Часть 2

- Анжелика, вот скажи мне, какого черта такая девушка, да еще с красивым именем забыла на войне? – Ромка скривился, когда медсестра ловко воткнула иголку шприца в плечо, ввела обезболивающее.
- Бес, еще одно слово, и я тебе рот зашью заодно, - хмыкнула она, продолжая методично обрабатывать рану. – Ром, ты ж меня на должностное преступление толкаешь. Тебе отлежаться надо.
- Лика, борт в Москву через два часа. Мне надо быть там, пусть даже «грузом двести», - хмыкнул он, пытаясь не смотреть на манипуляции медсестры.
Боли он не ощущал, еще не прошел накал обостренных эмоций после выброса адреналина. Отпустит его позже. Пока же явно ощущалось возбуждение, лихорадочный блеск в глазах четко указывал его состояние.
- Всё шутишь? У тебя ранение пулевое, - девушка хмыкнула. – Я рану обработаю, обколю, но в Москве будешь ходить на перевязки в обязательном порядке. Оказываю тебе первую помощь в полевых условиях. Меня главный за такое подвесит.
- Еще скажи, разжалует и на «губу» отправит. С Димкой я договорюсь.
- Кому Димка, а кому и Дмитрий Викторович, - Анжелика принялась дальше обрабатывать рану на плече Ромки, тот закрыл глаза, попытался расслабиться. – Строгий он, особенно со мной.
- Не переживай. Всё будет хорошо. Главное, мне в Москву сегодня надо попасть.
- Жену с любовником застукать хочешь?
- Нет у меня жены. У сестры сегодня выпускной, обещал, что приду. Она ждет. Не могу я ее подвести, - медсестра лишь хмыкнула. – Ты так и не сказала, Лика, что делаешь в Шали. Палаточный лагерь, и зимой и летом одни и те же условия, личной жизни никакой…
- Я Анжела, - в теплых карих глазах появились лукавые огоньки, золотисто-рыжая челка упала на глаза. Девушка помотала головой, убирая непослушные волосы. – Сто раз тебе говорила, не называть меня «Лика». Вот скажи мне, Бес, сколько платят медсестрам в районных больницах?
- Догадываюсь, что не много, - ответил Ромка, ловя в очередной раз сходство девушки и его Лизки. Правда, первой уже давно не семнадцать, да и формы у нее более пышные, женственные. И никаких желаний, кроме братской заботы Лика не вызывала.
- Вот, - протянула она. - У меня есть младшая сестра, учится в институте, родители тянуться из последних сил, живут в глубинке. Я же хочу и им помочь, и себе на безбедную старость заработать. Контракт в «горячей точке» - выход.
- Замуж бы ты вышла лучше.
- А ты бы женился! – съязвила она, фиксируя повязку на его плече лейкопластырем.
- Я с радостью на тебе женюсь! – откидывая брезентовый полог армейской палатки, внутрь зашел Дэн, с букетом желтых, розовых и бордовых роз. – Вот, тебе, моя кудесница.
- Костенко! По законам военного времени за мародерство знаешь, что полагается? – засмеялся Ромка. – А потом еще удивляемся, почему местные нас не любят. В каком дворе цветы обнес?
- Я их купил! – возмутился приятель, поглядывая на Анжелу.
Девушка покачала головой, но розы взяла. Денис не то, чтобы был влюблен в медсестру, но считал себя обязанным оказывать ей знаки внимания и всячески помогать. После очередной стычки в горах с бандформированием его ранили, причем тяжело. Перевозить на «вертушке» во Владикавказ представлялось нелогичным: попросту умер бы по дороге от тряски и отсутствия необходимого оборудования. Главный хирург принял решение оставить его в палаточном госпитале. Выпала смена Анжелики. Третий человек за ночь умирал, не спасали реанимационные меры. Сил не оставалось. Даже циничному терпению медсестры-анестезиолога пришел конец. Она расплакалась, не смогла сдержаться. Всегда остро реагировала на смерти во время дежурств. Со всей силы, от безысходности, со словами: «Ненавижу! Как вы мне надоели все!», - ударила по грудной клетке Дэна. Аппарат перестал пищать, показывая сердцебиение. С тех пор Денис считает себя ее «крестником».
- Так! Кавалер с цветами, забирай своего командира, проследи, чтобы он в Москве на перевязки ходил и рентген сделал. Вдруг, ребра сломаны, - кивнула она на гематому, виднеющуюся на груди. След от пули, которая угодила в пластину бронежилета.
Дэн подмигнул Анжеле, подождал, пока Роман набросит на себя верхнюю часть черной формы, скрылся за пологом палатки.
- Ты чудо, Лика, - Роман чмокнул девушку в щеку и вышел на улицу.
Солнце посмеивалось с небес. На горизонте тянулись цепью горы, убегали за край. Невозможно было поверить, что еще несколько часов назад здесь гремели взрывы, раздавались автоматные очереди, старики, женщины и дети прятались в темных подвалах по домам.
Ромка закурил, глядя на Дэна, который мялся и не знал, как начать разговор. Дружба являлась сущей субординацией, но Ромка давно уже плевал с высокой колокольни на многие уставные вещи. За что бывал не раз вызван на ковер к вышестоящему начальству. Но как специалиста его ценили, уважали, выговоров за полевую работу не делали.
Бес сам позвал парня на работу, заметил его во время совместной спецоперации с десантниками. То ли он ему напомнил себя, семь лет назад, то ли Костенко напоминал Серегу, того самого, убитого по нелепой случайности вместо него.
- Не спешил бы в Москву так быстро, - проронил Дэн. – Отлежался бы денек, отоспался. Видел бы свою рожу. Заросший весь. Хорошо хоть наши тебя с боевиком не спутали.
- Я Лизке обещал. Надо будет – в багажном отсеке полечу. Кастет, ты меня знаешь. Не могу я подвести, когда обещание давал.
- Угу, - хмыкнул парень. – Как на свидание торопишься.
- Поговори мне! Лизка – моя сестра. Будешь на нее смотреть слишком часто, башку откручу! Понял? – то ли в шутку, то ли в серьез буркнул Роман, выбросил окурок и направился в другую палатку, искать экипаж самолета, чтобы договориться о перелете в Москву.



В Первопрестольной он оказался спустя шесть часов. Быстро привел себя в порядок, понимая, что на торжественную часть вручения аттестатов опоздал, пропустил обещанный Лизке вальс. На полной скорости заехав в школьный двор, по случаю торжества распахнувшего свои ворота настежь, Ромка поднялся по высоким ступенькам и столкнулся нос к носу с Викой. Девчонка окинула его недружелюбным взглядом, опасаясь нового витка нравоучений. Однако на разговоры с подрастающим поколением Роман сегодня не был настроен должным образом.
- Явился-не запылился, - хмыкнула Вика. – Лизка ревет в раздевалке. Тебя ждала почти всю ночь. Только не надо про работу. Понимает она, но всё равно ждет.
Роман окинул взглядом подругу сестры, не узнавая в серьезной девушке всегда язвительную и взбалмошную Вику.
- Ром, бери ее в охапку и вези домой. Побудь с ней. Хоть немного.
- Разберусь, - сконфуженно произнес он.
Не ожидал подобных разговоров от вечной язвы. Кажется, его и Лизкин секрет перестал быть таковым уже давно.
Лиза сжалась в комочек, тихо плакала в уголке. Рома подошел к ней, пытаясь не поддаться порыву, схватить на руки, прижать к себе, зацеловать до головокружения. Ее слезы ранили загрубевшую душу. Хотелось то ли убежать, скрыться, то ли ласкать её до изнеможения, чтобы вместо всхлипываний слышать тихие стоны. Пытаясь выбросить ненужные мысли из головы, он обнял ее, попытался согреть подрагивающие плечи, не заметил, как растворился в очередном потоке нежности, пробежавшей по сердцу.
Когда они ехали домой, то Роман старался сосредоточенно всматриваться в дорогу, включил музыку, лишь бы отвлечься от крамольных мыслей, не замечать выреза на платье, открывающего нежные холмики груди для обзора.
Что если у нее всё прошло? И тут он со своими странными желаниями? Испугает? Серые глаза навсегда станут для него потеряны, он не сможет смотреть в них и видеть отражение себя. Не сможет прикасаться, хотя бы на мгновение, к зовущему и нежному телу. Хотелось выть от отчаяния. Нельзя поддаваться, нельзя вестись на провокации. Слишком давно не было женщины, слишком давно он запутался в разноцветных снах, в которых есть только девочка с волосами спелой пшеницы, ее полные губы и сладкий запах сливок, клубники и еще чего-то родного, необходимого.
Роман так и не понял, как позволил мягким губам скользить по коже, почему разрешил теплым пальчикам дотронуться до ссадины под ребром. От Лизкиных прикосновений голова кружилась, ток пронзал импульсами нервные окончания.
Искушение: сильное, томящее, изначальное.
Его губы смяли ее губы. Вкус опьянил, ударил в голову, как самое дорогое и выдержанное шампанское. Он столько лет ждал, и вот, наконец, приник к нему, чтобы насладиться, распробовать, выпить до капли. Поцелуй нарастал, забирал остатки воздуха из легких. Девичья грудь дразнила своими очертаниями, видневшимися из-под майки. На ощупь она оказалась слишком нежной, не знавшей прикосновений грубых пальцев, привыкших чаще нажимать на курок пистолета, чем ласкать женское тело. Розовые соски тут же сжались, напомнив бутон розы.
Лиза томно стонала, просила еще. Она хотела быть его, умоляла, показывала, насколько готова стать прилежной ученицей. В девушке ожили запертые до этого момента инстинкты, и Роман медленно плавился под ее безумным натиском, страстно целовал, пробовал на ощупь нежную, белую кожу. Он представил, как бережно войдет в нее, медленно и осторожно станет двигаться внутри, чтобы не причинить лишней боли…
Он глухо зарычал, выпуская на волю сдерживаемые желания, подхватил Лизу и усадил на кухонный стол, понимая, что силы на исходе. Ромка уже хотел снять с нее насквозь промокшие трусики, прикоснуться к горячему и мягкому местечку между разведенных ножек, попробовать ее на вкус, доставить первое удовольствие…
Вдруг отрезвление пришло железным тараном, выбив все эротические фантазии напрочь. Рациональность вторглась в мысли наглым гостем и не захотела уходить.
- Нет, - глухо простонал Роман. – Нет, Лизка, нельзя.
Он резко отстранился от нее, отскочил на безопасное расстояние.
- Почему? – Лиза всхлипнула. Возбужденная, опьяненная, такая желанная.
- Не могу. Что потом будет, с тобой, со мной? – простонал Рома, понимая, какое будущее уготовил той, кого любит - сильно, преданно, беззаветно. Так, как будто она была его всегда.
Слишком много «но» между ними. Единственная ночь, возможно, еще пара встреч украдкой. Разве этого заслуживает Лиза? Она необыкновенно чувственная, чтобы ждать его всё время. Будут в ее жизни еще мужчины. И от этого сердце разлетается на куски, оставляя на месте зияющую рану. Жестокое наказание за удовольствие, полученное украдкой. Нельзя поддаваться на желание, которое уже буквально разрывает изнутри.
- Я буду ждать тебя, как всегда. Я умею, знаю, что тебе надо уходить. Ты так живешь. И ты всегда будешь возвращаться ко мне, - с жаром произнесла она.
- И ты останешься вдовой в двадцать лет? Не сегодня, так завтра нарвусь по-настоящему. Себя не жалко. Но ты как?
- Как всегда! Когда ты уходишь, то я умираю, и оживаю, когда тебя вижу, - она слезла со стола, подошла к нему. – Ром, я люблю тебя. Мне больше никто не нужен.
Признание, слетевшее с ее опухших от поцелуев губ, окрылило, заставило сердце тарабанить в груди, как бешеное. Любит! Она его любит… Но что, если это всего лишь игра гормонов, девчоночье увлечение, которое развеется, едва она начнет новую студенческую жизнь, встретит подходящих парней, с которыми будут общие темы для разговоров, одна среда обитания? Ей нужен муж, стабильность, будущее, а не полутруп, который приезжает раз в месяц, не зная, вернется ли вновь.
Лиза попыталась отвлечься от разговоров, провела кончиком языка по его губам, спустилась к шее, оставила влажный след от поцелуев на коже. Роман сжал зубы, чтобы не застонать, вновь не припасть к ее сладким губам, не попробовать нектар, дарящий дурманящий эффект, похлеще наркотика.
Он дернулся назад, сжал Лизкины руки, как в капкане. Отбросил от себя намеренно грубо, чтобы у нее не оставалось лишних иллюзий. Устало опустился на табуретку, закрыл глаза. Ладно, он и Лиза. Со своими чувствами разобраться смогут. Но родители! Они ведь никогда не поймут, не примут. Ему, конечно же, кроме нотаций и скандала ничего не сделают, а Лизку ведь запилят, замучают душеспасительными беседами, еще, чего доброго, заграницу отправят на учебу. Хорошо хоть, не на лечение. Нет у них иного пути, кроме дороги вникуда.
- Маленький, мой Рыженький, нас же родители не поймут никогда. Я уже давно для отца потерян, меня не станет – поплачет, скоро успокоится. А ты для него родная, понимаешь? И тут мы их новостью пришибем, с инфарктом уложим. И знаешь, кто будет виноват?
- Я, конечно, только я, - опять наивный взгляд, приправленный первым желанием.
- Нет, Лизка, я. Потому что старше, потому что не думал, будущее твое перечеркнул. У отца на тебя планы большие. – Роман взъерошил короткие волосы, попытался пригладить назад. - Лучше бы меня тогда, еще в Чечне, вместо Сереги снайпер «снял». Всем бы легче было, - пробормотал он обреченно затаенную мысль, возникающую время от времени, когда болезненное желание обладать нежным, девичьим телом становилось слишком навязчивым, ненормальным.
- Нет! - Лиза опустилась перед ним на колени. Обреченно, жарко, искреннее прошептала: – Нет, я бы точно умерла вместе с Цейсом. Мы же тебя ждали. Я обещала, клялась. Люблю тебя и буду любить.
Еще одно признание обожгло, как пощечина. Захотелось застонать, удариться головой о стенку. Что же им делать? Почему попались в ловушку? Он так ждал любви всю сознательную жизнь, а когда она коварно подкралась, ударила под дых, не знает, как же поступить, что же сделать…
Его ладонь аккуратно обхватила нежное личико. Лизка не сдерживала слез. Они текли по щекам, размазывая макияж, сделанный по случаю выпускного. Маленькая девочка с телом прекрасной женщины. Его, только его. Принадлежит без остатка. Но может ли он взять то, что она так бездумно предлагает, ничего не прося взамен? Ромка заставил ее подняться с пола, усадил на колени, нежно целовал мокрые глаза, высушивая губами слезы.
- Рыженькая, ты же мне шансов на отступление не оставляешь. С ума сводишь. Не надо, пожалуйста. Ничего не выйдет. Ты учиться пойдешь, влюбишься в кого-нибудь еще, замуж выйдешь, отцу внуков нарожаешь, а я буду делать то, что у меня лучше всего получается – воевать, - слова вколачивались гвоздями в душу, как в крышку деревянного гроба. Он должен похоронить ненужные, мешающие им жить чувства.
- Ромка, я не хочу выходить замуж! Разреши мне ждать тебя, как раньше.
- Как раньше, - пробормотал он, поднялся вместе с Лизой, пересадил ее на другую табуретку, поднял свою рубашку с пола. Застыл на несколько секунд, глядя на удрученную девушку. А как было раньше? Уже долгие два года он сходит с ума, не знает, что ему делать. Не имеет права обрекать ее на вечное ожидание.
- Не уходи, - давясь слезами, продолжала умолять Лиза.
- Так надо. Прости, Рыжик, - не оборачиваясь, вышел из комнаты, застегивая на ходу рубашку.
Ее слезы порвали душу в клочья, заставили ощутить себя беспомощным, хуже новорожденного котенка. Успокоить, прижать к себе, приласкать, загладить вину - требовал рассудок. Так ведь не сдержится, не сможет просто лежать рядом. Пытка, похлеще адского колеса времен инквизиции.
Стоя около автомобиля во дворе, Роман выкурил две сигареты. Не помогло. Потребность ощутить нежные губы, ласкать податливое тело усилилась в сотни раз. Сев в машину, он помчался вперед, не разбирая дороги. Просто летел по пустым транспортным артериям столицы, по привычке игнорируя знаки, ограничивающие движения. Проезжая мимо очередного поворота, заметил тонкую фигурку. Рыжие, как морковка, волосы растрепались, убежав из высокой прически. Туфли в руках. Вызов в глазах и призывная улыбка.
Ромка резко остановил машину, сдал назад. Мгновение – девчонка уже внутри черной БМВ. Еще пара секунд, и умелые, слишком решительные губы соединяются с его губами. Он заехал в какой-то темный двор-колодец в старой части Москвы, где в предрассветный час сложно встретить на случайного прохожего или собаковода, выгуливающего питомца. Девушка, успевшая пробормотать имя, которое он так и не расслышал, позволила делать с собой всё, что требовало его изголодавшееся тело.
Она извивалась, стонала, кричала, просила еще, поражала ненасытностью. Роман слишком крепко сжимал ее руками, оставляя синяки на коже, агрессивно сдавливал запястья и врезался внутрь, казалось, до бесконечности. Не мог представить в этот момент Лизу. Она разительно отличалась от случайной девчонки, имя которой он даже не удосужился запомнить. Ему хотелось почувствовать трепет тела, не знавшего еще мужчины, хотелось слышать нежные, томные стоны, вместо резких выкриков. Разрядка пришла вместе с опустошением, брезгливостью и чувством вины. Рыжая еще что-то ворковала, пыталась говорить комплименты, но он мысленно уже давно оказался далеко от машины и пропитавшего салон запаха секса.
Роман молча отвез девушку домой. На прощание она хотела его поцеловать, но он отвернулся, стараясь не думать о случившемся. Подобные эпизоды в его бурной сексуальной биографии случались нередко, но именно сейчас острое чувство вины заставило содрогнуться. Если бы не Лиза… Если бы…
Вернувшись в квартиру к отцу, Ромка нашел Лизку, спящую на полу в кухне. Она свернулась калачиком, вздрагивала телом. Тут же вина с новой силой затянула петлю вокруг шеи, стало тяжело дышать. Подняв ее на руки, Рома уложил ее на кровать в родительской спальне, прилег рядом, принялся нежно перебирать волосы…
Невозможно остаться вместе. Ему не суждено видеть ее сонную улыбку, слушать тихие бормотания, целовать сладкие губы…
- Ты вчера ушел. Зачем вернулся? – произнесла Лиза охрипшим голосом, едва открыв глаза.
- Убедиться, что с тобой всё хорошо. Попрощаться, - тихо, без эмоций, опустошенно.
«Я виноват, прости» - едва не сорвалось, но Роман вовремя остановился. Не сможет объяснить влюбленной девочке, что секс без любви бывает, а любовь без него причиняет слишком много боли и страдания.
- С той, кто «Kenzo» пользуется, попрощайся, - хмыкнула Лизка.
- Лиз, не надо, прошу тебя. Не буду оправдываться, - женское чутье не обманешь. Поняла, где он провел время. Узнала, зачем сбежал.
- Конечно. Я же маленькая дурочка, у которой будущее расписано наперед. А тебе нужна та, у которой не будет больших планов. Снял на вечер – никаких проблем. Только после того, что вчера было, ты пошел к другой. Сразу же. Не захотел быть учителем, да?
- Лиза, - намеренно жестко произнес он, пытаясь проглотить горький комок, образовавшийся в горле. Хлесткие слова достигли цели, закручивая в тугой узел очередную порцию вины и сожаления. – Я не буду ничего тебе объяснять. Придет время, ты всё поймешь сама. Я уезжаю, не знаю, когда вернусь. Скорее всего, осенью. Не делай глупостей. Сдай вступительные экзамены. И не сходи с ума, договорились?
Наставления от старшего брата. Но они давно уже сошли с привычных орбит, не смогут противиться взаимному притяжению. Поздно отходить назад, тихо на пальцах по минному полю. Неловкое движение – взрыв неизбежен. Попытка хоть что-то оставить, как было еще пару дней назад, потерпела безоговорочное фиаско.
Роман медленно поднялся с кровати, подошел к двери, замер. Не сможет уйти, не прикоснувшись к своему солнечному лучику. Не может забыться, даже на время, если напоследок не поцелует ее.
- Рыженький мой, прости. Я вернусь, погуляем и обмоем твой студенческий. Не подведи меня. Ты самая лучшая, хорошая. Моя, моя, моя…
Он покрывал быстрыми поцелуями ее глаза, волосы, щеки, пытаясь запомнить запах, забрать частичку любимой девочки с собой, до того момента, когда он вновь вернется.



От подобных предложений отказываться не принято. Более того, следует радоваться и испытывать чувство гордости, что тебя «посчитали» и государство нуждается в твоих услугах. Вот и Роман не раздумывал. Время на размышление дается в образном смысле. Всё уже давно решено. Если подвязался на службу, то сразу стал одним из винтиков в огромных жерновах, позволяя им крутиться. Если будешь сопротивляться, то попадаешь между ними, и они мгновенно сомнут тебя в порошок.
Возможно, всё, что не делается – к лучшему. Уйти придется, рано или поздно. За Ромку решили, что случится это «рано» уже совсем скоро. Он приехал попрощаться с родителями, со своим прошлым, с Лизой…
Он не знал, как сказать. Казалось, что убьет ее словами. Они могут ранить, бить наотмашь, похлеще пощечин. Привык быть с ней предельно откровенным, в чем можно, разумеется. А вот теперь, глядя на нее, не мог. Впервые делалось страшно. Липкое и неприятное чувство окутывало паутиной. Давило стальными тисками сожаление.
Рома смотрел в огромные серые глаза и не мог себя заставить сказать заученные фразы. Он ведь честно пытался сбежать, отойти назад, когда понял, что у нее давно уже всё не по-детски. Где же он ошибся? Почему так запустил то, что давно нужно вырвать с корнем? Ответы не появлялись. Складывалось ощущение, что он бьется, словно рыба об лед, ища для себя оправдания.
Прощальные поцелуи еще больше распаляли желание. Роман хотел вобрать Лизу полностью в себя, навсегда запомнить ее запах, тепло рук, податливость нежного тела. Он жадно ласкал ртом ее нежную грудь, с ума сходил от бархатистой кожи и запаха сливок, не мог насытиться, но и не мог взять, то, что она ему отдавала, не прося ничего взамен; страстно и порывисто. А он не мог уйти, чтобы потом представлять, как его девочка, выгибающаяся под его умелыми руками сейчас, потом будет тихо стонать и отдаваться другому. Лучше оставить всё так, как есть. И так слишком много боли: невыносимой, режущей, разрывающей, сдавливающей…
Поцелуи пьянили, кровь шумела в ушах. У Лизы распухли губы, с них срывались стоны, признания. Окружающий мир сузился до одной точки. Ромка не мог совладать с собой. Желание вновь распаляло кровь, но теперь не поможет случайная девчонка. Никто не спасет, никто не скажет такого слова, чтобы перестала причитать ночь разлуки. Ночь, когда его жизнь разделиться на «до» и «после»; когда он уйдет, оставив Лизу наедине с любовью, разгрызающей сердце на куски. Дай Бог, чтобы она прошла, и его девочка не наделала глупостей, которых не исправить.
Она целовала его губы, водила пальцами по подбородку, щекам, глазам, как будто поставила себе цель не оставить без внимания и миллиметр его лица. Ромка же тихо стонал от осознания неизбежности. Он запомнил ее, навсегда запомнил. И дело не в профессиональной памяти. Роман вобрал в себя образ Лизки – солнечного лучика, чтобы он освещал ему дорогу в потемках.
Лиза вышла из машины, Роман смотрел вслед удаляющейся фигурке, позвал ее. Она обернулась. В глазах подстреленной птицей билась надежда, и тут же умерла, как от выстрела, рухнула в пропасть. Последний раз, глядя в глаза, друг другу они сказали всё, что могли. Без слов.
Она скрылась в дверях подъезда, а он еще долго курил ментоловые «Данхилл», не мог убрать дрожь в руках. Даже в момент самого опасного боя с ним такого не случалось. Ромка давно уже превратился в механизированный организм, выполнял свою работу инстинктивно. Но сейчас он тихо умирал, зная, что больше не воскреснет в объятиях любимой.



Взрыв произошел неожиданно. Еще секунду назад Бес тихо переговаривался с сапером, следил за собакой, которая, не подавая условных знаков обнаруженного фугаса, подбежала к окрестным кустам. И вот мир раскололся, лопнул, раскрасился в багряно-золотистые тона. Сначала оглушительный звук, а потом – вязкая тишина.

Кинопленка воспоминаний закончилась. Казалось: трещит проектор, на экране ничего не видно, кроме белого пятна, где медленно проступили серые глаза в обрамлении пушистых ресниц. Ромка хотел произнести: «Лиза», - но с немеющих губ сорвался надтреснутый хрип.
Темнота укутывала пологом, сердце замедляло бег…