Наученные горьким опытом, место для ночной стоянки выбирали долго и тщательно и в конце концов разбили лагерь на берегу реки, достаточно широкой и быстрой, чтобы перебраться через нее вброд было невозможно, что делало ее хорошей преградой для любых людей или нелюдей, вздумавших бы ночью напасть на лагерь. До Северной Звезды оставался всего один, последний переход.

Усталые, вымотанные донельзя путники не проявляли никаких признаков радости при мысли о близящемся конце их долгого и трудного путешествия. Наоборот, настроение в лагере было нервное, напряженное, предгрозовое, и гроза неминуемо близилась, хоть никто и не подавал вида. Помогая Феликсу с костром, Эммет изредка поглядывал на своих спутников, пытаясь понять, в чем же дело, но все выглядело мирно, спокойно, так же, как обычно, как во все предыдущие вечера, минувшие после нападения зомби и исчезновения леди Беллы: Эдвард, бледный, молчаливый и мрачный, не отрывал взгляда от разложенных на земле карт, тихо шепча что-то себе под нос и то и дело чиркая по картам грифелем; Джаспер, такой же мрачный и тихий, сидел у входа в свою палатку и медленно водил точильным камнем по и без того бритвенно-острому лезвию своего меча, невидяще глядя на бесценную голубоватую сталь клинка и думая одному небу известно о чем; Сэт вытянулся на расстеленном на земле плаще и смотрел в стремительно темнеющее и наливающееся ночной синевой небо; Элис и Ренесми молчали и то и дело обменивались быстрыми взглядами, как будто ведя какой-то мысленный разговор; Лоран не выходил из палатки, Лея, ставшая после исчезновения Джейкоба непривычно тихой, как будто придавленной случившимся, тоже молчала, неподвижно сидя на стволе поваленного ветром дерева подле разгоравшегося костра и глядя себе под ноги. Розали Эммет не видел - ее палатка была у него за спиной - но знал, что она сейчас, как и всегда по вечерам, сидит на своей брошенной на землю меховой куртке и расчесывает волосы, водя гребнем по длинным золотым кудрям с таким же отсутствующим и далеким видом, как Джаспер - точильным камнем по клинку, и безжалостно дергая и рвя спутавшиеся пряди, все крепче и суровее сжимая губы. Поэтому Эммет и не поворачивался, старался на нее не смотреть. В ее распущенных волосах для него было что-то до исступления интимное, почти как в наготе, а в том, как грубо она драла их своим гребнем - что-то язычески дикое и жестокое, как в жертвоприношении, и, соединяясь, это зрелище превращалось в для него в пытку, пытку желанием вырвать у нее из рук проклятый гребень, притянуть ее к себе, обнять, чувствуя, как эти волосы шелковыми волнами струятся сквозь его пальцы, и не позволить ей больше мучить саму себя ни так и никак иначе. Это была одна из тех опасных и головокружительно манящих мыслей, что осаждали его с каждым днем все сильнее и с которыми он уже устал бороться. Эммет никогда не отличался способностями к притворству и вранью, и самого себя он даже не пытался обманывать, прекрасно понимая, что с ним происходит, и еще яснее понимая всю бессмысленность этого. «Недостаточно хорош» - эти два слова отмечали все, что бы он ни делал: недостаточно хорош для своего отца, чтобы тот им гордился - что бы он ни совершил, как бы ни старался; недостаточно хорош для любой другой судьбы, кроме того полуразбойничьего продажно-жестокого существования, которое он вел; недостаточно хорош для Элизы, чтобы та пощадила хотя бы его гордость, если не его чувства. Ничем не примечательный, зауряднейший неудачник. Никто. Так с какой стати он вдруг оказался бы достойным чего-то настолько драгоценного, как эта девушка?..

Встряхнувшись, Эммет бросил в костер охапку обындевевшего хвороста, и пламя стрельнуло в черный ночной воздух ослепительно ярким фейерверком искр.

- Падающая звезда, - вдруг сказал Сэт, все еще смотревший в небо. - Бают, это к смерти чьей-то...

Тишина, повисшая над лагерем, стала почти осязаемой. Десять взглядов впились в мальчишку с одинаковым раздраженным неодобрением.

- Не надо так говорить, - нарушил молчание Джаспер, но даже его стальной голос в этот раз прозвучал неуверенно, почти слабо.

Сэт замолчал, быстро поднялся с плаща и по примеру короля занялся своим клинком. Не зная, чем себя занять, Эммет хотел было тоже последовать этому примеру, но вспомнил, что его меч в полировке и заточке не нуждается. Благодаря Розали. Он невесело усмехнулся. О чем бы он ни думал - все равно все размышления кончались ее именем. И запретом думать о ней. Это был главный урок, который он усвоил за свою жизнь - не стоит тянуться за недостижимым, за тем, что слишком уж хорошо для него, хорошего недостаточно. Подавив желание оглянуться, он сел рядом с Леей на поваленное дерево и вытянул руки к огню.

Разговор не клеился. Несколько раз Сэт, Феликс и Ренесми пытались разговорить остальных, начинали что-то рассказывать или расспрашивать о чем-нибудь других, но ответы получали односложные, и разговор угасал, как слабый огонь на мокрых бревнах. Где-то среди деревьев на той стороне реки громко заухал филин. Плохая примета, подумал Эммет и тут же внутренне обругал сам себя. Чушь все это, не надо так думать.

Лея громко вздохнула, покачала головой, думая о чем-то своем. Неужто ее так печалит исчезновение Джейкоба?.. «Найдешь радость там, где никто иной ее не нашел бы», вспомнил Эммет слова Джейн, сказанные Лее, окинул взглядом мрачные, усталые лица товарищей, от которых так отличалось как будто чуть светящееся изнутри, пусть и грустное, лицо сидевшей рядом с ним воительницы. Выходит, Джейн знала, о чем говорит.

В костре с треском разломилась сухая ветка, выстрелив в воздух снопом огненных искр, и Эдвард тихим, умоляющим, ломким, как лед, голосом спросил:

- Она ведь еще жива?

Изабелла. Эммет невольно поднял руку к багровому банту, приколотому к куртке фибулой Золотого гвардейца.

- Жива, - твердо ответил он и с непонятным вызовом посмотрел Эдварду в глаза, как будто ожидая, что тот не согласится.

- Жива, и уже завтра, добравшись до Звезды, мы узнаем, где она, - жестко произнес Джаспер, со свистящим шелестом вогнав меч в ножны. - Час уже поздний, советую распределить смены караула и отправиться спать. Завтра будет тяжелый день, я в этом не сомневаюсь.

Эммет вызвался дежурить первым - все равно заснуть бы не удалось, он совсем не ощущал усталости - и вопросительно посмотрел на Сэта, обычно составлявшего ему компанию, но того опередила Розали, жестом показав, что будет вторым караульщиком. Эммет удивленно взглянул на нее, но девушка смотрела в землю, и ничего прочесть по ее лицу было нельзя.

Когда остальные разошлись по своим палаткам, Розали наконец подняла взгляд, и Эммет почти испуганно вздрогнул, встретившись с ней глазами - столько болезненной мольбы и несовместимой со всем тем, какой она всегда была и какой пыталась быть, слабости читалось в ее взгляде. Так смотрит на победителя поверженный и израненный проигравший, безмолвно прося о пощаде, о жизни. Эммет понимал, чего она ждет от него, но не знал, что сказать и как нарушить сгустившуюся между ними тишину, и больше всего на свете ему хотелось просто повернуться и уйти, сбежать от нее, от ее невыносимого взгляда и ее молчания, от самого себя. Он ведь всегда так делал. Всегда убегал, потому что был недостоин того, чтобы бороться. Снова в ушах зазвучал голос Джейн: «В конце концов ты все-таки поймешь, чего хочешь. Постарайся сделать это, пока не станет поздно».

Розали как-то несчастно и зло улыбнулась, отвернулась от него и быстро зашагала на другой конец лагеря, вокруг широкого кольца палаток. Темнота поглотила ее почти мгновенно.

Эммет долгую минуту смотрел ей вслед, затем медленно направился в противоположную сторону. Двигаться было так тяжело, как будто на плечи ему рухнула какая-то нечеловеческая, невыносимая тяжесть.

Он подошел к самому берегу реки, посмотрел, как танцует отражение неба на ее стремительно несущейся в ночь воде. За деревьями на той стороне ему вдруг почудился проблеск огня не то костра, не то факела, но приглядевшись, он ничего больше не заметил. Бают, это духи предков с призрачными огоньками в руках спустились с небес, чтобы позвать за собой того, кто уже не жилец на этом свете, сказал бы Сэт, любитель примет и суеверий. «Пока не станет поздно». И тут Эммет вдруг понял, чью же смерть предвещала сорвавшаяся с небосвода звезда, по ком плакал в лесу филин и чью душу звали в другой мир призрачные огоньки. Но отчего-то это понимание его не испугало. Мгновенная вспышка невыносимо острого, исступленного сожаления обо всем том, чего теперь так никогда и не случится, о том, чего он уже не успеет сделать и сказать, сменилась спокойным, почти равнодушным смирением. Вдруг вспомнилась идиотская шуточка Гаррета насчет возраста: «Главное, дружище, чтобы приключений и баб до смерти было больше, чем прожитых лет. Тогда и помирать будет не страшно!». Он усмехнулся, произведя подсчеты, потер ладони, чтобы согреть вдруг замерзшие руки, и только тогда понял, насколько же ему холодно. И насколько все равно страшно умирать. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоить дыхание. Зато это будет смерть в бою. Достойная и красивая. В конце концов, даже боги - те боги, в которых верили его родные, в которых и сам он когда-то верил, - погибали, знали о ждущей их смерти, но не боялись. А раз не боятся боги, то и людям тоже не должно.

Эммет упрямо повторял про себя эти слова, как заклинание, но неудержимый и бешеный протест рос и ширился в нем, заглушая все его рассуждения, всю их правильную, достойную бесстрашного мужа логику своей собственной: боги могут умирать, если им так хочется, король может умереть за свою Северную звезду, если ему так хочется, его преданные воины могут умереть с ним вместе, если им так хочется, но он-то умирать не хочет! И никакие соображения чести, доблести и благородства не способны перевесить в нем отчаянную, неукротимую, до дрожи в руках и до перехватывающих горло спазмов жажду жизни. Он жил долго, но так мало, черт возьми!..

Подняв голову, Эммет с вызовом уставился на переливающееся звездами небо. Падающим звездам, лесным филинам и душам предков придется подождать. У него еще есть дела на этом свете. И от этой мысли на него нахлынуло ощущение такого счастья, как будто ему, бесповоротно приговоренному, вдруг объявили о помиловании. У этого счастья не было преград, не было запретов, и Эммет, отворачиваясь от реки, чтобы, наверное, бегом броситься на другой конец лагеря, к Розали, уже не понимал и не помнил, что же удерживало его от этого так долго.

Никуда бежать не пришлось. Она стояла всего в нескольких шагах от него, у самого речного берега, и заиндевевшие листья высохших и мертвых водяных ирисов, цветущих в этом краю вечного холода и снега далекими и стремительными летними днями, сухо шуршали о край ее плаща, чуть колеблемого ветром. Почувствовав его взгляд, она обернулась, быстро посмотрела на него и вновь уставилась на черную речную воду. Подойдя к ней, Эммет остановился в шаге позади, сам не зная, хорошо это или плохо, что она сейчас не видит его лица.

- Розали... - начал он и тут же понял, что плохо, потому что ее лица он тоже не видел - только его едва заметное отражение на черной речной воде.

Она чуть обернулась, давая понять, что слушает. В ее движениях была какая-то непривычная, мягкая плавность, и, когда ветер приподнял над плечом ее плащ, Эммет понял, в чем дело: она была без кольчуги. Снова вдалеке раздалось уханье филина, перед глазами возникли кошмарные волки, крадущиеся в непроглядном мраке живые мертвецы, таящиеся по лесам бандиты, головокружительная, паническая злость мгновенно смела из его мыслей все, что он хотел было сказать, и он со страхом и гневом воскликнул:

- Глупая девка, здесь опасно, какого черта ты не в доспехах?!

Розали быстро обернулась к нему, испуганная его неожиданной вспышкой, голубой ночной свет плеснулся в ее расширившихся глазах, и у Эммета перехватило дыхание от ее нестерпимой и беззащитной красоты. Рвано вздохнув, он смотрел на нее, сам не зная, что хочет сказать - извиниться, снова раскричаться, послать ее за кольчугой, велеть ей отправляться в палатку от греха подальше... Розали отвернулась, зажмурившись как от боли, и Эммет выдохнул:

- Я люблю тебя.

Она застыла, точно окаменев, затем медленно обернулась, лунный свет снова задрожал и заискрился в ее глазах, а из Эммета слова хлынули неудержимым потоком.

- Я не верю в судьбу, в богов, да вообще ни во что, но в том, что на турнире нам выпало биться друг против друга, и в том, что я каким-то чудом оказался в «Лисе», и что в последнюю секунду мне повезло выбить твою чертову дверь, и...

Какой бред, все не то, не правильно, не так!.. Потеряв последние остатки сдержанности, Эммет схватил Розали за плечи, притянул к себе.

- Все к черту, не важно, как и почему мы встретились и что между нами было. Я только знаю, что без тебя меня не будет. Ты нужна мне. Каждый день, в каждом сражении я умираю и проигрываю, потому каждую секунду боюсь, что проиграешь и погибнешь ты, и... Я не могу больше. Я отлично знаю, что я никто, бродяга без роду и племени, умеющий только мечом махать, и что я не стою даже того, чтобы ты дослушала меня до конца, но... - Он сжал ее плечи так, что самому стало больно от какого-то совершенно невыносимого контраста своей силы и ее слабости. - Прошу тебя, давай уйдем, сбежим отсюда - вместе. Позволь мне бороться вместо тебя, за нас обоих!

Розали смотрела на него не отрываясь, не моргая. В ее глазах горели звезды. Она глубоко вздохнула, на мгновение прижала к горлу ладонь, мучительно зажмурившись, а потом тряхнула головой и, так и не открыв глаза, качнулась к нему и коснулась его губ своими. Так страстно и так робко, неуверенно, мягко. Впервые. Задохнувшись, Эммет, обхватил ладонями ее лицо, крепче прижался к ее неумелым губам, окончательно теряя рассудок. Мир исчез в шуме речного потока, в дымно-цветочном аромате ее волос, в безудержном, сумасшедшем счастье, пронзавшем грудь болью такого блаженства, что хотелось кричать.

Вдали, за рекой, раздался пронзительный посвист неведомой птицы, и Розали вдруг резко и коротко вздохнула сквозь поцелуй. И начала падать. О небо, неужели она потеряла сознание?.. Ничего не понимая, Эммет подхватил девушку за талию, задел рукой что-то острое, а затем его пальцы обожгло чем-то горячим и мокрым. Медленно, как в кошмаре, он опустил взгляд на узкую рукоять метательного ножа, глубоко вонзенного в левый бок Розали, на белые блики света на толчками вырывающейся из раны крови... Лес на том берегу пылал десятками факелов, где-то в лагере раздавались крики, шум бегущих шагов, звон и лязг оружия, но он не понимал, что это за звуки, как не мог понять, что именно он видит, что произошло, и как, как это просто может быть.

Лоран, вспыхнуло в памяти спасительное имя. Он поможет, он и не такие раны исцелял, он и мертвого из могилы поднимет! Только бы найти его в накрывшем лагерь безумии боя!.. Но Эммет не успел даже шевельнуться - Розали судорожно ухватилась мертвеющими пальцами за его плечо, и он не смог, не осмелился освободиться из этой хватки, где-то в глубине парализованного болью и ужасом сознания понимая, что уже слишком поздно.

- Я, наверное, всю жизнь тебя ждала, - побелевшими губами прошептала она, глядя ему в глаза, и вдруг улыбнулась так счастливо, так упоенно, как будто и не было ее раны, не было боли в ее жизни, не было смерти на этой земле. На секунду крепче сжала пальцы на его плече, а затем бессильно уронила руку на мерзлую землю. Снова шевельнула губами, шепча: - Но ты не торопись за мной. Я подожду еще...

Тихо и медленно вздохнула. И умерла.