За неделю до королевского турнира

- И это все исключительно твоя вина! - рубя воздух ребром ладони, точно клинком верного меча, выкрикнул сэр Алистер, в который раз пытаясь поставить точку в опасно обострившемся разговоре с супругой, но эта попытка провалилась, как и все предыдущие.
- Моя вина? - не хуже зловещей баньши вскрикнула леди Кэтрион, подступая к мужу еще на шаг. - Моя? А кто позволил ей взять в руки оружие? Кто учил ее фехтовать? Кто разрешил ей всюду таскать с собой эту треклятую железку? Кто, скажи мне?
- Воспитывать детей - твоя забота, женщина! - вскипел сэр Алистер. - Это ты должна следить за тем, чтобы из дочери выросла леди, а не трактирный вышибала!

- И что же, по-твоему, я могла сделать, когда вместо того, чтобы дать ей хоть минуту посидеть за вышиванием, ты звал ее фазанов пострелять? - не растерялась леди Кэтрион. - Это все твое попустительство: ты ни разу даже не подумал сказать ей, что сидеть на деревьях, носиться сломя голову по полям и рубить палкой крапиву - это плохо и совершенно не подобающе!

- Помилуй, все дети играются, это совершенно обычное дело, - принялся обороняться сэр Алистер. - Нельзя же заставлять ребенка днями напролет просиживать с куделью или иглой!

- А верхом на заборе - можно?!

- Да при чем здесь забор? - попробовал было возразить сэр Алистер, но супруга не позволила ему перехватить инициативу и с ловкостью опытнейшего словесного рубаки немедленно повела атаку с другой стороны.

- И у тебя еще хватало ума бахвалиться ее успехами, как ты изволил выразиться! - с непередаваемым негодующим презрением вскричала она, сверкая темными глазами. - Дескать, дочь твоя себя в обиду не даст, любому рыцарю не побоится вызов бросить и честь свою и без чужой помощи оборонить сумеет!.. Что же ты теперь-то не гордишься и не хвалишься? Тоже ведь есть чем: сам маркграф Эркарт возжаждал с тобою породниться и просил руки твоей дочери, а она отказала ему, да еще и не преминула блеснуть знанием столь сочных высказываний, что и заслуженный головорез бы позавидовал!

- А что же делать, если ей маркграф не приглянулся? - старательно обойдя самую суть вопроса, воскликнул сэр Алистер. - Слава небу, я могу не неволить собственную дочь, и без смазливых женишков с их золотом достаточно богат!

Леди Кэтрион залилась не предвещающим ничего хорошего язвительным смехом.

- В самом деле, - заговорила она, остмеявшись, - не все ли равно, что станется с нашей дочерью, раз от ее замужества выгоды ждать не нужно? А каково нам будет смотреть, как гаснет наш род, потому что последний его росток оказался пустоцветом?

- В этом некого винить, кроме тебя! - выкрикнул сэр Алистер, в гневе становясь как будто на сажень выше свего и без того немаленького роста. - Это ты не смогла подарить мне сына!

- И теперь ты пытаешься превратить в этого сына нашу дочь? - вскрикнула леди Кэтрион, прижав к груди тонкие руки.

По счастью, донесшийся со двора звонкий металлический лязг вмешался в делавшийся все более гневным спор и отвлек говоривших - иначе одному небу ведомо, что могло бы случиться. Леди Кэтрион подошла к распахнутому в розово-золотое марево львиного зева и солнечного света окну и, выглянув наружу, тоненько всхлипнула и вскричала:

- О, ты только посмотри! - и бросилась вон из комнаты, предоставив мужу наслаждаться разворачивавшимся за окном зрелищем в одиночку.

Сэр Алистер с тяжелым вздохом приблизился к окну и, оперевшись локтями о подоконник, принялся смотреть, как кружат по двору, будто танцуя, две высокие фигуры, окруженные свистом и блеском прозрачно-голубой стали. Что ж, дочь определенно делает успехи: Джейкоб, оруженосец лорда-министра Чарльза, едва ли не лучший фехтовальщик в графстве, а пробиться сквозь защиту своей противницы никак не мог, в то время как та сумела дотянуться до него концом своего неострого клинка целых два раза за все то время, что сэр Алистер наблюдал за поединком.

Наверное, Кэтрион права, и он предпочел бы видеть дочь не сражающейся с Джейкобом, а кружащейся с ним в паре по бальному залу, в водопадах бархата и парчи, а не выряженной как мужчина. Это было бы правильно. В конце концов, она ведь девица, а не ратник. Но сквозь эти замечательно здравые мысли сорной травой пробивались размышления совсем иные, и именно они захватили сэра Алистера, когда его светловолосая дочь, так похожая на свою мать, с довольным возгласом выбила оружие из руки Джейкоба и, засмеявшись, уперла острие своего несерьезного меча ему в грудь: спокойное, немного даже мрачное удовлетворение при мысли о том, что даже короли летят с тронов ко всем чертям, не в силах защитить себя даже окруженные тысячами воинов, а вот его дочь, хвала небу, защитить себя может - сама.
Еще с минуту сэр Аластер понаблюдал за тем, как явно ничуть не раскаивающаяся в том, что выставила вон завиднейшего жениха во всей округе дочка говорит о чем-то с Джекобом, а затем покачал головой и вышел из комнаты. Нужно было восстановить мир с супругой.

***

- И снова я победила! - довольно воскликнула Розали, опустив руку с мечом и глядя поверженному Джейку в глаза, но, увидев, как тот усмехается, возмущенно топнула ногой: - Да ты мне просто поддался! Так ведь? Поддался?

Джейкоб запротестовал - наверное, со слишком уж большим усердием для того, чтобы выглядеть искренним, - и Розали, сжав губы, скрестила на груди руки и отвернулась.

- Ну сколько еще это будет продолжаться? - звенящим голосом воскликнула она. - Сколько еще со мной будут носиться все вокруг только потому, что я родилась не мужчиной?

Джейкоб слушал эти жалобы все последние пять лет, с тех самых пор, как, неудачно упав на охоте с раненой лошади, сломал ногу и, привезенный сердобольным лордом Арториусом в ближайшее поместье, оказался на попечении дочери своего гостеприимца. И еще и разу в жизни он так не мечтал не поправляться как можно дольше, да хоть и вовсе никогда. В конце концов, он имел все права надеяться на то, что его чувства найдут отклик в сердце золотоволосой (какая удивительная и драгоценная редкость среди здешних темноволосых уроженцев) наследницы сэра Аластера: в свои двадцать пять лет - уже рыцарь, богатством и родословной судьба не обидела, да и зеркало выносило ему весьма лестный приговор всякий раз, когда смотрело на него глазами его отражения. Но время шло, а Розали ни единого раза не позволила ему заподозрить себя в том, что питает к нему чувства, хоть немного похожие на его собственные.

- Невозможно так жить! - восклицала Розали, сжав кулаки, а Джейкоб любовался игрой золотых искорок солнечного света в ее синих, как морской шторм, глазах и недоумевал, чем же так не мила ей жизнь всеми любой и лелеемой нежной красавицы. - Все думают, что лучше меня знают, кто я, как я должна жить и что делать! Все! Даже ты! - она в сердцах швырнула на землю свой меч, и блеск стали в изумрудной зелени травы вдруг отрезвил ее, точно пощечина: громко вздохнув, она бросилась к своему оружию и подняла его так бережно и с таким виноватым лицом, как если бы металл клинка был живым существом, способным на нее обидеться.

Наверное, именно это заставило Джейкоба сказать то, чего не следовало:

- Объясни же, зачем тебе так нужно быть не тем, кто ты есть?

Розали резко обернулась к нему, сведя темные, разлетающиеся к вискам, точно крылья хищной птицы, брови к самой переносице, и Джейкоб с трудом сдержал малодушный порыв зажмуриться в ожидании готовой разразиться бури. Но буря не разразилась.

- Я не знаю, кто я есть, - тихо пробормотала девушка, и на секунду Джейкобу почудилось, что в ее голосе прозвучали слезы. И эта ее мгновенная слабость, то, как она зябко обхватила себя за плечи и опустила голову, и то, какими слабыми и хрупкими сейчас казались эти плечи, и пять лет так мучительно сдерживаемых чувств разом ударили ему в голову.

- Я слышал, сэр Эркарт просил тебя стать его женой, - сбивчиво заговорил он, шагнув к ней, - но ты отказала ему.

- Еще бы я не отказала! - запальчиво воскликнула Розали. - Очередной собственник, считающий, что своим титулом покупает себе бессловесную рабыню, самовышивающуюся канву и ходячую прялку!

- Но...

- И собственную шлюху, задирающую юбку по первому его слову!

- Роза, что ты говоришь, ты же девушка!

- Где это написано, что ругаться разрешено только тем, у кого есть яйца?

Джейкоб тяжело вздохнул. Да, она умеет остудить даже самые горячие чувства...

- А я думал, ты отказала из-за меня, - не сумев удержаться от немужественного вздоха, пробормотал он, уже не думая о том, как глупо прозвучат его слова.

- Из-за тебя?.. - растерянно переспросила девушка.

Джейкоб и сам понимал, что его понесло, что нужно умолкнуть хотя бы из соображений чести и собственного достоинства, но ее слова о прялках и шлюхах не позволяли ему молчать, как не позволяет верующему молчать хула, возводимая на его богов атеистом.

- Я думал, ты ждала иного предложения, - давясь словами, заговорил он. - Думал, что мне бы ты ответила иначе. Что попроси твоей руки я, то ты бы не отказала.

Розали взглянула на него с выражением такого пораженного недоумения, как если бы с ней вдруг заговорило дерево. Растерянно приоткрыв рот, она смотрела на него, явно ожидая объяснений, и Джейкоб, окрыленный тем, что она не подняла его на смех или, и того хуже, не отвергла заранее все слова, что он мог бы сказать ей, преодолел последний разделявший их шаг, обнял ее за плечи, под грубой тканью крестьянской рубашки казавшиеся соблазнительнее, чем под вышитыми шелками, заговорил:

- Неужели ты не... - и понял, что не может сказать больше ни слова. Да Розали и не позволила ему.

Мгновенно - он даже не успел заметить начало ее движения - она вывернулась из его рук, метнулась в сторону, а в следующую секунду в грудь опешившему Джейкобу уже смотрело острие меча, стиснутого в выставленных вперед руках Розали. А ее сказочно красивое лицо искажал страх и примешивавшаяся к нему странная, мрачная, отчаянная решимость. Взглянув ей в глаза, Джейкоб не на секунду не усомнился - сделай он к ней еще хотя бы шаг, и она ударит его мечом без малейших колебаний.

- Это же я!.. - растерянно, умоляюще заговорил он, отступив на шаг. - Ты что же, убьешь меня, Роза?

Но в этих увещеваниях и нарочито сдержанном и мирном тоне не было никакой необходимости: Розали опустила руку с оружием, помотала головой, как будто отгоняя наваждение, и с таким же детским, умоляющим раскаянием, с каким недавно поднимала с земли брошенный меч, воскликнула:

- Прости, прошу, прости меня!.. Я сама не понимала, что делаю! Я просто... Я подумала, что... О, прости, прости!

Она так искренне просила прощения, что Джейкоб при всем желании не смог бы его не дать. Да и к тому же мысль о том, что он, со своим не слишком галантным поведением, неучтивыми словами и непозволительными вольностями, вполне заслуживал реприманд, сглаживала потрясение, вызванное поведением Розали. Пусть даже, по его мнению, угроза немедленного убийства была уж слишком суровой карой за одно короткое объятие.

Мир был восстановлен, Розали снова держалась мило и непринужденно, но неприятная заноза, оставленная в памяти Джейкоба всем произошедшим, не давала ему получать от общества свое дамы прежнее удовольствие, и четверть часа спустя он собрался уезжать.

- Через неделю в столице начнется турнир, - сказал он Розали, выводя из конюшни своего вороного, - сэр Чарльз наверняка поедет туда, а я отправлюсь с ним как оруженосец. Может быть, и сам поучаствую - говорят, награда победителям будет такой щедрой, что на одном коне и не увезешь, а к тому же лучших бойцов возьмет в свою личную гвардию сам король! Плохо ли - слава, деньги, приключения, столичная жизнь, да еще и с королем знакомство сведешь! - он ухмыльнулся. - Боюсь, теперь мы долго не увидимся, - помрачнев, произнес он и, добавив в голос скорбного величия, выпрямился в седле и сказал: - Если так случится, что больше мы в этом мире не встретимся никогда, урони по мне хоть слезинку.

И, мельком взглянув на Розали и увидев, что его слова произвели должный эффект - девушка, застыв, смотрела на него, горестно изогнув брови и прижав руку к губам - Джейкоб, не добавив более ни слова, дал шпоры коню и лихим галопом вылетел в ворота усадьбы сэра Алистера.

***

- И речи быть не может! - от возмущения леди Кэтрион захлебнулась воздухом и схватилась за горло. -
Даже и не думай! Это просто немыслимо!

- Для Джейкоба мыслимо, а для меня нет? - яростно сверкая глазами, воскликнула Розали. - Для лорда Эркарта мыслимо, а для его не случившейся супруги нет? Вы, выходит, признаете, что ваша дочь хуже вашего несостоявшегося зятя?

- Да что такое ты городишь? - вскипела леди Кэтрион. - И как ты только умудряешься любой разговор сводить к своему несносному, злобному шовинизму?

- К чему тебе этот турнир, я не могу понять? - пытаясь придать происходящему хотя бы оттенок разумности, спросил сэр Алистер. - В конце концов, это развлечение не для женщин. Никто не воспримет тебя всерьез, ни соперники, ни распорядители, пусть даже ты и фехтуешь так, что все они позавидуют. И не говори мне, что ты заставишь их восхищаться и негодовать, - пресек он уже готовое сорваться с губ дочери возражение. - Получишь только вдвое больше негодования, а восхищения все равно не дождешься никогда.

- Ну значит хоть парочку задниц надеру, отведу душу! - дерзко бросила в ответ Розали и решительно вышла из комнаты.

Леди Кэтрион проводила ее взглядом и ничего не сказала, хотя сэр Алистер едва ли не кожей чувствовал назревающий взрыв. И когда он уже совсем было решил, что жена не вымолвит больше ни слова, та вдруг обессиленно рухнула в кресло, откинула голову на резную спинку и простонала:

- Дурная девка, дурная девка!..

***

Серебрянка, легконогая снежно-белая кобыла, подарок отца на шестнадцатилетие, бодрой рысью шла через редкий подлесок, сминая копытами слабые стебли влажной от росы травы. Розали прищурилась на алое солнце, готовое вот-вот соскользнуть за горизонт, и подогнала лошадь. Хотелось добраться до какой-нибудь деревушки, где можно будет найти кров над головой, до темноты. Насколько она помнила по висевшей в отцовском кабинете карте, на окраине леса должна быть небольшая деревенька с постоялым двором - нужно было просто скакать вдоль лесной кромки по добротному купеческому тракту, никуда не сворачивая. Но, очевидно, где-то она все-таки повернула, сбилась с нужной дороги - уж слишком долго нежилая, негостеприимная местность вокруг не скрашивалась ни малейшими признаками человеческого жилья. Впрочем, это не слишком беспокоило Розали: о разбойниках в здешних местах никогда и слыхом не слыхивали. А до сих пор звучащие в ушах слова Джейкоба придавали ей сил не хуже сытной еды и покойного отдыха: «Слава, деньги, приключения, столичная жизнь - плохо ли?». Столичная жизнь - да не важно, хоть провинциальная, хоть деревенская, главно, что новая, другая. О да, выиграть турнир, стать богатой и свободной - и раз и навсегда забыть о былом кошмаре. Его лордство сэр Эркарт не расскажет о случившемся даже под страхом смерти, а значит, никто и никогда не узнает, а сама она забудет, если небо будет так милосердно.

Окрыленная этими мыслями, Розали вгляделась вдаль и различила впереди, на лесистом всхолмье, скопление как будто золотых светлячков - горящие окна деревенских домов. Но теперь мысль об отдыхе вовсе не показалась ей привлекательной - отдых начнется после турнира, вместе с новой жизнью. Лучше скакать всю ночь и засветло добраться до столицы. Чем быстрее, тем лучше - как бы отец не надумал послать за ней погоню (разумеется, по матушкиному наущению). Серебрянка неутомима - проделала галопом столько миль, а сухая, как будто только-только из стойла. Примчится в Алый город с рассветом и даже не притомится. Это соображение решило дело, и Розали потянула повод, разворачивая кобылу от бегущей к лесной деревне дороги к широкому столичному тракту.

Ее расчеты оказались верны: серо-розовые сумерки рассвета застали ее уже в столице, на западной окраине города, медленно едущей по пустынным в этот ранний час узким трущобным улочкам, устало оглядывая неказистые фасады кособоких домов в надежде, что один из них окажется постоялым двором. Насчет лошади она тоже не ошиблась - Серебрянка не подавала ни малейших признаков усталости и шла бодрым, быстрым шагом, выгибая лоснящуюся упругую шею и нравно дергая узкой мордой при каждом доносящемся из окрестных переулков и подворотен шуме. Но вот саму себя Розали определенно переоценила. Наверное, в седле ее до сих пор удерживали только стремена и высокая лука, да ровная поступь лошади - иначе она уже спала бы беспробудным сном прямо на грязной уличной брусчатке.

Разумеется, будь у нее хоть немного больше сил, она и не подумала бы искать трактир в таком малопривлекательном и явно не безопасном квартале, но сейчас ей было уже не до опасений и эстетических терзаний. И потому, едва ее взгляд зацепился за скрипучую вывеску, на которой при наличии определенной доли воображения можно было различить очертания стоящего на задних лапах лиса и надпись на щите у него в зубах: постоялый двор «У лиса», как Розали со вздохом облегчения спрыгнула с седла и, взяв лошадь под узцы, решительно зашагала к воротам этого заведения. Деревянная створка откликнулась скрежещущим скрипом на толчок ее ладони, и тут - словно в ответ этому звуку - из-за поворота улицы раздался громкий отчаянный крик.

Рывком выхватив меч из притороченных к седлу ножен, Розали обернулась на звук. Сонливости не осталось и следа, ее место заняло напряженное, электризующее волнение, расцвечиваемое адреналином и - чего греха таить - страхом перед тем, что она увидит, заглянув за поворот. Но она не успела этого сделать: впереди зазвучали быстрые, спотыкающиеся шаги, бессвязные вскрики, грубый хохот, звяканье оружия - и в следующую секунду из-за угла ближайшего дома выбежала девушка в грязном, изорванном платье, с длинными пламенно-рыжими волосами, спутанными языками пламени вившимися вокруг ее лица и плеч. А следом за ней появились двое мужчин.

Неряшливая и грязная, но кичливая одежда, высверки вульгарных, наверняка краденых драгоценностей на руках и поясах, сплошь увешивавшее их оружие, а еще вернее - маслянисто блестящие, прищуренные, по-звериному хищные глаза сказали об этих незнакомцах вполне достаточно для того, чтобы Розали крепче сжала в руке меч и приготовилась к бою - говорить с ними было бессмысленно. Рыжеволосая привалилась к стене дома за спиной у Розали и обессиленно сползла по ней на землю. В сумрачном безмолвии улицы было слышное ее рваное, захлебывающееся дыхание.

- Ты только глянь, старина! - один головорез хлопнул второго по плечу и вперился взглядом в замершую на середине улицы Розали. - Была одна девка, а стало две! - он засмеялся. - По одной красотке на каждого, прямо как в хорошем борделе! Посмотри-ка, у нее и меч есть, и коняга знатная!.. Никак, храбрая дева-воительница? Рыцарьша? Необыкновенная и непобедимая?

- Как между ног ей глянем, так и узнаем, необыкновенная или наоборот, самая что ни на есть обыкновенная, - хрипло произнес его спутник. - Ох чую, весело будет!..

Он медленно двинулся к Розали, приближаясь по мягкому полукружью справа, а второй, рванув из рукава кинжал, почти синхронно скользнул влево, держась в густой тени у стен домов. В пальцах первого девушка заметила стальной розблеск кастета. Она уже не боялась - этих жалких ублюдков она разделала бы в два счета, и ни один не сумел бы к ней даже притронуться, в этом она не сомневалась. Проблема была в другом. В том, что ей еще ни разу не приходилось никого убивать. Не приходилось даже ранить.
Один из нападавших вдруг прыгнул к ней, словно бросающаяся на добычу гадюка, мгновенно преодолевая разделявшее их расстояние и занося утяжеленный стальными кольцами кастета кулак. На долю мгновения Розали захватила нелепая и детская паника от мысли, что впервые в ее жизни кто-то поднял на нее оружие всерьез, чтобы покалечить или убить, а не дать ей лишний раз потренироваться, что это не урок, не турнир, и что за поражение ей придется заплатить слишком дорого. Но пока ее мысли были парализованы страхом, тело все сделало само. Расплывчатый взмах узкого клинка, свист рассекаемого воздуха и слившийся с жутким булькающим хрипом влажный хруст - и Розали увидела, как валится на землю вооруженный кастетом, и по серой брусчатке ползет и ползет, расширяясь, густо-алая лужа крови.

- Ах ты сука! - бешено выкрикнул второй мужчина и бросился к Розали, перескочив через мертвое тело своего приятеля и выхватывая из-за пояса второй кинжал. Как будто зачарованная пролитой ей кровью, Розали, по-прежнему не осознавая своих действий, метнулась в сторону, поднырнула под руку нападавшего и в конце разворота рубанула его серединой клинка под ребра. И тут же все ее навыки как будто исчезли, пуская на свое место разум: не удержавшись на ногах, она неловко упала на колени, выронила выбитый из рук силой удара меч и с криком дернулась в сторону от мешком рухнувшего на землю раненого. Пальцев вдруг коснулось что-то теплое, и, взглянув на землю, Розали увидела, как ее ладони омывает растекшаяся по камням кровь, юркими ручейками бегущая из-под конвульсивно бившегося в шаге от нее тела. Секунду она смотрела на свои руки, а затем с хриплым стоном перевалилась на бок, зажмурилась...

Рвало долго. Куда дольше, чем длилась сама схватка.

- Первые убитые? - раздался подле Розали незнакомый голос, и она, с трудом приподняв голову, увидела наклонившуюся над ней рыжеволосую девушку, которую защитила.

- Да... - глухо пробормотала она в ответ.

Рыжеволосая оторвала от своего и без того изодранного платья полоску ткани и довольно бесцеремонно вытерла Розали рот и подбородок, взяла ее за локти и помогла подняться на ноги.

- Первый мужчина не забывается, - удивительно спокойно произнесла она. - Ни первый убитый, ни первый любовник. Радуйся, что это не один и тот же человек!.. И спасибо.

И, не сказав больше ни слова, она метнулась в узкий проулок меджду «Лисом» и соседним домом и мгновенно исчезла из виду.