нет. Он оставил мне столько доказательств своего существования, что игнорировать их теперь совершенно невозможно. И у меня было фото.

Вполне возможно, что я еще увижу его снова. У меня были кое-какие мысли по этому поводу… Ну, например, если риск – это то, что заставляет его приходить, то мне нужно просто продолжать жить своей обычной жизнью. Настанет миг, подобный ситуации в пещере – и Эдвард не сможет избежать встречи. Более того – теперь, когда я знаю о его существовании, он не должен так сильно скрываться от меня. Может, теперь он будет менее осторожным, станет появляться чаще. Может, я смогу постепенно разговорить его и убедить вернуться в мою жизнь. Теперь я всегда буду знать, что он рядом, когда стою на краю обрыва и собираюсь прыгнуть… рядом, чтобы подхватить в случае, если оступлюсь. И если я буду часто приходить на обрыв и разговаривать с ним, рассказывая, как скучаю… кто знает, может, в конечном итоге это убедит его присоединиться ко мне…

Какая-то часть меня понимала, что было бы нечестно поступить так с ним. Это был бы самый настоящий шантаж. Но другая часть меня навязчиво нашептывала, что только такой способ – самый верный. Стоит лишь подвергнуть себя опасности – и Эдвард появится. Я понимала, что такие мысли более чем эгоистичны, и на самом деле в реальности не собиралась ни к чему принуждать его. Если он не хочет меня видеть, я должна его отпустить, позволить ему жить так, как он решил. Я была бы совершенно неблагодарной, если бы принуждала его делать то, что он не хочет. Я решила подождать. Дать время ему и себе подумать.

Но мне было непонятно, почему он не согласен хотя бы дружить со мной. Я бы смогла принять это. Я бы не стала требовать ничего большего. Я просто хотела иметь возможность иногда видеть его… Разве это много? Почему он так отчаянно против?

Уединившись в доме, я принялась рисовать. Тишина и покой Форкса, и мое одиночество способствовали вдохновению. Я не была художником, но сделать набросок вполне была способна. Да и в путешествиях принято не только снимать все на камеру, но и делать зарисовки. Теперь я использовала свой опыт, чтобы запечатлеть картины прошлого, пока память свежа. Я вспоминала свое приключение и зарисовывала все, что приходило в голову. Я увековечивала образы, чтобы никогда не забыть, а если память начнет тускнеть – я смогла бы посмотреть.

Я обвесила рисунками всю свою комнату. Вот Эдвард, протягивающий ко мне руку, чтобы помочь мне спуститься вниз. А вот его лицо под водой, волосы красиво развеваются от течения. А вот он наклонился над баллоном, собираясь его поднять. Вот мои ноги на его коленях, когда он ухаживает за мной. Вот он, висящий над пропастью, поймавший меня в последний момент – лицо наполнено страхом, что я узнала тайну. А вот наш поцелуй. А вот его отчаянная попытка спасти меня, когда он вдыхает в меня кислород. И последнее: его лицо на дне, где я оставила его. Озаренное косыми солнечными лучами, преломленными водой, оно почти светилось, как у настоящего Ангела.

На всех картинах я нарисовала ему крылья. Они очень шли ему. Белые – там, где он заботится обо мне и целует меня. Темные – где он сердится и отчитывает меня за риск и безрассудство. Я не могла перестать о нем думать, глядя на картинки, и даже когда занималась своими делами. Я была одержима этим невероятным человеком, ну, или не человеком.



Мои сны в Форксе стали яркими и эмоциональными. То я брела одна по сырой пещере, то ныряла в глубины океана, чтобы достать жемчужину. То я держала Ангела с золотистыми глазами за руки, и мы словно бы летели куда-то. Цвета во снах были настолько насыщенными, что иногда, просыпаясь, я долго не могла понять, где реальность – во сне или наяву.

Фотографию я держала под подушкой, перед сном подолгу любуясь ею. Мне казалось, что так я становлюсь чуточку ближе к нему.

Я знала, что похожа на сумасшедшую. И я, честно, надеялась, как и он, что мое увлечение вскоре пройдет. Время излечит меня. Это правда.

Все началось, когда я была на кладбище, на могиле Чарли. Это был третий раз, когда я забрела сюда, гуляя. Я собирала желтые листья кленов, чтобы положить на могилу, украшая ее. Это был уже конец моего больничного, скоро я должна возвращаться в Сиэтл, к работе, к прежней жизни.

Я уже почти не хромала, хотя синяки еще оставались. Повязка с руки была давно снята, рана почти зажила. Да и колено перестало быть опухшим. Но чувствовала я себя неважно. Я чем-то отравилась накануне, и целый день меня тошнило. Я вышла прогуляться, надеясь, что на свежем воздухе мне полегчает, но вместо этого чуть не повалилась в обморок прямо перед входом на кладбище. Смотритель вызвал мне скорую. Я пыталась отказаться, но после того, как меня вытошнило прямо у смотрителя за столом, он перестал слушать мои мольбы, и вскоре я уже была в больнице.

- Ваши симптомы напоминают беременность, – ошарашила меня женщина-врач, на попечение которой я оказалась. – У вас есть подозрения на этот счет?

Несколько секунд я потрясенно смотрела на нее, открыв рот. Что я могла сказать? Что две недели назад практически изнасиловала парня в подводной пещере? О чем я только думала тогда? С другой стороны, разве это плохо, если я беременна?

Я нелепо улыбнулась, мои руки опустились на живот.
- Не знаю, - честно ответила я. – Задержки не было…
- Ну хорошо, тогда подождем результатов анализов и, если что, сделаем УЗИ, - кивнула врач, улыбнулась и ушла.

Тысячи мыслей пронеслись в моей голове. От страха до надежды, от растерянности до радости. Я что… я беременна? От него?

Мои руки слегка ощупывали живот, который оказался неожиданно твердым, и как будто даже больше обычного. Нет, это невозможно на таком сроке, подумала я. Конечно, я не очень-то разбиралась в этих премудростях, но моих знаний было достаточно, чтобы понять, что на таком раннем сроке не может быть живота. Также как и тошноты.

И тут, словно в подтверждение, в мою ладонь легонечко толкнулись.
- О… - выдохнула я пораженно, и мое сердце наполнилось теплом. Я сдвинула одеяло вниз и подтянула колени, разглядывая живот. Он действительно… был. Такой, какой примерно бывает на третьем месяце – небольшой, но уже заметный, если надеть что-то обтягивающее. Или я просто ела очень много последнее время? Могла ли я поправиться?

В этот момент живот дрогнул, словно его ударили изнутри.
- Ничего себе… - пролепетала я.

Фраза «как будто меня никогда и не существовало» вдруг показалась мне до ужаса смешной. И как я собираюсь забыть Эдварда, если у меня родится от него ребенок?

Я засмеялась, внезапно повеселев. Удивительно, но меня совершенно не напугала мысль о том, чтобы стать мамой. Нет, я никогда всерьез не думала об этом, ведь даже не собиралась выходить замуж. Мне было неплохо с самой собой, а заводить отношения без любви было мне неинтересно. Те несколько парней, с которыми я встречалась, никогда не тянули на роль мужа, да и не предлагали мне этого… А сейчас я могла стать матерью-одиночкой, матерью необычного ребенка, рожденного от ангела, «который не существует». Что называется, «дожила».

Я была немного испугана тем, как все неожиданно повернулось, но все же радости во мне было гораздо больше. Мне понравилась мысль о том, чтобы держать на руках маленького мальчика с золотистыми глазами, улыбающегося мне. Я готова была простить Эдварду уход, если он оставил после себя такой замечательный подарок. Жизнь вдруг снова окрасилась красками, перестала казаться унылой и одинокой… Слезы наполнили мои глаза, и я снова провела ладонями по животу. На этот раз я не удивилась, что меня толкнули. Я улыбнулась сквозь слезы своему животу. Я начала мечтать.

Врач вернулась ко мне в палату спустя пару часов. Ее лицо было встревоженным, а я встретила ее с надеждой.
- Ну что же, Белла, - сказала она, - результаты ваши мне не нравятся.
- Что не так? – меня пронзил испуг, что с ребенком может быть какая-то беда.
- Скажите, вы в самом деле не подозревали, что беременны? – удивленно и даже как-то осуждающе высказалась она.
- Так я действительно беременна? – выдохнула я пораженно, теперь окончательно осознав, что это в самом деле так.
- Не знаю, как вы могли пропустить это, - доктор протянула мне лист с заключением, - но вы беременны как минимум двенадцать недель.
- Сколько?! – слова вырвались громче обычного, а язык прилип к гортани. Двенадцать недель?! Бога ради, у меня не было секса ни с кем почти два года. Это невозможно! Я тупо уставилась в лист на цифры, но от потрясения они расплывались. Три месяца?! – С чего вы взяли?
- Уровень гормонов в крови указывает на это, - сказала врач. – Вы хоть что-то необычное замечали?

Я уставилась на доктора так, словно она прилетела с другой планеты. Язык онемел и окончательно присох к гортани.

«Необычное». Она сказала – «необычное».

Мне нельзя здесь оставаться, поняла я, глядя в заинтересованные глаза врача. Мне нельзя ни о чем говорить.

«Людей заинтересует, если мы выйдем прямо из скалы», - говорил Эдвард, и я тут же почувствовала необходимость защитить его.

Я стала осторожнее подбирать слова, думая о том, что говорю:
- Да, я чувствовала… недомогание, - стала лгать я, выдумывая на ходу. – Но я была так занята, что не подумала…
- Очень безответственно с вашей стороны, - покачала доктор головой, но выглядела при этом немного успокоившейся.
- А что не так? – прошептала я, не понимая, почему она так обеспокоена.
- Скажите мне, как вы питаетесь последнее время? – спросила она. – У вас проблемы с аппетитом?
- Нет, - удивленно ответила я ей, - кроме сегодняшнего дня, я чувствовала себя прекрасно и нормально ела. Только сегодня меня начало тошнить. Первый день.
- Вы, наверно, лжете мне, - нахмурилась врач и снова покачала головой. – Анализы показывают нарушения функций большинства органов.
- Что…? – я уставилась в лист, ничего не понимая во врачебных названиях. А врач, тем временем, продолжала объяснять:
- В вашем организме сформировался недостаток многих важных микроэлементов. Ваши почки и печень, а также сердце очень ослаблены. Вам нужно лучше питаться, чаще бывать на свежем воздухе. Возьмите отпуск, дайте себе передышку, иначе последствия могут стать опасными для вашего здоровья и для здоровья вашего ребенка. Ваш организм уже работает на пределе возможностей, и если вы не начнете питаться нормально, то вас придется госпитализировать.
- Я… ничего не понимаю, - нахмурилась я, ведь я как раз была в отпуске, больше месяца! Кроме времени, проведенного в пещере, я много спала и гуляла, и прекрасно ела! О каких нарушениях она говорит?
- Я пропишу вам витамины и препараты для восстановления организма, - тем временем, продолжала доктор. – И нужно обязательно сделать УЗИ, чтобы узнать, все ли в порядке с плодом. Вы, наверное, и отцу ребенка еще не сообщили?
- Нет, - согласилась я, внезапно преисполнившись желания убраться из больницы, пока не поздно. Что я вообще тут делаю? – Думаю, мне стоит поехать домой и сказать ему. В Сиэттл, - уточнила я, когда она подняла бровь.
- Если вы чувствуете себя неважно, то можете остаться и в нашей больнице, - предложила доктор заботливо. – По крайней мере, до тех пор, пока не сделаете УЗИ.

Только УЗИ мне сейчас и не хватало, подумала я с внезапным страхом. Я должна этого избежать. Неизвестно, что увидит врач. Я не хотела ничем навредить Эдварду.
- Нет, сейчас я чувствую себя прекрасно, - заверила я. – А в Сиэтле сразу обращусь к своему врачу. Обещаю.
- Ну, хорошо, - доктор улыбнулась. – Только не тяните с этим. И обязательно хорошо питайтесь.

Растерянная и немного напуганная, я кивнула, пообещав врачу сделать все, что она говорит.

Меня отпустили домой, и я поехала, находясь в какой-то прострации. Меня пытались накормить в больнице, но меня снова и снова рвало. Врачи не видели этого – я не стала говорить. Я хотела как можно быстрее оказаться дома, чтобы обдумать все.

В ванной я сняла с себя одежду, чтобы получше рассмотреть. Я не могла быть на третьем месяце беременности! Это абсолютно невозможно! Впрочем, как и все, что случилось в пещере со мной…

Я встала к зеркалу боком. Ну вот же он – живот. Я вижу его прекрасно. На ощупь это был очень твердый шарик, который даже не продавить рукой. Как его кожа. На этой мысли я сглотнула, осознав, что внутри в самом деле не обычный ребенок, иначе анализы не стали бы врать.

Бамс, - и изнутри меня ударило весьма ощутимо. Я почувствовала подкатывающую тошноту. Бамс, бамс… Я же не могла бредить! Я чувствую это!

На меня накатила дикая усталость. И я решила, что мне нужно элементарно выспаться. Я обдумаю все утром, на свежую голову. А потом снова поеду искать Эдварда. Может, я просто выйду на край скалы и прокричу его имя? Может, если он поймет, что что-то случилось, он не откажется придти?

Я снова плохо спала. Мне снился кошмар, в котором мой ребенок умирал, потому что я не имела сил подойти к нему. Словно его и меня разделяла невидимая стена, и, что бы я ни делала, я не могла к нему приблизиться, чтобы помочь, приласкать, накормить.

Утром я чувствовала себя ужасно – еще хуже, чем вечером. Из зеркала на меня смотрело лицо с осунувшимися щеками и ввалившимися глазами, под которыми темнели круги, как после длительной болезни. Это выглядело так, словно мой организм действительно находится на пороге истощения, хотя я не ела всего-то один день.

Невольно я провела рукой по животу, опираясь на раковину, потому что слабость была очень сильной. И поразилась округлости под моей рукой. Я недоверчиво уставилась в зеркало, задирая футболку. Теперь невозможно было игнорировать мой живот. Теперь врач даже без анализов заметила бы, что я беременна. Это очевидно.

Живот подрос. Или это я похудела? Словно силы моего тела сконцентрировались целиком в животе. Он рос… быстро. Это было невозможно, но глаза не могли обманывать меня. Это не будет обычный человеческий ребенок. Это будет что-то другое. Что-то сильное и странное – такое же, как и его отец.

Теперь сомнения в необычной природе Эдварда оставили меня. Он не человек. Мне ничего не померещилось, никогда.

Я должна найти Эдварда, чтобы потребовать у него ответ – что все это значит? Что мне делать и как правильно вести себя, чтобы родить здорового малыша? Очевидно, что ему чего-то не хватало, иначе он не забирал бы все мои силы, чтобы расти.

Часть меня понимала, насколько нечестно будет по отношению к Эдварду сообщать ему о моей беременности. Он не хотел общаться со мной, даже дружить! Я сама соблазнила его, он не собирался делать этого со мной. Я должна сама отвечать за свою ошибку.

Но другая часть меня понимала, что только Эдвард может дать мне ответ, что мне делать дальше. Если так пойдет – я прикинула в уме, - то я рожу примерно через… не больше, чем через месяц! Мои глаза вылезли из орбит, когда я представила это. Уже сейчас я выглядела как на четвертом месяце беременности. Несложно подсчитать, что через две недели, максимум через три, я буду уже толстой и неповоротливой, и буду рожать.

Как я объясню это все врачам? Что я скажу им? Что у меня странная ускоренная беременность непонятно от кого? Они начнут исследовать мое тело? Они начнут исследовать странный плод?

Я была достаточно умна, чтобы понять – об этой беременности не должен знать никто. Я не могу рассказать о ней врачам, если не хочу, чтобы ребенку причинили вред, проводя над ним какие-нибудь опыты. И не могу поделиться новостью абсолютно ни с кем, если не хочу, чтобы об Эдварде узнали тоже.

«Никто не должен знать, что я был здесь», - предостерегал он.
«Я не должен находиться здесь, не должен разговаривать с тобой».

Очевидно, что у него были причины скрываться. Если бы все было просто объяснимо, если бы делиться тайной было не опасно – он бы все мне рассказал. Но я помнила его попытки скрыть от меня свою природу. Он не хотел, чтобы я что-то знала. Он не мог рассказать.

Я позвонила на работу и призналась, что заболела. А что мне оставалось делать? Я вообще не знала, как я объясню все потом – что это за ребенок на моих руках. А если в нем обнаружатся необычные черты, как я смогу это скрыть? И тогда мне стало по-настоящему страшно. Мне определенно нужен был Эдвард – хотя бы для того, чтобы он все мне объяснил! Я не стану обременять его обязательствами, я только лишь задам ему несколько важных вопросов. Когда он ответит мне, как себя вести, он сможет снова уйти. Я не стану удерживать его. Это будет честно.

Я собиралась поехать и искать Эдварда тем методом, который я придумала. Я только лишь ждала, когда мне станет получше, чтобы я могла нормально добраться до аэропорта и сесть в самолет. Но мне становилось хуже – не просто с каждым днем, а буквально с каждым часом! Я пыталась есть, но все выходило обратно тут же. Я постоянно хотела пить, но даже вода не задерживалась в организме.

На седьмой день я уже практически не могла встать с кровати. Мой живот напоминал шестой месяц, и он уже был в самом деле большой. И ребенок толкался… сильно.

Впервые это случилось на пятый день после моего возвращения из больницы. Медленно, держась за стены, как дряхлая старуха, я брела до ванной, чтобы посетить туалет. Я же не перестала быть человеком от того, что беременна неизвестным существом! И тогда он впервые ударил меня так сильно. Я закричала, сгибаясь пополам и оседая вниз. Я успела выставить руки, чтобы не упасть прямо на живот. Оберегая ребенка, я обхватила живот руками и скрючилась на холодном полу. Слезы катились градом.

Футболка задралась, и тогда я увидела на животе первый чернильный след – сила удара была такова, что образовался внутренний кровоподтек. Это было очень больно. Но не шло ни в какое сравнение с тем, что ждало меня впереди…

- Эдвард, где же ты! – умоляла я в тишине ночи, глядя в потолок. Он обещал всегда быть рядом, до конца моей жизни. Неужели он не видит сейчас, что со мной происходит, если следит за мной? Или он обманул меня снова, как тогда, в пещере? Или он считает, что сейчас никакая опасность мне не грозит?

Я плакала в подушку. Мне было страшно. Больше всего я боялась за ребенка. Но теперь я боялась еще и за себя. Я отлично чувствовала, как силы меня покидают с каждым днем. Я могу не выжить, если Эдвард не придет и не поможет мне. Я была слишком слаба. И тогда ребенок умрет тоже…

С тех пор внутреннее избиение стало каждодневным. Через пару дней живого места на моем животе не осталось – он стал синим, бордовым… и он стал огромным. Седьмой месяц, примерно так. Руки и ноги при этом похудели, и лицо – теперь было очевидно, что означали анализы, взятые в больнице. Ребенок забирал все мои силы, питался мной. А я не могла ничем себя поддержать. Потому что ни пища, ни вода не усваивались.

Я уже с трудом передвигалась, предпочитая до ванной ползти, чтобы не упасть. Теперь я оставалась внизу, чтобы находиться недалеко от еды и воды, которую я все еще пыталась затолкнуть в себя. Только безрезультатно. Я держала возле живота подушку, чтобы в случае падения ребенок не пострадал. Я особо не думала о себе – для меня стало главным то, чтобы хотя бы он выжил. Мы оба нуждались в помощи. Но Эдвард не приходил…

Я занимала время просмотром телевизора, лениво щелкая каналы, чтобы себя отвлечь от слабости и тошноты. Рядом со мной стояла бутылка воды, которая уже была выпита почти до дна. Тут же стоял тазик, в который меня рвало. Я едва могла поднять голову от подушки, не говоря уже о том, чтобы дойти до ванной. И я была абсолютно одна. И я не могла ни к кому обратиться, чтобы не раскрыть секрет Эдварда.

Мне уже стало трудно дышать и, кажется, ребенок доломал мне то ребро, которое уже было до этого повреждено. По крайней мере, в последний раз, когда он бил меня, боль была адская, и я отчетливо слышала хруст. После этого у меня начались проблемы с дыханием, и вообще с тем, чтобы пошевелиться.

Скрип колес возле моего дома застал меня врасплох. Приподняв голову, я с удивлением разглядела через кухонное окно машину скорой помощи. Что за черт? Может, кто-то из соседей слышал мои крики и вызвал помощь? Но почему он тогда не зашел? Или это просто проверка, присланная из больницы?

Стук в дверь.

Мои глаза расширились от ужаса, потому что я абсолютно не знала, что мне делать.

- Минутку! – крикнула я, пытаясь подняться.

Напряжение было неимоверным. Мои ноги дрожали и подгибались, как будто стали тонкими, словно соломинки. Я знала, что сильно похудела, но последние дни даже не имела возможности взглянуть на себя в зеркало.

- Мисс, вам нужна помощь? Мы можем войти? – участливо спросил врач.
- Нет, все в порядке! – испуганно вскричала я. – Дайте мне одеться!

Это удовлетворило его, и он замолчал.

Я накинула халат, чтобы скрыть исхудавшие руки и ноги, а подушку прижала к груди. Волосы немного напустила на лоб, пытаясь скрыть худые щеки. Это выглядело так, словно я спала, и они меня разбудили. Должно было выглядеть так, если я не хотела, чтобы меня отвезли в больницу.

До двери всего четыре метра. Еще никогда четыре метра не казались мне такими длинными и трудными.

Наконец, я добралась, изо всех сил вцепилась в дверной косяк.

«Только не сейчас», – молила я ребенка, чтобы он не толкался. – «Прошу тебя».

- Да? – спросила я, приоткрывая маленькую щель через цепочку.
- Нам поступил анонимный звонок, - сказал врач. – Сказали, девушка нуждается в помощи.
- Я ничего не знаю об этом, - проворчала я. – Кто звонил?
- Молодой человек.
- Наверное, шутник, - я постаралась вложить в голос строгость и раздражение. Врач с сомнением осматривал меня в дверной проем.
- С вами все в порядке, мисс? – спросил он.
- Конечно, - ответила я, в ужасе чувствуя, что ребенок начал шевелиться. – Я просто спала.
- Извините, - сказал доктор, собираясь уходить. – Если что, звоните.
- Хорошо, - я захлопнула дверь и развернулась к комнате, надеясь успеть добраться до дивана, краешек которого манил меня отсюда, издалека. Я смогла пройти всего два метра, после чего повалилась на колени, а затем на бок, сдерживая крик. Я не могла дышать.

Боль распространилась по всему телу, будто ребенок рвет меня изнутри. В глазах потемнело, но я сцепила зубы, молча терпя. Я только глотала слезы и пыталась иногда вдохнуть. Кажется, я снова слышала хруст.

Затем все прошло, но я продолжала лежать. Машина отъехала – я слышала это.

А затем я поняла, что в комнате не одна. Мне даже не нужно было поворачивать голову – я физически чувствовала его присутствие.