Вы счастливы или просто храбры?





Чикаго вдохновлял. В этом городе причудливо слилось прошлое и настоящее. Днём мы покидали район «Старого города» и колесили по всем центральным улочкам. Было интересно. Эдвард устраивал небольшие пикники в Линкольн-парке, учил меня играть в гольф и наблюдал издалека, как я кормлю зверей в зоопарке. Я покидала монетки во все фонтаны города, а в фонтане Миллениум-парка и вовсе резвилась, пиная воду, наравне с детьми. Правда, потом Каллен качал головой и растирал мои замёрзшие ноги полотенцем, называя меня несносным ребёнком. Случайно застав съёмку какого-то боевика в живописных подворотнях, которые мне приспичило сфотографировать, мы едва не стали актёрами, потому что неизвестный мне режиссер заметил нашу колоритную парочку и начал прочить нам успешное голливудское будущее. Естественно, мы отказались. Наверное, тот мужчина решил, что мы идиоты. Точно так же думали люди на Уиллис-Тауэр, которым не повезло оказаться со мной в одном стеклянном кубе с прозрачным полом, подвешенном на высоте сотого этажа небоскрёба. Ибо, да… Я прыгала… И долбила-ковыряла его каблучком, проверяя прочность. Эдварда ковырять не просила, знала, что стекло треснет. Одна женщина просила меня прекратить и визжала, что «мы все умрём», а я храбро прыгала, активно соглашаясь с ней под хохот работников. Держащий ситуацию под контролем Эдвард чуть поморщился и сказал, что я немного садистка. Я думала, что он понял это раньше.

Реабилитировались мы в глазах общественности лишь вечером, во время чинного посещения планетария Адлера — самого старого из действующих планетариев. Не знаю, сколько раз его ремонтировали с тридцатого года прошлого столетия, но оборудован он был вполне современно. Эдвард лучше всякого экскурсовода прочёл мне лекцию о загадках необъятного космоса, а я с удовольствием рассмотрела гигантскую, во всю стену, подробную карту нашей галактики. Я легко нашла самое любимое созвездие Лебедя, с улыбкой понимая, что некоторые загадки, наверное, никогда не найдут ответа.

Заметив моё задумчивое состояние, Эдвард решил, что я опять думаю об экспериментах. В качестве шутливого наказания меня окунули в атмосферу чикагского блюза. Окунули так, что я оказалась пьяна, будто и впрямь вкусила чего-то запретно-свободного. Губная гармошка, саксофон и исполнители в стиле Мадди Уотерс, Хаулин Вулф и Фредди Кинг в прокуренном, немного тесном баре-клубе Бадди Гая, где я мимоходом попробовала самые вкусные раковые шейки на свете… Всё это глубоко запало мне в сердце.

Театры, музеи, небоскрёбы и запоминающаяся архитектура подкупали. Но именно в блюзовую ночь я поймала ту волну здоровой, но отчаянной мечтательности, что стала вишенкой на торте моего впечатления о Чикаго.

— Если бы я была мужчиной, а этот город был женщиной, я бы сделала ему предложение, — с улыбкой блаженства протянула я, обнимая симпатичного капитана яхты, бороздившей озеро Мичиган.

— Ты хоть знаешь, какой тут высокий процент преступности? — насмешливо спросил Каллен, не меняя курса.

Мой правильный мальчик вздрогнул, почувствовав, как мои пальцы ловко расстёгивают его рубашку:

— О, ты обязан признать, что в «плохих» девочках есть своё очарование, дорогой, — с намёком промурлыкала я, игриво касаясь языком ледяной шеи…

***

Почти сразу после Чикаго я засобиралась в Джексонвилль. Никогда ещё не оставляла Рене так долго без присмотра. Конечно, я доверяла Филу в бытовых вопросах, а после случая с тарзанкой отчим ещё и исправно сливал мне информацию о любых эксцентрично опасных идеях мамы. Рене подозревала об этом шпионаже, но не обижалась на нас, понимая, что я слишком привыкла держать руку на пульсе, когда дело касалось её.

Август в Джексонвилле был одним из самых дождливых, но тёплых месяцев в году, так что Эдвард рискнул полететь со мной. Лучше всяких метеорологов Элис распланировала нашу короткую поездку так, чтобы солнечные лучи не рассекретили Каллена.

— Главное, не съешь будущую тёщу, — громким шёпотом советовал Эмметт, провожая нас на самолёт.

Эдвард улыбался, закатывал глаза и утыкался носом в мою макушку, демонстрируя, что у него есть варианты и повкуснее моей мамы. Он называл меня своим ладаном и лауданумом*. (опиумная настойка)

Впервые увидев вампира, Рене застыла почти как Света, но память у мамы была куда лучше, поэтому едва мы подошли ближе, она ахнула:

— Доченька, этот мальчик — вылитый Тутти!

Я улыбнулась с видом коварной соблазнительницы-собственницы, приобнимая Каллена. Очень уж мне не понравилось, как моего упыря пожирала глазами стайка девочек в коротких юбчонках.

— Нравится? — Рука Эдварда на моей талии чуть сжалась, чего я в принципе и добивалась, зная, как ему нравятся мурлыкающие нотки в моём голосе. — Сама-а выбирала…

Хмыкнув, Эдвард почти привычно перехватил мои пальчики, которые уже хотели запутаться в его волосах, и обжёг холодным поцелуем ладонь, а затем, не отпуская моей руки, галантно представился моей маме:

— Миссис Дуаер, счастлив наконец познакомиться. Белла много рассказывала о вас, знаю, она очень скучала… Что же касается сходства, то, надеюсь, за внешностью старой игрушки вы сможете разглядеть сердце, которое беззаветно любит вашу дочь…

Его бархатный голос, его искренность, тёплая улыбка и то, с каким трепетом он произносил моё имя, почти до слёз растрогали мою чувствительную мамочку. Она ахала, мило краснела, а в её голубых глазах читался чистый восторг.

Так Каллен покорил мою маму…

Конечно, Рене пришлось соврать, что у Эдварда аллергия на ультрафиолет. Из-за этого наш режим дня в Джексонвилле больше походил на жизнь сов, ведь несмотря на частые дожди шанс попадания прямых лучей на кожу вампира оставался. Солнечным утром мама помогала в школе, Фил был на тренировках в бейсбольном клубе, а я с Эдвардом сонно бродила по дому после вкусного завтрака, а иногда даже позволяла себе до полудня проваляться в постели. Каллен настоял на нормальном отдыхе и каждый раз находил тысячи способов отвлечь меня от работы и экспериментов. А с наступлением сумерек, мы часто гуляли, купались в тёплой, как парное молоко, воде, исследовали красивые места и вечерами выезжали за город вместе с Рене и Филом. Я видела, с какой любовью смотрит на маму этот мужчина, и с улыбкой вспоминала, как едва не захлопнула дверь перед его носом.

— Ты счастлива здесь? — Эдвард обнял меня со спины, и сейчас его прохладная кожа приносила облегчение в этом жарком климате.

Я оглянулась на похорошевшую от любви маму, что с детской улыбкой ссыпала в широкую ладонь Фила ракушки и красивые камушки, которые лично насобирала на пляже совсем недавно. Вдохнула полной грудью солоноватый влажный воздух, вслушалась в шёпот океана и на выходе услышала раскаты близкой грозы…

— Да.

Мои босые ступни ласково лизнул вечерний прибой.

Это мгновение одновременно безжалостно напомнило прошлое и манило будущим, но мне нравилось это настоящее.

В последний день непривычная жара просто душила меня, хотя солнце уже купалось где-то на горизонте, обещая скорую вечернюю прохладу. Все ещё горячий, чуть солоноватый воздух был таким тяжёлым от влаги, что вдох и выдох давались моим лёгким с трудом.

— Как же рада, что ты приехала, детка! И как же я хотела бы, чтобы ты осталась…

Все эти дни мама буквально светилась от моего присутствия, но понимала, что я не перееду. Мы наконец дошли до крупного торгового центра с чёртовыми кондиционерами, мнение о которых я быстро изменила тут, в Джексонвилле. Гуляя по городу, Рене то и дело встречала знакомых, которых весело приветствовала, заодно представляя им меня.

Эта женщина всегда легко заводила друзей, они тянулись к её восторженной искренности, с которой моя мать смотрела на мир. Годы были над этим не властны, в глазах Рене плескалось то же наивное счастье, что и восемнадцать лет назад во время их с папой свадьбы в Лас-Вегасе. Конечно, я не стала говорить ей, что отец так и не убрал то фото…

В её сознании взрослого ребенка царил первозданный хаос, если верить Эдварду, но в этом бардаке моя матушка неплохо ориентировалась, оставляя обескураженного телепата в дураках. Она подмечала то, что не видели другие наравне с очевидным. Тонкий намёк, еле ощутимое колебание, лёгкое напряжение — ничего не могло пройти мимо её внимания, будто это и не пытались скрыть. Да, Рене была очень наблюдательной. Если бы она имела более серьёзный характер, Роб бы выпестовал из неё себе замену. Но даже подмечая малейшие нюансы внешнего мира, мамочка смотрела на него глазами восторженной девочки-подростка, которая вот-вот примкнёт к клубу хиппи.

— Что ты думаешь об Эдварде, мам?

Я боялась, что у неё останутся некоторые подозрения насчет парня, который ни разу при них не ел, никогда не выглядел сонным, легко нёс её дочь на руках пару миль, когда у меня порвался ремешок на сандалии и ни разу не выходил под палящее солнце…

— Я никогда не видела ничего подобного… — напрягла меня мама, но потом я заметила её беззаботную улыбку. Воспользовавшись моей растерянностью, Рене лихо подмигнула мне, утянув за руку к стойке с мороженым.

Она умела угадывать мои желания иногда… И пока я мысленно рассуждала о том, сколько странностей успела заметить эта проницательная женщина-девочка, мама уже заказала нам десерт.

Хотя вряд ли она собралась поделиться своими ужасающими подозрениями за шариком пралине:

— Так вот, ты и он… — Рене с мечтательным видом зачерпнула маленькой пластмассовой ложечкой остатки карамельного лакомства. — Вы так взаимодействуете, это невероятно!

На моём языке мороженое растеклось холодной ягодной сладостью, чуть терпкой и кислой. Вспомнился наш дневной поход в горы, когда Эдвард устроил мне пикник возле небольшого озера и кормил меня с рук свежей малиной и земляникой, а я ловила влажными губами его пальцы, отчего глаза Каллена опасно темнели. Мурашки от контраста температур пробудили воспоминания о его еле сдерживаемых поцелуях, от которых сама немножко таяла…

Я прикрыла глаза на мгновение:

— И как же мы взаимодействуем? — мой голос чуть сел, и я поспешила откашляться, сделав вид, что всему виной три шарика «Ягодного микса».

— Мальчик ловит каждое твоё движение, и он такой внимательный, но слишком беспокойный… — Мама покачала головой. — Всегда, когда мы вдвоём уходим, у него такой взгляд… Будто ему нельзя и секунды упустить из твоей жизни… Мне кажется, что если вдруг поблизости начнётся перестрелка, Эдвард примчится и грудью закроет тебя от пуль…

— Так и есть, мам…

Я, наверное, могла бы пошутить, сказать, что она насмотрелась боевиков с Филом или начиталась любовных романов в моё отсутствие, но я не желала врать ей там, где правда сделает её спокойной и счастливой.

— И ты его любишь… Смотришь иногда так восторженно… Будто не веришь, что он настоящий.

Ох, мама… Моих актёрских талантов хватило на улыбку:

— Иногда… Разве мне не положено смотреть на него так всегда, мама? Я всё-таки подросток, и это моя первая влюбленность… Как там у Шекспира? «Что есть любовь? Безумье от угара, игра огнём, ведущая к пожару, столб пламени над морем наших слёз, раздумье необдуманности ради, смешенье яда и противоядья…»

— «У бурных чувств неистовый конец, он совпадает с мнимой их победой, разрывом слиты порох и огонь, так сладок мёд, что под конец и гадок: избыток вкуса отбивает вкус. Не будь ни расточителем, ни скрягой: лишь в чувстве меры истинное благо…» — напомнила Рене серьёзным тоном, а потом как-то излишне легкомысленно махнула рукой:

— В общем, не выдумывай, — рассмеялась она, и это было её коронной фразой последние восемнадцать лет.

И почему я боялась, что после годовалой дочери, которая боится спалиться Пентагону, эту женщину сможет смутить вампир?

Расставались мы с лёгким сердцем. Мама очень тепло обняла Эдварда при прощании и, кажется, даже попросила его беречь меня. Тот же самый фокус я повторила с Филом, но беречь уже просила Рене.

Мы возвращались в Форкс. Форкс, в котором почти не осталось вампиров. Эмметт и Роуз устроили себе небольшой медовый месяц и должны были вернуться только в середине августа. Джаспер и Элис уехали в Миссисипи, где эльф с мужем искала сведения о своей забытой человеческой жизни, но я верила, что они справятся до начала учебного года.

Эдвард уже не так охотно, а скорее вынужденно помогал мне разобраться в вирусе вампиризма, и с каждым новым открытием мы всё больше убеждались, что вирус этот не должен был попасть в кровь живого существа… Множество генетических аномалий будто брало начало с этого вируса, древнего, страшного, способного уничтожить всю жизнь на земле… Но между тем пробудить его могла лишь тёплая кровь. В чистом виде яд убивал животных. Их сердца не выдерживали и минуты. Тогда Карлайл предложил попробовать искусственно снизить активность вируса, подавляя его агрессивные свойства. Нам нужна была формула вируса изначального, так как мы планировали опыты на животных, но заставить вирус регрессировать к более простым формам жизни оказалось сложнее, чем мы думали. А снизить его влияние на животных — почти нереально. Но мы с доктором были полны нездорового энтузиазма. Наконец спустя годы бесполезного хождения в школу я получила возможность делать что-то, что послужит человечеству!

Эдвард часто ругался, видя, сколько времени я уделяю экспериментам. Я забросила школьных приятелей как нечто совсем неинтересное, скинула на Абигейл заботу о магазине, и из-за ссоры с Джейкобом, который до сих пор избегал меня, считая монстром, перестала ездить в резервацию. Если все мои манипуляции с той же пасекой и годы совместного взросления не убедили его в моей безопасности, то мне проще подождать. Не собираюсь биться лбом в закрытые двери, особенно когда не чувствую за собой вины. Не знаю почему, но эта ссора полностью устраивала всех Калленов…

Даже вернувшийся с Роуз Эмметт посоветовал «забить и не вспоминать».



Мой сын долгое время был один. Перед его взором, служа примером, складывались одна за другой счастливые пары, но сердце Эдварда не хотело впускать никого столь же близкого к себе. Никому не удавалось заинтриговать его в достаточной мере.

До Беллы.

Я увидел разницу в сыне после первого же его побега в Денали. Видел храбрый вызов в его глазах, ответственность… А потом с удовольствием наблюдал за медленным, но неизбежным сближением этих детей, ни один из которых по своей сути им не являлся.

И, если с Эдвардом сыграло шутку бессмертие, то Изабелла Свон была темной лошадкой, серьезной и мудрой не по годам.

Когда Эдвард пришел домой и сказал, что признался в любви этой девушке, я был рад его смелости, его уверенности, но лишь недавно понял, что сын и сам не осознавал в тот день, как сложно ему придется.

И дело даже не в жажде крови.

Дело было в Белле.

Чем больше я наблюдал за ней, тем чаще сравнивал ее с нами, вампирами. Ее внутренний мир был уникально самодостаточен и гармоничен. Она моментально реагировала на изменения ситуации, хотя в ее случае больше подошло бы слово «подстраивалась». Она жила каждый день, как живут люди, ознакомленные со своим смертельным диагнозом: не теряя из дня ни секунды, находя счастье в мелочах и не забывая о главной цели, что было невероятно странно для здоровой семнадцатилетней девочки.

Что это за цель я понял быстро. Теории девушки стремительно оправдывались одна за одной. Она заставила даже меня изменить взгляд на нашу сущность. И, конечно, я поддержал ее намерения изменить вирус, чтобы тот послужил людям. Знаний о генетике катастрофически не хватало, Эдвард встречался с ведущими генетиками страны, я переписывался с друзьями со времен моей профессуры, Белла выписывала журналы, ходила на форумы, и иногда вся семья искала те или иные данные в интернете.

Работа кипела. Однако то, что изначально служило причиной сближения, вдруг превратилось для Эдварда в раздражающий фактор. Белла дышала своей идеей и мечтой, а мой сын жил и дышал только Беллой. Его шутливые подначки вызывали в мисс Свон недоумение, просьбы закончить и идти спать приводили к бессоннице и ночным открытиям, отказ Эдварда в очередной поездке и встрече с учёными выливался в молчаливый отъезд самой Беллы в нужном ей направлении…

Мой сын отчаянно проигрывал крысам и книгам по генетике, как недавно бестактно выразился Эмметт.

Я видел, как он сравнивает свои отношения с другими отношениями в нашей семье. В такие моменты мы с Эсме всегда говорили, что его опасения беспочвенны. Белла любила Эдварда.

Она не пыталась его изменить, либо делала это слишком тонко, чтобы кто-то мог понять это, с каким-то снисходительным терпением принимала некоторую тиранию, не споря о серьезных вещах, но никогда не уступала в мелочах, хотя капля, как известно, точит камень. Нежность, забота, романтика — все это чувствовалось в любви мисс Свон. А еще бездна интереса и понимания. Белла стремительно заполняла свои бреши в незнании о жизни Эдварда или любого из нашей семьи, с удовольствием рассказывала о своих детских и юношеских приключениях, о друзьях и близких, однако все эти душевные беседы легко обнажали наши сердца, но почему-то не давали разгадку к девушке-феномену, которую так опрометчиво полюбил мой сын.



— Образец номер семьдесят четыре, внешние проявления вакцины не обнаружено, признаков жизни не наблюдаю, делаю вскрытие, — я зевнула, не прерывая аудио-запись отчета по третьей модификации яда вампира, созданную нами с Карлайлом.

Работа была почти однообразной. Взять крыску, осмотреть крыску, если мертва, а живых после третьего дня вакцинации все еще не оставалось — вскрыть, записать малейшие аномалии и обнаружить причину летального исхода. Чаще всего у подопытных останавливалось сердце. Оно, в принципе и не удивительно. Снижаемая нами активность яда все равно была рассчитана на более сложную кровеносную систему. И что делать с этим мы все еще не знали. Роуз даже в шутку советовала написать Вольтури и попросить поплевать их в пробирочку. Но мой задумчивый взгляд Эдварду очень не понравился.

Эдварду в последнее время вообще многое не нравится. Даже на охоту стал ходить чаще. Вот и сейчас он решил, что его отсутствие заставит меня снизить темпы экспериментов, так как Карлайл не мог составить мне компанию из-за официальной работы.

Ну, ага. Бегу и падаю жить, а ля Джессика Стенли: кафе, магазины, киношка и самый сложный выбор — лак для ногтей. Пф.

Чем раньше Каллен смирится с тем, что он любит фрика, которую реально вставляет хирургия и кровь, тем быстрее он поймет, что плевать против ветра — дело неблагодарное…

Кровь крыс для дальнейшего анализа и работы над ошибками брал Карлайл сразу после введения яда через день у всех выживших. Образцы всегда хоть немного, но отличались, а последние анализы, явно демонстрирующие активную борьбу с иммунитетом животного, вообще часто оставляли больше вопросов, чем ответов… Но мы не отчаивались и продолжали работу.

Хотя я слукавлю, если скажу, что меня не посещало отчаяние. Особенно когда Эдвард недовольно поджимал губы, целуя мои уставшие глаза после очередной бессонной ночи, мне изредка хотелось бросить все и просто начать экспериментировать с кожей вампиров и гримом… Опять же, акриловые краски меняют цвет даже камня… Да и косметология не стоит на месте… Хотя я не представляла, как подхожу с такой фиговой идеей к Аро Вольтури, прося у того очередную отсрочку от обращения. Но эти моменты слабости уходили, стоило мне получить новую информацию по вирусу. Любой, даже самый маленький прогресс воскрешал надежду.

— Э… В чем дело, док? — в стерильную лабораторию просунул голову вечно веселый Эмметт, я тут же представила его с зеленоватым оттенком волос и гримом улыбчивого джокера. — Какова причина тяжких вздохов? Ты какая-то хмурая в последнее время… Эсме оставила тебе ужин на кухне, разогреть?

Можно подумать, что от этого в нашей работе внезапно забрезжит идейный просвет…

Я молча покачала головой, не отвлекаясь от вскрытия.

— Может, подождешь Карлайла или Эда, они вечером оба должны вернуться?.. — Сделал очередную попытку меня отвлечь Эмметт. — О-о-о! Давай сыграем в карты? Я сейчас обыграю тебя, ты недавно обыграла Эдварда, таким образом, теоретически, я сделал бы телепата в покер!

Черт побери…

Еще одно сердце не выдержало… Кровь густеет слишком быстро, игнорируя все наши попытки медикаментозного сжиживания. Я бесконечно далека от конечной вакцины. Тупик… Хотя мне всего лишь нужна подсказка. Модифицировать вирус с помощью других почти нереально, вампиризм подавляет «сородичей»…

С сожалением отложив инструменты и выбросив одноразовые перчатки, я сняла с одного уха медицинскую защитную маску, демонстрируя этому паяцу все, что думаю о его предложении.

— Так я несу игровой столик, новую колоду и фишки? — просиял вампир.

Вздохнула, сдаваясь:

— Ну, неси… Сейчас вскрою семьдесят пятую и спущусь. И погрей ужин, пожалуйста…

Не давая мне шанса передумать, Эм умчался готовить все к игре.

Усталым взглядом я прошлась по лаборатории. Из двухсот подопытных лишь сто сорок восемь крыс подавали слабые признаки жизни на второй день после введения вируса. Всех их держали в отдельных клетках по двое. Конечно, если выживала зараженная одним штаммом пара.

Сегодня я проверила половину из необходимых. Еще одна крыска позволит гордо ответить моей совести, что я сделала большую часть работы.

Щелкнув перчатками, я подошла к клетке, где согласно отчету Карлайла содержалась пара с номерами 75/76 KSDRM. Странно, что эта самочка пережила первый день, во время прививки она была едва ли не бешеной… Мысленно я назвала этих ребят Кассандра и Ромео.

Наклонившись к клетке, я задержала дыхание и едва поверила собственным глазам.

В самом дальнем углу я заметила слабое, почти синхронное движение! Два маленьких пушистых тельца чуть подрагивали!

— Выжили, — мой изумленный, восторженный шепот был тише того шуршания, что производили эти счастливые крохи.

Я метнулась к записям, от волнения не совсем понимая сделанные собой же пометки. Потом к телефону.

«Боже… Боже… Карлайл должен узнать! Ох, а вдруг он сейчас на операции? — голова шла кругом, но мне не терпелось поделиться счастьем с доктором Калленом. — Я поеду к нему! Прямо сейчас! Он увидит результаты уже в больнице!»

Дрожащими руками я нашла нужные четыре закрытые пробирки анализов крови.

«Выжили мальчик и девочка! Возьму анализы самочки…»

Маленькие драгоценные пробирки закатала в силиконовую подушечку, на мгновение испугалась, за хрупкое стекло и параноидально богато заклеила получившийся рулончик пачкой лейкопластырей, которые всегда носила с собой, осторожно положив это сокровище на дно сумки.

Даже если я сейчас попаду в жуткую аварию, эти анализы крови должны остаться невредимыми!

Бросив последний взгляд в заветную клетку, я похолодела. Оба тельца действительно шевелились… Однако только сейчас я увидела красные-бурые подтеки на белой шерстке. Не было ни чавкающих звуков, ни оторванных кусочков плоти. Первая крыса не ела вторую…

Она ее выпивала.

Мой быстрый выдох заставил маленького монстра резко обернуться. Красные глазенки впились в мое лицо. Белоснежные неприятно острые зубки обнажились, и мне стало плохо от угрожающего шипения подопытной, отвлеченной от остывшей трапезы.

А затем случилось то, что я не смогла бы предсказать никогда в жизни. Кровожадная тварь молнией метнулась ко мне, боднув с неожиданной разрушительной силой решетку клетки… И маленький замок не выдержал…

Предыдущая глава || Следующая глава