По безлюдным тротуарам небольшого городка медленно, слишком медленно шагала одинокая фигура. Походка была плавной, но отчего-то складывалось ощущение, что на этих плечах лежит непосильная ноша.

В руках ярким пламенем горел огромный букет кроваво-алых роз. Десятки, сотни идеальных цветов, словно еще один источник света озарял серые и безлюдные улицы города.

Вес, под которым любой другой сломался бы, он нёс, не ощущая, словно букет был лёгким перышком. Да и внутри себя он ощущал груз куда весомее, настолько, что казалось, словно в его бессмертной душе скопились вся горечь и утраты мира, накопленные за время расставания с ней.

Его взгляд жадно скользил по округе, впитывая изменения, будто приветствуя старого друга, с которым когда-то развела судьба. Хотя, наверное, так и было, его дороги с этим городом уже настолько давно разошлись, что свидетели их последней встречи уже давно покоились на старом кладбище.

Как давно. Год. Два. Десятилетие. Век. Два века. Больше. Он давно потерял счёт времени, да и не хотел его вести. Зачем? Чтобы лишний раз возненавидеть за неторопливость, а иногда за скорость? Вот она – непостоянность человеческой натуры.

«Человеческой?» – мысленно усмехнулся он, на секунду замерев и всмотревшись в своё размытое отражение в некогда прозрачной витрине.

Не боясь испачкать дорогой костюм-тройку, практически такой же, в каком выносил себе смертный приговор, он легонько махнул белоснежной ладонью, сметая слой пыли со стекла, чтобы в очередной раз с горечью взглянуть на себя.

Он совсем не изменился: всё те же аристократичные черты лица, высокое стройное телосложение, волевой подбородок и проницательные глаза… сегодня медово-золотистые, потому что ей нравился этот цвет, заглядывающие в самую душу.

Идеал, как думала о нём она, бездушный дьявол в пустой оболочке – думал о себе он.

Тонкие губы сложились в горестную ухмылку, и одинокая мужская фигура, повернувшись к собственному отражению спиной, зашагала дальше.

Город же молчал. Не горели вывески небольшого магазинчика, который покрылся вековым слоем пыли, здание, бывшее когда-то школой, полностью разрушилось. Некогда гудевшие от бесконечных разговоров и мысленных потоков стены погрузились в безмолвие.

Здесь не осталось никого. Все погрузилось в молчание. Коренных жителей Форкса уже давно не стало, а их потомки перебрались в города побольше, не оставив после себя никого. Город опустел, остались лишь полуразрушенные здания, реки и сотни вековых свидетелей – деревьев.

Постройки не сносили только по причине нахождения вблизи природной зоны, и их уничтожение могло навредить природе. Тем более, что кто-то ежегодно пополнял счета чиновников с единственным указанием – не сносить город.

Вот так Форкс оказался навеки заточённым в тюрьме из изумрудного мха и под охраной древесных стражей.

А у мужчины перед глазами мелькали образы сотен людей, болтавших и думавших о приезде дочки местного шерифа. Кажется, даже почудился запах клубники, который источали её волосы, виделись её глаза – огромные, бездонные, всё и всегда понимавшие, слишком взрослые для семнадцатилетней девчушки, и слышалось трепетание её сердца – словно колокольчики, заточённые в слишком хрупком и искусно сделанном для этого порочного мира инструменте.

Инструменте, который он так боялся сломать, но в то же время, к коему так тянулась… душа?

Сколько раз он говорил, что её у него нет? Десятки, сотни, тысячу раз? У такого чудовища, как он, не могло быть души. Но почему же она так болела? Болела вдали от неё, кровоточила, когда из форкских газет – единственный способ слежки за ней, который он себе позволил, – узнал, что она вышла замуж.

Потому что она была не с ним. Она перестала быть его. Слишком болезненно, чтобы вспоминать всё, что он почувствовал в ту секунду, когда на первой полосе увидел её лицо в свадебном наряде вместе с каким-то неизвестным ему мужчиной. И слишком горько было понимать, что сам стал причиной всего происходившего.

Казалось, что внутри него всё перегорело, лопнуло, причиняя невыносимые страдания, тело незнакомца сотрясала лёгкая дрожь, а глаза прикрылись веками в попытке унять пульсирующую и ноющую боль, веками живущую в его израненном сердце.

А когда сил совсем не осталось и хотелось закричать, он распахнул глаза, и перед взглядом предстало место назначения. Где всё началось так прекрасно, где рядом с ними ещё теплилась крупица надежды на лучшую… совместную жизнь.

Крик израненного временем зверя утонул в удушающей тишине.

Его взгляд блуждал по небольшому домику в несбыточной надежде, что сейчас со скрипом распахнётся деревянная двери, и из-за неё выйдет, а может, и выбежит его Белла.

Неважно какой она будет: всё той же маленькой хрупкой девчонкой, вечно попадавшей в неприятности, но продолжавшей смотреть на всё вокруг с живым и неподдельным интересом, или уверенной в себе и статной женщиной с лёгкими морщинками, избороздившими любимое лицо, а может, и вовсе седовласой с видимыми отпечатками воспоминаний на всё том же хрупком лице дамой под ручку с мужем и в окружении целой оравы радостных детишек.

«Выйди! Прошу тебя, покажись мне хоть раз!» – в немыслимой надежде кричало всё внутри него. – Последний раз… – прошептал он уже вслух.

Но в ответ донеслись лишь посвист ветра и стук голых ветвей об оконную раму на втором этаже.

Он хотел пройти через парадную дверь, но случайно бросил взгляд наверх и увидел приоткрытое окно, то самое, в которое мечтал запрыгнуть много лет назад, но так и не смог, поскольку пообещал себе и ей, что уйдёт из её жизни… навсегда.
Решив не нарушать донельзя знакомый и близкий своему сердцу ритуал, мужчина в одно движение оказался в месте, куда так хотел вернуться.

На секунду чувства покинули его, и, кажется, впервые в жизни его вечность остановилась. Секунда. Две. Три. Минута. Час. Он не знал, сколько простоял вот так, неподвижно, всматриваясь в знакомые детали небольшой комнатки, в которой был счастлив… когда-то.

Именно он купил этот дом после неё…

Всё в душе противилось признавать факт конца её жизни, потому что слишком любил и любит, несмотря на разлуку длинною в вечность.

Он был готов заплатить баснословные по человеческим меркам деньги её родным только для того, чтобы они оставили дом нетронутым и не забирали большинство её вещей, – сослался на то, что был её дальним родственником, и ему дорога память о Белле.

Её дочь не задавала вопросов и, не взяв ни цента, отдала ему ключи и доверенность на дом. Он до сих пор помнил поразительное сходство девушки с матерью и этот взгляд – проникновенный и все понимающий – так смотрела Белла, когда узнала всю правду о нём…

— Вот я и пришёл… — прошептал он с неприкрытой болью в голосе.

Сделал шаг, ещё один, ещё… и очутился перед небольшим стеллажом, полностью заставленным всевозможными фоторамками с изображениями её и её семьи.

Её выпускной – на губах улыбка, а в глазах цвета тёплого шоколада облегчение, жёлтая мантия выпускника кажется слишком огромной для такого хрупкого создания.

Вот она где-то в горах – её взгляд устремлён вдаль, каштановые волосы растрепал ветер, и оттого половины любимого лица не видно – здесь она задумчива и кажется, что в её глазах застыл какой-то секрет.

На секунду незнакомцу пришло в голову, что в эту секунду она могла думала о нём…

Думала ли она нём? Вспоминала ли их историю? А главное — сумела ли принять и понять истинные мотивы его ухода? Или все эти годы она считала, что он ушёл, потому что «не любил» её?

Какая ужасная и губительная ложь. Он до сих пор помнил, как медленно погибал, произнося какие-то слова о нелюбви к ней, к той, что поняла и приняла его, несмотря ни на что. В его памяти всплыл её взгляд в ту самую секунду, когда история о вечной любви человека и вампира подошла к концу – раздосадованный, болезненный и, к его ужасу, всё понимающий и принимающий.

Словно она уверилась в каком-то факте, известном лишь ей одной. Неужели она действительно поверила в его слова о том, что не подходит ему? Эта догадка казалась мужчине донельзя абсурдной. Кто подходил ему больше, чем она? Та, кто приняла, научила чувствовать и любить?! Ложь, в которую, как он боялся, она не поверит никогда, в мгновение ока приняла как данность.

– Как ты могла поверить в это откровенное враньё? – буквально из последних сил проревел он, не скрывая негодования. – Как, Белла?!

Его крик раскатом грома пронесся по её спальне, а незнакомец, словно тряпичная кукла, сполз по стене.

Огромный букет алых роз, который всё это время покоился в мужских руках, изысканным шлейфом обрамил мужественную фигуру.

Вот так он и сидел, погруженный в воспоминания о ней, придавленный кровавым покрывалом, сотканным из прошлых ошибок, боли, обид и невозможности ничего исправить в его одинокой вечности, где не было ничего, кроме удушающей бездны, с каждым мгновением всё сильнее и сильнее затягивающей в свои глубины.

Безжалостные щупальца неверно сказанных слов, неправильных поступков, страхов болезненно вцепились в прекрасное тело бессмертного мужчины и искусно заточенным лезвием разрывали давно небьющееся, но всё ещё умеющее чувствовать сердце.

А он и не сопротивлялся. Да и мог ли сопротивляться тому, причиной чего стал сам? Бессмысленно.

Взгляд золотисто-медовых глаз перебегал от одной детали спальни к другой, словно его загнали в тупик, как зверька на охоте. Но на этот раз всё было куда страшнее, ведь им стал сам идеальный хищник, который боялся самого себя. А что может быть страшнее этого? Ведь силы противников равны, и слабое место каждого на виду. Кажется, стоило по нему ударить, как всё рухнет окончательно.

И когда он, как последний трус, приготовился вновь на века убежать от себя самого, его взгляд зацепился за краешек бумажки, торчавшей из-под рамки одной из фотографий Беллы, что стояла на самой нижней полке всего в нескольких дюймах от него.

Дрожащей рукой он с неимоверной нежностью взял фото и в очередной раз восхитился красотой девушки – она была так прекрасна в синем. Со снимка на него смотрела совсем другая Белла – соблазнительный взгляд, вечерний макияж, непослушные локоны, собранные в изысканный пучок, и лишь несколько прядей прелестными завитками спадали, касаясь хрупких обнажённых плеч, а длинное платье в пол цвета голубого сапфира делало её похожей на самую настоящую королеву.

– Так вот какой ты стала… – с упоением вглядываясь в родные черты, прошептал он, осторожно вынимая фото из рамки.

Пожелтевший от времени и аккуратно сложенный вчетверо листок бумаги легонько упал на мужские колени. Развернув его, мужчина сразу же узнал знакомый почерк.

«Привет, мой дорогой…

Господи, неужели я решилась на этот шаг? Согласись, писать письмо человеку (ты всегда был им!), который прочтёт его с вероятностью один к миллиону, несколько… странно, но я всё же рискну. Может, мне всё-таки повезёт?

Надеюсь, ты жив и здоров, и с тобой всё хорошо. Я всегда буду волноваться о тебе, ведь ты мне дорог.

Я помню тебя… Нельзя забыть историю о глупой овечке, по уши влюбившейся в льва-мазохиста. Как же странно звучит, но это была наша с тобой история. История, которую я никогда не забуду и буду бережно хранить в своём сердце.

Моя старшая дочь точно никогда не позволит мне забыть сказку о прекрасном, но одиноком принце Эдварде и о принцессе Ренесми, которая полюбила его, несмотря на угрюмый характер и миллион тайн, сокрытых в его израненной, но такой прекрасной душе.

Неплохая сказочка, согласись? Дочь каждый раз с интересом слушала её, и только я знала, что сказка в большинстве своём – явь.

Теперь у меня есть вечное напоминание о твоей семье, нашей семье…

Материнство — прекрасная вещь, даже несмотря на то, сколько нервов и сил оно отнимает, любовь восполняет всё и даже способна унять грусть по прошлому…

Поэтому должна сказать тебе спасибо, что в этой жизни ты позволили мне испытать нечто подобное.

Не знаю, почему я решилась написать это письмо именно сейчас: на восьмидесятом году жизни, через месяц после смерти мужа.

В каком-то фильме я услышала фразу о том, что с годами вспоминается только хорошие. А наша история была хорошей, прекрасной, так почему бы не вспомнить её сейчас? Когда всё практически позади. Вспомнить, чтобы… может, было не так страшно от осознания, что это… конец? Мой конец…

У нас с тобой было много замечательного: любовь, страх, грусть и непреодолимое желание защитить любимого человека. Чем не прекрасная история любви? Мы с тобой совершали ошибки, иногда ценой их была сама жизнь.

Как ни странно, идя на встречу к Джеймсу, я действительно не боялась погибнуть, ведь отдать жизнь за любимого – не самая худшая смерть. Куда страшнее умереть, так и не испытав любви. И мне не страшно.

Это правда. Я знаю, что в конце просто вспомню о прекрасном юноше с бронзовыми волосами. Разве может быть страшно с тем, кого любишь, кому доверил самое ценное – собственное сердце?

Кто-то говорит о туннеле со светом в конце, о рае и аде, я же верю, что мы всегда будем рядом с теми, кто нам дорог, просто нас не увидят. А те, кто любил, всегда будут находить друг друга, потому что им суждено быть вместе.»


– Тогда где ты?! – прокричал он в надежде на ответ, но его окружала лишь удушающая тишина. – Где же ты…

«Я не волнуюсь о том, будешь ли ты помнить меня…»

– Всегда… – прошептал он в ответ.

«Но я буду рядом, Эдвард. Возможно, не всегда, уж извини, но я ещё планирую заглянуть в гости к своим детям и внукам, очень по ним скучаю, когда долгое время не вижу. Но я не забуду и про тебя. Верь мне.

Только обещай, что когда я загляну к тебе, ты позволишь нам с тобой полюбить, а главное — позволишь мне полюбить тебя. Снова. Как тогда. И если ты в очередной раз надумаешь покинуть меня, то выслушаешь и дашь возможность выбора. Выбора, который я сделаю в твою пользу…

Если моим ответом окажется «нет», то это точно буду не я. И значит, что я ещё не добралась до тебя, дай мне немножко времени…

Люблю тебя, мой милый, надеюсь увидеть. Помни, даже вампиры достойны любви… А пока… нет, не прощай… до свиданья.

Просто помни, что я рядом.

P.S. И если ты сейчас один, то вернись домой, Эдвард, твоя семья ни в чём не виновата. Они любят тебя. Пожалей хотя бы Эсме и Карлайла – понимание того, что ты ничем не можешь помочь своему ребёнку, самое ужасное на свете ощущение.

Навечно твоя, Белла.»

Он снова почувствовал, как разрывается сердце. Боль было сокрушающей, подобной взрыву вулкана. И кипящая лава удушающего чувства потери была столь стремительной, что казалось – его разорвёт на куски, не дав ни малейший возможности окрепнуть.

Мягкие лучи утреннего солнца бесконечным шлейфом укрыли давно потерявшую свою хозяйку комнату.

Начался новый день… Очередной в бессмысленной попытке дождаться её.

Бросив последний взгляд на комнату, сложив и надёжно спрятав в нагрудном кармане пиджака фото и письмо, мужчина покинул комнату, оставив после себя кроваво-алый ковёр из роз и надежду.

Ведь она обещала.

А он продолжал любить…