Франция. Северо-западное побережье близ Дьеппа.
1662 год от Рождества Христова

POV Джаспер

Крик убитого многократным эхом разнесло по пустынным переулкам окраины города. Уже иссяк удушливый тёмно-серый поток дыма, остатки тела превратились в пепел, и ветер развеял их без следа, а я стоял недвижно, и казалось, что до сих пор слышу отзвуки голоса очередной жертвы. Они редко успевали даже моргнуть после встречи, но бывали исключения, и сейчас мою голову сдавливали воспоминания об истошном вопле, который исторг умирающий.

Я хмуро огляделся – безымянный для меня городок на северо-западном побережье Франции мало отличался от множества мест, в которых я побывал. Узкие улочки, теснящиеся друг к другу лачуги бедняцкого квартала, потоки дождевой воды, смешанные с грязью и нечистотами – моя обычная среда обитания в течение последних четырёхсот с лишним лет.



Я был изгоем, мороком. Не должен существовать в этом мире, но я был. Менял города и страны, неслышной тенью крадучись в кромешной тьме ночи, выслеживая очередную добычу, настигая, убивая и вновь окунаясь в бездонную пучину отчаяния.

Сколько раз за минувшие века я так замирал, вслушиваясь в отзвуки свершённого мною? Много. Я мог бы сосчитать – совершенная память хранила каждое событие до мельчайших подробностей. Но зачем?

Пусть я окончил существование очередного выходца из Ада, разорвал связь человеческого тела с вселившимся в него демоном, а разожжённый огонь довершил успешно выполненную работу. Началось не с меня. Не я превратил человека в бессмертное почти неистребимое существо, кто-то иной принёс дар на алтарь желания приспешников дьявола множиться, заполняя людской мир.

Долгое время я принимал за чистую монету прочитанные в старых рукописях слова о том, что когда-то ведьмам удалось прикончить всех призванных демонов, а останки, благодаря которым обратились я и Эдвард, были последними. Я был уверен, что за мной ни разу следа не осталось, поэтому вопрос напрашивался сам собой: если создатель монстров не я, то кто? И бессчётные годы я винил брата. Пока определённые события не заронили сомнений.

Я никогда не пытался лукавить и жалеть себя. Вина за трагическую судьбу брата придавливала к земле и рвала на части, не теряя силы с прожитыми годами. Я не уследил, не уберёг, не спас. Опоздал. И искупал безмерную тяжесть совершённого год за годом, десятилетие за десятилетием, стараясь свести к минимуму последствия безумств демона-кровопийцы, вселившегося в моего младшего родственника. И мог лишь надеяться, что когда-нибудь мытарства придут к логическому заключению, проклятие иссякнет, и я получу возможность вернуться в мир людей, к свету и спокойствию. Но мимо пролетали столетия, а надежда оставалась тщетной. Её размалывали безжалостные жернова времени, не питая никакой снисходительности к изгою, для которого она была последней нитью, держащей на плаву.

Эдвард… Я скривился при воспоминании о сгинувшем в неизвестность брате. Мёртвое сердце резануло ставшей привычной за долгие годы болью, но оттого не ослабевшей. Если бы Бог судил иначе, мы бы уже много лет лежали под тяжёлой гранитной плитой фамильного склепа. А наши потомки владели бы прекрасным замком на берегу вольных вод Дуврского пролива, сохраняя и оберегая семейное наследие, возвеличивая славу рода одного из соратников Вильгельма Завоевателя.

Но мечтам было сбыться не суждено. Проклятие древней ведьмы настигло потомков бесстрашного Жоффруа. Род иссяк, а двое последних сошли во тьму.

И больше четырёхсот лет один из них ищет теперь другого во всех уголках известного и неизвестного людям мира. Но находит лишь тех, кого люди теперь начали называть вампирами. Тех, кто обменял бессмертную душу на бесконечность жизни.

Я сам был таким же, пусть и не совершал сделки... Время безжалостно сорвало пелену иллюзий, обнажая неприглядную истину. Да, я мог держать себя в руках. Не бросаться, забывая себя, на невинных людей, тщательно выбирать жертву, уменьшая привнесённое в мир зло. Но оттого ноша вины не становилась легче. Я не был Господом Богом. Не имел права решать, кому жить, а кому – умереть. Но решал. Дьявол не оставил мне выбора.

Раз за разом выискивая жертв, я выслеживал их и умерщвлял. И если при убийстве вампира я мог искать оправдание в том, что уничтожал зло, то, выходя на охоту ради пропитания, знал, что совершаю убийство, ничем не отличаясь от вора, который закалывает в тёмном переулке случайного прохожего, чтобы разжиться его кошельком и наесться досыта. Я был меньшим злом, но не переставал им быть.

Странная вещь – время. В бытность мою человеком его казалось мало, оно уходило песком сквозь пальцы, не оставляя и следов. Теперь же мгновения превращались в часы, а часы становились столетиями. Первый год после памятных событий показался мне вечностью. Первые десять – бездонной пропастью. Но где-то на исходе пятого десятка однообразного существования во мне произошёл перелом, и я прекратил считать. Наверное, даже новый разум, подаренный дьяволом, способный вместить больше, чем человеческий, не мог разуметь такие числа. Их просто не изобрели – ни у кого не возникало надобности.

Дни были столь похожими один на другой, что сливались в единый поток, сметающий всё на пути. Человеческие судьбы и смены эпох, войны и перемирия, короли и нищие – мир изменялся перед глазами, стремясь в неизведанное, оставляя лишь горький осадок впустую прожитых лет.

Я успел привыкнуть к одиноким скитаниям, и мелькавшие мимо мили и года лишь наполняли горькой водой безнадёжности океан отчаяния, волны которого всё чаще силились накрыть с головой. Одиночество стало моим уделом, и случалось, когда по несколько лет я не произносил и слова: бесед с жертвами я не вёл, а к обычным людям старался не приближаться, оберегая невинные жизни от живущего внутри меня зла.
Три века канули в вечность после знаменательных событий, прежде чем в моей жизни что-либо изменилось. С каждым годом истаивала во мне вера в предстоящую встречу с Алисией. Жутчайшая из мыслей, которой я лишь усилиями на грани возможного не позволял захватить весь разум, постепенно выбиралась наружу, разрушая возведённые за долгие годы защитные бастионы. Триста лет – достаточный срок, чтобы обдумать произошедшее, разобрать на мельчайшие детали и оттенки каждый момент событий, с которых всё началось.

Словам ведьмы не было доказательств. Бесплодные поиски той, в ком воплотилась в мире моя любимая, ни к чему не приводили. Ни разу ни в одной жительнице бесчисленного множества виденных мною городов и селений я не встретил родной души, не почувствовал той, в которой должна была возродиться моя единственная надежда.

Также тщетными оказались и попытки отыскать ведьму. Надо было отдать должное: слова о знании, как скрыться от подобных мне, оказались не пустым звуком. Ведьма действительно бесследно исчезла. А спустя сотню лет я мог встретить разве что ее потомков, и как бы смог получить с них ответ за содеянное предшественницей?

Я немало потратил времени, обыскивая топкие болота и непролазные леса в окрестностях родного дома, но в итоге обнаружил лишь брошенную пустую лачугу в лесу: проклятая колдунья испарилась, не оставляя следов, и невозможно было определить, куда направилась. Именно поиски ведьмы или кого-то из её сестёр заставляли меня несколько раз возвращаться с материка в Англию. Но без толку. Слухи оказывались слухами, ни её самой, ни её детей я больше не видел.

Лишь демоны ночи, кровожадные, бессмысленные, с горящими алыми глазами постоянно возникали на пути. И я уничтожал их. Безжалостно. Настигая, разрывая на куски, сжигая, не позволяя двинуться с места. Иногда собственными руками, временами – мечами, найденными в старом склепе.

Действительно великая сила вела тех, кто их ковал. Стоило лезвию дотянуться до представителя племени, к которому я сам теперь принадлежал, и тот застывал, безмолвный и ослабевший. Тут моя мучительница не соврала: не оставалось сомнений, что именно так поймали обитателя старого склепа, обездвижили его, превратили в прах. Не будь мечей – люди не смогли бы одолеть чудовище.

После первого же боя у меня пропали малейшие сомнения. Но по неведомой причине древние колдуньи не довели дела до конца, оставив возможность для возрождения дьявольской сущности в иное время. Чувство жестокой нелепой мести, поселившееся среди тех, кому следовало хранить мир даже от возможности возрождения посланников Ада, предоставило шанс, которым демон не преминул воспользоваться. Мой брат, я и множество иных подобных нам созданий ходили теперь по земле, сея ужас и неся гибель невинным людям.

Смерть собрала немалую жатву моими руками за прошедшие годы.

Тогда, сразу после превращения, я кинулся искать ведьму и потратил впустую много времени. А когда убедился в тщетности стараний и решил заняться поисками Эдварда, то несколько дней спустя смог отыскать лишь неверный слабый след, размытый ливнями. Он вёл вдоль побережья, но скоро стёрся окончательно, утонув в холодных водах Северного моря. Я долго блуждал, не выбирая направлений, дьявол во мне не раз просыпался, и случайно попавшие на глаза нищие и калеки становились пищей, но неизменно путь возвращал меня к морю.

Оно притягивало, успокаивая, словно беседуя со мной. В тихом шёпоте волн я слышал истории, которые рассказывали моя старая нянюшка и отец Гийом, когда я был маленьким мальчиком; звучал голос матушки, говорящей со мной о старых семейных легендах; мягким бархатом приходили воспоминания о беседах с отцом, уроках старика Роберта. В ласковом шуме прибоя чудился голос Алисии, навевая чудесные моменты, когда долгими зимними вечерами она брала в руки роту* и начинала петь; чарующий голос, парящий в вышине, подобно свободным птицам, заполнял комнаты и переходы замка, способный, казалось, растрогать суровый многовековой камень, много повидавший на своём веку. А когда море гневалось, в отзвуках бури я различал грохот сражений и турниров, великую доблесть и славу, когда лучшие сходились на ристалище, стремясь увидеть благосклонный взгляд короля или заслужить нежный взор дамы сердца…

Но рано или поздно мне приходилось отрываться от безбрежной сини и снова погружаться в большой мир, наполненный болью и осязаемой тяжестью долга.

Неожиданно в одном из маленьких селений на побережье я услышал разговор местных о красноглазом дьяволе-убийце. Я потратил немало времени на поиски, которые привели в жуткую берлогу в лесу, почти скрытую завалом из огромных булыжников. Жалкое существо при виде меня издало серию нечленораздельных звуков и кинулось прочь, но я снёс ему наотмашь голову. Ярость, взметнувшаяся неудержимым пламенем, не позволила промедлить и мига. Сила эмоций была такова, что способна оказалась затмить жажду человеческой крови!

Именно тогда я выяснил, что даже отрубленная голова не является гарантией смерти порождения Ада. Сходя с ума от гнева и бессилия, я разрубил на мелкие куски тело, но оно упорно пыталось соединиться в целое. Отрубленные конечности действовали сами по себе, чувствуя на расстоянии остальные части тела, стремясь собрать его воедино. Желание жить было настолько велико, что уже через несколько минут части сползались, начиная заново формировать человекоподобное существо. Малейшее промедление – и противник снова мог восстать, не неся на себе и следа битвы. И лишь следующий шаг оказался правильным, послужив финалом охоты: свалив в кучу останки, я поджёг их. Огонь смог лишить пристанища посланца дьявола, прогнать его из человеческого тела и из нашего мира. Когда осело бушевавшее пламя, и рассеялся удушливый дым, я собрал пепел и запер в найденном на окраине ближайшей деревни керамическом горшке. Скорее всего, последнее действие было излишним, но много лет после этого я не решался отказаться от выработанного однажды плана.

Долгое время встреченные и уничтоженные существа не производили впечатление разумных. Они больше походили на зверей, чем на людей. Не возникало и мысли о том, чтобы попытаться завести с ними разговор. При виде меня они словно сходили с ума от ярости и животной злобы. Некоторые были очень сильны, но за счёт умения и холодного расчёта именно я оставался жив, а они сгорали, превращаясь в пепел. Там, где не справлялись мои сила и опыт, приходили на помощь колдовские мечи и огонь. Мне оставалось лишь благодарить старого Роберта за накрепко вбитую в мою тогда еще мальчишечью голову науку сражений: не раз именно эти навыки, обретенные множество лет назад и усиленные новыми способностями, спасали меня от сошествия в Ад до окончания миссии.

На исходе третьей сотни лет существования в новой ипостаси я столкнулся с существами, заставившимися меня глубоко задуматься о правильности укоренившихся с момента обращения теорий. Они были очень сильны, но помимо этого я впервые увидел в них разум. Я достаточно трезво смотрел на свои возможности, чтобы не признать: привычка расправляться с лишенными рассудка чудовищами, скрученными лишь инстинктами, эмоциями и страстями, завела меня на край гибели. Самонадеянность и недооценка соперника – погибельна, об этом я не раз слышал ещё с детских лет от Роберта и отца, но умудрился выкинуть из головы элементарную истину.

В новых противниках не чувствовалось и толики страха, лишь сила и уверенная безжалостная мудрость. Казалось, у них за плечами вековой опыт, а холодный блеск алых глаз видел миллионы смертей… По сравнению с ними я сам себе показался зелёным юнцом с деревянным тренировочным мечом в руке, вышедшим на бой против многоопытного мастера клинка.

Тогда бесконечные скитания привели меня на юг Франции, а затем в Италию. Скрываясь днём от обжигающих лучей вечно палящего солнца, я крался ночами по следу врага, и на исходе одной из душных южных ночей добрался до небольшого городка недалеко от Флоренции. С трудом отыскав пустующий глубокий подвал вблизи городской стены, я забился в угол, надеясь, что щербатая крыша убережёт от губительного солнечного света.

Меня не волновал изнуряющий зной, но весь день я просидел в напряжении: лучи то и дело подбирались совсем близко, приходилось зарываться в прогнившее тряпьё, разбросанное на полу.

Ценой невероятной боли после перерождения я осознал, что солнце стало едва ли не самым страшным врагом. Один луч дневного светила – и я начинал сгорать заживо. Единственной попытки хватило, чтобы потом много лет вылезать из убежищ лишь по ночам, забиваясь в подвалы и под лесные коряги задолго до первых вестников утра.

Только под вечер, когда солнце утонуло в мареве на западе, я выбрался в узкие переулки города.

Но след резко исчез, словно провалился под землю, перешагнув границу высоких каменных стен, будто кто-то властной рукой стёр его. В этом городе никто не слышал о существовании красноглазых демонов, никогда не пропадали люди. Можно было решить, что я попал в самый благополучный уголок на Земле, где нет места нечисти и нежити.

Потратив большую часть короткой летней ночи на тщетное прослушивание разговоров и безрезультатные поиски утерянного запаха врага, незадолго до рассвета я снова оказался у городской стены. Узкая улочка оканчивалась тупиком со старым покосившимся зданием из жёлтого кирпича. Дом был заброшен и вполне мог послужить убежищем на следующую ночь, чем я и планировал воспользоваться.

Но стоило подумать о дневном убежище, как я вновь наткнулся на след. И на сей раз враг был не одинок. Инстинкт самосохранения кричал об опасности: похоже, у меня возник шанс превратиться из охотника в добычу, пускай я совершенно не собирался легко сдаваться.

Развернувшись, я одним прыжком смазанной тенью перемахнул через высокую стену и ринулся прочь из города, уходя в сторону темнеющей полосы леса. Я не помышлял отказываться от планов, но самоубийство в них не входило. Поэтому необходимо было найти укромное спокойное место подальше от городских стен и тщательно обдумать план действий.

Утро к большому везению оказалось пасмурным, позволяя передвигаться, а не сидеть в тёмном углу, прячась от солнца. Теперь я знал об этом, хотя не сразу решился на такую смелость: подсказала лишь случайность. Однажды давно, увлечённый погоней, я позволил пасмурному хмурому утру застать себя на открытой местности и невольно выяснил, что день готов терпеть подобных мне существ. Только чистый незамутнённый свет дневного светила оставался непримиримым врагом, и я уже много лет старательно избегал встреч.

Но раз наступивший день не стал препятствием для меня, он не замедлил и врагов.

Я описал большой круг, огибая город, когда осознал, что не миновал внимания тех, чей запах ощутил. Их было четверо, и они явно не собирались отпускать меня.

Я лихорадочно обдумывал действия. Убегать бесполезно: я слишком давно занимался поимкой демонов, чтобы не понимать этого. Если преследователи настолько опасны, как мне показалось, они не отстанут. В одиночку четверых я победить не смогу. Значит, оставался один шанс: запутать их и сбить со следа. Если повезёт – разделить и отловить поодиночке.

Понимая, что затеряться проще всего в большом городе, я направился в сторону Флоренции. Описывая огромные круги, путая дороги, выбирая то труднодоступные тропы, то проезжие тракты, я к вечеру оказался в хитросплетениях узких городских улочек. После того как стемнело, я смог передвигаться свободнее, не боясь попасться на глаза людям и породить ненужные слухи. Это правило я всегда неукоснительно соблюдал: люди не должны увидеть во мне нечто особенное. Не следует оставлять следов нигде, я должен быть незаметен.

Взобравшись по выщербленной кирпичной стене, я крался по крышам, запутывая охотников. Ветер к ночи почти разогнал облака, и сквозь прорехи виднелись крупные звёзды. Перед глазами простирались переходящие друг в друга черепичные крыши, над которыми парил красноватый купол Санта-Мария-дель-Фьоре. Город успокаивался и засыпал, движение в человеческом муравейнике стихало, но для ночных существ наступало время охоты. Решающий момент, когда станет ясно, кто будет жить дальше, а кто отправится в Ад.

Старания привели к необходимому итогу, и на входе в город враги разделились, даря мне шанс на выживание. Петляя по улицам, я прокрался к небольшой мощёной площади. Со всех сторон её окружала кирпичная кладка, лишь большой раскидистый дуб скрашивал строгий пейзаж. Стоило мне выйти из-за угла, как с противоположной стороны от непроглядной тьмы отделились две высокие фигуры, закутанные в тёмные плащи с капюшонами.

На их фоне я выглядел жалким оборванцем: ни пятнышка грязи не кинулось в глаза, а под плащами скрывалась богатая добротно пошитая одежда, отблескивающая в неверном свете луны золотыми и серебряными нитями. Но их лица были бледны, а алые глаза горели бешеным азартом: я для них стал добычей, к которой оставалось лишь протянуть руку. Они источали уверенность в собственных силах, когда двинулись в мою сторону, небрежно перебрасываясь словами на итальянском. Языка я не знал, но суть разговора уловить было нетрудно: они радовались, что наконец загнали меня в угол, охота начинала их утомлять.

Я вслушивался с немалым изумлением: впервые видел, чтобы демоны общались между собой подобно людям. Внутри зашевелились сомнения: опасность, исходящая от соперников, их сдержанность, внешний вид – всё говорило о возрасте. Куда большем, чем триста лет, бывших на тот момент за моими плечами. То есть я умудрился обнаружить тех, кто не имел к моему брату никакого отношения. Мысль неприятно резанула, но я откинул её в сторону: сейчас промедление могло обернуться смертью. Я безошибочно чувствовал, что в их намерения сохранение моей жизни не входило.

Мгновенно оглядевшись, я остановился так, чтобы спину прикрывала стена. Когда достал из перевязи за спиной мечи, в глазах вампиров удивление уже граничило с весельем. Один из них бросил фразу, полную насмешки. Я лишь улыбнулся в ответ: с соперником, который тебя недооценивает, проще справиться. Нынешние мои враги отличались от обычных жертв, но ошибки совершали те же, что не могло не радовать.

Этот день подтвердил, что триста лет слежки, охоты и сражений не прошли бесследно. Через пару секунд один из врагов застыл, пригвождённый острым лезвием к вековой кладке стены после удачного сильного броска. Я тренировал этот приём множество раз. Во мне вспыхнуло удовлетворение, когда я ощутил степень изумления вампира от вдруг накатившей полной беспомощности. Его идеально правильные черты исказились от боли. Я мог его понять: с годами моя кожа настолько огрубела, что перестала воспринимать какое-либо вмешательство извне. Дерево, камни, даже острая сталь – от всего она служила абсолютной защитой. Но соперник не мог знать, что в моих руках не простые мечи – это его и погубило.

Затем пришла очередь второго. Я не мог использовать удавшийся приём второй раз: не желал выпускать второй меч из рук, боясь оказаться безоружным, лишившись помощи напоенной силой стали. Да к тому же вампир видел участь товарища и так легко на уловку уже бы не поддался. Не спуская с меня взгляда, он начал кружить, выискивая бреши в моей обороне. Шпага, висящая на поясе, оказалась не просто произведением искусства: я видел по отточенным выверенным движениям, что соперник - мастер клинка, к тому же многоопытный. Но возникало чувство, что серьезных сражений в его жизни не было уже очень и очень давно. К тому же, что могла поделать сталь, даже в самых искусных руках, против магических мечей ведьмы? Первый же выпад оказался смертельным. Перерубив шпагу у основания, я, не давая опомниться, снёс вампиру голову, пнув её максимально далеко.

Я знал: стоит вынуть меч из тела врага, как он вновь обретает способность двигаться, действовать. Как и в случае с разрубанием на части, лишь огонь ставил точку. Но сжигать тела времени не осталось: подмога спешила на помощь и была уже близко.

Третий был опаснее. Он словно знал что-то обо мне. Алые глаза сверкнули безудержным гневом, когда он вышел на мощёную площадь: ему под ноги прилетела отброшенная голова.

Горящий огнём взгляд сверлил меня, пока вампир неспешно приближался. Я не двигался с места, рассматривая нового участника сражения. Он был высок и темноволос, кожа казалась особенно бледной на фоне чёрного дорогого костюма.

Словно заколдованный, я не мог отвести глаз, пока он двигался крадущейся походкой уверенного в себе хищника перед смертельным прыжком. Выбравшаяся из тени ветвей луна осветила его лицо, бликом отразившись от ровных белоснежных зубов, мелькнувших в полной торжества улыбке.

Я чуть не совершил роковой ошибки, позволив ему подобраться к мечу, до сих пор сковывающему первую жертву. Лишь в последний момент сбросил оцепенение и ринулся наперерез. Металл клинков застонал, резким звуком разрывая ночную тишину, когда враг парировал мой первый выпад. Я с трудом смог подавить внутреннюю панику: оружие в его руке выдержало удар.

Длинная изогнутая сабля оказалась непростой, возможно – чем-то сродни моему оружию. Было бы в моих руках два меча, проблем не возникло, но один из клинков был недоступен, и пришлось пользоваться тем, что дано. Металлический вихрь закружил нас в смертельном водовороте. Искусство врага было неоспоримым. Опыт – огромным. Сабля – столь острой, что могла причинить ощутимый вред, когда фехтовальщик дотягивался до меня в удачном броске. Но края ран мгновенно срастались, о них напоминала лишь одежда, превращающаяся в лохмотья. Порезы же, оставшиеся на теле соперника, не заживали, словно напротив меня - обычный человек, теряющий от ран силу и свободу действий. Он стремился выбить клинок из моих рук, и я отчётливо осознавал: если ему удастся задуманное, то жить мне останется считанные мгновения. Но время работало на меня: с каждым удачным выпадом противник слабел.

Всё висело на волоске, но решилось в мою пользу. Коварный бросок - когда-то ему научил нас с Эдвардом и Джеффри отец, называя его «ударом Жоффруа», - решил исход поединка. По семейной легенде этим ударом предок спас жизнь королю в одном из сражений во время завоевания Англии. А теперь тот же ход спас мою жизнь.

Лезвие, с пронзительным свистом рассекая воздух, нашло препятствие, и вторая голова покатилась по бездушным, видевшим столь многое, но обо всём молчавшим камням пустынной улицы. Удар был такой силы, что почти не встретил сопротивления. Но всё-таки ниточка тревоги закралась в мысли: я не мог не обратить внимания, что со странными разумными кровопийцами битва далась куда тяжелее, а их плоть разрубалась с большим усилием.

Огонь завершил дело, стирая воспоминания о поверженных соперниках, добавляя в список побед ещё троих, отправленных в небытие. Странное оружие третьего вампира я забрал с собой, намереваясь спрятать хорошенько: в случае, если лишусь одного из мечей, сабля может пригодиться, хоть и уступает она во многом ведьмовскому оружию.

Был и четвёртый враг. Но он удрал со всех ног, и я немало времени потратил, гоняясь за ним по всей Европе. Впрочем, в итоге его участь оказалась схожа с судьбой товарищей: мне с детства внушали, что если берёшься заниматься делом, его следует довести до конца.

В процессе погони я планировал допросить последнего, но полыхающая в нём ярость не позволила при встрече это сделать. Он до краёв был наполнен желанием моей смерти, и было бы слишком самонадеянным не осознать, что беседа могла печально окончиться для меня.

Памятное сражение не осталось без последствий. Пусть мне никогда больше не встречался кто-либо даже близко походивший на встреченных в Италии вампиров, я не мог отбросить лежащие на поверхности выводы. Сомнению не подлежало: помимо меня были те, кто способен держать себя в руках и контролировать внутреннего монстра. И, скорее всего, существовали на свете демоны, к Эдварду не имеющие отношения, будучи старше нас и, главное, сильнее: я понимал, что только невероятная удача помогла мне одержать победу. Похоже, что ведьмы, о которых я читал когда-то в библиотеке родного замка, допустили оплошность, и один или несколько созданных существ смогли уйти. Или же ведьмы и вовсе ограничились Британскими островами, не отвечая за остальную Европу и, тем более, мир. Возникал закономерный вопрос: а учитывало ли проклятие, наложенное на меня, существование иных вампиров? Ответа было спросить не с кого…

После убийства последнего из четвёрки никогда не прерывающиеся поиски завели меня далеко от Италии, но мысль вернуться нет-нет, да закрадывалась. Вдруг я смог бы кого-то отыскать, готового к разговору, а не только к убийству? Возможно понять нечто новое, обрести знания… Но последовавшее через несколько лет возвращение на улицы Флоренции ничего не дало. Никто из разумных на пути не попался…

На протяжении долгих после перерождения лет меня упорно преследовало ощущение постоянного опоздания. Казалось, что когда я уничтожаю одного врага, где-то в другом месте возникают взамен двое. Усилия уходили в пустоту, как в пересохшую почву – вода. Демонов в мире не становилось с годами меньше. Задача оставалась невыполнимой, особенно если кроме Эдварда находились другие, создающие приспешников Ада.

Отчаяние захлёстывало с неумолимой силой океанского прибоя, лишь осознание невыполненного долга держало на плаву. Я по-прежнему жил убийствами, ведь больше жить было нечем: ни следов ведьмы, ни Алисии я обнаружить так и не смог. Я словно проваливался в тёмный колодец, и теперь лишь через узкое решетчатое окошко где-то в недосягаемой вышине прокрадывался тонкий луч света – воспоминания о другой жизни, - не позволяя мне стать бездушным чёрствым монстром, потерявшим надежду. Я нечасто позволял себе думать о минувшем, но иногда память о тех временах становилась спасением.

И только когда срок скитаний перевалил через три с половиной сотни лет, перемены вошли в мою жизнь.



Осень в тот год была недружелюбна, впрочем, я уже давно выучился не обращать внимания на капризы погоды. Мрачные тучи облегчали жизнь, позволяя не прерывать охоту в дневное время. Передвигаясь по следу очередного демона-убийцы, я оказался во Франции. Мнилось, что я нахожусь в двух шагах от добычи, но она вновь и вновь обводила меня вокруг пальца. Неизвестный чувствовал преследование и ускользал каждый раз, когда цель была близка. След пропадал, слухи о красноглазых существах, несущих смерть, прекращались…

Поиск на этот раз длился слишком долго, я уже дошёл до границы терпения, когда внезапно вновь учуял неизвестного врага. Чёткий, ясный след от побережья привёл в маленький уголок Англии на материке – в портовый город Кале. И тут история повторилась: признаки присутствия исчезли, как по волшебству. Я обыскал каждый закоулок, залезал в подвалы и на крыши, прислушивался к досужим сплетням и пустой болтовне, даже сам вел расспросы, но город жил своей обычной, ничем не примечательной жизнью, занятый торговлей с Англией, разговорами о войне и мире, о контрабандистах и странствующих актёрах. О чём угодно, кроме той темы, что интересовала меня. Слухи ходили, но были старыми, обросшими небылицами. Неудача приводила в бешенство, поднимая волны злости изнутри. Длинные тоскливые поиски вновь окончились ничем, приходилось всё начинать сначала.

Глухой ночью, чувствуя, как расправляет во мне крылья демон жажды, а силы иссякают, я отправился искать пропитание. Следовало выполнить неприятную, но необходимую задачу, прежде чем покидать город и пускаться в новое путешествие. Улочки в предрассветный час были почти пусты, с моря дул пронизывающий ветер, заставляя бездомных бродяг прятаться в поисках толики тепла. К концу октября даже в этих южных краях чувствовалось дыхание приближающейся зимы.

Пробираясь по захламлённой окраине города, я услышал приглушённые стоны, раздающиеся из узкого тупика. И, сделав пару шагов в сторону звуков, понял, что обнаружил искомое.

В куче тряпья под ветхим деревянным навесом лежала, скрючившись, пожилая женщина. Одежда на ней, когда-то добротно пошитая, теперь превратилась в лохмотья. Кожа посерела, утратив естественный цвет, покрылась язвами и нарывами. Руки были худы настолько, что казалось, я мог разглядеть ток бегущей крови и тонкие кости сквозь ставшую почти прозрачной кожу. Волосы, когда-то способные затмить яркость огня, потеряли цвет и живость.

Весь воздух вокруг был пропитан предчувствием скорого конца, казалось, можно протянуть руку и дотронуться до иного мира. Я словно видел призрак смерти, склонившийся над жертвой. Призрак той, кто не знает жалости и которую невозможно попросить об отсрочке…

Но больная ещё хваталась за осколки жизненной силы. Кровь её хранила тепло и была способна утолить уже приводящую меня за грань безумия жажду. Именно такие несчастные долгие годы становились моим пропитанием. Я очень скоро понял, что способен безошибочно определять приближение смерти, и справедливо решил, что в таком случае моё вмешательство мало что изменит.

Кровь бежала по венам, завлекая теплом и влагой, а горло моё было иссушено более, чем стоило допускать. Я чувствовал, как живущий внутри демон забирает власть над телом, лишая свободы и разума. Но когда вдохнул, готовясь сдаться на милость жажде, жертва вдруг открыла глаза.

Я утонул в бирюзовой бездне. Словно чистые горные озёра, ледяные глубокие омуты, таящие вековые тайны. На фоне ввалившихся щёк, посеревшей кожи глаза казались чем-то инородным, словно внутри почти мёртвого тела было заперто совсем иное существо, полное жизни и энергии. С трудом задержав дыхание, я сделал шаг назад. Неужели я ошибся? Нет, я отчётливо видел стоящую рядом смерть! Слишком давними мы были друзьями, чтобы я мог её с кем-то перепутать.

- Ты всё-таки нашёл меня, - прохрипела женщина, её глаза испуганно распахнулись. - Всю жизнь я боялась твоего прихода, демон ночи. Пряталась, как учили. Но сейчас… нет во мне сил, чтобы бежать. Да и смысла нет – смерть на пороге. – Она приподнялась, глаза на исхудавшем лице яростно блеснули: - Делай своё дело и уходи! Этого же ты хочешь?! Отомсти, коли легче станет!

Удивление во мне стремительно сменялось ненавистью, которую я пронёс в себе через тягучие мгновения, складывающиеся в века мучений… Зрение не могло меня подвести – передо мною была ведьма, потомок мстительницы, сгубившей всю мою семью. Пусть зелень памятных глаз разбавила синева, но черты лица хранили сходство. Да и слова подтверждали догадки. Я ощутил, как разрастающаяся в груди ярость заменяет привычную жажду, прорывается наружу, и гнев заполняет все уголки сознания.

Невероятным усилием воли я сдержался, чтобы не растерзать старуху на части. Живущий внутри дикий зверь готов воспользоваться малейшей оплошностью, чтобы выскользнуть из оков слабого контроля и обречь меня на новые поиски после того, как добыча наконец-то сама пришла в руки. Я долго шёл к этому дню. И теперь, найдя носительницу древней магии, должен был получить ответы!
- Как много ты знаешь?! – еле сдерживая порыв вцепиться в горло старому врагу, прорычал я, наклоняясь над тщедушным телом.
- Я знаю всё, - зло засмеялась она. И вдруг, страшно захрипев, выгнулась дугой. Пришлось вцепиться в стену дома, разрывая в мелкую щепу доски скрюченными пальцами: мне передалась вся полнота боли, пронзающая насквозь старую женщину. Я сам стал комком боли, стал умирающей. Длилось ощущение считанные секунды. Старуха вновь откинулась на кучу грязного тряпья, тяжело дыша, мне же пришлось бороться с почти непреодолимым желанием вдохнуть: требовался воздух, как когда-то давно, в человеческие времена.
- Говори же, говори, где находится та, которая должна возродиться! – приказал я, боясь, что старуха умрет быстрей, чем я узнаю ответ. – Где моя Алисия?! Как искать её?
Ведьма ехидно скривила морщинистые губы.
- Демон, ты глуп, если думаешь, что я стану тебе помогать! – выплюнула она.

Её несговорчивость высвободила всю силу моего гнева, назревающего столетия. Вся напускная сдержанность слетела как шелуха, и я, встряхнув умирающую за рванину, поднял ее над тряпьем и приблизил к лицу, чтобы она смогла ясно увидеть, чем для нее закончатся игры с выпущенным на свободу посланцем Ада.

- Я не намерен шутить, дьяволица! – шипел я, глотая яд, скапливающийся во рту. – Исполни свое обещание, и я пощажу тебя. Нет – мучения покажутся тебе хуже смерти!
- Мне не нужна пощада и смерти я не боюсь, - безвольно качаясь в моих руках, прокашляла больная. – Не предусмотрена проклятием ваша встреча, как же ты не понял это ещё?! Вечность вам суждено скитаться вдалеке друг от друга. А находя – терять. Отпусти меня с миром, я своё отжила…
- Как бы не так! – сдавил я тощие плечи до хруста, заставив её застонать. – Я обреку тебя на тот же ад, если не получу ответа! Ты станешь такой, как я… узнаешь, каково это… – Артерия на её шее билась прямо перед моим лицом, соблазняя вонзить зубы и ощутить вкус сладкой крови.

Безумие в стремительно мутнеющих в предчувствии смерти сине-зелёных глазах и ужас, которым меня мгновенно пронзило до самых костей, дали понять, что угроза моя попала в самое яблочко. Женщина затрепыхалась, распространяя волны страха, но что могла сделать смертная против моих каменных рук?!

Я оскалился. Меня внезапно пронзило удовольствие от чувства превосходства над потомком той, что принесла мне столько бед. Я столько времени избегал даже мыслей о мести, но стоило судьбе подкинуть шанс, как я вцепился в него мёртвой хваткой.

- Ты этого не сделаешь… - взмолилась она, и мы поменялись местами: она просила пощады, я взял ситуацию под контроль. – Ты не сможешь… Ты меня убьешь.
Я зло усмехнулся. Отчётливо осознавая её правоту, я не собирался делиться данным фактом.
- Столько демонов бродит сейчас по Земле, - произнёс я, впиваясь взглядом в перекошенное ужасом лицо. – Часть из них могут быть моими порождениями, и у тебя есть шанс присоединиться. Говори, где Алисия, - тряхнул я ведьму сильнее. – Говори, если не хочешь испытать, что такое настоящая боль! Вечное непрекращающееся проклятие!
- В Лондоне, в Лондоне, - заверещала она, когда я, обнажив зубы, наклонился над шеей.
В груди моей затеплилась надежда, но я подавил ее, не спеша радоваться крошечному признанию.
- Так просто ты от меня не отделаешься, Лондон большой, - не поверил я, и, невероятным усилием взяв себя в руки, провёл зубами по её коже. В горле полыхнуло, всё вокруг окрасилось в алый. – Чувствуешь, как попадает яд в твою кровь? Я успею похитить тебя у смерти, не надейся убежать!
- Смитфилд… Старая церковь… - обронила она слабо, и вдруг её глаза полыхнули сине-зелёным пламенем, а губы исказила кривая усмешка: – Но ты не успеешь, демон ночи. Ты можешь опередить ветер, но огонь тебе не подвластен. Тебе не одолеть проклятия…

Она захрипела и задёргалась. Тело безжизненно повисло в моих руках, глаза закатились.

Не собираясь терять возможность унять зверя, живущего внутри, я склонился и вонзил зубы в морщинистую старую плоть, осушая досуха дряблое тело, отпуская душу на суд Высшей силы и беря на себя очередной грех, который мне вряд ли когда-то удастся избыть. Но на сей раз я не жалел о свершённом. Только об одном: что не обнаружил её раньше.

Спустя несколько мгновений пожар в горле стих, и разум вышел на передний план, отправляя демона-кровопийцу в тёмные глубины естества до поры следующего пиршества. С отвращением отбросив мёртвое тело, я поджёг сухую ветошь. И убедившись, что огонь полностью поглотил следы моего преступления, удалился прочь.

Страх перед моей силой не позволил бы старухе соврать. Значит, мне следовало спешить в Лондон. Чтобы опередить и ветер, и огонь.

***

Я торопился. Глухой ночью пересёк пролив и двинулся прямиком на северо-восток, держась вдали от торговых оживлённых трактов. Неслышной невидимой тенью, порывом ледяного ветра проскальзывал мимо поселений и замков, возделанных полей и лесных кущей. Я старался не появляться на открытых пространствах, но временами срезал путь через луга, когда был уверен, что останусь незамеченным.

Утро приближалось неумолимо, но небо затянуло тяжелыми тучами, набрякшими дождём или даже снегом. Ни единый луч солнца не пробивался сквозь плотную пелену.

Ближе к городу пришлось резко сбавить скорость: дороги стали оживлённее, леса, где можно было укрыться, поредели. Низко опустив на голову капюшон плаща, я раз за разом пересекал человеческие потоки, стекающиеся к воротом большого города.

Вплавь я пересёк Темзу в нескольких милях ниже по течению от города и, следуя вдоль реки, оказался в тесных переулках предместий столицы. Лондон сильно разросся за последние триста лет, но не стал привлекательнее, особенно его беднейшие кварталы и пригороды.

Фахверковые дома ютились вплотную друг к другу, закрывая доступ дневному свету. Вдоль улиц неслись ручьи грязной воды и нечистот, воздух был полон зловония. То и дело попадались на глаза ободранные страшные нищие. Но хуже всего давила атмосфера: город был до краёв наполнен страхом и болью, страданиями и нехорошей смертью. Ни улыбок, ни смеха, ни света в глазах – ни малейшего проблеска обычного человеческого счастья не заметил я, пока пересекал кварталы насквозь, держа путь в указанное старухой место. Лондонское предместье, называемое Смитфилдом, находилось недалеко от Темзы, и, держась вдоль реки, я вскоре оказался в нужном месте.

Что-то происходило в городе, и добрыми события назвать было нельзя. Я крался, тщательно скрыв лицо, и прислушивался к болтовне. Говорили о королеве Марии, дочери Генриха Восьмого, её муже – Филиппе Испанском. Шёпотом сплетничали о том, что брак английской королевы с испанцем к добру привести не мог, что никогда потомки гордых норманнов и англосаксов не покорятся другой нации и не преклонят голову перед сыном испанского короля. Временами звучало страшное слово: инквизиция.

Скитания ни разу не приводили меня в Испанию, но не слышать о Великом Инквизиторе Томасе Тарквемаде я не мог. Это имя наполняло безотчётным ужасом сердца даже спустя полвека после его смерти. Да и последователи не давали забыть длинную вереницу сожжённых на кострах якобы во имя Веры в Бога, а на деле – ради амбиций тех, в чьих руках были власть и богатство. Я слишком давно перестал быть праведным католиком, чтобы смотреть на происходящее сквозь пелену иллюзий истинно верующих, объединяющих в сознании Церковь и её служителей. Я ещё не пал до отрицания Бога, но божественность Церкви отринуть уже был готов.

А будучи частью мира, с которым боролась Церковь, я слишком хорошо понимал, как часто невинные становятся жертвами излишнего рвения или стремления служителей Церкви угодить вышестоящим, и как мало у них шансов преуспеть в настоящей борьбе с порождениями тьмы.

И вот теперь один из главных покровителей Святой Инквизиции стал мужем королевы Англии, получив шанс вернуть отколовшуюся из-за своеволия Генриха Восьмого страну в лоно Святой Церкви. И моя родная Англия вновь оказалась разорванной на части, на сей раз из-за религиозных противоречий. Старая вера, в которой воспитывали меня и брата, окончательно потеряла влияние на нашем родном острове. И та, которая имела шанс её спасти, лишь погубила.

Я уже почти добрался до места, когда потянуло удушливым дымом. Мешаясь с туманом, едкий запах проникал во все щели и закоулки. Я слишком хорошо знал этот привкус палёной плоти, чтобы ошибиться…

- Снова кого-то сжигают, - пробормотал пожилой нищий, сидящий у дверей покосившегося четырёхэтажного дома, когда я проходил мимо. – Ведьму какую нашли. Или еретика поймали. Или просто кто-то что-то сказал неугодное. Приносят жертву королеве и её мужу.
- Жертву? – заинтересованно вскинулся я. Подобная версия пока не достигала моих ушей.
- Стареет королева, - хмыкнул старик. – А жить всем хочется, даже тем, кто сейчас идёт по дороге к сложенному уже костру…
- Что ты имеешь в виду, старик? – резко потребовал пояснения я.
Тот внезапно поднял на меня абсолютно ясные глаза, светящиеся разумом и мудростью:
- Ты, видать, издалека, - ответил он, растягивая слова. – И не знаешь, что сейчас беседы такие не стоит вести, а то известно где окажешься. Иди отсюда лучше. И береги голову.
- Я действительно приехал из Франции, - ответил я, глубже натягивая капюшон, скрывая в его тени цвет глаз. – И не знаю, что здесь происходит.
- Тогда скажу проще: зря ты здесь появился, - фыркнул нищий. - Плохие времена настали, таких и не упомню. Старый король много казнил, но не так, совсем не так. А дочь мстит за мать-португалку, в сторону старым королём отставленную ради продолжения рода. Если не дурак, ты всё поймёшь сам и уйдешь отсюда, пока не поздно. Хоть и обратно во Францию. Здесь даже папистам не стоит оставаться, если хочется жить.
- Откуда дым? – спросил я.
- С площади за старой церковью, - ответил старик, махнув рукой в сторону возвышавшегося над крышами шпиля, поднялся и поковылял прочь, опираясь на крючковатую палку.

По стародавней привычке тряхнув головой, я отправился в указанном направлении, замечая, что не один стремлюсь туда.

Вонь была невыносимой. Дым застилал всё вокруг. Ветер стих, и удушливый едкий смрад скапливался, просачиваясь в каждый укромный уголок, в складки одежды, навсегда оставляя след.

Согнанная ударами соборного колокола толпа взирала на казнь, словно на представление бродячих артистов. Но выше простого человеческого любопытства был убивающий все чувства страх. Ведь любой, выражая верноподданнические чувства королеве Марии, понимал, что за малейшую провинность может оказаться в тюрьме, под пыткой или вовсе на костре. Они смотрели на разворачивающееся действо, не смея двинуться с места, наблюдая, как мучительная смерть забирает того, кто недавно стоял среди них.

Задержав дыхание, я закутался в плащ и принялся проталкиваться сквозь толпу, заполняющую узкие улочки на подходе к площади. Как всегда, чуя силу существа, привыкшего повелевать, народ расступался беспрекословно. Или срабатывал инстинкт самосохранения: ведь я мог убить любого одним молниеносным движением, никто бы и глазом не успел моргнуть.

Я еще не добраться до площади, когда волна горя, ударив тараном в грудь, заставила меня остановиться. Оглянувшись по сторонам, я увидел женщину, укутанную в чёрное. И ощутил, что она вся была переполнена чувствами, столь непривычными для этого места: состраданием, любовью. И горем, которое невозможно пропустить.

- Что происходит на площади? Кого казнят, за что? – задал я вопрос. Понимая, что женщина может стать источником необходимой информации, я вложил в голос максимум убедительности, по опыту зная, что в таких ситуациях люди почти неспособны промолчать.
- Сказали, что она ведьма и еретичка, - прошептала та в ответ, всхлипнув.
Очередная ведьма? Старуха говорила, что в Лондоне я найду Алисию. Или лишь отправила к той, что знает больше, подставив свою товарку?
– Её забрали на рассвете, - тем временем сквозь слёзы продолжила женщина. Она уже не могла сдерживаться – ей хотелось выговориться, пусть даже первому встречному. - Так и не дождалась моя девочка того, кого представляла с детства, о ком говорила и мечтала.
- С детства? – удивился я. – Она была помолвлена с кем-то, кто надолго уехал, и ждала? Тогда что тут такого?
- Да в том и дело, что нет, - вздохнула женщина. – Она просто с ранних лет знала, как выйдет замуж и за кого.
- Дар предвидения? – заинтересовался я, начиная понимать, чем мне могла помочь девушка, если бы я застал её в живых. Похоже, собирались сжечь ясновидящую, которая способна была найти Алисию. – А она только жениха предсказывала или ещё о чём-то говорила?
- Да какое там предвидение, - махнула устало рукой женщина. – Господь с вами. Я никогда особо не верила в её слова, но убежденности в ней было много. «Выйду замуж в большой каменной церкви за Джаспера», - и всё тут, с места не сдвинешь в рассуждениях упрямицу.
- Как?.. – потрясённо прошептал я, мгновенно прозревая. – За кого?
Женщина обернулась, кинув на меня внимательный взгляд, и сквозь слёзы пояснила:
- За Джаспера и ни за кого иного. Но не дождалась, не пришёл он, погубила она себя этой мечтой, - сорвалась она на рыдание. – Сколько раз молила: оставь это, забудь! Нет, упрямая… Не слушалась.

Не помня себя, я сорвался с места и врезался в толпу, рассекая скопление людей, как нож режет подтаявшее сливочное масло. Но в этот же момент воцарившуюся тишину разорвал тонкий девичий крик. Я завернул за угол дома, и площадь предстала моим глазам. Посредине пылал огромный костёр. Неведомой силы притяжение подстёгивало меня, заставляя неверным мороком спешить сквозь плотную толпу. Краткий миг превратился в вечность, когда сквозь языки пламени я смог углядеть огромные глаза, наполненные болью и отчаянием. Наши взгляды совпали на миг, минуя расстояние, но пламя взметнулось вверх, пожирая хрупкую фигурку, привязанную к столбу, и в улетающем в небеса дыме я увидел свечение колдовской пыли. Притяжение исчезло столь же внезапно, как появилось. Я опоздал. Она умерла…

Господи, за что? Я не успел... снова. Алисия, вернувшись в мир, погибла в огне, обвинённая в колдовстве только за то, что ждала меня… Меня! Я стал причиной её смерти. Опять погубил…

Огонь взметнулся последний раз и опал, оставив лишь пепел. Смерть забрала её, злобно ухмыльнувшись прямо в лицо, словно собранная мною жатва мала для выкупа самой драгоценной жизни. Меня вновь ждала дорога поисков и убийств. Может, когда-то выплаченный долг окажется достаточной ценой для возвращения Алисии…

Толпа медленно расходилась, обтекая меня по большому кругу, сняли оцепление, ушли палач с помощниками и священник, а я всё стоял, глядя на останки костра, не в силах двинуться с места. И лишь когда небо разродилось проливным дождём, покинул площадь.
В нескольких кварталах нашёлся покинутый полуразрушенный дом, послуживший мне убежищем. Следовало скрыться от людей на какое-то время: оцепенение спало, и поднявшаяся изнутри ярость теперь требовала выхода. Лишь невероятным усилием удавалось держать себя в руках. Хотелось растерзать в клочья всех: толпу, равнодушно взиравшую на гибель ни в чем не повинной – в этом я не сомневался – девушки; королевских гвардейцев, палача и священника, служивших орудиями убийства. Пронестись тенью по лондонским улочкам до Уайтхолла, раскидывая всех по сторонам, и зубами вцепиться в королеву, допустившую подобное в доверившейся ей стране…

Природная стихия, разбушевавшись, скрыла грохот, творимый мною, пока я планомерно разрушал изнутри старое здание. Вымещая злобу на всем, что попалось под руку, я за считанные минуты разнес ветхую обстановку и внутренние перегородки в мелкую пыль. Остались лишь крыша да чудом держащиеся стены.

Злость постепенно уходила, уступая место опустошению. Я забился в тёмный угол, куда не доставали отблески дневного света, и долго сидел, потерявшись в мыслях и воспоминаниях. Отчаяние накатывало, накрывая с головой, я захлёбывался в слезах, не имеющих выхода наружу. Осознание собственного бессилия рвало навек остановившееся сердце на части, причиняя боль, мешая дышать. Больше всего на свете в тот момент хотелось вернуться на несколько часов назад, броситься сквозь стену огня и закончить никчемную жизнь, прекратив страдания навсегда.

Но я всегда просчитывал действия, а долгие годы, проведённые в охоте на сильных, почти бессмертных существ, превратили привычку в один из основных инстинктов. Я хорошо помнил рассказ о колдовском порошке, обрекающем на возрождение до момента, пока не будет снято проклятие. Недавние события развеяли в прах сомнения в правдивости слов ведьмы, а это означало, что огонь не стал бы мне помощником. Да, я бы погиб, но то, что обречён был родиться заново и пройти круги ада по новой, лишало поступок смысла.

Пусть такое развитие событий казалось лучшим - ведь я родился бы человеком, - но тогда на мои плечи лёг бы невыполненный долг: те, на кого я постоянно охотился, получили бы полную свободу действий. И я отдавал себе отчёт, что вновь найти Алисию, будучи человеком, окажется куда труднее…

Поэтому насколько бы всепоглощающим ни было желание последовать в огонь за той, в ком воплотилась жена, я остался жить. И ждать, когда Бог и Дьявол договорятся о дальнейшем течении событий и позволят мне вновь её увидеть.

Впоследствии я не смог вспомнить, как пролетели часы до наступления ночи. Лишь когда ветер разогнал тучи, а сквозь пролом в стене в разрушенный дом протянулись длинные лучи лунного света, я покинул убежище.

Первым делом следовало разыскать женщину, рассказавшую об Алисии. Я хотел знать, какой была жизнь любимой, откуда появилось моё имя в её устах и как получилось, что жизнь оборвалась так рано и столь трагично, отпуская моего ангела на небеса.

Вернувшись на окончательно опустевшую к ночи площадь, я нашёл размытый дождём след и покинул страшное место, более не оглядываясь.

***

Здесь дома стояли вольготнее, больше было воздуха и света. Скорее всего, совсем недавно это была сельская местность, но город, жадно разрастаясь, ненасытно требовал всё больше пространства. Можно не сомневаться, что через несколько лет и этот уютный уголок, - летом заполненный зеленью и солнцем, - будет захвачен, застроен домами, лишён души и сольётся с городом.

Время перевалило за полночь, снова заморосил дождь, когда я обнаружил нужный дом и негромко постучался в дверь. Я знал, что могу напугать и так убитую горем женщину, но надеялся, что моё к ней расположение притупит исходящую от меня опасность. Голову плотно накрыл капюшоном, чтобы в его тени скрыть красные глаза – в наступившей тьме, даже при пламени свечи, разглядеть цвет глаз будет сложно.

- Вы?.. – прошептала она ошеломлённо, застыв в дверях. – Откуда?..
- Я не представился тогда, на площади, - опустив голову, проговорил я, проигнорировав неудобный вопрос. – Меня зовут Джаспер. Джаспер Хейл.
- О, Господи!

Её ноги подкосились, и она медленно осела на пол. Проклиная себя за неосмотрительность, не видя иного выхода, я подхватил потерявшую сознание женщину на руки, открыл первую попавшуюся дверь и оказался в комнате, выполняющей роль гостиной. Осторожно опустил ношу на низкий диван, покрытый вышитым покрывалом.

Небольшая комнатка была бедно обставлена, но на каждой мелочи лежал отпечаток заботы и любви. В этом доме когда-то жило счастье, но я отчётливо видел следы наступающего запустения и горя: слои пыли на поверхностях, брошенный на стул влажный плащ, с которого натекла целая лужа мутной дождевой воды.

Пока я оглядывал детали скромного убранства, освещённого неверным светом единственной свечи, хозяйка пришла в себя. Сделав большой глоток воды из услужливо поданного мною бокала, она очередной раз покачала головой и, наконец, заговорила:
- Простите невольную слабость. Наверное, после моих слов на площади вам захотелось что-нибудь узнать о моей девочке? – спросила она.
- Да, - согласился я. – Вы, несомненно, правы. Я не мог так просто оставить наш разговор незаконченным. Но у меня мало времени, к утру я должен уйти. У вас найдутся силы на беседу?
- Я расскажу вам о ней, - кивнула женщина. – Я знаю, Лисса этого хотела бы.

Даже имя оказалось похожим… Боль змеёй шевельнулась в мёртвом сердце. Я знал, что вскоре она захватит всё существо, разрезая на части, разрывая края ран, не позволяя им срастаться. События промелькнули столь стремительно, что мне, привыкшему за триста с лишним лет не обращать внимания на течение времени, было трудно быстро принять произошедшее. Да, злость прошла, и я уже мог действовать осознанно, но теперь на сердце образовался ещё один незаживающий шрам, которому суждено болеть долгие годы. Я не мог перестать винить себя: если бы появился чуть раньше, если бы… Но злосчастный рок распорядился так, что я опоздал, а платить вновь пришлось Алисии.

- Меня зовут Элиза Стоун, - представилась собеседница. – Лисса приходилась мне племянницей, будучи дочерью моего родного брата.
- Сколько лет ей было? – поинтересовался я.
- Недавно исполнилось семнадцать, - последовал ответ. – Она появилась на свет в середине октября, в один день и год с сыном Джейн Сеймур, долгожданным королевским наследником. Но мой брат, в отличие от нашего короля, хотел девочку и очень радовался появлению Лиссы на свет.
- А где сейчас родители Лиссы?
- К сожалению, брата и его жену унесла эпидемия английского пота** много лет назад, и маленькая девочка осталась сиротой, - утирая текущие слёзы платком, рассказала миссис Стоун. - Своих детей у нас не было, и мы мужем забрали Лиссу сюда. Муж был ткачом и неплохо обеспечен на тот момент, хотя позже появление станков и мануфактур свело заработки на нет. Он умер несколько лет назад, с тех пор мы с Лиссой жили вдвоём, зарабатывая вышиванием. Я научила её всему, что умею сама, девушка была прилежной и понятливой. Я её любила как дочь, да она и была для меня ребёнком, которого Господь не дал мне родить.

Я слушал и не понимал: кому могла помешать девушка настолько, чтобы довести дело до доноса, до казни?

- Как вышло, что её обвинили в колдовстве?
- Понимаете, - вздохнула миссис Стоун, - мы с мужем – протестанты, и о нашей вере многие знали ещё со времён, когда был жив старый король. Изменять вере мы не захотели, и теперь многие здесь не одобряют нас. По наступившим временам – особенно.

Я кивнул, прекрасно понимая, о чём идёт речь: хранить веру, когда она подвергается гонению – сложно. Рискованно. Временами – неумно. Но те, кто верит по-настоящему, иначе не могут.

- Лисса росла очень красивой, многие мужчины добивались её расположения, но она всем отказывала, - продолжила женщина. При упоминании племянницы на её лице появилась грустная улыбка. Я словно наяву увидел маленькую рыжеволосую девочку, живую и яркую, бегающую по зелёным лужайкам. И ощутил эмоции, что она дарила своим приёмным родителям. - И вот полгода назад сын богатого ювелира, Саймон Смит, увидел её на рынке. Бросил невесту – большой скандал случился тогда! – и пришёл ко мне просить руки племянницы. Вопреки воле отца. А девочка моя ему тоже отказала, как и всем раньше. Неважно, какими были женихи: богатыми, бедными… Саймон не перенёс отказа. Он приходил, умолял, обещал золотые горы. Но Лисса оставалась непреклонна. Я пыталась уговорить её, да без толку. А потом пришло несчастье: мальчишка покончил с собой, кинувшись вниз со старой колокольни Картезианского монастыря. Начали поговаривать, что Лисса завлекает мужчин, уводит от невест, а потом губит… Мать Саймона приходила сюда, много нехороших слов наговорила. Еретиками и безбожниками нас называла… И через несколько дней Лиссу забрали…

Женщина, замолкнув, вновь всхлипнула, а я отвёл глаза. С трудом удалось устоять на месте и не броситься на поиски той, что не пожалела невинную молодую душу, лишь бы отомстить за сына. Той, что обрекла на страшную смерть мою любимую. Ярость вновь поднималась изнутри, закручиваясь в тугие спирали, сдавливая горло железной хваткой отчаяния.

Молчание затянулось. Миссис Стоун внимательно разглядывала меня, но расспрашивать не торопилась.
- Скажите, милорд, - обратилась она, наконец, ко мне, - а как вас занесло сегодня в Смитфилд? Вы, похоже, прибыли издалека. Да и непростой вы человек, несмотря на поношенную одежду. Я же слышу.
- Одна женщина сказала, что у меня есть шанс найти здесь надежду… - проговорил я и поспешил перевести тему с опасного пути: - А сколь давно Лисса начала упоминать моё имя?
- Давно, - слабо улыбнулась Элиза. – Лет с десяти. Задумается, глаза сверкнут радостью, и начнёт рассказывать о том, как выйдет замуж за Джаспера, что повенчают её в огромной церкви на высоком берегу у моря в ясный весенний день, а она будет в старинном белом платье до полу, украшенном серебряной вышивкой. И обязательно с синими камнями в волосах... Я не обращала внимания: думала, это детские фантазии, не более. А вот как всё вышло…

Я вздрогнул, поняв, что все эти события уже были в нашей жизни – Лисса в точности описывала нашу с Алисией свадьбу три столетия назад. И пусть пролетело много времени, из памяти не стёрся образ хрупкой темноволосой девушки с огромными карими глазами, белоснежное платье с серебряной вышивкой тонкой работы, роскошные сапфиры в волосах и первый поцелуй под гулкими сводами фамильного храма в перекрещении солнечных лучей, расцвеченных витражами.

- Если бы знал, - покачал головой я, возвращаясь к реальности из воспоминаний. – Если бы появился чуть раньше… Может, всё сложилось бы иначе…
- Даже не думайте, - нахмурилась женщина. – После того как Лиссу забрали, спасти её уже нельзя было. Это знают все – таковы теперь законы. Вы бы лишь напрасно загубили жизнь, пытаясь что-то сделать. Да и кем для вас была моя девочка? То, что она упоминала постоянно с детства ваше имя - простое совпадение. Мало ли на свете тех, кого зовут Джаспером?

Я лишь покачал головой - знал, что охрана не стала бы преградой для меня. Как и любые иные люди. Лишь время было моим соперником – хладнокровным и неумолимым. И оно раз за разом наносило поражения, мстя за пренебрежение.

- Возможно, что и не мало, - пожал плечами я. – Но почему-то именно со мною вы заговорили, и именно вам я задал вопрос…

Оставив доброй женщине денег и забрав на память медальон, который с детства носила Лисса, я исчез из Лондона. Бежал, куда глаза глядят.

***

Я нёсся сквозь ночь, неслышной смертоносной тенью рассекая пространство, пока не оказался у моря. Только тогда нашёл силы оглядеться. Провидение сыграло злую шутку: я стоял на том самом обрыве, где малодушно когда-то думал о смерти после того, как Бог отнял у меня жену.

Далеко внизу мерно шумели волны, накатывая на берег. Песня морских вод не изменилась за прошедшие годы, но лишь она. Знакомые места не пощадило время, властно внеся перемены в каждую мелочь. Иначе была очерчена теперь береговая линия: стихия отвоевала ещё кусок суши и теперь точила зубы на следующий, старательно подмывая скалу. Молодой дуб, который я помнил ещё молоденьким деревцем, вознёс в небо руки-ветви, ствол в несколько обхватов поражал мощью.

Я сел на берегу, опершись спиной о дерево, и зарылся руками во влажный покров из желудей и фигурно вырезанных листьев, мечтая о нескольких минутах покоя – и душевного, и телесного. В тот момент они мне были необходимы, но я знал, что больше нескольких мгновений позволить себе не мог: лекарство при превышении дозы могло легко стать ядом. Я существовал действием, - стоило остановиться, и змея отчаяния начинала сжимать смертельную петлю на горле. Но после произошедшего мне была жизненно необходима передышка.

Справа темнели леса, за которыми крылись болота. Где-то среди них осталась пещера, в которой всё свершилось. Делать там было совершенно нечего. Но уйти на материк, не подойдя к родному дому, оказалось выше моих сил.

Я рывком поднялся на ноги и направился к замку Хейл-Хилл.

Глухой ночью сливающимся с темнотой призраком обогнул погруженную в сон деревушку и пробрался в окрестности родных мест. Я знал, что никого из семьи в живых не осталось, род Хейлов увял, и это значило, что замок должен был отойти к королю. Оставалась вероятность, что тот кому-то отдал земли у моря как дар, и здесь поселились новые хозяева, но, подойдя ближе, я отмёл данную версию событий.

Вокруг простирались знакомые края, но как они изменились! Замок, похоже, не раз перестраивали за минувшие столетия, и теперь он слабо напоминал родовое гнездо графов Хейл. Прокравшись вдоль стен, я убедился, что теперь в нём располагался военный гарнизон, что, учитывая близость Франции, с которой конфликты не прекращались почти никогда, было неудивительно.

Вся округа производила впечатление запущенного, покинутого места. Жизнь ушла отсюда и не желала возвращаться. Как ни вглядывался я в черноту ночи, даже с идеальным зрением не смог различить жилья на несколько миль окрест. Словно проклятие когда-то очертило круг вокруг замка, изгнав оттуда всё живое. Лишь покорные непререкаемой королевской воле солдаты оставались в постепенно приходящем в упадок замке, не имея выбора уйти…

Только храм, возведённый когда-то Жоффруа в честь великой победы, по-прежнему возвышался нерушимой громадой на высоком холме над морем. Камни не поддались влиянию времени, но высокие окна утратили разноцветные витражи, зияя чёрными мёртвыми глазницами.

Я остановился на широких ступенях, вспоминая события трёхсотлетней давности, когда последний раз здесь разговаривал с Эдвардом. Если бы тогда я не пустил его к ведьме! Смог бы уговорить остаться или даже пошёл с ним! Впрочем, зная теперь все обстоятельства, я отдавал себе отчёт, что ведьма не успокоилась бы. И если бы мы смогли отвести проклятие в тот год, оно досталось бы другим Хейлам – детям и внукам.

Зажмурившись в ожидании неминуемой кары от Высшей силы, я толкнул тяжёлую входную дверь. С момента обращения я ни разу так и не решился зайти ни в одну церковь. Понимал, что в этом мире не встретишь больших грешников, и прекрасно осознавал, что мне не место в храме. Но сейчас я был дома. Эта земля принадлежала моей семье, пусть никому уже много лет не было до этого никакого дела. Она не могла меня убить – в это я почему-то до сих пор слепо верил. Покарать – да. Но не уничтожить…

Раздался гулкий грохот, и дверь упала вовнутрь, поднимая тучи белёсой пыли. Мёртвое сердце сжалось при виде открывшейся картины запустения. Покинутый полуразрушенный храм символизировал судьбу нашей семьи.

Я помнил, как сверкало в витражах солнце, раскидывая разноцветные лучи, прогонявшие сумрак. Белизну колонн, уходящих в небо. Яркие краски росписи. Звуки молитв, горящие свечи… Заполненные родными людьми скамьи. Мать, отец. Джеффри с женой, Алисия, Эдвард… Вассалы и слуги, знакомые с детства. Соседи и друзья. Мудрые проповеди отца Гийома, находящие дорогу к каждому сердцу.

Теперь одиночество царило здесь. Проклятие ли тому виной, или произошедшие в Англии перемены, во время которых сметались с лица земли монастыри и храмы, но церковь много лет пустовала. Давно не проводились службы, и здание умирало, покинутое всеми.
Луна заглядывала в провалы окон. Деревянные резные скамьи прогнили. Статуи вывезли, а некоторые – разбили вдребезги, и осколки белого драгоценного мрамора покрывались грязью и пылью. Дикие птицы свили гнёзда на выщербленных выступах колонн, семена цветов и трав прорастали на прохудившейся крыше – через прорехи я видел ещё не до конца увядшую зелень. Тишина и забвение стали уделом священного для семейства Хейл места.

В задумчивости я сделал шаг вперёд… и ничего не произошло. Это место было мертво. Здесь не осталось той силы, которую я когда-то просил подать знак. Некому было карать меня за совершённые грехи или призывать к ответу. И некому услышать мольбы о прощении или помощи. Я был на родной земле, но по-прежнему один. Как и каждое мгновение в течение трёхсот с лишним лет до этого.

Ещё раз окинув взглядом уходящее в высоту пустое пространство заброшенной церкви, я развернулся, вышел вон и уже не оглядываясь спустился с холма.

Местность была совершенно безлюдна, никакие звуки не нарушали тишины, кроме ветра, гуляющего высоко в кронах деревьев. Воздух был чист и свеж, я безошибочно чувствовал, что вокруг нет ни единой души. Конечно, сохранилась деревня на побережье – я учуял живых обитателей, направляясь к замку. Эшфорд и Фолкстон по-прежнему существуют, не говоря уже о Дувре. Но мне нечего было делать в населённых местах, новый след я планировал искать на материке.

Мне нужно было оказаться как можно дальше от удушливого дыма костра, поглотившего счастье, в незнакомых краях, где ничто не напоминало бы о родине и погибших надеждах.

Осталось лишь одно место, куда я не мог не зайти перед предстоящей долгой разлукой. Мой путь лежал на старое семейное кладбище.

Здесь всё заросло буйной зеленью, словно природа силилась стереть воспоминания о роде Хейлов. Вьющиеся растения облепили стволы деревьев и надгробия, заслоняя свет и укрывая сумрачный уголок от любопытных глаз внешнего мира. Если в храме на холме природа лишь начинала уничтожать следы рук человеческих, то здесь она была королевой.

Я шёл среди древних могил, словно прошедший через время призрак, отмечая знакомые имена, частично видные под ещё зелёным, несмотря на конец октября, ковром. «Прах ты есть и во прах обратишься», - вспомнилось изречение из Библии. Пройдёт ещё сотня лет, и о моих предках не останется ничего в памяти тех, кто живёт на этой земле. Сотрутся следы проклятия, люди построят новые города на месте старых. А Хейлов уже не будет.

Небо затянуло тучами, луна скрылась. Начинался дождь. Смертным бы он показался ледяным, но не мне… Я просто брёл сквозь кладбище в дальний угол, где хоронили моих предков с той поры, как обосновался здесь Жоффруа де Хейли.

Первой на глаза попалась могила того, кто провожал меня в последний путь. Роберт прожил, судя по выбитым датам, почти двадцать лет после памятных событий, что можно считать достижением, ведь он был ровесником моего отца. Оставалось надеяться, что существование его была счастливым. Во всяком случае – достойным, в этом я не сомневался.

Ещё несколько знакомых имён мелькнули, пока я наискосок пересекал кладбище - слуги, вассалы. Когда же наконец я добрался до места захоронения семьи, то увидел лежащее поперёк могил огромное дерево, обвитое вездесущим вьюном. С возникшей неожиданно яростью я сбросил толстый ствол, словно тонкую веточку, растерзывая на лохмотья зеленые плети и успевшую одряхлеть древесину, вымещая на ней скопившийся внутри гнев. И упал на колени на напоённый влагой ковёр из мха и трав.

Могила матери. В изголовье вырос огромный куст, и я, не вглядываясь, догадался – жасмин. Матушка всегда любила этот запах, и теперь весной, когда оживает природа, тонкий аромат укрывает место её вечного упокоения.

Белый мраморный ангел с отбитым крылом и глазами, наполненными извечной печалью, смотрел на картину разрухи вокруг, охраняя самого дорогого для меня человека. Та, что лежала здесь, и была ангелом на земле – моим ангелом. Отчаяние вцепилось в сердце острыми ядовитыми когтями. Не в силах сдерживаться, я застонал, поднимая голову в темноту предрассветного неба. Я лишён был способности плакать, лишь звериный вой вырывался из глубины сути и неприкаянным эхом уносился ввысь, распугивая всё живое и неживое на множество миль окрест. Оцепеневшее тело отказывалось двигаться, я мог лишь смотреть на белый мрамор, а перед глазами проходили мгновения давно канувшей в лету счастливой жизни…

Шуршание крыльев заставило очнуться. Огромная птица со светящимися жёлтыми глазами приземлилась на ветку дерева в нескольких шагах от меня.
- Давно не виделись, да? – глухо засмеялся я. – Сильно изменился?
Птица не ответила. Ухнула и унеслась по направлению к полоске света, зарождающейся на востоке, словно указывая мне дорогу.

Я поднялся с колен и перевёл взгляд на могилу основателя рода Хейлов. Он был храбрым воином, верящим только в себя и во Всевышнего. Но в происходящих с нами – его потомками – событиях трудно усмотреть Божий промысел. Как бы Жоффруа поступил на моём месте? Догадаться не сложно. Он бы действовал, не размениваясь на сожаления и пустое отчаяние. Впрочем, ничего иного и мне не оставалось.

Я закутался в рваный, видавший лучшие времена плащ и, бесплотной тенью выскользнув за ограду, покинул окрестности замка. Вернулся на обрыв самоубийц.

Сильные порывы ветра с моря уносили тяжёлые, набухшие дождем облака вглубь острова, но чистого неба видно не было – плотная пелена закрывала безбрежную синь от моих глаз. Полоска света постепенно разрасталась, поздний осенний рассвет спешил к Англии, стремясь прогнать ночную тьму.

Ещё раз оглянувшись на затянутые клочьями тумана поля, я оттолкнулся и прыгнул в солёные волны Дуврского пролива. Когда-то я подумывал о таком способе самоубийства, теперь море не было способно причинить мне вред. Рассекая волны, я направился вдаль от берегов родной земли.

Спустя некоторое время я оказался в Гааге, потом ушёл в земли, откуда мои предки пришли на просторы Нормандии. Горе и отчаяние толкали меня дальше и дальше, пока в одном из бесчисленных безымянных для меня поселений не обнаружился знакомый след. Начался очередной этап поиска.

***

Несколько лет я провёл на севере, не приближаясь к берегам Англии. По-прежнему выискивал монстров-убийц и безжалостно уничтожал их, отдавая смерти тех, кто давно был готов ко встрече с нею, а сам влачил жалкое существование, по-прежнему поддерживая его алой кровью нищих и больных.

Я нигде не оставался надолго: постоянная смена мест не позволяла утонуть в пучине горя, удерживала на краю обрыва, помогала вцепляться в жизнь подобно корням дерева. Я не позволял себе ни минуты покоя – настигнув одну цель, бросался искать новую. Отдавал себе отчёт, что Эдварда я не найду в этих краях – ему нечего здесь делать, - но продолжал разыскивать и уничтожать безмозглых вампиров.

Большинство моих жертв, как и раньше, слабо походили на разумных существ. Редко встречались иные, чуть более разумные, но мысли о том, чтобы допросить кого-то, как правило, заканчивались крахом. При виде меня в них просыпалась безудержная ярость, сметающая малейшие признаки рассудка прочь. И схватка не могла иметь другого исхода, кроме смертельного для одной из сторон.

Пару раз мне удавалось скрутить врагов, не доводя дело до усекновения головы, но я не добился ни единого слова: реакция казалась отражением моей злобы, с которой я при виде себе подобных не мог совладать, и даже страх смерти не заставлял отвечать на вопросы. Мой страшный облик внушал врагам настолько дикий ужас, что они могли либо бежать, либо с рычанием нападать. Шансов выжить я оставлять был не намерен, хоть и понимал, как мало могло быть вины этих несчастных в том, что они стали чудовищами. Так что предложить мне было им нечего: смерть должна получить очередную мзду, альтернатива отсутствовала.

Я не догадывался, сколько лет мне придётся ждать следующей встречи с воплощением Алисии. Сто, триста, пятьсот? Но теперь знал, что это возможно. И был уверен, что рано или поздно настанет момент. Старая ведьма не солгала, и пусть ценой боли, но я получил крошечную надежду, которая грела сердце, не позволяя стать монстром и окончательно уйти во тьму.



И вот я снова стоял над убитым врагом. Тот, по чьему следу я явился в эти края, оказался лёгкой добычей, и мне предстояло искать новую жертву, надеясь, что один из многочисленных слухов о красноглазых убийцах приведёт меня в конце концов к Эдварду.

Отчаянная надежда вернуться в человеческий облик не покидала меня ни миг, но с каждым годом я всё больше видел степень её безумности. И если слова ведьмы о возрождении получили подтверждение, то обратное превращение казались мороком, призрачным обманом.

Как существо, подобное мне, может заслужить прощение? Стать человеком? Я был преданным слугой смерти, не проходило и десятка дней, как очередная жертва – человек или вампир – приносилась на алтарь всесильной мощи моими руками. Моей госпоже не было смысла давать свободу столь послушному исполнителю. И неоткуда было прийти отпущению. Я всё отчётливее понимал: одна лишь свобода могла быть дана по выполнению долга; шанс уйти раз и навсегда… Умереть, получив возможность оборвать бессмысленное существование. И навсегда потерять возможность встретиться с Алисией…

После событий в Лондоне я старательнее стал прислушиваться к слухам о ведьмах, предсказательницах и даже о сумасшедших. Но все метания, частенько сбивавшие со следа и уводившие с путей охоты за теми, кого называли теперь вампирами, оказывались на поверку пустыми.

Люди по-прежнему оставались жестоки, и сотни лет ничего в этом плане не изменили. Казни, сожжения на кострах, пытки и страдания – процветали, и нередко жертвами становились невинные люди, выделявшиеся из окружающей серой толпы. Да, со временем начало казаться, что инквизиция канула в лету, но на деле на страшные дела лишь навели лоск новой эпохи, закрыли флёром человечности и развития общества. По-прежнему неугодные шли на костёр, а толпа бесновалась, наблюдая за зрелищем и радуясь чужому несчастью.

Так однажды я оказался в небольшом городке на побережье именно в день, когда там готовилась казнь молоденькой знахарки. Жестокие люди обвинили её в колдовстве. В толпе поговаривали, что девушка сознательно травила скот и людей, но никто не упомянул, зачем это могло понадобиться. Я выкрал несчастную из-под носа у палачей, рискуя породить слухи: пришлось взламывать несколько кованых дверей, прокрадываясь в келью, где она ожидала часа смерти. Но, только заглянув в глаза, я понял, что к Алисии девчушка никакого отношения не имеет. И, убедившись, что спасённой жизни ничто не угрожает, покинул её, чтобы не подвергать опасности.

Взяв на себя роль палача и судьи в одном лице, я не переставал выполнять долг, но постепенно меня побеждала усталость. Нет, не тела: мне было незнакомо утомление, я не нуждался во сне, лишь в крови, да и то с годами реже, чем после перерождения. Но каждое новое убийство отрезало по осколку от израненного сердца. И, когда я нечаянно спас от гибели невинную душу, то почувствовал, как на старые воспаленные раны проливается живительный бальзам. Спасённая была слишком напугана, чтобы понять что-либо, да и бескрайняя благодарность в её взгляде могла послужить безмолвным обещанием молчания.

Если бы не опасность, я бы остался с нею рядом, оберегая жизнь. Просто чтобы побыть рядом с обычным человеком, перемолвиться несколькими словами, увидеть капельку понимания и сочувствия. Но я не мог себе этого позволить. Одиночество было моим уделом. Изгой должен оставаться один.



С годами моё самообладание улучшилось, и теперь я нередко проводил время в городах, среди людей. Цвет глаз мог выдать нечеловеческую натуру, но когда я бывал голоден, - а чаще всего я оставался на грани, избегая лишних жертв, - глаза чернели, обретая оттенок, схожий с человеческим. Насмешка судьбы: в моменты, когда я был наиболее опасен, меня сложнее всего было отличить от человека.

Проще стало собирать слухи. Я расспрашивал людей, не сея смерти. Удивительно, но нередко панический страх уступал место симпатии, если на то было моё желание, и люди с радостью начинали со мною общаться, делясь новостями и историями.

Впрочем, изменения не внесли свежей струи в образ жизни: я по-прежнему оставался воплощением ужаса для любого случайного встречного и старался без надобности держаться подальше от людей.

Я двинулся в направлении средоточия жизни – в центр маленького городка, название которого не потрудился узнать. Сюда не проникал холодный ветер с Ла-Манша – он пропадал в окраинных кварталах, теряясь в узких переулках, застревая в ветхих стенах бедняцких лачуг, не в силах добраться до добротных каменных домов, поэтому казалось, что улицы ещё хранят тепло дневного светила.

Рыночная площадь, расположенная у городской ратуши, несмотря на поздний час, не спала. Пространство занимала праздничная ярмарка, стояли подмостки, где играли шумный спектакль бродячие артисты. Место было идеальным для прослушивания досужих сплетен и выработки дальнейшего плана действий. За много лет я убедился, что в такие моменты мне нередко сопутствует удача, и нужные разговоры, как правило, достигают моих ушей.

Я влился в толпу, рассекая её то вдоль, то поперёк, застывая у лавочек, прислушиваясь к беседам горожан. Долгое время казалось, что возможности понять, куда проляжет мой путь, так и не представится, и вояж по толпе напрасен. Я прекратил движение, слившись со стеной в тёмном переулке. Рядом щебетали две женщины, обмениваясь новостями. Они стояли у входа в лавку с домашней утварью и не замечали никого вокруг.

- Ты знаешь, что я гостила у родственников в Париже? – Звонкий молодой голос был слышен издалека. Я поморщился: забиваясь в затемнённый угол, я собирался чуть передохнуть от утомляющей ерунды, но было похоже, что для тишины надо было уйти дальше.
- Ты не раз упоминала об этом до отъезда. - Более взрослый голос второй женщины звучал лёгкой доброй насмешкой. – Поэтому, конечно, знаю. Но после поездки мы не виделись.
- Так вот, - продолжила со смешком младшая. – Молодой король много строит, всё меняется, представляешь? Ах, как бы я хотела там жить! Говорят, король не особо любит Париж, особенно после Фронды, поэтому перестраивает, переделывает. Моя старая тётушка ворчит по этому поводу, не переставая. Но я не об этом хотела рассказать. Перед отъездом мы гуляли с кузиной по улочкам Сент-Антуанского предместья, и на небольшом удалении от церкви Святого Людовика, построенной по приказу покойного короля, зашли в одну любопытную лавку.
Девушка замолчала, ожидая наводящих вопросов, которые не преминули появиться:
- И что ж вы прикупили, чтобы ты столь взволновалась?
- Нет, мы не покупали, - посерьезнела девушка. – В этой лавке принимает посетителей настоящая провидица. Тётушка обозвала её ведьмой, но на ведьму она не похожа – молоденькая совсем и хорошенькая очень.

Я встрепенулся и выглянул, чтобы рассмотреть собеседниц получше, радуясь, что не сбежал несколько минут назад, а выслушал пустые женские сплетни о короле, Париже и нарядах.

Старшей было лет тридцать, излишне худая и высокая, одетая строго – тёмно-синее платье из добротной ткани, голова и плечи покрыты кружевной вуалью. Черты лица хоть и правильные, но красотой не блистали: не было огня в глазах, а тонкие губы выдавали ухмылки вместо улыбок. Младшая отличалась разительно: ниже собеседницы на полголовы и моложе минимум лет на восемь-десять, она была одета модно и броско, яркий цвет розового платья и отложной кружевной воротник бросались в глаза издалека, как и сверкающие драгоценности в ушах и на изящных ручках, которыми она отчаянно жестикулировала, вызывая гримасы недовольства у собеседницы. Лицо сияло свежестью молодости, глаза полны были мечтаний и сумасбродства. По шутке Всевышнего у девушки с излишком было того, чего не хватало её старшей подруге.

Не было сомнений, что обе дамы хоть и не принадлежали к высшей аристократии, но и не бедствовали. Об этом свидетельствовало качество тканей и покроя, наличие драгоценностей.

- Глупости! – заметно нахмурилась старшая. Черты лица обрели резкость. – Клодетта, тебе пора уже взрослеть. Куда смотрит твой муж, позволяя такие визиты! И мадам Бовуар абсолютно права: подобный сброд – неподходящее общество для молодой благовоспитанной дамы. Таким женщинам не место в приличных кварталах, пусть живут на Дворе Чудес или где-нибудь около кладбища Невинных.
- А муж оставался дома, Тереза, ему неинтересны наши прогулки, - озорно ответила Клодетта. На лице её расцвела улыбка. – И ты не понимаешь, девушка действительно предсказывает будущее! Она мне столько наговорила интересного! – закатила рассказчица глаза.
- Так уж и наговорила, - поджала тонкие губы Тереза. – Хоть одно её предсказание сбылось?
– В том и дело! – просто так воодушевление младшей потушить было невозможно. Тёмные глаза блестели от восторга, щёки залились румянцем, при виде которого я вынужден был сглотнуть и перестать дышать: со времени последней порции крови, попавшей в пересушенное горло, прошло больше двух недель. - Стала она известна, заранее предсказав смерть Итальянца. Её даже пытались в ведовстве обвинить, навела, мол, порчу на кардинала. Но Его Величество, говорят, так радовался самостоятельности, что девочку трогать не стали. Но слухи-то пошли, поэтому клиентов у неё много, очереди выстраиваются.
- Поговаривают, Его Величество не любит столицу после Фронды? – спросила Тереза. Было очевидно, что удовольствие ей беседа о заговорах против кардинала не доставляла, и она стремилась перевести тему на более безопасную почву.– Постоянно уезжает из Парижа, чтобы быть подальше от Лувра. Где это видано!
- Ты засиделась в провинции, милочка, - снисходительно фыркнула Клодетта. – Король собирается преобразить столицу. Месье Бовуар знает многих архитекторов, он рассказывал, что старые стены будут сносить…

Кумушки продолжали увлечённо спорить, но подробности жизни столицы меня не интересовали. Зато слухи о появившейся в Париже настоящей прорицательнице немало взволновали. Вспомнились слова о том, что Алисия ждала именно меня, предчувствуя заранее встречу… После тех событий я начал усиленно искать подобные сплетни, храня безумную надежду на новое свидание.

Я никогда не бывал в Париже: большой шумный город мог стать чересчур серьёзным испытанием для самообладания. Слишком велик соблазн поддаться слабости там, где люди исчезают постоянно и никто этого не замечает. Но теперь я мог рискнуть, получив вескую причину. Даже если пророчица не имеет отношения к Алисии, она, возможно, сможет подсказать направление поисков…

Надежда окрыляла: во мне всегда жила вера в маленькие удачные совпадения, такие, как случайная встреча со старой умирающей ведьмой. Я ведь мог тогда выбрать иную жертву и не оказаться в Лондоне в разгар царствования Марии Кровавой. И тогда бы влачил жалкое существование, не скрашенное отблесками веры в лучшее.

Существовала и иная причина побывать в Париже: до меня не раз доходили слухи о бескрайних подземных лабиринтах – катакомбах столицы, сокрытых от посторонних глаз – и о страшных делах, творящихся там. Болтали о пьющих кровь, а уж такой рассказ точно должен быть проверен. И похоже, настало подходящее время для такого дела.

Решив, что услышал достаточно, я выбрался из толпы.

Покинув городские кварталы, вышел на берег Ла-Манша. Время перевалило за полночь, сильный ветер с моря обычного человека мог сбить с ног. Внизу в крутой обрыв ударялись высокие валы волн, рассыпаясь при встрече со скалой в мельчайшую пыль брызг. Никто не тревожил мой покой, на много миль вокруг не осталось ни души.

Стоило опуститься на край пропасти и погрузить взгляд в бескрайние морские просторы, как разум заполнился видениями минувших лет: счастливыми годами детства и юности, мигом высшего счастья, когда я поднимался в ложу короля, наполненный молодым восторгом от выигранного турнира, и увидел взгляд той, что стала дороже жизни.

Сердце ожило. Я верил: когда-нибудь скитания подойдут к концу, оковы спадут, и я смогу дожить обычную человеческую жизнь, отнятую вмешательством древнего проклятия, вызванного из небытия чувством нелепой мести. И поэтому теперь, по прошествии многих десятилетий, я знал: если судьба будет благосклонна и позволит найти брата, мои действия не будут обусловлены ненавистью. Лишь долгом. И желанием разорвать замкнутый круг, отправив проклятие обратно в пустоту забытья. Это нужно нам обоим.

Под утро я сумел вырвать себя из воспоминаний и уйти с морского побережья. То время кануло в прошлое, и воспоминания лишь подтачивали решимость, а рассуждения ни на йоту не сдвигали с места дел. На востоке, куда лежал мой путь, небо начинало светлеть. Следовало укрыться от солнца, чтобы с наступлением ночи двинуться вглубь материка. Время размышлений подошло к концу, оставляя место для действия. Я отправлялся на очередной виток скитаний, подброшенный судьбой.



Проведя день в заброшенном доме на краю деревни, за ночь я добрался до Парижа, следуя вдоль берега Сены. Я оказался в окрестностях города под утро, поэтому пришлось вновь искать убежище и прятаться от не по-осеннему яркого солнца. Подслушанный разговор, побудивший отправиться в Париж, не давал покоя, проснувшееся нетерпение требовало кинуться на улицу Сент-Антуан искать таинственную предсказательницу. Я с трудом заставил себя дождаться сумерек, но стоило оказаться в предместье Сен-Жермен, как неожиданная встреча перечеркнула планы и заставила на время остаться на противоположном от цели берегу.

В тот момент я находился недалеко от Люксембургского дворца. Попав в предместья большого города, бросился выполнять важную задачу: постарался как можно скорее отыскать источник пропитания, чтобы укрепить самообладание для дальнейшего нахождения среди людей. Я миновал большой пустырь за дворцом и углубился в переплетения улиц, когда наконец ощутил эманации приближающейся смерти. Кинувшись в сторону возможной жертвы, чья полуостывшая кровь позволила бы мне существовать дальше, я перепрыгнул высокий забор и оказался в глухом дворе.

Но я опоздал: некто подобный мне опередил, оставив после себя лишь растерзанное тело, лежащее поверх груды мусора. Я скривился: то, что недавно ещё было живым человеком, теперь представляло собой кучу растерзанных неведомой силой останков. Впрочем, такие картины я уже наблюдал и прекрасно понимал, что произошло здесь несколько минут назад. Я словно наяву увидел горящие алым пламенем глаза, резкие движения, несущие смерть всему, находящемуся поблизости, и ореол тьмы, пугающий и беспощадный. Пусть пролетело четыре с лишним сотни лет, время не стёрло ни малейшей детали в горестном эпизоде, произошедшем в центральном зале донжона замка Хейл-Хилл, с которого и начались мои мучения.

Жажда могла стать препятствием для визита к таинственной прорицательнице, но охоте на извечных врагов помешать не могла. Обезумевшего зверя, сотворившего такое, следовало уничтожить, поэтому я поджёг ветошь, убирая остатки пиршества врага, и двинулся на поиски.

Противник петлял и кружил, словно искал что-то, двигаясь по направлению к реке, но при этом старательно избегал ещё не уснувших улиц города, прячась по дворам и глухим тупикам. В конце концов след вывел из дворов и исчез, как провалился под землю. Я впервые поднял голову, оглядываясь. Небольшая площадь, окружённая домами, была пуста. Время перевалило глубоко за полночь, и улицы стихли. С Сены дул пронизывающий ветер.

Я стоял у стен церкви, внешний вид которой воскрешал воспоминания о родине. Не было сомнений, что старое аббатство простояло на этом месте множество лет, будучи ровесником церкви, возведённой по приказу Жоффруа де Хейли, или даже старше***.

Строгие лаконичные линии, стремящиеся ввысь, никаких излишеств и минимум украшений – всё напоминало творения зодчих времён моего человеческого бытия, столь разительно отличавшихся от более поздних построек.

Я несколько раз обошёл окрестности, держась подальше от церкви: не сказать, чтобы страх был настолько силён, но со времён визита в полуразрушенный храм у родного замка сто лет назад я ни разу не переступал порога священной обители. Тогда неосторожный эксперимент прошёл без видимых последствий, но здесь могло сложиться иначе. Напоенная молитвами множества людей земля сама по себе обрела святость и не могла не отторгнуть дьявольское существо.

Поиски завели меня к отвесной стене высокой колокольни. Благодаря обострённому обонянию я смог отыскать деревянный настил, перекрывающий лаз, ведущий в темноту подземелий. Оттуда веяло сыростью и смертью. Я собирался предпринять рискованный шаг: вряд ли те, кто повстречается там, будут людьми. А предсказать их количество заранее было невозможно. Со времён событий, произошедших в Италии много лет назад, я не сталкивался с соперниками, представляющими опасность для моей жизни, но не мог быть уверен, что не найду их в глухих катакомбах под улицами Парижа, а именно туда, по всей вероятности, вёл ход.

Отступать было не в моих правилах. Не заморачиваясь вскрытием замка, я выломал несколько грубо отёсанных досок и скользнул в образовавшуюся щель. Узкий коридор уходил вниз, постепенно загибаясь на северо-восток, в сторону Сены. Стена слева была образована основанием древней колокольни, справа - сложена из крупных валунов.

Через пару сотен выщербленных каменных ступеней спуск прекратился, коридор сузился. В подземелье клубился белёсый сырой туман, я с трудом мог пройти, не поворачиваясь боком – проход была не на много шире плеч, – но потолок видел с трудом, настолько он высоко располагался.

Я преодолел не меньше мили, когда запах изменился. Сомнений не было: где-то впереди лежала пещера. Если меня не обманывала способность ориентироваться, то над головой должна была уже пролегать набережная Сены. Вдалеке капала вода, и гулкий звук разносился эхом, повторяясь множество раз.

Несколько шагов – и я действительно очутился в обширном гроте. Неровные щербатые стены светло-серого и грязно-бежевого цвета организовывали пустое пространство с открывающимися во все стороны узкими проходами, подобными тому, по которому я спустился. Из некоторых тянуло свежим воздухом: выход наружу был не единственным.

Меня резануло воспоминанием: пещера во многом походила на ту, где проходило моё обращение, где кончилась человеческая жизнь. Но если та была местом упокоения одного демона, то здесь не раз находили смерть обычные люди. Продвигаясь дальше, я то и дело наталкивался на мертвые тела, источающие в пространство невыносимую вонь.

Неизвестный мне вампир пересёк пещеру и удалился по коридору, словно брат-близнец походившему на первый. Только вот тянуло оттуда не свежим ночным воздухом парижских предместий, а сыростью, болезнью и кровью. Сердце сжало тисками нехорошего предчувствия. Идущий из переходов ужас был настолько силён, что лишь усилием воли я смог продолжать движение.

Я преодолел добрую сотню ярдов, когда впереди раздались голоса. Женское контральто с внезапно прорывающимися нотками визгливой истерики пересекалось с мужским баритоном. Резко снизив скорость, я подкрался ближе и застыл, скрытый от спорщиков крутым изгибом туннеля. Похоже, что двое находились в очередной пещере – звук там был звонче, эхо голосов – громче.

- Идиотка! Ты не понимаешь, что натворила! – внушал мужчина по-французски. Я голову мог отдать про заклад, что обладатель баритона с трудом держал себя в руках, сильное волнение на грани с яростью крылось за тихим сдержанным тоном. – Обращённые в таком возрасте себя не контролируют! И почти не способны этому научиться, хуже – только младенцы. Как ты могла на такое пойти? Выпила бы до конца, сбросила тело в одну из шахт. Зачем ты обратила девчонку? Чтобы оповестить всех о нашем существовании?
- Я не могла иначе, - всхлипнула женщина. – Она наткнулась на меня в дальних тоннелях, заметила… Следовало убить, но я не смогла… Ребёнок же!
- И что ж она увидела? – в голосе мужчины послышалась злость. – Что? Говори!
- Я была голодна и с поверхности утащила нищенку…
- А, так ты прекратила питаться у всех на виду! – зло расхохотался мужчина. – Какое достижение, я смог до тебя это донести. И что дальше?
- Я не закрыла лаз, - робко ответила собеседница. – Девочка, должно быть, прошла вслед за мной… Глаза… Я не могла…

Она замолкла. Теперь я слышал мужские шаги, мерявшие помещение из стороны в сторону. Судя по отрывку разговора, те двое были несомненными кандидатами в мои жертвы. Но куда разумнее, чем я привык. Впервые за долгое время я задумался над тем, чтобы осуществить очередную попытку допросить пойманного вампира. Я сомневался в успехе мероприятия, печальный опыт был достаточно богат, чтобы убедиться, что при встрече со мной за редким исключением жертвы могли только рычать, шипеть и сходить с ума от бушующей в них ярости.

- И что ты сделала потом, Люсинда? – язвительно прервал молчание мужчина.
- Я кинулась и начала пить, но какая-то сила отбросила меня прочь, не дав высушить её до конца, - созналась вампирша. – Началось обращение. Три дня я прятала её в глубоких тоннелях. Притащила старуху, чтобы, придя в себя, она смогла утолить жажду. Думала, девочка останется с нами, ты часто пропадаешь и мне скучно…
- А она сбежала, - констатировал второй.
- Да, - согласилась Люсинда. – Кристиан, я искала, долго ходила по переходам. След вывел меня на ту сторону, в районе Двора Чудес, а потом исчез в Сене… Я пыталась там поискать, но без толку. Вернулась кругом через Новый мост – темнота позволяла – и сразу поспешила к тебе.

Я усмехнулся: не сразу. Успела убить человека, выпив его в тупике, а лишь потом направилась сюда, совершенно позабыв уничтожить следы. Я сильно сомневался, что собеседник девушки мог оставить труп без присмотра: слишком сильно был он озабочен скрытностью факта своего существования. К тому же, он казался сдержанным.

- Ты не первый раз совершаешь опрометчивые поступки, - строго прервал объяснения тот, кого назвала девушка Кристианом. – Если пойдут слухи большие, чем обычно, здесь могут появиться те, кого я совсем не хотел бы видеть.
- Итальянцы? – испуганно выдавила вампирша.
- Теперь их можно так не называть, клана в Италии после гибели главных охранников не осталось, быстро способных воинов не найдёшь, а желающих отомстить всегда хватало. Они вынуждены были куда-то уехать, - ответил Кристиан. – Я же рассказывал тебе: какой-то безумец растерзал на части и сжёг четверых, на которых держалась власть старейшин. Но кто знает, не обосновались ли они в каком другом месте? Лучше не рисковать.
- Ты же тогда и ушёл?
- Почти сразу, - кивнул старший вампир. – Я и до того подумывал покинуть Италию, надоело! А уж такой возможностью не мог не воспользоваться. Не знаю, где сейчас выжившие, давно новостей не поступало. Но в любом случае чрезмерная активность вампиров в городе может привлечь внимание. Да, мой дар позволяет заранее чувствовать приближение непрошеных гостей, но мне надоело скрываться и менять места обитания. Мне нравится Париж! Я потратил немало времени, уничтожая всяких полудиких кровососов, расплодившихся здесь последние годы, чтобы забрать город, и не собираюсь по твоей глупости отказываться от планов.

Упоминание об Италии заставило меня вспомнить сражение на улицах Флоренции. А вот слова о растерзавшем четверых безумце с большой степенью вероятности и вовсе относились ко мне лично. Похоже, моё вмешательство не прошло даром, и предположения о том, что убитые вампиры были непростыми, соответствовало истине. Кристиан был похож на них. А значит, победа лёгкой быть не обещает. Оставалось надеяться, что у него не окажется уникального оружия в руках.

- А-а-а! – тем временем сдавленно закричала девушка. Я шагнул вперед, рискуя себя выдать. Хотелось знать, что происходит.

Осторожно выглянув, я смог увидеть небольшую пещеру, не сильно отличавшуюся от предыдущей, но всё-таки менее захламлённую, да и воздух был чище. Спиной стоял высокий брюнет с завязанными в хвост волосами, одетый по последней моде. Казалось, он находится не в грязных переходах глубоко под землёй, а на приёме у короля. Особенно сильное впечатление производил сверкающий в кромешной тьме подземелья белоснежный цвет отложного воротника и нижней рубахи, видневшейся в фигурных прорезях на рукавах бархатного камзола цвета южной ночи.

Точка обзора не позволяла разглядеть лица мужчины, но профиль его собеседницы предстал во всей красе. Тонкие совершенные черты лица, чуть вздёрнутый носик, огромные глаза, полные страха – она была настоящей красавицей. Картину дополняли вьющиеся светлые волосы, сложенные в причёску со сверкающими драгоценными камнями, и изумрудно-зелёное платье, оставляющее не так уж много места для воображения.

Лицо Люсинды было закинуто наверх, плечи – зажаты в цепких бледных пальцах Кристиана. Я физически чувствовал ужас девушки, и готов был даже посочувствовать, если бы не одно «но»: я слишком хорошо знал, что обозначал ярко-алый цвет глаз. И сколь бы ни были они красивы, передо мною находились хладнокровные убийцы. Подобные мне, а значит – враги.

- Не бойся, - голос Кристиана обрёл вкрадчивость и мягкость. – Я не собираюсь тебя лишать жизни. Пока…
- Утверждал, что любишь, а теперь угрожаешь, - жалобно всхлипнув, напомнила Люсинда, опуская голову вниз. – Зачем ты меня обратил?
- Ты хотела богатства, власти, - напомнил Кристиан, длинными пальцами поднимая подбородок собеседницы и заставляя смотреть ему в глаза. – Хотела вечно оставаться молодой. Я дал всё это. Тебе больше пятидесяти лет. Если бы не я, с твоим образом жизни ты бы давно обратилась в старуху, а то и сдохла бы уже, и твой труп глодали дикие звери в какой-нибудь сточной канаве.
- Может, оно было бы и лучше, - прошептала женщина, пытаясь вывернуться из сильных рук.
- Если бы ты не упустила девчонку, удостоилась бы похвалы, - продолжил он, делая вид, что не заметил произнесённых слов. – Смогла удержаться, а это дорогого стоит. За эти годы я устал прятать следы, когда ты очередной раз уничтожала несчастную горничную, прельстившись порцией свежей крови. Люси, милая, надо быть сдержаннее! Я не хочу остаться один, ты меня устраиваешь, новую подругу воспитывать долго! Так что веди себя впредь прилично.
- А что будет с ней?
- Мы сейчас пойдём и отыщем девчонку. И убьём, - безразлично ответил Кристиан. – Ты пойдёшь со мной, не надейся увильнуть от грязной работы. Я бы справился сам, но тебе это необходимо видеть. В воспитательных целях, - прокомментировал он с ехидной усмешкой.
- Как скажешь, - подавленно кивнула Люсинда. – А дальше?
- А вечером отправимся на бал в какой-нибудь богатый дом, - пообещал вампир. Глаза Люсинды вспыхнули радостью при этих словах, словно не испытывала она переживаний несколько мгновений назад. - И я позволю тебе пошалить… Обожаю наблюдать, как ты соблазняешь великосветских снобов! Они гордятся голубой кровью, а легко падают к ногам шлюхи из Кале, одетой в нарядные тряпки! Которая потом выпивает их досуха…
Звук пощёчины эхом разлетелся по коридорам.
- Никогда не смей называть меня шлюхой, Кристиан! – зарычала Люсинда. – Никогда, слышишь!
Мужчина кинулся вперёд и вновь схватил девушку, заламывая её изящные белые руки:
- Не переходи границ, женщина, - резко произнёс он. – Или я забуду о своих чувствах, и твои останки будут гореть с кучей хлама. Ты родилась шлюхой, я – благородным французским графом, но итог у нас один – катакомбы под Парижем. И вкусная кровь, благодаря которой продлевается жизнь. Мы с тобой отлично знаем: на вкус кровь одинакова что у благородной дамы, что у нищенки со Двора Чудес.

Раздались звуки недолгой борьбы. Мне пришлось отступить, чтобы случайно не попасть в поле их зрения. Но вскоре всё стихло, и я снова осмелился выглянуть из укрытия. Пара слилась в страстном поцелуе, сойдясь телами, словно фрагменты головоломки. Те самые руки, которые только что чуть не отрывал в борьбе Кристиан, зарылись в его тёмную шевелюру, раскидывая волосы по плечам. Вжатая в стену, Люсинда стонала, когда губы вампира покрывали поцелуями лицо и оголённые плечи, постепенно двигаясь к груди, всё ниже и ниже спуская платье.

Не в силах наблюдать открывшуюся сцену, я ретировался. Отошёл на несколько шагов назад и застыл, прислонившись к бездушному камню подземелий. Узкое пространство наполнилось до краёв эмоциями целующейся пары, мешая дышать. Я давно замечал, что слишком остро чувствую переживания тех, кто находится поблизости, но ни разу не оказывался рядом с поглощёнными страстью людьми.

Перед глазами лихорадочно замелькали картинки безумно далёкого прошлого: наша с Алисией спальня в родном замке, выходящая окнами на запад, пылающий камин, кидающий отблески на стены, и гибкое девичье тело в моих руках. Алые губы, просящие поцелуев, тёмные волосы, раскиданные по белоснежным простыням, и почерневшие от страсти глаза. И стоны сладострастного удовольствия, каждый из которых становился для меня наивысшей драгоценностью. Я словно наяву ощутил кожу любимой под ладонями и губами, пылающую и нежную, в моменты, когда погружался в поиски взаимного наслаждения…

Силой вырвавшись из воспоминаний, я вернулся в настоящее, заставив себя думать о деле. Впервые за много лет мною овладело смятение. Из разговора однозначно следовало, что обращённый Люсиндой ребёнок опаснее взрослых вампиров. Но мысль об убийстве дитя, пусть и превращённого в монстра, приводила в ужас, несмотря на годы, проведённые рука об руку со смертью.

- Господи, - взмолился я про себя, впервые за долгое время обращаясь к Богу. – Я не могу на это пойти!

Оставался лишь один выход: позволить свершить тем двоим то, что они собирались, и только потом уничтожить их. Я осознавал, что это было лицемерием: ничего не поменяется от того, что я буду сторонним наблюдателем в первом акте предстоящего представления. Но мне жутко было даже представить, что придётся сделать это своими руками.

Пока я мучительно искал выход из сложившейся ситуации, страстные стоны за поворотом стихли.

- Люсинда, прекрати, - услышал я голос Кристиана. – Не соблазняй меня. Мы сначала поймаем порождённое тобой существо, вечером нас ждёт великолепный ужин, а уж потом… Пойдём, покажешь, где ты потеряла след девчонки.

С ужасом я понял, что если не исчезну, двое могут наткнуться на меня в тёмном коридоре. Или учуять, чего тоже не следовало допускать, но предотвратить – практически нереально. Я опрометью бросился назад и спрятался в одном из боковых ответвлений.

Голоса следовали за мной. Пришлось вжаться в стену, прячась за нагромождением камней, и задержать дыхание.

- Здесь кто-то был, - раздался голос Люсинды совсем рядом. – Кристиан, ты никого не чуешь?
- Пришлый, - мрачно ответил тот. – Незнакомый… Мне не нравится это. Я давно увидел его приближение. Он опасен. Откуда взялся, непонятно. Им придётся заняться. Кто бы он ни был, мне не нужны чужаки. Я его не знаю, но отголоски запаха знакомы, хотя я никогда не встречался с ним…
- Кто-то из итальянцев? – со слышимым ужасом уточнила Люсинда.
- Нет, - опроверг версию Кристиан. – Их бы я узнал… Пойдём, надо сначала то дело закончить.

Они удалились из пещеры, я же крадучись последовал за ними, стараясь не терять из виду, но и не приближаться. Мне не понравились рассуждения Кристиана: он запомнил мой запах в Италии и учуял сходство через столько лет. Похоже, если не убью его я, он попытается уничтожить меня.

Тем временем парочка свернула налево и удалилась по узкому туннелю в сторону, противоположную известному мне входу. Почти лишённый боковых ответвлений, проход сначала шёл строго на север, потом отклонился к востоку.



Позади осталось не менее двух миль, когда я почувствовал дуновение свежего воздуха, и ход ощутимо начал забирать вверх. Похоже, мы оказались на противоположном берегу Сены****.

Поднявшись по лестнице, как две капли воды похожей на ту, по которой я спускался, Кристиан и Люсинда вышли на улицу. Я не стал выбираться из прикрытого полусгнившими досками лаза, наблюдая за парой и прислушиваясь.

- Тут она явно побывала, - раздался полный брезгливого отвращения голос Кристиана. – Раз, два… Вон там ещё. Сюда вернёмся после охоты, нельзя так оставлять.
- Этого не было, когда я сюда приходила, клянусь! След вёл прямиком к реке, – с ужасом в голосе проговорила Люсинда. – Какой кошмар…
- Да, милая, смотри…- фыркнул мужчина в ответ. – Тебе полезно. По сути – твоих рук дело.

Они удалились от лаза, и я смог выйти на поверхность. Ночь ещё не думала отдавать права утру, тьма заволакивала всё вокруг. Стояла давящая на уши тишина. Я огляделся и зажмурился на минуту, проклиная дарованную способность видеть в темноте.

Я стоял в узком грязном переулке, окружённом домами в три-четыре этажа, у которых каждый следующий этаж нависал над предыдущим, практически смыкаясь над головой. С двух сторон тянулись канавы, заполненные водой, смешанной с нечистотами. А по центру были разбросаны ошмётки, совсем недавно бывшие человеческими телами. Я чувствовал не ушедшее до конца тепло, воздух был наполнен смертью.

Боясь упустить врагов, я заставил себя сдвинуться с места, тщательно обходя остатки тел. Кристиан говорил правду: такое оставлять на виду нельзя. И если всё сложится удачно, то грязную работу выполнять придётся не Люсинде, а мне.

Истошный вопль, исполненный боли, раздался впереди и заставил меня прибавить шагу. Преодолев пару сотен ярдов, я оказался на небольшой площади. Посередине стояла нарядно одетая девочка лет семи. Лёгкие как пух светлые волосы образовывали ореол вокруг головы, скромно опущенной вниз.

Впервые за четыреста с лишним лет я оказался на грани потери рассудка. Картину дополняли брызги свежей крови повсюду, включая волосы и одежду девочки, растерзанный труп нищего у её ног. Кристиан и Люсинда остановились в десятке шагов. Казалось, время застыло, не желая принимать реальность.

Девочка подняла голову, и пылающий взгляд алых глаз пронзил меня, добираясь до сердца. Она смотрела лишь на меня, и я ощутил исходящие от неё мольбы о помощи.

Словно в трансе я сделал несколько шагов вперед, обнаруживая себя. Руки сами потянулись к мечам, с лязгом выскользнувшим из ножен. Через несколько мгновений картина на площади дополнилась парой изрубленных на куски вампиров. Не в силах сдерживаться, захлёстываемый безумной яростью, я не мог остановиться до тех пор, пока не превратил в мелкие клочки тех, кто угрожал жизни ребёнка… И только тогда в замутнённом сознании всплыли мысли о запланированном допросе, очередной раз не состоявшемся, о разбросанных рядом с выходом из катакомб частях тел, к которым Кристиан с Люсиндой отношения не имели, и валяющемся у ног девочки трупе.

Наваждение спало, оставив противный осадок тошноты. А монстр, нашедший приют в теле ребёнка, исчез. Сбежал, неся смерть и страдания всем, кого встретит на пути. И теперь только я один был за него в ответе…

Спалив тела убитых вампиров, я бросился по следу, словно гончий пёс. Незнакомые переулки мелькали как в калейдоскопе, я бежал, думая об одном: не должен смотреть в глаза, когда настигну. Просто убить, сделать то, что привык. Хладнокровно уничтожить, не отвлекаясь. Это не ребёнок – это монстр, во мне не должно остаться жалости и сомнения.

След был чётким и вёл по прямой - не зря упоминал Кристиан о несдержанности и неконтролируемости, существо не пыталось и не умело скрываться. Повернув за угол, я застал чудовищную по своей сути картину: светлые волосы, разбросанные по чёрной рясе монаха, лежащего на мостовой. Жуткий чавкающий звук многократным эхом отражался от стен домов и уносился в тёмное предрассветное небо.

Увлечённая пиршеством, девочка не заметила моего приближения. Не упуская драгоценных мгновений, я бросился вперёд, не давая себе времени задуматься о действиях. Взмах меча – и кошмар осенней парижской ночи подошёл к концу. На меня смотрели алые глаза, в которых ещё читалось удивление, но уже потерявшие гипнотическую способность подчинять. И я тонул в них, видя там своё пугающее отражение – монстра, отнявшего ещё одну жизнь, безжалостно растерзавшего неразумное дитя, не виноватое в том, кем стало. Потрясение, которое я испытал в это мгновение, перекрывало все, чувствованное мною за все четыреста с лишним лет! Я был опустошён, как мёртвый сосуд, расколот на мелкие черепки, которые уже никогда не собрать, изничтожен.

Я действовал инстинктивно, бездумно, лишь боль от содеянного пожирала без конца. Пошарив в карманах старого плаща, достал кремень и высек огонь, поджигая и это тело.
Рядом слабо шевельнулся монах, оказавшийся невольным свидетелем и последней жертвой. Не было сомнений: он умирал. Смерть была рядом.

Горло сжало клещами жажды, перед глазами заколыхалась красная пелена. После недавних сцен мысль о том, чтобы вцепиться зубами в человеческую плоть, особенно в ту, которую недавно терзали клыки монстра, вызывала оторопь. Но я слишком хорошо отдавал себе отчёт: если этого не сделать вовремя, возникнет риск сорваться при встрече с людьми. А я находился в центре огромного густонаселённого города… И монаху ничем помочь уже было нельзя. Инстинкт самосохранения работал отлично, нечего было и надеяться, что выдержки хватит на то, чтобы уморить себя голодом. Да полно, возможно ли это? Я не знал.

- Простите, отец, - прошептал я. – Если сможете – простите заблудшее существо, которое так далеко от Бога.
- Бог простит, - с напряжённым усилием сорвалось с губ монаха. – Все мы под ним ходим…

Удивляясь, что он ещё мог говорить, я втянул запах и осознал: в кровь попал яд, и промедление грозило куда большей бедой, чем смерть ещё одного человека.

Инстинктивно выбирая место, где не касались руки и губы моей предшественницы, я прокусил кожу, и живительная влага хлынула в рот, наполняя мёртвое тело силой. Несколько мгновений – и иссушенный труп священника полетел в костёр вслед за виновницей его смерти.

Небо на востоке начинало светлеть, следовало торопиться. Убедившись, что огонь скрыл все следы, я неслышной тенью скользнул по собственному запаху обратно, пока не достиг входа в туннель. Город спал, но до рассвета оставалось не более часа. Костёр, сложенный из тел вампиров, давно погас. Я тщательно обыскал окрестные дворы и тупики, собрал фрагменты тел несчастных жертв девчонки в кучу. Я действовал машинально, мысли были пусты и холодны, не отражаясь на скорости работы. Через несколько минут костёр заново запылал, жадно пожирая следы ужаса, произошедшего под покровом ночи.

Не в силах оставаться на месте, я ушёл прочь, не чувствуя земли под ногами. Боль вернулась, заполнила пустоту и теперь непрерывными волнами накатывала на тело. Жажда отступила, успокоенная, но разум, смятенный и изломанный, порождал кошмары наяву. Мысли не могли уйти ни на дюйм от только что пережитых событий, снова и снова прокручивая их в памяти, вылавливая новые детали.

Я не мог вспомнить детали смерти Кристиана и Люсинды – монстр во мне взял тогда верх, стерев присутствие человеческого и оставив одни только инстинкты. Ядовитыми жалами впивался в сердце ужас, вызванный убийством ребёнка. Одна часть меня понимала, что я уничтожил чудовище, виновное в смерти множества людей. Но существовала и иная часть, где хозяйничало отчаяние, отсутствие веры и надежды, смерть и мрак.

Я хотел одного: как можно скорее убраться из города, оказаться далеко от людей и вампиров, обрести, хоть ненадолго, покой. Дать отдых исколотому чувством непреходящей вины сознанию.

Долгие годы я убивал и считал себя правым. Не стоило лукавить: я и до сих пор думал, что мои действия несли благо, уменьшая количество убийц. Но почти всегда враги попадались неразумные, близкие к бездушным животным. Когда я узнал, что встречаются иные вампиры, основы, заложенные моей самонадеянностью, получили чувствительный удар, но я отмахнулся, тем более среди следующих жертв разумных долгое время не было.

Но сегодня я впервые растерзал думающих и говорящих существ. Способных любить! Да, они все равно оставались монстрами, пожирающими людей, и подлежали обязательному уничтожению. Однако всё сложнее удавалось находить оправдание своему образу жизни. Я взял на себя миссию очистить мир от тварей, считая долгом остановить проклятие. Но с каждым проходившим столетием все чаще задумывался, был ли прав. Моё представление об устройстве мистического мира оказалось слишком узким, и не с кого было спросить ответ – должен ли я продолжать путь смерти или мои надежды напрасны? Кончится ли долг, когда я остановлю брата? Ведьма говорила так, но в сколь многом солгала! Четыреста лет я существовал лишь благодаря вере в завершение мучений. И если ошибся… то выбранный мною путь потеряет смысл, а сам я окажусь всего лишь одним из чудовищ.

Однако нельзя было отрицать, что бессмертная девочка, выглядевшая как невинное дитя, представляла для людей куда большую опасность, чем я, питающийся редко и обдуманно. Ребёнок убивал не ради крови – он разрывал жертв на кусочки просто ради смерти, ради развлечения и удовольствия. Его следовало уничтожить любым способом, чтобы предотвратить худшее. Одна обращенная семилетняя девочка могла наводнить ужасом целый город, и вред от нее сравним был разве что с последствиями чумы. Поэтому, несмотря на весь кошмар сегодняшнего убийства, я знал, что поступил правильно.
Но как же тяжело мне дался этот шаг!

Казалось, в груди пробита огромная дыра, через которую неумолимой рекой утекает в небытие надежда, питавшая прошедшие годы. Хотелось недоступного: забыться смертью. Я знал, что, возможно, Алисия будет ждать меня. Но нужен ли ей тот, в кого я превратился – сломленный, растерзанный, заключивший кабальный договор с дьяволом, не имеющий срока давности… Обречённый на бессмертие. Безжалостный монстр, опасный и давно мёртвый сердцем. Если только мои чаяния не получат того завершения, ради которого я жил: что рано или поздно я смогу найти Эдварда, закрыть счёт и вернуться так или иначе к человеческому существованию. Только тогда… если не солгала ведьма.

А пока же… представить не мог, как Алисия смогла бы принять мои перемены? Не лучше ли будет держаться подальше от неё, позволив ей жить как человеку, влюбиться в себе подобного – тёплого и смертного, равного. Что она найдёт в моих объятиях сейчас? Я не питал иллюзий, что светлому ангелу подошёл бы монстр в спутники жизни. Прежде, чем произойдёт наша встреча, я должен повернуть проклятие вспять, чтобы явиться девушке в человеческом облике. Другого пути не существовало – а значит, я должен идти только вперёд. Лелея мечты о прощении и поставленной точке.

Не разбирая дороги, я брёл на восток, спеша к ближайшему выходу из города. Хотелось покинуть Париж как можно скорее и никогда не возвращаться. Рассвет подгонял: там, куда лежал путь, чистое небо стремительно светлело, узкая полоска окрашивалась розоватыми оттенками, предвещая восход.

Я настолько погрузился в себя, что не заметил, как оказался на улице Сент-Антуан. Низко опустил голову, когда впереди появились мрачные стены Бастилии. Остановился, вглядываясь в переулки в поисках лавки, о которой упоминали женщины, чей разговор отправил меня в Париж.

- Ты заставил меня долго ждать, Джаспер, граф Хейл, - раздался певучий женский голос за моей спиной. – Где ты пропадал всю ночь?

-------------------------------
*Рота (или крота) – средневековый кельтский струнный инструмент, корпус которого напоминает колесо. Считается одним из родоначальников виолы.

**Английский пот (английская потливая горячка) (лат. sudoranglicus, англ. sweatingsickness) — инфекционная болезнь неясной этиологии с очень высоким уровнем смертности, несколько раз посещавшая Европу (прежде всего тюдоровскую Англию) между 1485 и 1551 годами.

***На самом деле, наш герой «слегка» промахнулся: церковь, к которой привёл его след, куда старше возведённого по приказу Жоффруа храма. Сен-Жерме́н-де-Пре, Абба́тство Свято́го Ге́рмана (фр. l'abbayedeSaint-Germain-des-Prés) — самое старое аббатство Парижа, памятник романской архитектуры; основано в 558 году. Впрочем, ошибка вполне оправдана: неф и колокольня (которые, собственно, и увидел наш герой) датируются как раз XI—XII веками и признаются шедеврами романской архитектуры – стиля, к которому относился храм около замка Хейл-Хилл.

****Под Парижем действительно существуют старые выработки, катакомбы, где добывали известняк с незапамятных времён. Причём как на правом берегу Сены, так и на левом. Часть из них позднее превратилась в массовые захоронения. В настоящее время туда даже водят экскурсии. Авторам не удалось отыскать свидетельства, что существуют проходы под Сеной, но и фактов, опровергающих, тоже не обнаружилось. Так что данную деталь стоит считать плодом авторской фантазии.