55. Небо Атланта.

Мы едем, в свадебное путешествие. В аэропорт Сиэтла попадаем как раз к регистрации. Белла не столько смотрит на дорогу, сколько на меня, и это действует двояко. Не смотрит на дорогу - не смотрит и на спидометр, и я могу вести машину на приемлемой для меня скорости, но Белла смотрит на меня, и, значит, я не могу не смотреть на неё. С дорогой я справлюсь всё равно, но Белла нервничать начнёт. Приходится смотреть через зеркало заднего вида, а оно даёт только профиль, но никак не глаза. Что в них? Там бродят тайны, мысли, чувства, а мне не видно. Самое яркое чувство - удивление.
- Что, Белла?
- Мы едем, в Сиэтл, чтобы улететь не знаю куда. Я могу печалиться, о том, что осталось дома, но беспокоиться уже не о чём. Абсолютно всё завершено. Доделано или нет - неважно. Завершено. И начинается что-то другое. Я уже уезжала, предположительно - насовсем, от мамы в Форкс, но такого чувства, как сейчас, не было.
- Это плохо?
- Это непонятно.
- Боишься?
- Нет. Да. Передо мной вроде как толстенная книга, из которой я ещё не прочла ни строчки. Потому что ещё ничего не написала, кроме названия.
- И как ты её назвала? Ну же, Белла.
- Книга семейной жизни.
- Не бойся, Белла, ты - умница, ошибок не наделаешь.
- Да? А если буду писать неинтересно, скучно?
- Это оксюморон, Белла, ты и скука.
- Ну, коне-ечно, меня при рождении Гений совершенства в лобик поцеловал.
Может быть, вполне возможно. Я ведь довольно капризный, переборчивый тип. С людьми, даже если они вампиры, схожусь очень долго и тяжело, а с кем и вообще не схожусь. А Белла… Сколько мне времени понадобилось, чтобы понять, почему она мне нужна, не из-за крови, а потому что она - Белла? Довольно много, целый месяц. А за какой период она мне понадобилась вся целиком? Сразу же. Потом я лишь открывал грань за гранью, оттенок за оттенком, объяснял сам себе - почему.
Объяснил.
Белла - la mea cantante, но к её личности это вообще отношения не имеет.
Белла нечитаема для меня, это повод заинтересоваться. Но раньше или позже мысль становится поступком, и всё проясняется. И даже радуешься, что хотя бы замысел прошёл мимо тебя, или только замысел ты услышал, а наблюдения его осуществления можно избежать.
Белла - чистейшая душа во всем мире. Но это только повод не разочароваться.
Её красота, разумеется. Та, что подходит именно мне, но похожие типажи я встречал немало и равнодушно прошёл мимо.
Так почему именно Белла?
Не знаю. Не знаю, в чём таится секрет её ценности для меня.
Я её не знаю.
Не знаю, зачем ей этот смертельный риск, этот человеческий опыт. Из одного любопытства, которое, будем честными, я сам старательно вскармливал?
- Белла, зачем тебе это так необходимо?
Белла поняла сразу, без лишних пояснений.
- Опять отговаривать будешь?
- Возможно, но необязательно. Хочу понять.
- Понимаешь, вот тут - Белла приложила к груди ладошку, - кое-что скопилось для тебя, и копится дальше, и растёт. Просто словами этого я передать не могу. Может, это не Бог весть что, но это - МОЁ, для ТЕБЯ. Моё ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ.
- Что значит - не Бог весть что?
- Н-ну, ты ведь не вчера родился, да ещё телепат…
- Белла, на «сайты для взрослых» в чужих головах я не по своей воле попадаю.
Это довольно мерзкое ощущение - подсматривание чужого, такого, на что смотреть не хочется. Как могу - блокирую, если успеваю.
- Тем более, я должна вручить тебе ТВОЁ.
- Милая, хорошая, а, если этот дар ты мне вручишь вампиром?
- Эдвард! Ты полюбил человека, как равного себе, дал клятву в любви и верности человеку, и сказать ВСЁ о себе тоже должен человек. Или всё исказится, потеряется. Я не приму такой потери… ты должен услышать меня до конца, до последнего слова, - Белла замолчала, руки строго сложены на коленях, лицо… тоже строгое, даже суровое.
Нет, нельзя сдвинуть. Но тогда всё ещё хуже!
Белла!
- Белла, но тогда ты раскроешь все, понимаешь, все мои двери! Я их не удержу!
Белла нежно, задумчиво улыбнулась, а потом стремительно начала краснеть.
- И все цепи тоже! Я не смогу сдержать самого себя!
- И не надо…
- Белла!!! Моя сила!
- Ты сумеешь с ней справиться. Ты всегда справлялся.
- Отпустив все тормоза? Может, мой дар не так тонок, не так нежен, но он тоже для тебя копится и готовится, против моей воли. Как я остановлю это, как заставлю себя не отдавать?
- Значит, нас ждёт обмен дарами?
- Белла!!!
- Ты сумеешь, - строго приказывает мне моя судьба.
И нежно проводит кончиками пальцев по щеке.
Я должен.

К терминалу мы попали вовремя. Груз, чемоданище на колёсиках для Беллы, который Элис собирала, мурлыкая «Одиссею» на языке его создателя, чемодан для меня, который я собирал сам, да ещё сумка с всякими мелочами - вот и всё.
- Хьюстон? - удивилась Белла, разглядывая билеты.
- Промежуточная остановка, - поясняю я.
Почти полночь, у Беллы был сложный насыщенный день, усталость даёт себя знать всё сильнее, и как ни любопытно, что там, дальше, котёнок понемногу начинает дремать. И мне удивительно хорошо. Я помню полёт из Вольтерры, как Белла мучила себя, только бы не потерять свои драгоценные минуты. А сейчас она спокойна, её драгоценности в полной сохранности, никуда не денутся.
- Белла, радость моя, мы уже прилетели.
- А?
- Нам пора выходить, этот самолёт в нужном нам направлении не полетит, разве что угоном.
- Не надо угоном, я сейчас…
Сонные глаза распахиваются настежь, но, похоже, не видят ничего. Я бы пронёс на руках до самолёта, но, это спровоцирует излишнее внимание, а Белла от него на свадьбе устала.
- Рио-де-Жанейро? - уже с беспокойством сказала Белла, разглядев билет.
- Тоже пересадка.
Белла гордо молчит, больше не интересуется конечной точкой путешествия, и полусонное состояние весьма этому помогает. В салоне первого класса Белла устроилась почти со всеми удобствами. Подушечки, пледики, и я, в качестве бортика от падения. Стюардесса ходила вокруг на цыпочках, соседи понимающе снижали голос.
- Ваша подружка не совсем здорова? - поинтересовался шёпотом сосед, врач с солидной практикой в Ресифи.
- Просто устала. И она мне не подружка.
- Да?
- Она мне жена. Мы вчера поженились.
- О-о, мои поздравления. Она у вас просто красавица, вам повезло.
Я знаю.
«Какая чудная пара, под стать друг другу. Бледноваты, но ничего на нашем солнце быстро посмуглеют».
Это вряд ли, разве что Белла. Она спит, и я задёргиваю нашу шторку, чтобы свет не разбудил раньше времени. Очень естественно получилось.
- Сэр, может, вам не совсем удобно, можете пересесть в любое свободное кресло… - беспокоится стюардесса, вымуштрованная настолько, что даже взгляд вампира не действует.
Спасибо за заботу, конечно, но мне так удобнее, чем как-либо ещё. Белла спит, и во сне прикладывает ладошку к моей груди. А если меня рядом не будет, куда лечь этой ладошке, на обивку кресла? И мне её не достанется? Нет уж…
- Спасибо. Мне вполне удобно.
Стюардесса не просто отступилась, а «уплыла». Что примечательно, без ревнивых взглядов на Беллу. Девушка очень красива и тщеславна - не ангел, одним словом. И такая странная реакция? Как теперь воздействует на людей моё вампирское обаяние?
Остался час до посадки в Рио. В городе, в котором весело. В городе праздника, в котором весело абсолютно всем. Но до праздника целых полгода.
Город моего горя. Он не виноват, я пришёл уже с таким грузом, но если бы было возможно, я бы его обогнул стороной. Раз нельзя, значит, мы проскользнём сквозь него без задержки. Самолёт начал снижать по глиссаде высоту, ярко светившее солнце резко скатилось к горизонту, потом ещё раз. В салоне включили неяркий свет. Дыхание Беллы изменилось, а вот положение тела - нет. И рука, спокойно лежавшая на груди, вроде нечаянно съехала, на линию пуговиц. И тоже как бы нечаянно, между пуговиц проскользнула под рубашку. Белла…

Белла! Твои шутки!

Навстречу моей напряжённой физиономии распахнулся-расплескался целый океан, с которым не мне бороться, хотя, вроде, он только для меня одного и создан. Абсолютно проснувшийся, отдохнувший океан. И дрогнувшие уголки губ: а что такого, никому же не видно. Никому не видно, зато мне чувствительно. Огнём по сердцу. И что, я - против? Нет. На самом деле нет. Просто неожиданно. Я думаю, это такая маленькая месть за то, что молчу, что не раскрываю сюрприза. С такси проблем нет, сейчас не самый горячий сезон, целый караван ждёт у ступеней, из каждого окна - наирадушнейшая улыбка. Я выбираю по звуку мотора, насколько машина ухожена. За рулём - истинный бразилец, любитель фейжоады и мокеки, непременный участник Карнавала в составе школы Mangueira, и истинный знаток скоростной езды по улицам города. То, что мне нужно. Несколько слов - и водитель понял, что везти меня в порт через Южный полюс НЕ НАДО, и собрался приуныть, но ещё несколько слов, что приличная езда прилично и оправдывается, исправила настроение.
- Сеньор бывал в Бразилии? - полуутвердительно спросил таксист.
- Сеньор бывал в Рио, жил одно время в «Morro da Favela».
- О-о, - интонация сразу становится сочувственно-настороженной.
Такого пассажира не обдуришь, такой сам может представлять опасность.
- Семья вытащила, - в каком-то смысле.
Звонок…
- А-а, - успокоено выдохнул таксист. - А Ваша нинья бывала в Рио?
- Это не нинья, это сеньора, моя сеньора. И она не бывала в Рио.
- Может, стоит провести вас по самым красивым улицам Рио, чтобы доставить сеньоре удовольствие? - совмещение приятного для Беллы с полезным для шофёра удлинением маршрута. А почему бы и нет.
- Но не слишком долго. Перелёт был длительным, сеньора устала.
- Конечно, сеньор, в пределах разумного.
Машина с мастерским шиком скользила по улицам, снижала скорость у наиболее известных и красивых зданий, и снова ускорялась, нагло вписываясь в общую стремительную реку движения. Белла вертела головой во все стороны, и всё равно не успевала всё увидеть.
Чтобы ездить по улицам Рио без огорчений, надо быть нахальным профессионалом, а за рулём именно такой и сидел. Чем дальше от центра, тем свободнее от машин улицы, реже светофоры, выше скорость. Но одну улицу просто проползли сквозь танцующую толпу.
- Репетиция к Карнавалу, - презрительно оттопырив губу, пояснил водитель. - На что они надеются? Приличные школы репетируют в спортзалах, на стадионах, а эти - на улице. Пфе…
А Белла чуть вовсе из окна не вылезла. Такое зрелище, не по телевизору, а вживую!
Вот они доки, где стоят частные яхты.
- Здесь, сеньор?
- Нет, немного дальше, вон туда.
Туда, где и простора, и охраны на каждую единицу плавсредства, вдвое-втрое больше, чем у соседей.
- О-о…
Водитель с возросшим почтением выгрузил багаж, получил оплату, которая его отнюдь не разочаровала, и испарился раньше, чем мы пошли вдоль строя яхт к нашей.
Яхта в этом ряду самая маленькая, но зато самая скоростная. «Белая тень», компромисс Карлайла с самим собой. Ему не нравится, если люди рядом с ним чувствуют свою ущербность, и нам внушил, что гонки на наших любимых авто прилюдно - это не только опасность расшифровки, но и возможная психическая травма наблюдателя, а это негуманно. Но и скорость он, как все мы, любит. А в море, отойди немного от берега - и гарантированно некому наблюдать за всеми твоими фортелями.
- Ты куда, парень? - несётся наперерез охранник с рукой на расстёгнутой кобуре.
- Вот мои документы, вот доверенность. Вас должны были предупредить.
- Да, сеньор. Разумеется, сеньор, - немедленно меняет интонацию могучий усач, как только вглядывается в документы. - Всё в порядке, сам видел, как яхту проверяли и заправляли. Удачной прогулки.
Спасибо. Она мне необходима - удача. Загружаемся. Белла поднимается на борт яхты, устраивается на сиденье и следит, как я готовлюсь к отплытию, как завожу двигатель. Потом сама себе кивнула головой, соглашаясь с чем-то, и снова смотрит на меня, как на божество, которому подвластно всё. Если бы, но, за яхту и себя я спокоен. Ушли назад огни порта, отступило зарево города, заглохли вообще все чужие, даже ментальные, голоса, под звёздным небом никого, кроме меня и Беллы. Впереди остров Эсме, о котором я знаю много, но, сам ещё, ни разу не бывал. Где-то там впереди моя «арена», но до неё…
- А нам ещё долго плыть? - а-а, не выдержало любопытство, прорезалось!
Уже недолго.
- Полчаса, примерно, - около тридцати минут, и сюрприз, наконец-то, будет вручён.
Ещё немного, и остров будет виден даже человеческому зрению.
Сейчас… сейчас…
- Белла, смотри!
Из моря идёт полным ходом нам навстречу остров. С пальмами на зелёной макушке, с белыми пляжами, в лунном свете отчёркивающими темно-зелёный лес от серебристых волн океана. Белла всё-таки разглядела, что у нас впереди.
- Где мы? - в изумлении прошептала она.
Естественно, в крупномасштабных географических атласах, да и в среднемасштабных тоже, такая мелкая часть суши, окружённая водой, в просторечии называемая островом, не указывается. Но она есть, и ждёт нас. Нас, и больше никого…

Ну, вот он, мой сюрприз, Белла, принимай его. Правда ведь, хорош? Пока мы подходим к пирсу, можно рассмотреть и крутые дуги пляжей, и скалы, нависающие над водой загадочными зверями-стражниками. Но и это ещё не сердцевина сюрприза. Она ещё впереди.

- Это остров Эсме. - мы прибыли, мотор замирает, и первозданная тишина опускается на остров.

- Остров Эсме? - переспросила Белла посреди этой тишины.
Как будто первые человеческие голоса прозвучали на этой земле. Рай успел приготовиться к приходу своей Евы. Вот только Адам…
- Подарок Карлайла. Эсме нам его любезно одолжила.
Яхта заметно качается на собою же поднятой волне, чтобы сойти на берег Белле придётся приноравливаться к амплитуде качания. Она не должна вообще ни к чему приноравливаться, а приходится, потому, что мир не знает, какое сокровище он породил. А я знаю, значит, могу предотвратить хоть что-то. Я переношу её на берег на руках.
- Полагается, вроде, переносить на руках через порог дома? - поинтересовалась Белла, когда я так и не опустил её на землю.
Ну да, на её каблучках да по песчаной дорожке. Куда как удобно. Лучше пусть едет на моей руке, придерживаясь за шею.
Дом засветился навстречу светом в гостиной, специально не выключённым обслугой, готовившей дом к нашему приезду, пока мы были ещё в аэропорту. Сама обслуга исчезла, наверное, не меньше чем за час до нашего приезда, запах на пирсе уже смазан.

Мы прибыли, Белла.

И живое сердце стучит так сильно и быстро, что у меня гудит в висках. Сейчас я открою дверь, и мы войдём.

Белла, посмотри мне в глаза, мне надо их видеть, мне надо знать…
Белла, разве ты не боишься?
Но не отступишь.
Ты заставишь меня не отступить.
Значит, быть по сему…
Но у меня ведь есть возможность отодвинуть на минуту-другую испытание?
Давай посмотрим сначала дом, где мы будем жить, ладно? Тебе ведь удобно у меня на руках.

Мы переходим из комнаты в комнату, я включаю свет, и мы рассматриваем апартаменты, которые Эсме сама задумывала и сама обставляла. Немного похоже на дом в Форксе. Те же благородные линии, те же мягкие пастельные тона. Всё необходимое и ничего лишнего. Изящество, простор и покой. Только на Беллу этот покой не действует, волнение не утихает.

Белла, но я ведь тоже… хорошо, что из-за твоего сердца тебе не слышно моего.
Дом пройден уже насквозь, осталась последняя комната.
Я включаю свет, Белла.
Смотри…
Комната со стеклянной стеной и широкой дверью на пляж маленькой бухты, где всего в нескольких метрах тихо что-то шепчет волна.
Комната с супружеской просторной кроватью, под белым москитным балдахином.
Она приготовлена для нас, для супругов. Моё сердце больше не хочет стучать.
Иди, Белла, принимай свои владения. А я…

- Схожу… За чемоданами.
Вот он, мой порог, моя «арена», но я ещё не готов сказать.
Да и не время ещё. И чемоданы не распакованы, и Белла… ещё не осмотрелась. Главное слово - за мной.
Я не знаю, как его сказать.
Чемоданы поставлены в угол, сумка на прикроватную тумбу. Живое сердце продолжает гнать галопом, и на шее бисеринками выступил пот. Дда, не учёл, когда принимал предложение Эсме, что Рио - точно не Форкс, слишком не Форкс. Те жаркие летние ночи в Форксе, вынудившие Беллу изменить своей обычной одежде в пользу более лёгкой, были прохладнее той, что стоит здесь и сейчас. Я и теперь одной температуры с окружающим нас воздухом, гораздо теплее, чем был тогда, в нашей комнате, я холоднее Беллы, но не настолько, чтобы вызвать инстинктивную дрожь, от которой только одеяло и спасает, не застужу, когда мы будем готовы. Но вот тёплой, горячей Белле, обжигающей меня и в мороз, в такую жару нелегко. Мои пальцы на разгорячённой коже встречены без дрожи, благосклонно и благодарно.
- Жарковато здесь, - покаянно сказал я. - Мне показалось… так будет лучше.
- Всё продумано? - спросила Белла.
И непонятно, действительно ли это вопрос, или маленькая усмешка в адрес всегда всё знающего лучше всех меня.
Ха-ха. Вот и первый прокол, а ведь на острове мы не больше десяти минут…
- Я пытался всё заранее предусмотреть, чтобы было легче.
Чтобы не так резко это было: живой человек и живой камень.
Белла вдруг захлебнулась воздухом, громко сглотнула, и её сердце резко затормозило. Не знаю, о чём она думает сейчас, но в глаза смотреть не хочет.

А давай, сбежим отсюда! От этой комнаты, от этой огромной кровати, от подушек и простыней! От того, что должно здесь произойти. Сбежим! В океан. Он нам ничего не скажет, ничего от нас не потребует, примет любыми, и смелыми, и не очень.

- Я тут подумал, - осмелился я, наконец, - может, сперва… может, ты хочешь пойти поплавать со мной? Вода как парное молоко.
- Отличная мысль, - дрогнувшим голосом ответила согласием Белла.
Да, отчаянная авантюристка тоже не против, отодвинуть исполнение своего замысла. Не отменить, нет, этого я не дождусь, только отодвинуть.
Голова странно работает, то на полную, то, как туманом всё заволочёт.
Что-то я ещё упустил, из человеческого обихода, что-то, что даст мне, даст нам, время. О-о, ну да, прежде чем отправиться отдыхать, обязательные для Беллы гигиенические процедуры. Это было неизменным ритуалом в Форксе, почему надо отменять здесь? Не надо отменять…
- Тебе, наверное, надо побыть одной пару минут, чтобы почувствовать себя человеком? Всё-таки дорога была долгой.
Белла неловко кивнула. Значит, я снова угадал. Я делаю успехи! Теперь надо исполнить намерение. Предоставить Беллу себе самой на эти несколько минут. Я поистине щедр, я так и сделаю, но сначала… сначала произнесу фразу, которую давно придумал, отрепетировал, о которой давно мечтал. И ничего, что сейчас она совсем не в тему, но так хочется сказать.
- Только недолго, миссис Каллен.
Лебедь Белла вздрогнула. Вот так вот, раньше или позже, но лебеди обретают своё гнездо, меняют свою свободу на вечную любовь так или иначе. И каждый зубастый крокодил, сумевший приручить лебедь, счастлив и горд, как я.
А я приручил?
Короткой, почти телеграфной строкой поцелуев вдоль «говорящей» венки на шее, спрашиваю: я с тобой, Белла? И такое же короткое кольцо внахлёст вокруг моей талии: ты со мной.
- Жду тебя в океане, - это я уже говорю на ходу, сбегая от комнаты, от кровати, от белого балдахина, от… ни от чего мне не убежать. Не могу, да и… не хочу. Некуда больше отступать. Незачем. Я когда-то хотел, чтобы Белла знала, КТО я, теперь я хочу, чтобы она знала, КАКОЙ я. До последнего слова, которого нельзя выразить обыкновенным человеческим языком.

Как ты, да, Белла?

Идея с заплывом принесла нечаянный бонус - избавление от совместного раздевания. Тонкие вздрагивающие пальцы, занятые пуговицами на моей рубашке, - слишком мощный стимулятор, мы это уже проходили, лучше обойтись без него, других с избытком.
Сначала - сброшенная на ходу рубашка. Первое «слово»: «я открываюсь». На этом, собственно, раньше всё и завершалось. Но не сегодня. Следующее «слово» - улетевшие на черенок пальмового листа брюки: « я открыт». Туфли, носки, скромной кучкой свалились под сень брюк, шевелящихся вместе с листом под тихим бризом. Проблема, неловкая, хотя и деликатная. Как быть с нижним бельём? Оставить на себе вместо фигового опоясания Адама? А потом что? Белла, отвернись, я разденусь? Подавлюсь на первом же слоге. Представить, что Белла будет лицезреть процесс разоблачения, становится до ужаса неловко. Или как тот стриптизёр, чью тренировку приватного танца перед зеркалом, с моментальным срыванием с себя белья спецконструкции, я имел несчастье увидеть в его голове лет так шесть тому назад, в Копенгагене? Тоже гадко.
Выходит, мне придётся открыться абсолютно. Маленький комок ткани полетел и зацепился за лохматый ствол, неряшливой заплаткой на бурой поверхности.
Всё, больше у меня нет прикрытия.
Вот он я…

В голове как-то прояснилось. Так и должно быть.
Нагими мы приходим в этот мир, чтобы узнать его, чтобы жить.
Нагими должны узнавать своих любимых, чтобы жить одной жизнью отныне и навеки, чтобы создать новую жизнь.
Вампирам это недоступно, но свою жизнь я могу вручить моей любимой, всю.
Делай с ней, что хочешь Белла, вручаю тебе себя, вот он я…
Прекрасные мысли, хоть с академической трибунки читай, только меня трясёт. Мелко и неровно. Никакие возвышенные мысли не помогают.

Океан, спасай, выкачай избыток волнения, ты огромен, что для тебя этот комок силы, раствори его…

Взгляд через плечо: Белла спиной к двери роется в приготовленном для неё чемодане и фыркает, чем-то страшно недовольная. Потом разберёмся, что там не так.
Океан принял меня в свои воды. Огромный, спокойный сейчас, щедрый к детям своим. Я к ним не отношусь, и вся мелкая живность, чья активность приходится на ночь, прячется кто куда. А я плыву, быстро, ещё быстрее, так быстро, насколько способен, чтобы успокоиться. Дома в Форксе для этого существовали пробежки иногда почти до Сиэтла и обратно. А здесь - весь океан мой, я плыву по лунной дорожке всё дальше и дальше на восток, к луне. Быстрое сильное равномерное движение сняло противную дрожь, я успокоился. Так мне кажется. Наверное, пора возвращаться, вряд ли миссис Каллен потребуется час для приведения себя в порядок.
С воды видно, что ни в спальне, ни на пляже никого нет. Белла ещё не вышла.

Миссис Каллен, прирученная лебедь, Белла… я жду тебя. Я всё время без тебя только и делал, что ждал. Когда встретил, вряд ли найдётся второй такой же бездарный транжира драгоценного времени, каким я был. Отныне буду умнее распоряжаться своими богатствами, надеюсь на это…

В глубине комнаты шевельнулась дверь в ванную. Не знаю, не знаю, как объяснить, но я боюсь встретить сейчас взгляд Беллы, лучше смотреть на луну, спокойную, и ясную.

Дай мне спокойствия, дай мне ясности, луна, мы ведь так похожи, белые и
холодные…

Не отвечает. Ладно, справлюсь… За спиной по пляжу тихо шелестят шажки. Белла идет, словно по моим следам, остановилась у пальмы. Теперь она знает.

Белла, вот он я…

Шажки пошли дальше, к кромке воды, остановились, потом растаяли. Вода глушит звук шагов настолько, что я не знаю даже, куда она сейчас идёт. Обычно происходило так: сначала я слышал шаги, потом дыхание, потом сердце - Белла пришла. Сейчас: сначала звук сердца, потом - дыхание, потом - прикосновение горячей ладони к моей, холодной. Белла со мной.
- Как красиво, - говорит Белла, глядя туда же, куда смотрю и я.
Да, красиво. Не спорю. Как и должно было быть, с нами или без нас.
- Вполне, - соглашаюсь я.

Но самое прекрасное, что ты пришла, и твоя рука в моей, по твоему решению. Я сейчас… сейчас я обернусь, и увижу.
Белла, ты.
Вся здесь. Как я. Без прикрытия.
Даже непонятного страха нет, а понятного страха, страха передо мной, вампиром, честно говоря, я и не видел никогда.
Вся ты… Пальцы рук переплелись под водой, сильно толкнуло сердце и никакого звона. Совершенство будит восхищение… и ничего больше.

- Для меня не существует другой красоты, - выдохнул я, - кроме твоей.
Белла улыбнулась, и приложила ладонь привычным жестом на мою грудь, там, где сердце. Горячий магнит! Тянет! Зовёт! Требует… Напомнил, что совершенство - не просто живое, а могущественное, и этому могуществу я не могу, не имею права противостоять. Пришло время моего слова.

Ave, Bella, mea vita, immortalis iens ad blis te salutant!

-Я обещал, что мы попробуем, - напоминаю я с интонацией минёра, собирающегося войти в опасную зону. - И если я сделаю что-нибудь не то, если тебе будет больно, сразу же дай мне знать.
Белла о-очень серьёзно кивнула, неотрывно глядя мне в глаза.

Пожалуйста, заклинаю, приказываю, не дай мне… я ведь не перенесу этого, Белла.
Ты поняла? Что ты делаешь… Всего один крохотный шажок, и я… чувствую… тебя, всей кожей: руки, щеку, плечо…

- Не бойся, - шепнула Белла, - Мы созданы друг для друга.
Мы созданы… пусть с разрывом в сто лет… мы созданы… чтобы быть вместе.
Вместе. Быть одним целым…
- … навсегда, - добавляю я.
Чувствую… руки, щеку, плечо… мне мало. Мне всегда мало, и сейчас… сейчас… обнимаю, притягиваю, притягиваюсь… весь…
Чувствую кожей… нет, сердцем, нет, всем собой… и Белла тоже… чувствует меня.
Как много … даже тяжело. Гудит набатом сердце Беллы, глухо, напрягаясь, звучит моё. На Атланта валится его небо.

Не балуй, повиси, пока я не соберусь с силами. Я не собираюсь позволить тебе раздавить нас…

Океан, мне снова нужна твоя мощь, чтобы справиться со своей. Помогай!

Он совсем не против, и я веду Беллу за собой, пока можно идти, а потом мы плывём, рядом, но недолго. Не такая уж она и выносливая, моя нереида.
- Белла, устала?
- Ни-че-го…
Ничего себе «ничего»! Дыхание, словно километр пробежала, хотя, сколько мы уже проплыли?
- Садись мне на спину.
- Как?
- Как обычно, когда носимся по лесу.
- Нет, - упёрлась Белла.
- Так ведь удобно!
- Нет, - отказ категорический и без объяснений.
Понимай сам, как умеешь. Значит, в лесу так можно, а в море так - «нет». И в чём разница? Болван, полный… степеней обнажённости, открытости, гораздо больше, чем одна. Когда просто голый - это первая и самая простая степень. И то, сердце как напряглось, причём, моё. К таким грузам надо привыкать постепенно.
- Белла, а ты устройся как на диванчике. Можешь даже с ногами. Будешь изображать из себя Европу, похищаемую быком, Серова.
- А это кто?
- Один художник, неплохой, дома покажу. Садись.
- Ну ладно.
Устроилась, наконец. С ножками. А вот так, к сожалению, не получится, бык я, при наличии воли, не норовистый. Но, чтобы таким и оставался, мне нужно отвлечься, нужна скорость, от такого груза мощь кратно увеличивается, кратно и тратить надо. Руки, ноги, корпус - всё в работу на полную силу, помня, что драгоценный груз на спине должен быть в безопасности. Сидеть, как на уроке, на моей спине, когда все мышцы ходят, не очень ловко, и брызги от рук в лицо… Белла потихоньку осмеливается раскрыться, разворачивает корпус и лицо в сторону движения, ладошки хватаются за плечи, одна коленка ложится мне на спину, а вторая прижимается к боку.
На моей спине гораздо больше Беллы, и в висках снова начинает гудеть. Неба… слишком много… слишком близко…

Что… Атлант… насчёт… своих сил… скажешь?

Ни-че-го… при-выкаю… привыкаю…

- Эдвард, а мы где?
- Мы? Идём к южной оконечности острова. Устала?
- Нет. Я ведь не плыву, я… как это назвать? Так здорово…
Белла смеётся. Ничего особенного - смех Беллы, а в груди бухнуло колоколом сердце. Значит, плывём дальше. Белла привыкает к движению, прилаживается, руки всё чаще отрываются от плеч, и у меня всё сильнее крепнет подозрение, что на моей спине место девушки Беллы занимает котёнок Белла, и жди шкоды… Оп! Шкода!!!
Котёнок закогтил своего тигра… Руки захлёстнуты на моей шее, щека прижата к щеке, всё почти как в лесу, только я ЧУВСТВУЮ кожей почти ВСЮ Беллу, и горю!!! То, что я предлагал, даже меньше, чем предлагал, даже меньше чем уже испытал, а горю!!!
Да что ж мне, до Антарктиды плыть, чтобы справиться с собой!!!
Держаться… вспомнить… Белла, хрустальная чаша моего бытия… одно неловкое движение - и звон разбитой чаши…
Даже воображаемый звон разбитого хрусталя глушит весь пожар.

Белла, где её найти, ту золотую середину, чтобы мы выжили?
Белла, я заледенел в этой тёплой воде, тебя я чувствую, но - не вижу.
Хочу видеть тебя…

Быстрый поворот, пока руки на минутку расцеплены, и я плыву на спине. Быстро. Так быстро, что между нами сохраняется тонкое покрывало воды, но я вижу Беллу. Вижу глаза с расширенными до предела зрачками.
Испугалась?
Нет, это другое. Это то, чего мне не разрешено было видеть раньше, что прикрывалось веками, пряталось за волной волос.

Белла, ты?

«Я», - отвечает взгляд. - «Это я. Я и ты».
И нам не надо водяной преграды между нами. Живому хрусталю нужен я, и ничего больше. Мы плывём назад. Я уже ничего не боюсь, снизив скорость, ощущаю весь жар Беллы, становлюсь таким же, мы одной температуры, почти. Я выношу из воды на руках свою драгоценную ношу, и ничего не боюсь.

Да, Белла.

И прикосновение губ к голому мокрому плечу принимаю. И чернее на свету, чем в даже океане, глаза Беллы принимаю. Я принимаю дар Беллы.
Принятие меня.
Как земля принимает семя, как океан принимает дождь. Как женщина принимает своего мужчину, раз и навсегда.

Да, Белла.
Прими мой дар, Белла, прими меня…

Да.

А-ах…
- А-а-а-ах…
Это - соединение.
Единый на двоих стон шага за запретную грань, священное безумие и священный ужас останавливают время и движение.
Ave, Bella, mea vita…

Белла!!! Кровь…

- Всё хорошо. Не бойся, - шепнули побледневшие губы на белом лице.

Я помню, да, так и должно быть, я знаю, но, Белла…

- Не уходи! - это уже повеление, повеление моей… моей женщины.
Моей женщины с чёрными вампирскими глазами, и слабыми человеческими руками.

Я не уйду, Белла. Я с тобой. Под звучание единственной крови, поющей только для меня песню рая, песню хрупкости его бытия, я с тобой. Накатом волны, снова и снова идущим на желанный берег, изгибающийся мне навстречу своей неукротимой волной. Пока не обрушился самый высокий, самый мощный, самый последний, тяжёлый и… сладкий, как ждущий берег, как твои губы, Белла. Я пришёл, прими мою жизнь, Белла… прими…

И наступил покой… умиротворение, тишина…
- Не уходи … - тихий шёпот, как биение моего собственного сердца.

Не ухожу, я тут, но, сколько пядей твоего тела, твоей кожи не знают меня, не знают, как я тебя люблю. Они должны это знать, и только мои губы, мои пальцы могут им сказать об этом. Но это совсем не монолог. Твои губы, руки, пальчики, Белла, они тоже говорят, и ножки говорят, и от их откровений - туман в голове, до потери реальности. Опять ведь пойдёт волна, Белла.

Торжествующие чёрные вампирские жаждущие глаза утверждают: да!

Я ведь не удержу себя, Белла.

Ярко-алые, вампирские, губы беззвучно произносят: и не надо…
И не буду, раз мне велено.
И снова набирает силу накат, могучий накат, грозовой, в самый раз для нас, вампиров… И снова течёт поющий аромат крови, пусть совсем чуть-чуть, совсем немного, но, как украшает…
Стоп… СТОП!!!
Вампир не обладает ароматом живой крови, упейся он хоть по самые уши, Белла ещё не вампир! И белое лицо - не лицо вампира, и глаза, глядящие сейчас на меня, пылающе карие!!! Такого наката хрусталь не выдержит!
Дрожа от напряжения, держу готовую обрушиться смертельную волну.
Смять, истратить!!! На что угодно!
Пальцы впиваются в слишком податливую опору, зубы вгрызаются во что-то прохладное, мягкое и белое, но неуловимое, как снег.
Как холодно… и пушинки летят снегопадом… как страшно холодно… я чуть не разбил свою чашу.
Это - проба?!!! Это - русская рулетка! Я в неё больше не…
- Не уходи … - пальцы Беллы ловят мои волосы, захватывают в свои кулачки, тянут назад, в жар, в жизнь…

Как скажешь, жизнь моя. Ты всегда требуешь от меня больше, чем я рассчитываю, и открываешь во мне больше сил, чем я мог надеяться. Только сначала отдышусь, перехватывая поцелуями каждый твой вздох, и отогреюсь, уткнувшись лицом в горячий шёлк твоей кожи. Белла, жажда моя…

И накат возвращается, помня, кто его вернул, помня, ради кого он вернулся… Чтобы снова упасть с самой высокой точки и рассыпаться блаженством, нежностью…
Белла… Живой хрусталь, нежный живой хрусталь, звенит, не разбившись, в моих руках.
- Не уходи… - молящий голос Беллы, зовущий из глубины её сна.

Разве это возможно теперь, мы, ведь, единая плоть.
Спи, моя женщина, спи, моя жена… Белла Каллен.

Ну, вот и всё. Атлант вынес своё небо. Белла спит. Ночь, в августе бархатная и яркая от звёзд и луны, кончается. Загорается заря, здесь она стремительная, такая же, как и закат. Розовые блики ползут по комнате, набирают яркости, добираются до постели. Этак и у меня, если вовремя извернуться и посмотреть в зеркало, будет румянец на лице. А пока розовые блики путешествуют по телу Беллы. Мне не видно, потому что я неподвижен и не собираюсь двигаться ещё долго, могу лишь косить глазом, чтобы видеть эти блики на простыне. Даже под утро слишком тепло, а Белла ещё не акклиматизировалась. Ей просто жарко. Котёнок, недовольно урча во сне, переполз с простыни на мою, более прохладную и медленнее нагревающуюся грудь. Прислонился ко мне, насколько удалось, и коленкой ещё моё бедро припечатал. Только тогда и угомонился. Утренний ветер, сменив направление, принёс с воды немного прохлады, шевельнул москитную сетку, высушил испарину. Белла спит. Моя женщина… Этой ночью моя любовь подарила мне себя. Была Белла, отдельное от меня обожаемое существо. Теперь мы едины. Как это говорится… единая плоть. Неразделимая.
Мы когда-то считали наши лучшие ночи. Эта… эта ночь не лучшая, эта - единственная.
ЕДИНСТВЕННАЯ.
И сравнить не с чем. Будут похожие, будут прекрасные, такой - не будет. Ночь Беллы, что бы она там ни говорила, эта - ночь Беллы. Сколько там всего, не перебрать, не оценить, не сравнить. Но сейчас не вспомина-ать. Не сейчас. Иначе - накат. А Белле надо отдохнуть, выспаться. Теперь я где-то понимаю Эмма. Это действительно сильно, это мучительно прекрасно, это неудержимо притягательно. Но Белла должна выспаться.
Розовые блики переползли на плечо и руку моей… жены, моей Беллы, Беллы Каллен отныне и навеки, я могу уже их видеть. Розовые лепестки зари расцветающего нового дня. Настоящего Первого Дня семьи Каллен: Эдварда и Беллы.
Высокопарно, да? Что поделать, против правды не попрёшь…
С солнцем неполадки, оно перестало двигаться. Лепестки никуда не уходят. Даже начинают набирать цвет, вместо того, чтобы бледнеть, как положено с подъёмом солнца. Это странно… почему они неподвижны, почему у них такая чёткая форма… что их наливает цветом… крови… крови? Они мне не нравятся... некоторые тропические болезни проявляются так… А если ещё и припухли… Если коснуться осторожно подушечками пальцев, можно будет ощутить их состояние, температуру, попытаться понять, что это, насколько опасно, чтобы не… вот оно…
Вот она, причина, этих лепестков формы моих, МОИХ пальцев… мои пальцы… Это их отпечаток. Лепестки зари, как же!!!
Это ГЕ-МА-ТО-МЫ, для более невежественных - КРО-ВО-ПОД-ТЁ-КИ, для совсем тупых булыжников, много вообразивших о себе - СИ-НЯ-КИ… На всей руке, на хрупком плече, синяки… на тонкой коже медленно, но верно, проявляются пятна синяков…
Как надо сжать эту руку, чтобы на ней проявился синяк? Какую боль надо причинить, чтобы на плече остался отпечаток? А Белла молчала. Молчала? Или я не слышал?
Мне, наверное, некогда было, слишком был занят? Чем, интересно…

Да, Атлант? Слишком занят, чтобы услышать?

Атлант в это время блаженствовал…
Могу гордиться, да? Всего лишь насажал синяков, чего уж там…
… а если?
Господи…
Вот она какая - ночь Беллы… Боль, синяки, и перо из разорванных подушек… Белла проснётся, что она мне скажет, и чего не скажет ни в коем случае? Что я ей скажу?
Какими словами?
Прости, крошка, я немного увлёкся?
Извини, детка, так вышло?
С кем не бывает?
А можно ведь ещё круче: я предупреждал… А что?
Солнце поднялось. Полный день с раннего утра, и даже косые утренние лучи уже горячие. Горячие солнечные ладони бродят по коже Беллы. Когда они станут
по-настоящему обжигающими, солнце будет слишком высоко, чтобы суметь заглянуть под крышу. Но и того, что есть, хватает, чтобы разбудить.
Белла проснулась. Сменился ритм дыхания, быстрее забилось сердце.

Белла.
Я смирный.
Чувствуешь, пальцы не мнут, не хватают.

Белла сменила немного положение тела, коленка соскользнула с бедра, шевельнулись пальцы руки, той, что у меня на груди.
Белла молчит.

Белла, я, правда, смирный.

Белла лишь теснее прижалась и молчит. Почему? Страшно? Больно?

Вот послушай, вспомни, как осторожно могут двигаться мои руки, когда я смирный.
Ведь не больно, когда мои пальцы прикасаются к твоей коже?

Белла молчит. Я не знаю, что меня ждёт.
Я её не знаю.

Белла засмеялась. Как ужасно - не знать. Что показалось смешным в нашей ситуации для неё, что может показаться смешным?
- Вспомнилось что-то смешное?
Лежащая на моей груди щека Беллы обдала жаром невидимого мне румянца. Не знаю причины. Гнев? Обида? Вполне заслуженно. А в животе у Беллы урчит. Белла опять смеётся, чему смеяться-то…
- Никуда не деться от человеческой природы.
Ну, всё понятно. И молчание её понятно. Боль Беллы - только её персональная ноша, мне там делать нечего. И в её причине тоже искать виноватого не надо. Уже всё решила, как всегда она эти проблемы решает. Её боль - её и вина… За время молчания уже всё продумано: что сказать, как сказать, чтобы сделать вид, что ничего не случилось. На этот раз такой приёмчик не пройдёт. Потому что я ЗНАЮ, кто… и не могу смотреть в глаза, которые собираются солгать, ради меня - солгать.
- Эдвард? - приподнявшись, чтобы самой заглянуть в моё лицо, позвала Белла резко севшим голосом. - Что случилось?
- Ты ещё спрашиваешь? - спрашиваю я в ответ, и голос у меня едкий, с издёвочкой.
Я что, собираюсь казнить Беллу, за то, что она отказывается казнить меня? Не-ет, я только собираюсь уличать её в готовящейся лжи во спасение. Ну, не редкостный ли я борец за истину! И где аплодисменты?
Белла собрала складку между бровей, наверное, решает задачу обходного манёвра, раз лобовой потерпел неудачу. А я бережно разглаживаю эту складочку.

Не стоит, Белла, ничего не спрячешь, вот они - свидетельства, уже чёткие и яркие.

- О чём ты думаешь?
На лбу Беллы снова собралась складочка.
- Тебя что-то тревожит, Эдвард. А я не понимаю. Я что, что-то не так…

Что-то не так - что? Сделала? Сказала? Задумала ты, Белла, что-то не то. Спрятать и перетерпеть свою боль в одиночку. А это уже опасно, Белла, просто банально опасно, как врач говорю.

- Ты сильно пострадала? Только правду, Белла, пожалуйста, не надо ничего преуменьшать.
- Пострадала? - аж пискнула Белла.
И голос такой натура-альный, удивлённый. Но, тем не менее, старательно, вроде как, потянулась, подвигала руками, побрыкалась. Стонов не последовало, конечности слушаются. Значит, самого страшного не случилось.
- С чего ты решил? В жизни себя лучше не чувствовала, - в голоске даже нечто вроде праведного негодования обнаруживается.
Нет. От своего намерения солгать для моего спокойствия Белл не отказалась. Не могу смотреть… в честно лгущие глаза, лучше закрою свои.
- Перестань! - я уже почти требую, почти грублю.
- Что перестать? - «недоумевает» Белла.
- Перестань меня выгораживать. Я чудовище, у которого хватило ума согласиться…
- Эдвард, - Белла шепчет совсем не «по-актёрски», испуганно, умоляюще. - Не говори так!
Может, она ещё и не видела себя, не знает, что я с ней сделал. Может, она и не играла вовсе, и это мои фантазии, просто она ещё не знает…
- Посмотри на себя. Белла. А потом уже убеждай, что я не чудовище.
Белла завозилась в постели, наверное, чтобы действительно осмотреться, и сразу отвлеклась.
- Ох, что это такое? Откуда эти перья? - озадаченно поинтересовалась она.
Откуда. Из подушек. Воистину, подушки безопасности. Приняли удар «волны» на себя.
- Я разорвал зубами подушку. Может, две. Но я не об этом.
- Подушку? Зубами? Но почему?
Очень важная тема - я и подушки. А сама, сама Белла, для себя не столь важна?
- Белла, да посмотри же ты! - вытянул я многострадальную тонкую руку в росписи синяков вперёд, чтобы уж сразу всё было видно. - Вот, гляди!
Увидела, наконец. Прижала пальцем самый яркий, он побледнел на мгновение, чтобы вновь налиться багровым оттенком. Свеженький такой.

Не сомневайся, Белла, моя работа, вот видишь - если приложить мою руку - как совпадает, один в один…
Белла вовсе не «играла» в неведение, и смотрит теперь на эти синяки с интересом исследователя. И что это меняет? Ничего. За своими удовольствиями и гордостями, что не растерзал вообще, потерял контроль настолько, что вместо своей нежности преподнёс Белле боль, и вот доказательства этого подношения, яркие такие…
- Прости, Белла… - давлюсь я словами. - Мне следовало…
Руки мне следовало оторвать заранее, вот что следовало.
- Нельзя… упырь проклятый!
Нельзя упырям доверять людей.
- Передать не могу, как я перед тобой виноват.
Я не хотел видеть, как Белла обманет? А видеть, как Белла рассматривает мои «дары» я могу? Я не могу их видеть, я замерзаю…
- Эдвард… - руки Беллы пытаются оторвать каменные ладони от каменного лица.

Белла, я сильнее, не оторвёшь.

- Эдвард! - ещё одна бесполезная попытка.

Белла, я куда слабее, чем воображал себе. Атла-ант, скажите, пожалуйста, самоуверенный болван - и больше ничего. Был таким - таким и остался… я боюсь снова увидеть синяки.

- Я ни о чём не жалею. Эдвард. Я… я даже передать не могу. Я так счастлива! И этим всё сказано. Не сердись. Не надо. Со мной всё хоро…
- Не продолжай.
Мне, что ли, веселиться, что Я насажал ей синяков в первую брачную ночь?
- Если не хочешь, чтобы я сошёл с ума, не вздумай говорить, что с тобой всё в порядке.
- Но так и есть, - ответила Белла.
Её голос, он так уверенно звучит…
- Белла!
А ведь есть ещё глаза, которые не врут, никогда. Даже когда хитрый ум находит лазейки, он всегда старается быть в ладу с её сердцем, с её душой. Белла никогда не врёт, а только подвирает, или умалчивает, насколько ей позволяет совесть. Но сейчас… не может быть, чтобы Белла не понимала, насколько важна для меня правда, истинная правда. Надо набраться смелости и заглянуть в них, в её глаза, в зеркало её души. Навстречу мне распахнут взгляд, полный решимости убедить меня в своей правоте.
- Не порть моё счастье. Я. Правда. Счастлива.
Правда. Счастлива. Насколько получилось. Но заслуживает-то Белла гораздо большего! А получилось вот такое, счастье…
-Я всё испортил…
- Прекрати! - повеление Беллы, повеление моей жены, должно исполняться.
Без зубовного скрежета, или с ним. Я прекращаю.
- О-ох, - простонала Белла. - Ну почему ты не можешь прочесть мои мысли?
Что???
- Это что-то новенькое. Тебе же нравится, что я их не читаю?
- А сейчас жалею.
- Почему? - чего-то я не понимаю настолько, что Белле нужен этот мой дар…
Белла всплеснула руками и ударила обеими ладошками меня по груди.

Белла, осторожнее, больно ведь будет…

- Потому что ты почувствовал бы моё счастье и перестал терзаться попусту! Пять минут назад я была счастлива. Абсолютно, безгранично и безмерно… А теперь… Теперь я злюсь.
- Я этого заслуживаю, - за самоуверенность, за легкомыслие, за тупость - я ничего не понимаю, я не могу понять Беллы, она говорит, а я не понимаю…
- Ну, вот, я на тебя зла. Доволен?
- Нет, - всё прошло не так, как я хотел для неё, и идёт дальше непонятно как. - Как я могу быть теперь чем-то доволен?
- Именно! - отрезала Белла. - Поэтому я и злюсь. Ты рушишь моё счастье, Эдвард.
То, что произошло, это - счастье?
Белла несколько раз глубоко вздохнула, потом заговорила снова, вложив в голос столько спокойствия и ласки, сколько смогла, словно говорила с упрямым малышом.
- Мы понимали, что будут сложности. А всё оказалось гораздо проще и легче. Так что ничего страшного, - и добавила к словам лёгкое прикосновение пальцев вдоль руки: не бойся, я с тобой.
- Для первого раза, когда мы оба не знали, как всё пройдёт, по-моему, просто чудесно. Немного практики…
Белла, безумие моё, она, что же, осознанно шла на риск быть избитой, покалеченной или… нет, этого не может быть, чтобы быть уб… и думала, что и я иду на это осознанно?
- Понимали? То есть ты примерно этого и ожидала? Ожидала, что я причиню тебе боль? Думала, что будет хуже? Раз ничего не поломано - значит, эксперимент прошёл удачно, да? Кости целы - и, слава Богу?
Да где же граница её безумной отваги, как беречь жизнь той, кто сама своей жизнью дорожит лишь относительно! Если у меня не лопнет голова, я этому очень удивлюсь…
Наверное, хорошо, что я не могу читать Беллу. Прочесть всё ЭТО и не сойти с ума - для меня проблематично. Но, видно, я ещё не всё выслушал из того, что Белла хотела мне сказать. Сидит в пуховом сугробе с терпением матери, ждущей конца воплей истерящего дитяти.

Всё, я уже послушный, Белла. Я готов сходить с ума дальше.

- Я не знала, чего ждать - но уж точно не подумала бы, что будет настолько, - чётко проговаривая каждое слово, как на уроке языка для диктовки, продолжила Белла, и вдруг запнулась, опустила глаза, и даже голову опустила вниз, спрятала лицо за волной волос, - … прекрасно и идеально.
И уже шёпотом добавила из-за занавеса, словно признаваясь в каком-то проступке. - Я не знаю, как тебе, но мне было именно так.
Ей было именно так, это утешает. А как было мне, она не знает. И чувствует неловкость, чуть не вину… за что? Значит, риск травмы значения не имеет, синяки значения не имеют, имеет значение только… что?

Белла, подними голову, посмотри мне в глаза.

Нет, так и прячется за занавесом волос, а мне нужно сейчас её лицо. Абсолютно необходимо. Я должен понять. Значит, я подниму лицо Беллы за нежный подбородок навстречу своему взгляду сам, невзирая на сопротивление.

Белла, пожалуйста, помоги, помоги понять…

- И это всё, что тебя волнует? - стараюсь я справиться с дыханием.
Это у неё всегда великолепно получается - сбить дыхание вампира.
-. Было ли мне хорошо?
- Я знаю, что ты чувствуешь иначе. Ты же не человек. Я не могу сказать, что знаю, что чувствуют другие люди, но не думаю, что кто-нибудь из людей испытывал столь же прекрасные ощущения. Вот что я хотела тебе сказать, - так и не подняв ресниц, не дав заглянуть в глаза, ответила Белла.
Во-от оно что-о. Во-от оно ка-ак. Белла отдала всё, что у неё было, а моя истерика поставила под сомнение, был ли её дар мне равноценным тому, что получила она сама. А вдруг я оказался обделённым. Мы попытались, она вручила мне жизнь, любовь, душу, всё, вообще всё, до донышка, но если я остался обделённым, обделённым из-за вины перед ней? Тогда…
«… ты мне не подходишь…».
Конец её надеждам на счастье.
- Получается, я ещё не за всё прощение попросил. Я умудрился своей истерикой провиниться ещё больше. Мне и в голову не могло прийти, что из-за неё ты сделаешь вывод, что эта ночь для меня не удалась. Белла… Белла… Её можно назвать самой лучшей, за всё моё существование. Но это не вся правда. Она - единственная, понимаешь, ЕДИНСТВЕННАЯ, она одна превыше всего, вообще всего прекрасного, что в моей жизни было до этой ночи… для меня. Но вот последствия для тебя…
- Правда? Единственная? - перебивает меня Белла, и робкая улыбка трогает припухшие губы.
- За неделю до свадьбы я побеседовал с Карлайлом, - дд-а, та ещё была беседа.
- Надеялся, он чем-нибудь поможет. Он меня, конечно, сразу предупредил, какая тебе грозит опасность.
И ошибся, думал, что кровь лишит меня самоконтроля, а что, как не песня крови, вернуло мне его, когда я чуть не утонул в водовороте «волны». Голову я почти потерял, когда кровь начала остывать.
- Но в свою любовь я верил больше. Как выяснилось - слишком.

Что-то хочешь возразить, Белла? Знаю, я всегда абсолютно безупречен в твоих глазах, но в своих глазах я выгляжу несколько реалистичнее. Подожди возражать.

- А ещё я спрашивал, чего мне ожидать самому. Ведь я понятия не имел, как это ощущается… у нас, вампиров.
Как будто я знал, как это ощущается у людей.
- Карлайл сказал, что по силе воздействия этому нет сравнения, что с физической любовью не шутят, что такое потрясение может сильно изменить. И людей, и вампиров.
Но мне, скорей всего, после общения с магнитом для всех несчастий никакие потрясения не помогут, изменений больше не будет.
Причём семью Калленов я больше устраиваю в таком «намагниченном Беллой» состоянии, чем совсем в никаком. А мама просто радуется.
- И братья полезной информацией поделились. Оба в голос твердят, что это огромное удовольствие, приятнее только человеческую кровь пить. Пить кровь - конечно удовольствие, а твою - просто наслаждение, опыт имею. Но то, что мы испытали… Белла, это выше, это сильнее, это… - не могу говорить, стискивает горло и в ушах гудит… предвестник наката.
А синяки-то только начали полыхать…
- Хотя, наверное, они правы. Просто у нас с тобой по-другому.
- У нас по-другому, - соглашается Белла. - Самое лучшее действительно - самое лучшее.
- А знаешь, мы ведь не успели побыть ни партнёрами, ни друзьями, ни возлюбленными. Сразу вот так - неразделимыми. Как запечатление.
- Нет! - категорично возражает Белла и хлопает по постели ладонью, пух от резкого движения взметается вверх небольшой вьюгой, и Белла начинает чихать.
- Апчхи! А-а-пчхи! Мы не запечатлённые, совсем нет! Мы разлучённые, вот мы какие. Как у Метерлинка в его «Синей птице». А сейчас мы снова вместе, как быть должно, а остальное неважно… А-а-апчхи! Ой, щекочет!
- Даже если и так… моей вины это не умаляет. Даже если тебе, в самом деле, было хорошо.
- Что значит «даже если»? Думаешь, я наврала, притворяюсь? Зачем?
- Чтобы я не терзался. Я ведь не могу отрицать очевидное. И выкинуть из головы все свои прежние ошибки и все твои старания перетащить мою вину на себя, чтобы я о них забыл.
На меня пошёл грозой океан «Белла», глубина и сила карих глаз.
- Послушай меня, Эдвард Кален. Я ни капельки не притворяюсь. У меня и в мыслях не было, что тебя надо утешать, пока ты не развёл тут мировую скорбь. Никогда в жизни не чувствовала себя счастливее - даже когда ты понял, что не можешь убить меня, потому что любишь. Или когда я проснулась, а ты ждал меня в комнате утром. И когда твой голос звал меня там, в балетном классе…

Счастье, в страданиях, на волосок от смерти… счастье… я тогда чуть с ума не сошёл, от этого… счастья.

- И когда ты произнёс «да» и я осознала, что никогда тебя не потеряю. Это мои самые счастливые воспоминания. Наш разговор в машине, когда ехали в аэропорт, обмен дарами, помнишь? Исполняется моё самое сокровенное желание… так прекрасно, как я себе и вообразить не могла. Сегодняшняя ночь сделала меня ещё счастливее. Вот и не отрицай очевидного.
Пусть, пусть будет так. Белла счастлива, но без синяков её счастье разве было бы беднее?
- Я не совсем ведь был на высоте, а хотел бы.
- Ты был… - океан «Белла» стал недостижимо глубоким от тени приспущенных ресниц, румянец, как заря, снова набежал на щёки, и сердце застучало быстрей, - ты был на достойной высоте. Так что перестань себя грызть.
Реальное счастье Беллы, в котором она уверена, против счастья идеального, которое хотел для неё я. Если настаивать на нём с упёртостью барана, что останется от реального счастья?
- Ты права. Что сделано, то сделано, тут ничего не изменишь. Ни к чему позволять моим несбывшимся мечтам мучить тебя. Сделаю что угодно, чтобы исправить твоё настроение.
Белла о-очень подозрительно посмотрела на меня, в ответ на это заявление, подозрительно-замышляюще. Но решение принято: реальность победила, реальность всегда побеждает. И взгляд Беллы я встречаю безмятежной улыбкой.
- Что угодно? - вопрошает котёнок Белла, потрясённый открывшейся для шкод перспективой.
У животика котёнка были гораздо менее разнообразные, но гораздо более насущные проблемы. Он опять настоятельно заявил о них громким урчанием.
И который уже раз? Нн-у и… идеальный муж достался Белле, сковородой тебя по затылку!
- Ты же у меня голодная! - так что побоку все разговоры, молнией на кухню, готовить завтрак!
Где же они, полотняные штаны по местной моде… ага, вот. Больше и не надо ничего. За мной тянется редкая дорожка пуха, в голове этого пуха гораздо больше, на кухню его тащить не стоит, лучше вытрусить по пути, и по этой дорожке меня нагнал вопрос Беллы.
- Чем провинились подушки Эсме?
Ну, да, один раз этот вопрос Белла уже задавала, но ответа не получила, а когда это было, чтобы Белла не докопалась до ответа…
- Провинились… Попали под горячую руку, как говорится, - в мышцах сразу проснулось напряжение сминаемой «волны», по моей дурости чуть не убившей Беллу. - И хорошо, что попали под руку они, вместо тебя.
Объяснение было принято с пониманием, и Белла, сморщив носик, полезла из сугроба на волю.
- О-о-о-о-а-ах!!!

Белла!!! И второе плечо… и вся узкая спинка с контрапунктом позвонков… и икры… На мой вопль Белла обернулась… и грудь… обе… и чуть не все рёбрышки… и плоский животик с трогательной впадинкой пупка… и… и бёдра…
ВСЁ тело!!! ВСЁ тело в багровых «лепестках»!!! Где пореже, а где почаще, в нескольких местах «лепестки» сливаются в обширные узоры… Что из этого от смятой «волны», а что от простых моих «нежностей»? Все они «отметились»!!!
Господи!!!
Господи…
Отвернуться, пока Белла не разглядела моей физиономии… вот как
по-настоящему болит сердце, и ноги не идут… и совсем не хватает воздуха, которого мне, вроде, и не надо… и кулаки стиснулись, впиваясь ногтями в ладони…
Ладно, небо равнодушно осталось на месте, земля, хоть ты помилосердствуй, разверзнись! Нет, земле такие тоже без надобности…
- Что, всё настолько страшно? - говорит Белла так, словно коленку расцарапала.
Не могу говорить, горло сжала судорога, и зубы стиснуты, не разжать.
Господи…
Не дождавшись ответа от моей спины, Белла направилась в ванную. Там большое зеркало, оно всё и без меня покажет.
Продышаться. Прийти в себя. Вспомнить. Белла сказала - не разрушать её счастья. Значит, вести себя адекватно её настроению.
Адекватно!!!
Любой ценой. Никаких дополнительных покаяний и страданий. Достаточно причинённой физической боли, незачем усугублять её душевной, по моей милости. Белла не должна увидеть ничего. Но ясно одно. Упырю человеческое существо доверять нельзя. Даже любящему упырю. Даже очень любящее существо. Особенно - очень любящее.
- О-ой! - раздаётся стон Беллы из ванной.

Что, Белла? ЧТО???

- Белла?
Белла стоит перед зеркалом, горестно разглядывая облепленные пухом волосы, и пытается снять по одной пушинки с головы.
- Мне эти перья за всю жизнь не вычесать!
Значит, ничего страшного больше не случилось, только перья.
- И кроме перьев её ничего не волнует, - не удержался я от ворчания, помогая Белле вынимать их.
Но сколько в этом ворчании порицания за такое легкомысленное к себе отношение, а сколько восхищения тем, как Белла умеет отодвигать от себя неприятности, чтобы жить дальше, жить так, как считает нужным, мне самому сказать сложно.
- Обхохотаться! Я же вылитое пугало огородное! - корчит Белла мне через зеркало смешную рожицу.
Обхохотаться… до корчей, ага… Такой чистёхе как Белла этот пух поперёк сердца ножом. Его много, и он не сразу поддаётся.
- Ничего не выйдет, - вздохнула она. - Всё присохло намертво. Попробую смыть под душем. - Повернувшись ко мне, Белла захлестнула руки вокруг моей талии. -
- Поможешь?
Обнажённая Белла под частыми струйками душа, вода, сбегающая по нежной коже, водопад волос на моей руке - прекрасная перспектива… для искушёного упыря. Я ведь уже не провалюсь в звон, как прежде, не-ет, сразу в «волну», в «накат»… Это слишком много для вампира, который не может обращаться с любимым существом, не причиняя ему боли. Я откажусь от этого, я от много чего откажусь, потому что иначе нельзя.
- Лучше раздобуду чего-нибудь на завтрак, - решаю я, аккуратно размыкая руки у себя за спиной, и отступаю на кухню, а вслед мне летит вздох Беллы.

Иначе нельзя. Белла, иначе нельзя.

Внушительный холодильник на кухне, с самой установки простоявший пустым уже несколько лет, впервые забит доверху, согласно моему списку. Всё, что Белла любит, что предпочитает. Что можно приготовить быстро и съедобно из того, что я пробовал освоить? Омлет? С чеддером и беконом. Посекундно и до грамма согласно действиям кулинара Джеронимо Мальо из Миннесоты. Судя по урчанию живота, порцию стоит сделать немного побольше. Тонкие ломтики бекона, потом яйца, молоко, соль, сыр натереть для финальной стадии. Вода в ванной перестала литься, Белла сейчас придёт. Лёгкие шлепки мокрых ступней ускоряются с приближением к кухне, у Беллы прямо глаза горят, при виде омлета, переезжающего со сковороды на тарелку. Абсолютно голодный котёнок чуть не с урчанием на непривычной для него скорости расправляется с омлетом. Я присел напротив.
- Надо было кормить тебя чаще.
- Когда? Во сне? - удивилась Белла.- Очень вкусно, кстати. А из рук повара, который сам ничего не ест, - вообще шедевр.
- Кулинарные передачи, - поясняю я источники своего мастерства, и всё-таки, горжусь.
Мистер Мальо, конечно, мастер, но омлет по эту сторону экрана делал не он, а я!
- А яйца, откуда? - интересуется Белла.
- Обслуге список переслал, она и доставкой занимается. Заодно надо будет их попросить собрать перья…
О-о, нет. Не надо вспоминать… ни перьев, ни того, что с ними связано. Белая пушинка на багровом пятне … Белла чуткая, молча, поглощает свой омлет, и ведь съела его полностью!
- Спасибо, - потянулась ко мне через стол с благодарным поцелуем.
С очень благодарным поцелуем, нежным, таинственным, зовущим и обещающим. Нельзя не принять, не ответить. Нельзя продолжить обещанное. Надо прервать, и я отрываюсь. Тяжело и больно, но… иначе нельзя.
Белла, стиснув зубы, помолчала, а потом задала свой вопрос, прозвучавший, как обвинение:
- То есть ты вообще больше до меня дотрагиваться не будешь?

Смотря как, Белла, сердце моё. Повар, гид, инструктор, носильщик, охранник - это я. Сказочник и менестрель - тоже я. Средневековый рыцарь, целомудренно прикасающийся губами к ручке и даже щёчке своей прекрасной дамы - и это я. Даже нянька, укачивающий своё сокровище перед сном и поющий колыбельные -
даже это я. Но не больше. Нельзя иначе. Иначе - багровые пятна на твоей коже, а этого я больше не допущу… пусть останется то, что тебе не повредит. Помнишь, как на переменке, я осмелился прикоснуться к твоей щеке? Вот так, как сейчас, кончиками пальцев… Белла, что ты…
Белла целует в ответ мою каменную ладонь, а прожигает такое слабое, такое беззащитное перед нею сердце, и говорит в эту ладонь, как в рупор, который донесёт её голос до сердца, и доносит ведь.
- Ты же понимаешь, я не об этом.
Призыв передан, сердцу горячо, горько и больно, рупор можно убирать.
- Понимаю. Да именно так. - захлопнуты все двери, закрыты на замки все цепи, и воля моя опять начеку, даже строже, чем была. - Пока ты не переродишься, мы не будем заниматься с тобой любовью. Чтобы я не причинил тебе новую боль.