Книги делаются из надежды, не из бумаги.
Из надежды, что кто-то прочтет твою книжку;
из надежды, что эта книга изменит мир к лучшему;
из надежды, что люди с тобой согласятся, тебе поверят;
из надежды, что тебя будут помнить и восхвалять,
из надежды, что люди хоть что-то почувствуют.
Из надежды, что ты чему-то научишься;
из надежды, что ты произведешь впечатление и развлечешь читателя;
из надежды, что тебе худо-бедно заплатят;
из надежды, что ты докажешь свою правоту или докажешь, что ты неправ.

© Тибор Фишер

От лица Беллы
Помню, как в пятом классе я изучала грамматику, и в книжке был такой пример: «Он пилот. Она пилот. Я пилот». Позднее я узнала, что авторы учебников любят использовать для своих примеров профессии врача, пилота, реже космонавта и учителя. И никто никогда не задумывался, сколько правды в предложении «Она пилот». Женщин-то в авиации катастрофически мало. Но авторы учебников вообще не склонны думать, они забивают себе голову на порядок реже авторов самых тупых статей в бульварных листках. От этого те и другие легко спрягают пилотов в прошлом, настоящем и будущем времени. «Он был пилотом». Я, может, скажу банальную штуку, но все же: бывших пилотов не бывает. Каждый из нас боится того страшного мига, когда врач на предполетном осмотре развернет его обратно.

Помню одного малого. Ирония судьбы в том, что он сотню раз сажал Боинги, но не смог справиться с собственной газонокосилкой. Очередное укрощение газона закончилось для него травмой ноги. Пять месяцев на больничном. Прощай небо. Привет виски и бренди. Сэм был классным пилотом и хорошим мужиком, но спился банально, так же, как какой-нибудь недоумок-ирландец. Поэтому не бывает пилотов в прошлом. И в будущем нас тоже не бывает. Мы есть только сейчас. Пока сидим за штурвалом, пока длится полет. Пока вы трясетесь в своих креслах за моей спиной, затянутые ремнями безопасности, я живу. Вы думаете, что самолет неисправен, что мы сейчас упадем. А я думаю об этом гребаном ветре и грозовом фронте, так некстати расположившемся прямо по курсу. А еще думаю, что спала пять часов и что дико хочется выпить, что пока мы не взлетим, я не смогу закурить свои любимые сигареты. В общем, в моей профессии много дерьма, но есть и светлые стороны.

Часовые пояса, сигареты, гамбургеры и прочий фастфуд. Нервы, нервы и еще раз нервы. Каждую минуту мозг решает сотни задач, и я принимаю десятки жизненно важных решений. Отклонение на градус или какую-то сотую долю величины могут закончиться смертью. От этого реально портится характер и истончаются нервы. Никакой романтики. Сплошные стрессы, постоянное желание выспаться и отдохнуть. Все эти россказни про романы пилотов и стюардесс дешевый бред, не больше. Может, с молодыми летчиками это и случается, но спросите того, кто полетал хотя бы пять лет. С ними подобное случается все реже и реже. И в конце концов, они ничего уже не хотят. Мы ничего не хотим. Я ничего не хочу.

Я пропустила почти все дни рождения и свадьбы друзей, не видела, как родились их дети. Друзья сначала говорили, что все понимают, но я-то знаю: ничего они не понимают до сих пор. Им не понять, что мне в ночь в рейс, что, придя после работы, я валюсь спать. Они ведь тоже работают, приходят и идут тусить. Какое им дело до того, что у меня две сотни людей за спиной и ни малейшего шанса исправить ошибку.

Нет друзей. Нет семьи. Вместо романтики сплошная помойка.

Но это половина моей жизни. Про вторую половину я вообще молчу, лучше бы вам о ней не знать.

К чему я вообще все это? Просто так, чтобы убить время, пока стою в пробке. И чтобы вы поняли, насколько я несчастна, и, может быть, пожалели меня. Пожалели, потому что управляющий полетами уже точит топор и прикидывает, куда повесит мой скальп. Я опять опаздываю на свой рейс. Значит, две сотни людей опаздывают вместе со мной. Придется Портофино подождать.


Рейс задерживался уже на два часа. Хотя в данном конкретном случае, похоже, стоило употребить «всего на два часа». Два мучительных часа, в течение которых управляющий перевозками рвал на себе волосы и безостановочно курил дешевые аргентинские сигареты.

— Где этот ваш Адольф Пегу¹ от гражданской авиации? — злобно спрашивал он у первого пилота задержанного рейса Джейкоба Блэка.

— Она в пути, — в который раз уныло отвечал Джейк. После этого разговор на некоторое время прекращался, а через пять минут все повторялось с незначительными отличиями.
Пока, наконец, у управляющего окончательно не сдали нервы и не кончились сигареты.

— Я убью эту суку. Она хоть представляет себе, во сколько нам обходится любая задержка самолета?!

— Думаю, она все прекрасно знает.

— Толку, что знает. В башке то у нее всё равно пусто, как на верхнем эшелоне. Нет, я сказал, что убью эту суку, значит убью, — смахивая окурки в пустую пепельницу, прошипел управляющий. Была у него среди прочих дурных привычек манера тушить окурки прямо об стол и тут же складывать их рядом с отчетами и метеокартами. Три раза в сутки приходила уборщица, чтобы убирать все это безобразие в ведро. Но сегодня управляющему самому пришлось избавляться от окурков: не осталось свободного места. А виновата во всем была опять эта сука Белла. И вообще от него ушла жена, машину забрали на штраф стоянку, сдох карликовый пудель бабушки, и он, как правильный любящий и любимый внук, пять часов выслушивал её нытьё по телефону. И тем не менее он здесь, в своем рабочем кабинете. А где Белла?

— Может, попробовать ещё раз ее набрать? — желая разрядить накаленную обстановку, предложил Джейкоб, доставая мобильный.

— Не нужно! Эти гребаные пассажиры теперь все равно завалят аэропорт исками. Ооо, эта Белла! Господи, сделай так, чтобы ее лишили лицензии!

— Дохлый номер. Ее отец мэр Нью-Йорка.

Снова потянулось время. Старые пластмассовые часы над дверью мерно отсчитывали минуты. Десять, одиннадцать, одиннадцать с половиной, одиннадцать и три четвери.

— А на камерах видеонаблюдения ее нет? — первым не выдержал тягостного молчания Джейк.

Управляющий, не питая особых иллюзий, связался со службой охраны аэропорта и запросил картинку с камер, установленных непосредственно у главного входа и в зале.
Джейк поближе придвинулся к столу и стал вглядываться в черно-белые картинки на широкоформатном и определенно недешевом мониторе, который управляющий потрудился слегка повернуть в его сторону. Но не сильно, а ровно настолько, насколько заслуживал того невысокий ранг первого пилота. А ведь будь здесь Белла, монитор совершенно точно оказался бы повернут практически полностью. Но Беллы здесь не было, именно поэтому управляющему и пришлось разворачивать свой двадцати пяти дюймовый монитор на целых десять градусов.

— Вот! Вот она! Вот! — первым заметил Беллу управляющий.

Он опознал её по шлёпкам. По любимым пляжным шлёпкам, в которых Белла любила пилотировать самолёты. Эти недорогие китайские шлёпанцы, купленные наверняка в одном из курортных городов, знало все Западное побережье. С розовыми ремешками и веселыми уточками на подошве. В своё время было сломано немало копий из-за этих дешёвых резиновых тапок. В конце концов, ассоциация пилотов гражданской авиации признала право Беллы приходить в аэропорт в той обуви, в которой ей вздумается. Дело оставалось за малым: заставить Беллу переобуться. Но проще было отменить рейс, чем даже подумать о подобном. Так что последние два года дурацкие резиновые шлёпки летали вместе с Беллой, можно сказать, в качестве полноправного члена экипажа.

— Она в джинсах, — застонал управляющий. — Но в этом она точно не будет управлять самолётом. Рейс мы уже задержали, так что я намерен упираться до последнего. Иначе в следующий раз Белла полетит в трусах.

— Я был бы не против.

— Это плохая шутка, мистер Блэк.

— Простите, но я не понимаю, почему сначала вы разрешили ей летать не в фирменных рубашках, после узаконили, можно сказать, эти шлепки, теперь вот джинсы. А дальше что?

В это мгновенье в кабинет влетела перепуганная секретарша. Глаза у нее блестели от слёз — верный признак того, что пассажирам, даже самым терпеливым, надоело ждать.

— Там к вам…

Не давая девушке договорить, в кабинет зашёл незнакомый мужчина в деловом костюме. На лице его читались решимость и готовность вытрясти душу из руководства аэропорта. Он был готов на все, что помогло бы самолету, наконец, взлететь.

— Сколько ещё вы намерены над нами издеваться? — немного резко осведомился владелец делового костюма. — И в чем, собственно, причина, по которой вылет постоянно переносится? — В этот момент взгляд его упал на монитор, на экране которого отображалась Белла, весело шагающая по залу ожидания в своих сланцах с утятами.

И тут управляющий перевозками пожалел, что она не носит полностью гражданской одежды. По неведомым причинам Белла всегда накидывает поверх отнюдь неформенной белой рубашки (и за это спасибо, хоть не красная в клеточку) свой пиджак с четырьмя нашивками, по которому её слишком легко опознать.

— Скоро полетите. Мы уладили все проблемы, — самоуверенно заявил управляющий, стремясь выпроводить незваного посетителя и закрывая от него монитор.


Впервые в жизни я не уверена в себе и не знаю, чего хочу. Я получила желаемое, пусть и не в полном объеме. Но, как бы то ни было, его тело, отравленное бутылкой виски и кокаином лежит у меня дома, в моей кровати, а руки этого прелестного тела гуляют по моей коже. Всякая попытка прибавить пылу и страстей заранее обречена на провал, на секс я сегодня уже не рассчитываю. То, что он самостоятельно взобрался на кровать уже само по себе чудо. А уж Великого Чуда я не жду.

— Можно тебя спросить? Только не обижайся. — От звуков его голоса я вздрагиваю и теряюсь еще больше. Холодная тьма (за отопление год уже не плачу) вползает в душу. Хорошие разговоры так не начинают. У меня как у любого пилота развито предчувствие надвигающейся беды. Я знаю, о чем говорю. Если я сказала, что грядет нечто паршивое, значит, оно не заставит себя долго ждать, обрушиваясь на меня со всей силой.

— Когда я первый раз увидел тебя… я удивился. — Его лицо освещено только кончиком тлеющей сигареты. Но я могу и не смотреть, я знаю каждую его черточку и могу угадать любую эмоцию по голосу. Он и правда в то утро удивился. И до сих пор удивлен. Не знает, как объяснить простейшее действие: пересечение двух людей в пространстве. Как же я понимаю его. Сама до сих пор пребываю в легкой прострации. Это же была такая встреча. Такая встреча, о которой не грех написать и сказку. Одна на миллион.

И вдруг я вспоминаю, в голове отчетливо проявляется картинка: дешёвое кафе на окраине Чикаго и Деметрий, держащий в бледных руках какой-то мятый журнал. И его фотография на обложке.

— Убьешь этого — миллион твой.

Как тяжело жить. Приходиться убивать тех, кого любишь.

Тогда я, конечно, отказалась. Но не так давно... Не так давно я согласилась. Этот миллион мог здорово улучшить мое материальное положение, и я сломалась под напором денег. Все мы идём на поводу у серых и невзрачных банкнот под название доллар.



Автор: Dr.Mabuse
Редактор: Miss_Laer

---

Адольф Пегу¹(1889-1915) – французский пионер авиации.

---

---