Многие женщины касались Кирилла. Многие были с ним в одной постели. Головы их – светлые, рыжие и прочих цветов – лежали на его груди после телесных радостей. Всех он и не упомнит.
Но вот спина, татуировка…
Запретная зона. Молчаливый паритет, который женщины стремились не нарушить случайным движением, небрежным касанием и, следующим за ним…
Страхом? Брезгливостью?
Или жалостью, в лучшем случае.
Кто-то старался на спину не смотреть, кого-то отвращала мысль о татуировке, кого-то о том, что притаилось под ней. Мало кто мог просто закрыть глаза, не морщиться, не ужасаться, пытаясь принять безразличный вид.
Кириллу шрамы не мешали. Более того, он не понимал реакции женщин. Не относился болезненно к следам, оставшимся памятью о том бое. Это его наследство. Искупление. Парней больше нет, а он остался. Выжил. Не собирался. Не хотел. Но выжил. Теперь носит на себе плату за внезапно выигранный спор со смертью.
Саша касалась его спины бережно. Невесомо. Без омерзения, жалости, брезгливости. Дразнила пальчиками. Девичьи руки порхали перышком, даря покалывание в тех местах, где не должно быть нервных окончаний. Широкий рубец осколочного ранения заныл.
Глаз дракона.
Помнится, Славка уверял, что татуировка ему совершенно необходима. Тем более, если на правом предплечье запутался кельтский узор, то почему не быть на спине чему-нибудь…
Череп с пустыми глазницами, сквозь которые прорастут алые розы, роняющие капли крови на шипы. Смотреться будет ярко. Вполне подходит Кириллу. В антураже и символике выбранного жанра.
Не нравится?
Тогда стоит поискать то, что понравится.
Шрамы же…
Не поймут люди. Не любят они драму, травмы, указывающие на несовершенство бытия. Потому поворачиваться к зрителям спиной с голым торсом не нужно. Лучше спрятать посеченную осколками спину за мифической тварью.

Рисунок кажется живым, настоящим. Объемный. Выпуклый. Каждая чешуйка прорисована с любовью.
Крыло распахнуто. Глаз хитро щурится. Зубы скалятся в безмолвном рычании. Острые пики. Они стремятся вонзиться в плоть.
Хвост с треугольным наконечником обвивает лоза. То ли плющ, то ли дикий виноград, то ли и вовсе тернии. Они сплелись в извечной пляске. Оживший вьюн тянет пленника вниз. Кажется, что ящер вот-вот порвет путы, поднимется ввысь, оставляя на земле капли драгоценной драконьей крови.
И по-змеиному вытянутая голова с гребнями-наростами, вывернулась на тонкой шее. Шипит. Охраняет ведомый одному ему лишь клад. А раны на брюхе сочатся багрянцем…
- Завораживающая картинка, правда? – говорит Олька, держа перед собой эскиз. – Яна – талантливая художница. Иллюстратор. Многие книги сейчас с ее рисунками. Но это… Она себя превзошла. Не думала, что идея её так увлечет. Хорошо, что я вас познакомила.
Кирилл молчит. Лишь хмыкает себе под нос.
Яна долго рассматривает его спину. Сдувает непослушную челку, то и дело падающую на глаза, которые у Яны необычного оттенка желто-зеленой яшмы. С крапинками золотистыми.
Она водит кистью, обмакивая её в черную гуашь. Рисует контуры, пока Ярый извивается от щекотки. Но терпит. Кисточка скользит по телу, задевает узоры шрамов, соединяет их линиями.
Бесстрашная женщина. Шрамы Яну не пугали. Просто не нравились. Она же художница, а значит - эстет. Любит всё красивое. А спина у Кирилла не столь хороша, как бы Яне того хотелось.
Она твердо намеривается сделать ему подарок – рисунок. Спрятать его память. Скрыть боль. Сделать похожим на других.
Он ведь теперь на сцене. Работает в профессиональном коллективе. Ему нужно…
Дело осталось за малым – найти мастера татуировки, способного посадить опасную зверюгу на цепь. Понять место рисунка. Узнать характер. Сделать Кирилла и небесного змея единым целым…

Появление Бельского показалось Кириллу раскатом грома. В сумрачную идиллию с Сашей, в их мирок, где есть лишь руки, губы, прикосновение ее теплых пальчиков к его крылатому дракону и их общим шрамам, вторглась жестокая реальность.
Игорь нависал, давил, буравил взором. Хорошо хоть без табельного оружия. Иначе в тушке Ярого остались бы несколько граммов свинца.
Пришлось подскакивать, поправлять майку. Напускать на лицо доброжелательное выражение. Бельский поддерживать светскую беседу явно не собирался. Он сжимал-разжимал кулаки. Темнел лицом. Ярцев подобрался, готовясь к ответной атаке, инстинктивно рассчитывая уходить от замаха по лицу в бок.
Совсем вылетело из головы, чья Саша дочь. Не вязался ее образ с тихой, домашней девочкой Алькой. Столь опекаемой и любимой, что любое ее своеволие вызвало братский гнев. Саша – другая. Но воспитывалась тем же человеком.
Вот как с ним говорить? Как объяснить, что Саша многое значит для него, Кирилла? И совсем не то, что Алька. Ярый уже не тот дурной мальчишка, желающий делать всё наперекор, стремящийся совершить поступок, украсть девчонку из дома.
Никогда не получалось найти им с Бельским общий язык…

Кирилл сидит на мотоцикле, опираясь о землю ногами. Старенький ИЖ «Планета-Спорт» весь в пыли. Его владелец курит сигарету. Другая - хранится за ухом. А что? Удобно. Не приходится за новой в пачку лезть.
Вечер наползает незаметно. Солнце круглое, что яичный желток, медленно скользит к морю.
Кирилл ждет.
В тихий переулок, скрытый за высокими кипарисами, выезжает потрепанная «девятка» черного цвета. Эдакая жужелица на колесах. Приземистая. Дребезжащая. На вертящихся лапах, быстро продвигается. Останавливается около синего невысокого забора.
Из машины появляется Игорь. Кривится, увидев незваного визитера. Кирилл, его новоявленные дружки из приезжих – головная боль участкового. Гоняют на мотоциклах по грунтовой дороге, закрытого ныне перевала. Опасная и запретная зона – нефтетерминал. Объект госбезопасности, между прочим! А мальчишкам всё нипочем. Нарушают спокойствие. Мало того, что товарищи из ФСО давно просят навести порядок, не пускать никого в запретную зону, так еще и ему отвечать в случае чего.
Нет, Игорь и сам с соседом Славкой совершал набеги на чайсовхоз или в бамбуковую рощу, но не они не рисковали собой, как это дурачье безголовое.
Еще повадился к Альке в окна лазать, нахал малолетний.
Из института вышибли. Повестка в армию на носу. А все туда же. Жених!
Что хорошего он может дать Александре? Она же дитё сущее. Ей учиться надо. В люди выйти. В город краевой уехать, а не прозябать в посёлке у моря, оживающим в летний сезон, а в остальное время пребывающем в сонной дреме.
Марина, жена любимая, всё ворчит на пару с матерью, дескать Игорь себя забыл, не помнит влюблённость.
Помнит!
Еще как помнит. Вон, результат любви первой по двору в коротких штанишках бегает. Не хочет он своей сестре подобных результатов. От любовей в нежном возрасте по утрам иногда тошнить начинает…
Вон, стоит, изображает крутого парня. Сигаретку смолит. Другую за ухо заправил.
Видика пересмотрел. Рембо хренов!
Загорелый, подтянутый. В старых, обрезанных по колено джинсах, полуразвалившихся кроссовках. Майку на плечо повесил…
Пусть курортниц соблазняет, а не к маленькой девочке шары подкатывает, руки бесстыжие распускает…
Кирилл не выдерживает первый. Ставит мотоцикл на подпорку. Подходит к Бельскому. Тот недружелюбно зыркает исподлобья. Нахохлившийся, что голубь на насесте.
- Опять на старый хутор Грушеватый через перевал гоняли? Мне ваши выходки уже вот где, - участковый резанул ладонью по шее. – Не посмотрю, что сосед и знаю тебя с детства. Упеку за решетку.
- Ты сначала догони, попробуй, - ухмыляется Кирилл, но спохватывается. Не отношения он пришел выяснять с местной и, по сути, единственной властью. – Я.. это…поговорить хотел.
- Ну, - буркнул Бельский. – Если ты об Альке, то забудь. Не пойдет она на дискотеку. И с тобой на мотоцикле не вернется.
- Это кто решил? – Кирилл собирается, как волкодав перед прыжком. – Средневековье какое-то!
- Я решил, - припечатал Игорь. – Ей восемнадцати нет. Поэтому за нее решают родители или старшие родственники. Ясно?
- Не ясно. С шестнадцати у нас возраст согласия, - Ярцев буравит взглядом Алькиного брата, прикидывая, что будет, если двинуть ему от всей души.
- Поговори мне еще тут про согласие! Если я узнаю, что ты мою сестру… Если с ней что случится, так и знай, я тебя пристрелю! Табельное у меня есть. Стрелять умею, можешь не сомневаться.
- Угу. – Кирилл морщится от монолога Игоря, как от зубной боли. – Только почему с Алькой должно что-то случиться? Я ее не обижу! И вообще… Она для меня… Я ее…
Ярый запнулся. Ну как сказать твердолобому менту, что Алька тоже для Кирилла – сокровище, его яхонт драгоценный. Не хочет он ее обижать, принуждать. Ждет смиренно.
Алька же всё дрожит, боится сделать что-то не так, не понравиться…
Брат, вот, еще краски сгущает. Дома запер, что Кощей Бессмертный дочь свою, царевну Несмеяну. Остается им днем видится. У окна или забора постоять.
А что толку?
Хочется ведь взять Альку с собой. Научить ее любить скорость, слушать ветер. Ловить кайф от звука шин, их трения по серому асфальту, ложащегося под колеса мотоцикла узкой полосой.
Или весь день провести на пляже. Нырять. Играть в догонялки под водой. Алька плавает рыбкой. Русалка. Нет. Мавка морская.
Валяться на мелкой гальке, прогретой на солнце. Слушать чаек. Ловить солеными губами девичьи губы. Не давать воли рукам, чтобы никто не заметил обнимающуюся парочку.
Или сидеть на лавочке до утра под ветвями олеандра. Целоваться до немеющих губ, до боли в паху, когда желание вот-вот срывается из-под контроля. И тогда Алька испуганно отстраняется. Хлопает глазками. Переживает, что сделала Кириллу больно своим страхом близости…
- Что – ты? Ярцев, иди отсюда, чтоб я тебя не видел! Растворись где-нибудь до осени, в армию уйди. Алька тебя забудет, как видеть перестанет. У вас разные пути. Ты ж на гитаре бренчишь. Может и получится из тебя толк на сцене. Раз уж Славка не смог… У Альки другой путь. Запомни раз и навсегда.
Бельский разворачивается, не дает Кириллу договорить. Скрывается за синей калиткой. Там где-то в недрах дома грустит его Алька…
Ну, ничего, не будет последнее слово за Игорем….

А ведь почти не изменился. Не обрюзг. Не отрастил пузо. По-прежнему подтянут. Хорош собой. Седина в темных висках добавляет не возраста, а лоску. Про таких мужиков за сорок и есть поговорка про бороду и ребра вместе с чертом.
Должно быть, Маринке приходится сложно удерживать внимание мужа на себе. Но жену Игорь всегда боготворил. Любовь у них. Вон, дитя сего трепетного чувства, совсем недавно гладила иступлено Кирилла по спине, рисовала пальчиками по чешуе дракона.
Сколько Кирилл не видел Бельского? Девятнадцать лет. После армии Кир остался в Москве у Славки. Через пару лет мать с отцом перебрались в Подмосковье, устав от южных широт и вечных туристов. Славка занимался переездом.
Кирилл же порвал всю связь с родимым домом. На могилу к Альке не ходил ни разу. Не смог. Не понимал, как холодный камень и рыхлая земля с перепутанными корнями, с ковром опавшей хвои, теперь и есть Алька.
Нет. Его Алька – теплая, смешливая, озорная девочка. Такая нежная. Не избалованная роскошью. Она волшебная. Желанная.
А то что осталось… Не она. Просто чье-то холодное тело…
Саша. Веселая. Открытая. Та еще авантюристка. С дурацким чувством юмора, как и у него, Кирилла. С ней легко молчать. С ней интересно говорить. А еще Саша – боец. В ней есть стержень. Она закалена соцсетями, гаджетами и виртуальными склоками. Не ломается от легкого дуновения ветерка. И еще она старше, взрослее, со своим жизненным опытом. Современная молодая женщина, хоть и девчонка по своей сути.
И что ему делать? С ней, Сашей, и со своей жизнью-колесницей, решившей нестись во весь опор к обрыву?
Из размышлений вырвал Бельский…





- Александра! - проревел папа, - что здесь, черт возьми, происходит?
Кирилл отпрянул от меня, резко поднялся с кровати. Я подскочила следом, будто ужаленная, переводила взгляд с Кирилла на рассвирепевшего отца. Тот недружелюбно смотрел на Ярцева, сжимал кулаки.
Неужто мордобой начнется? Вон как взглядами друг в друга прицелились. Впервые вижу папу в состоянии близкому к апокалипсическому удару.
Что на него нашло?
Всегда гордилась, какой у меня современный папочка, ухажеров дочери с пистолетом на прицеле не встречает. К Егору отнесся благосклонно. Даже руку пожал. Хотя понимал прекрасно, что раз уж мы вместе, то делим одну постель. После того, как я послала своего…эм…бойфренда… папа меня утешал, рассказывал, какая я у него умница, красавица, найду себе мужика для семейной жизни, нечего, мол, за всяких мажоров цепляться.
И тут такой номер. Кирилл тоже хорош: напрягся, на скулах желваки заиграли, взгляд с прищуром, словно раздумывает, ударить ли первым.
Молчание затягивалось. Я сидела ни живая, ни мертвая и не знала, что сказать и как реагировать на происходящее. Ситуация абсурдная. Находясь на грани обморока, попыталась привести себя в порядок, расправить дрожащими руками смятый топ, но тщетно.
Кирилл не смотрел на меня. Играл в гляделки с любимым моим папочкой. Ничего не говорил отцу девушки, заставшего ее в столь щекотливой ситуации. Тот, в свою очередь, явно рисовал этюд в черных тонах: святотатец, посягнувший на самое дорогое, является практически ровесником оскорбленного в лучших чувствах папаши.
Отец брезгливо фыркнул.
- Ярцев! Не было печали…
Мне надоело изображать из себя кошку, которую хозяин поймал с куском сала. В конце концов! Я взрослый, совершеннолетний человек. Имею право на личную жизнь. С кем угодно. Без права родителей запретить, осудить, высказать свое решительное «фи».
Отец не успел договорить, как я моментально подорвалась с кровати и подбежала к нему. Заглядывая в глаза, я попробовала его успокоить. Но его взор был направлен в сторону Кирилла, который отвечал таким же недружелюбным и колючим взглядом.
Первым опомнился Ярцев.
- Привет, сосед, сколько лет, сколько зим, - улыбка выходила натянутой, похожей на оскал. Хищный такой. Угрожающий.
- И еще бы столько тебя не видеть, - папа сдаваться не собирался. - Прекрати ломать комедию, Ярцев. Иначе, я поверю, что ты, действительно, идиот. И ответь мне, наконец, какого черта ты забыл возле моей дочери?!
- Сосед?! – не выдержала я. – Да твою ж Галадриэль через кольцо всевластья три раза! - выдала я, припомнив «толкиенистические» прибаутки из Элькиного арсенала ругательств. – Ни хрена не понимаю!
- Сашка! А ну не выражайся! – отчитал меня папа. – И вообще, говорил, что работа с всякими гитаристами до добра не доведет! То ты в отелях с ними, теперь у себя в комнате!
- Саша, не нервничай, - подал голос Ярый.
- Так, вы, оба! - Мужчины недоуменно уставились на меня. - Хватит. Разговариваю с каждым по очереди. Сначала ты, папа, - я в упор посмотрела на него: - Не кричи, пойди на кухню выпей кофе.
Папа в ответ лишь фыркнул. Я проигнорировала его и повернулась к Кириллу.
- Теперь ты. Что значит «сосед»?
- Спроси у него, - Ярый кивнул в сторону отца.
Папа еще больше напрягся. Я же гневно сверкала глазами в сторону обоих мужчин.
- Ладно, - сдался майор Бельский первым, - пойдем пить кофе. Но Ярцев сейчас уходит.
Кирилл его проигнорировал, и молча проследовал за мной на кухню. Папа решил не отставать. Я чувствовала, как его взгляд буравит наши спины.
Спустя пару минут, мужчины уселись за стол, не собираясь идти на мировую. Папа хмурился и чернел лицом всё сильнее, а Ярый, напротив, криво ухмылялся.
Я сварила кофе и разлила его по чашкам. Поставила перед ними, скрестила руки на груди и прокурорским тоном веско произнесла: «Я вас внимательно слушаю».
Пауза затягивалась. Кирилл вертел фарфоровую чашку на блюдце, рассматривал ее с таким видом, будто там появились пророческие письмена.
Папа не выдержал первым:
- Ну, Ярцев, мы тебя слушаем.
Кирилл пожал плечами и сказал:
- Саш, - он бросил на меня испытывающий взгляд, - это было сто лет назад. Мы жили в приморском поселке Волногорск. Мои родители, старший брат и я. Игорь был нашим соседом.
- То есть… Ты из моего поселка? – ошарашенно спросила я, ловя челюсть в районе стола. – И ты не рассказывал!
- Ты тоже не говорила, откуда родом.
- Счет один-один, - согласилась я.
Положа руку на сердце, наше знакомство с Ярым началось с поцелуя и пощечины, а это, не столь способствует разговором, кто откуда родом.
Кирилл продолжал свой рассказ, а папа громко сопел, морщился и не притрагивался к кофе.
- Я был тем еще оболтусом малолетним. Гонял на своем мотоцикле по гравийной дороге до нефтетерминала. Твой папа недавно стал нашим участковым – единственной законной властью. Ты ж сама знаешь… Игорь делал мне внушение с предупреждением, не помогало. Тогда он обещал меня упечь в «обезьянник» при его участке. Тоже слабо действовало. Я с друзьями нарушал порядок каждый день. Дерзил. А! С Мариной пытался флиртовать. Красотка настоящая. Молодая. Из приезжих. Не смог сдержаться.
У меня голова шла кругом. Кирилл в семнадцать или восемнадцать лет пытался приударить за моей мамой, старше его на шесть лет? Захотелось посмотреть на молодого, бесшабашного Кирилла. Неужели был настолько самоуверен?
Не вязался у меня образ Ярцева с кем-то наподобие моих дружков по тусовке или с тем же Егором.
- Больше ничего не хочешь сказать? Или ты всё забыл? - тут же вставил отец.
При этих словах Кирилл заметно напрягся и с силой сжал чашку с кофе. Костяшки пальцев побелели. Еще одно мгновение – тонкий фарфор треснет, разлетится по комнате мелкими осколками. На щеках Ярцева заходили желваки. Он хотел ответить что-то резкое, но сдержался.
- Тогда Игорь пообещал мне страшные пытки, если я не уймусь, не оставлю его семью в покое, - буркнул Кир, стараясь не встречаться со мной взглядом.
- Я и сейчас говорю, держись от моих девчонок подальше, Ярцев!
- Игорь, ну столько лет же прошло… Да и Славка. Марина. Жаль, что вы потеряли дружбу. Мне, действительно, очень жаль.
При этих словах папа побагровел, еще раз смерил Кира воинствующим взглядом, но тут же засопел, глядя исподлобья. Зная моего папочку, ему подобное стоило поистине титанических усилий.
Слава. Марина. Друзья?
В те годы я была столь мала, что ничегошеньки не помню. Ни соседа Кирилла, ни его родителей.
Помню я себя примерно лет с пяти. Дом помню через пару дворов. Стоит наискосок, виднеется вдалеке из моего окна. Олеандр там растет у синего забора. Раскидистый такой. Уличной компанией детей от мала до велика, оккупировали удобную и широкую лавочку. А дом постоянно арендовался курортниками. Родители мне ничего не говорили, что там жили братья, которые известны ныне на всю страну.
И чего я еще не знаю?
Пришлось менять тему разговора, дабы предотвратить еще одну драку. Ну как выбрать кого-то из мужчин, если они мне по-настоящему дороги?
Поэтому я задала один из насущных вопросов:
- Пап, ты без звонка приехал. Случилось что?
- Ничего. До этого момента.
Отец внимательно посмотрел на меня.
Вздохнул:
- Я был по служебным делам в городе. Не стал предупреждать. Ты ведь с мамой говорила. Вот она мне и передала, ты дома, грустишь. Одна. – Папа закашлялся.
Не одна. С Ярцевым, к которому старые счеты. Узнать бы еще какие…
- Марина! Всё она. Разрешает тебе делать глупости. То волосы черной краской намазать, то косы обрезать, то работать черт знает где! И встречаться с черт знает с кем! Я ее предупреждал. Но когда эта женщина вела себя, как взрослый человек, а не взбалмошная девчонка? – папа обреченно махнул рукой.
Он никогда не выдерживал спора, когда в дело вступала мамуля. Я хотела вставить веские аргументы в защиту своего образа жизни, и тогда спора было бы не избежать.
Спас меня Ярый.
- Ладно, Саша, думаю, мне пора, - сказал он, поднимаясь со стула. - Спасибо за кофе. Игорь, я... Рад тебя видеть.
- Не взаимно, Ярцев, - буркнул папа. - Мне тоже пора, дочь. Пойдем, закроешь дверь на ключ и не будешь больше ее бросать, а то мало ли, какие подозрительные личности могут зайти.
Кирилл фыркнул, а папа продолжил:
- Маме, скажу, что у тебя всё в порядке.
- Кстати, - Кирилл остановился у самой двери. – Марина тогда была на моей стороне.
Отец замер каменным изваянием. И вновь смолчал.
Надо бы привлечь мамулю к делам дней минувших. Уж тут-то не будет недостатка в информации. Я мысленно потерла ладони.
- Саш, тебе напишу из Москвы, - сказал Кирилл.
- Напишешь? Ух, ты! Прогресс, - не преминула подколоть я.
- Хорошо, позвоню, - сдался Ярый, подмигнув на прощание.
У меня сердце ушло в пятки. Но вроде бы ничего, отец не заметил.
- Пока дочь, - папа чмокнул меня в макушку.
Я закрыла за ними дверь и прислонилась к ней, тяжело дыша. События не для слабонервных. Кирилл пробирается ко мне тайно в комнату, мы сливаемся с ним в экстазе, а затем к нам врывается мой отец. Водевиль!
И тут моё внимание привлекли приглушенные голоса, доносившиеся из-за двери. Напрягла слух. Поистине, любопытство сгубило кошку. Однако же я уподобилась хвостатой мурлыке, решила узнать, что там происходит.
Кирилл разговаривал с моим отцом, не догадываясь, что я невольно подслушиваю.
- Спасибо. Я не хотел говорить об Альке… вот так… Я сам расскажу Саше. Я должен это сделать. И Саша… Она замечательная, Игорь. Тебе крупно повезло с дочерью.
- Не ради тебя старался, Ярцев. Не впутывай сюда Сашу. Мы ей ничего не говорили. Она не в курсе об Альке вообще. Девочка ничего не должна об этом знать, тебе ясно? Какого черта ты вновь лезешь в нашу жизнь? Пел бы свои песни подальше отсюда. Всё было так хорошо!
- Ты всё еще считаешь меня виноватым? Я… Признаю… Я не смог ее остановить сразу. Но так старался! Не смог догнать… Мы были детьми, Игорь! Глупыми детьми, которые решили, что взрослые.
- Прошло уже много времени, Ярцев. Я не забыл, но не так сильно болит, благодаря Марине с Сашкой. Ты забыл – благодаря Славке с его женой. Не стоит ворошить прошлое. Особенно такое. Но я тебя предупреждаю в последний раз – держись подальше от моей семьи! Это последнее предупреждение.
Разговор прервался, и я слышала удаляющиеся шаги. Что это всё значит? Что от меня скрывает моя семья? Как связан с ними Кирилл? И, черт побери, кто такая эта Алька?!

Вопросы можно задать здесь:

Предыдущая глава