Проводя ладонями по моим волосам, шее, плечам, Эдгар осыпáл меня нежностями, нашептывая приятности и прерываясь на поцелуи, россыпью искр желания пронизывавших мое тело. Я страстно принимала и откликалась на всякую его ласку. Его настойчивость, требовательность, твердость подчиняли.
— Эдгар, – прошептала я, упиваясь каждой из пяти букв имени. – Не вздумай терять голову.
— Уже, – сознался он, едва различимо улыбнувшись. – Хочу тебя так сильно… ты не представляешь.

«Очень даже представляю. Что он со мной творит… У него такой голос… »

Свежесть губ Марии притягивала. Грация ее совершенного тела покоряла. Упругость гладкой кожи восхищала. Взгляд зрелой женщины интриговал. От нее исходила агрессивная чувственность и еще Бог знает что, но однозначно столь роковое, что противиться этому было невозможно. Некогда лишь одна женщина вызывала во мне настолько сильные эмоции, ощущения…

Неожиданно раздалась трель телефона и одновременно позвонили в дверь. Подернутый волнительной поволокой взгляд Марии вмиг стал сосредоточенным. Она посмотрела на телефон, на меня, на дверь и вновь на меня, делая выбор в пользу наиболее приемлемого в данной ситуации.

«Не отвечай на звонок, не открывай дверь», – мысленно твердил я, крепче прижимая Марию к себе.

— Мне необходимо ответить.
Нехотя отстранившись, Мария подошла к телефону и сняла трубку.
— Да... Нет... Ты задержишься?.. Мне нет до этого дела… Он не приходил. Он не в Париже?.. По делам?.. Я справлюсь без его помощи… Да, звонят в дверь… Не хочу открывать… Жоэль?.. Меня не следует опекать… Нет… Нет!.. Доброй ночи, Ламонт.

Оказавшись невольным слушателем разговора Марии с Дюпуи, я не удивился позднему звонку француза. Однако появление за дверью соглядатая, который две недели неотступно следовал за мной, словно гончая на охоте, рассердило меня.
Не впустив незваного гостя в дом, Мария вышла к нему, прикрыв за собой дверь. Спустя минуту вернулась взвинченной. Не взглянув на меня, удалилась в смежную с гостиной комнату.

Не стоит интересоваться разительной сменой ее настроения. Она поговорила с французами. Этим все сказано. Настало время наплевать на их тайные планы и указать им место.

В гостиную неслышно вошла одетая в плащ Мария.
— Куда ты собралась?
— Я вынуждена уйти. Неотложное дело.
— Я провожу.
— Благодарю, не беспокойся. Эдгар, позволь просить тебя оставить намерение касаемо Ламберта и Дюпуи.
— В сложившихся обстоятельствах невозможно.
— Эдгар, прошу тебя. Дождись моего возвращения. Замкни дом, пожалуйста. Вот ключи.
Не успел я и глазом моргнуть, как связка ключей летела в мою сторону, Марии же след простыл. Лишь открытая входная дверь свидетельствовала, что женщина все-таки вышла из дома. Вконец разозлившись, я запер дверь и спустя полчаса добрался до своего жилища промокшим до костей и взбешенным до крайности.

Час от часу не легче. Свидание с Марией и досаждавшие мне возникшие вопросы пробудили дремавшее прошлое… Двенадцать лет прошло с тех пор, как луч моей жизни преломился и я стал иначе воспринимать мир, да и жизнь в целом. Дороже всего стоила роскошь совершенных поступков, о последствиях которых зачастую не задумывался, они же исподволь наполняли душу горьким послевкусием, и реальность теряла очертания, становилась неким подобием иррационального существования.

Фанатичное погружение в работу, а после не менее фанатичное времяпрепровождение либо на ипподроме, либо на поле для гольфа, либо на боксерском ринге, либо в постели с женщиной, либо в ресторанах с друзьями – все это сделалось привычной ежедневностью. За многие годы мои эпатажные эскапады могли бы инфицировать общество Кардиффа «спасением» от серости. Подобное в какой-то мере грозило крушением приличий, поскольку одновременное посещение мною светских приемов и мест менее пристойных выглядело двойственным развлечением. Я нарушал правила, но в пределах правил. Меня привлекала этакая неоднородность, равно как и личное одиночество, в которых много кто усматривал непозволительную аморальность.

Стяжать славу покорителя женских сердец я не стремился, как и не помышлял разменивать безразличие на ложное внимание, а плотское удовольствие – на симпатию. Однако в силу присущей мужчинам сущности якобы экспертов, я иногда далеко не безобидно подшучивал и над порядочными женщинами, и над продажными, и над наивными девушками. Вел счет победам: сколько времени потратил на ухаживание, каков результат получил, стоила ли женщина внимания и потраченного на нее времени. Порой я был противен самому себе, ибо бесцеремонно забавлялся. Это поначалу я хотел ослепнуть и оглохнуть, поскольку терзался угрызениями совести по поводу появления каждой новой женщины, на которую бросался в приправленном тоской исступлении. Позже все стало по-иному.

Я не расточал любезности и бывал с женщинами груб, они же пели оды моей жесткости. Я не скрывал своих пристрастий, они же не могли поделить между собой свободное место моей невесты. Они задерживались в постели ровно настолько, насколько органично соответствовали мне в плотских утехах. Расставание с одной женщиной не влияло на настроение, потому как к поискам другой я приступал с удвоенной энергией. Словно умирающий от жажды я утопал в ночной распущенности. А каждое утро... каждое следующее утро... каждое чужое утро я просыпался в чужой постели и вливался в привычный водоворот жизни с рутинной работой, с одержимыми мною женщинами, с разговорами о множестве вещей, интересовавших меня фрагментарно или же вовсе не интересовавших.

Меня не заботило, что мое имя соседствовало со скандальным непостоянством. Как бы парадоксально ни звучало, но разбирательства с соперниками всех мастей, будь то муж или жених, нисколько не отягощали жизнь, наоборот, сделались ее неотъемлемой частью. И необходимой частью, ибо пресыщение порой вызывало отвращение на грани самоуничтожения. Подобного следовало ожидать, ведь всякое действо имело свою цену, которую Судьба взимала время от времени.

— …Эдгар, ты закувыркался до невозможности, – как-то отметил Вэйд.
— Сил у него достаточно, обязательствами он не обременен, серьезные отношения отсутствуют. Оставь его, Вэйд, – встал на мою защиту Филипп.
— Пусть бы взял пример с меня и женился, мне было бы спокойнее за друга. Даже ты, Фил, нашел себе пару.
— О да, не прошло тысячи лет, как и меня счастье посетило.
— Эдгар, ну зачем тебе эта Джевонс? – не унимался Вэйд.
— Ты пришел меня навестить или наставлять? Сейчас разрыдаюсь от твоей опеки, «папочка» Вэйд.
— И все же?
— Она доступная и без романтических претензий.
— Исчерпывающе, Эдгар. Вытащить из тебя информацию, которую ты не хочешь разглашать, так же сложно, как выдать замуж шестидесятилетнюю девственницу, – с иронией произнес Филипп.
— Однако скрытности суждено исчезнуть, стоит в сердце проникнуть высочайшему из чувств. Когда достаточно взгляда человека, поворота головы или произнесенного слова неповторимым тоном голоса, чтобы весь мир перевернулся с ног на голову в осознании того, что этот человек стал единственно любимым. Ради него ты все сделаешь, все преодолеешь, потому как отныне жить без него – словно с душой расстаться.
— Достойная мысль, Вэйд, – восхитился Филипп.
— Адели – центр твоей вселенной, Вэйд, – сказал я, похлопав друга по плечу.
— Я и не отрицаю. А вот тебе, Эдгар, уместно открыть музей трофеев, в числе которых потрясающие экспонаты покоренных тобой женщин. Приз за то, кому де-факто досталось их большее количество и так твой, – улыбаясь, проговорил Вэйд.
— Эдгар, срочно обзаводись приличной девушкой, иначе «папочка» Вэйд от тебя не отстанет, – подмигнув, призвал меня Филипп.
— Друзья, оставьте затею женить меня. Мне и так неплохо.
— Вчера вновь был увлекательный, горячий вечер? – спросил Вэйд и многозначительно переглянулся с Филиппом.
— Удовольствие имело место быть.
— Ждем красочных подробностей, – в один голос с энтузиазмом заявили друзья.
— Ничего такого, о чем бы я желал распространяться, – однозначно ответил я.
— Что ж, дискуссия исчерпала себя. Значит, по домам и до встречи, – сказал Филипп.
Пожав друг другу руки, мы попрощались, условившись встретиться в выходные.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~