Город под подошвой
Автор: -
Бета: -
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Ииво, Лайс
Жанр: POV Ииво, smarm*, angst, фантастика
Аннотация: ...ты живешь под каблуком, у меня - город под подошвой… Использованные слова: жёлтый, синий, снег, дождь, ключи, Лондон, удивление, молоко, удар. * Смарм (Smarm) — фанфик, в котором один персонаж дает понять, словом или делом, как важна для него дружба (без намека на романтические или сексуальные отношения) с другим персонажем.
Воздух был отравлен. При стопроцентном зрении, которое имели лишь немногие из нас из-за отвратительных жизненных условий, можно было рассмотреть маленькие
жёлтые частички, витающие рядом. Это был яд, которому учёные только недавно придумали название – MDP, что в переводе означало «смертельно опасный».
Никто не знал, когда именно и почему этот вирус проник в нашу обитель, уничтожив практически половину населения. Это были страшные времена, о которых теперь можно было прочесть лишь в нескольких книгах об истории нашего города. Всё случилось около двухсот лет назад, когда люди из верхних слоёв общества больше не могли делить одну территорию с нищими, или убогими, как называют нас в книгах. Вторых пришлось изолировать: от них просто избавились, спустив на расстояние десятков километров вниз, под землю, без права и возможности подняться обратно. Понадобились сотни лет, чтобы нашим предкам удалось хоть как-то освоиться на «новом месте», где не было никаких условий для нормального существования. Ежедневно погибало огромное количество людей, население «нижнего мира» было на грани вымирания, но они всё-таки смогли сохранить свой народ, хотя количество «жертв» ужасало.
В книгах не рассказывалось, как люди строили себе жилища, искали пропитание, чем занимались. Было такое ощущение, что эти материалы тщательно скрывались, и лишь немногие знали об этом. Но даже эти немногие уже давно умерли…
Сейчас это место стало похоже на город, точнее на то его подобие, что было раньше, ведь никто из нас не имеет представления, как живут люди наверху. Огромные многоэтажные здания из бетона, внутри которых были тысячи маленьких квартирок, жутко запутанные переплетения железных дорог, по которым каждый час, строго в назначенное время, ездили старые поезда, доставляя людей на работу и обратно, огромное количество фонарей, позволяющие нам видеть хоть что-то в этой кромешной тьме, заводы, на которых нам приходилось трудиться по десять часов в день, создавая новые вещи, пригодные для существования, закрытые теплицы на окраине, где ученые пытались создать растения или животных, способные прижиться в нашей окружающей среде. А ещё нам были чужды любые природные явления, такие как
снег или
дождь.
За двести лет многое изменилось, и нашему главнокомандующему, жившему полвека назад, удалось договориться с «Землёй» о поставке продуктов раз в неделю. Паёк был скудным, рассчитанным на каждого жителя нижнего мира вплоть до граммов. Я ни разу в жизни не мог почувствовать вкус этой пищи, еле запихивая в себя мутную серо-зелёную субстанцию, присланную в герметичной упаковке. Тяжёлый рабочий день не позволял пропускать ни завтрак, ни обед, ни ужин, иначе сил бы просто не осталось.
Но на самом деле это было мелочью по сравнению с распространением яда, лекарства от которого так и не было изобретено до сих пор. Сначала вирус проявлялся слабо, людям лишь становилось чуть труднее дышать. Это длилось несколько лет, пока на город не обрушилась волна внезапных смертей, после чего люди перестали выходить из своих квартир. Боялись. Неизвестность всегда пугала. Работа встала. И советом учёных было принято решение о создании специальных масок – единственного средства спасения в той ситуации, которые не пропускали бы мелкие частицы яда, уже смешавшиеся с воздухом. Первая партия масок показала положительный результат, и люди даже не посмели жаловаться на тот факт, что теперь они не могут разговаривать: настолько плотно маски облегали кожу, так сильно были закреплены, что снимать их не представлялось возможным. А потом вирус просто не дал возможным это сделать…
Маски совершенствовались, и уже в наше время они приняли более естественный вид - оттенок их походил на цвет кожи, устройство стало более удобным, появилась возможность её снимать. Баллон, соединяющийся тонкой трубкой с отверстием в маске, требовал заправки лишь раз в трое суток, что очень облегчало жизнь. Раньше такая необходимость возникала несколько раз за день, и люди буквально жили у огромного чана, в который с внешнего мира поступал не заражённый воздух. Как правительство нашего города не пыталось договориться с верхней властью, те не давали своё согласие на бОльшую помощь или исследование нашей проблемы в своих лабораториях с новейшим оборудованием.
Всё это делало невозможным нормальный приём пищи, поэтому приходилось есть по расписанию, в определённых камерах, в которые несколько часов в день, по графику, поставлялся воздух. Один приём не должен был превышать пяти минут по времени. Всё работало, как часы, без заминок, без нарушений. Строго и по графику.
Большинство людей смирились, им было всё равно, они жили в одиночестве, отдавая половину времени работе, а вторую сну, ведь других развлечений в этом подземном городе не было. Семьи создавались очень редко - не имея возможности говорить, люди перестали знакомиться, а те немногие, что шли на такой шаг, должны были быть готовы пройти через множество трудностей. Воспитать ребёнка в таких условиях был способен не каждый, а процент заражения детей оказался в несколько раз выше, потому что вирус прогрессировал с каждым днём, а организм младенца был очень слабым. Именно это стало главной причиной того, что население за двести лет потеряло восемьдесят процентов жителей, и большая часть нынешнего поколения тоже вымрет, не оставив после себя потомства. Мы понимали, что пройдёт ещё немного времени, и наш город вовсе перестанет существовать, останется лишь элита наверху, как они того и хотели.
Я часто представлял, как бы сложилась моя жизнь, если бы все люди имели равные права: возможность дышать без маски, возможность иметь друзей, завести семью, получить образование, возможно я бы стал кем-то, кто полезен обществу… Горько вздыхая, я каждый раз возвращался к неутешительной реальности, понимая, что мечты так и останутся мечтами.
Мой поезд должен был приехать ровно в 07:43, чтобы за пятнадцать минут доставить на рабочее место. Я ненавидел свою должность – упаковка тех самых продуктов, что поставлялись свыше, и отправка их в пункт выдачи питания.
Должности в нашем городе распределялись по наследству, никто не спрашивал, кем ты бы хотел быть, к чему у тебя, возможно, была предрасположенность. Просто ставили перед фактом, выдавая в пятнадцать лет график по которому предстояло работать до самой старости. Хотя в нашем городе стариков не было. Никто не доживал. Маски, может быть, и были хорошей защитой от вируса, но окружающая обстановка не способствовала нормальному ритму жизни. Возрастной максимум, зафиксированный в нашем городе, составлял сорок два года.
Там, наверху, я читал, люди доживали чуть ли не до ста пятидесяти лет. Современная медицина творила чудеса.
Слишком шумно сегодня двигался поезд, отвлекая меня этим противным скрежетом по рельсам от созерцания людей вокруг, хотя, честно признаться, я изучил их всех до единого. У нас не было выходных, поэтому семь дней в неделю я встречался с этой безликой толпой, ехал положенные пятнадцать минут и выходил с двумя мужчинами на нужной мне остановке. Я знал лишь их имена – Пол и Гас, хотя работал с ними вместе уже четыре года. Да, мне было всего девятнадцать лет. Мои родители ушли из жизни не так давно, оставив после себя незавидную должность; у мамы обнаружили трещину в баллоне, она умирала долго и мучительно, вирус с каждым днём поражал всё новые органы, но мы ничем не могли ей помочь – замена этой жизненно важной вещи стоила в разы больше нашей с отцом мизерной зарплаты, часть которой уходила за оплату того самого чистого воздуха, а через пару месяцев скончался и отец, чья гибель для меня так и останется, скорее всего, загадкой. В официальном документе, который мне предоставили, значилось лишь «производственная травма».
Я довольно долго переживал потерю близких людей. Пусть мы не общались, как принято там, наверху, но между нами была тесная связь. Иногда мне казалось, что я мог чувствовать родителей, чувствовать их состояние, читать мысли на расстоянии пары метров. Наверное, я до конца своих дней буду помнить ласковый взгляд маминых карих глаз… Тогда мне было абсолютно непонятно, как выживать в одиночку, не имея даже возможности находиться с кем-то, не считая рабочего времени и молчаливой компании сослуживцев.
Казалось, что я схожу с ума.
Год. Мне потребовался целый год, чтобы привыкнуть к звенящей пустоте холодной и мрачной квартиры, куда почти не проникал свет. Всё, что у меня осталось от родителей – несколько писем, которые мама написала в последние месяцы своей жизни. Её главным желанием была довольно банальная вещь - чтобы я стал счастливым. К сожалению, это не представлялось возможным…
Поезд остановился, с протяжным скрипом раздвигая двери. Несколько человек вышли из вагонов, не смотря друг на друга и направившись в разные стороны. Фонари как-то особенно тускло сегодня освещали местность, но даже в полной темноте я бы не потерялся. Эти сто метров, которые разделяли так называемый перрон и склад, на котором мне приходилось трудиться, я бы смог преодолеть и с закрытыми глазами.
Уже переодевшись в специальный широкий комбинезон тёмно-
синего цвета, я заметил новенького. В нашем размеренном и давно предрешённом ритме жизни, появление нового члена в коллективе являлось настоящем событием. По крайне мере, для меня. Но странным казался тот факт, что незнакомец не выглядел на пятнадцать лет, хоть по нашим правилам передачи рабочего места по наследству он больше никак не мог тут оказаться. Любопытно…
Я подошёл ближе, стараясь даже при таком тусклом освещении рассмотреть парня: прямые, доходящие до плеч, как и у меня, кстати, тёмно-русые волосы, которые он в данный момент стягивал сзади резинкой, такое же, как и у меня, рабочее одеяние, из под которого выглядывала рубашка в клетку, маска, но другая, не как у всех жителей подземного города - с голубоватым отливом, будто перламутровая. И глаза… Его глаза заставили меня просто потонуть в них. Ярко-
синие, в обрамлении длинных ресниц, и тёмные густые брови. Их обладатель повернулся в мою сторону, слегка прищурившись, будто оценивая меня пристальным взглядом.
Пожав плечами, я покосился на огромные настенные часы, показывающие, что рабочий день начался две минуты назад, и, вспомнив, что за опоздание можно схлопотать нехилый штраф, поспешил на своё место.
Через минуту рядом оказался тот самый незнакомец, чья нашивка на комбинезоне гласила «Лайс». Ну, хотя бы его имя я узнал, неплохо было бы узнать теперь возраст. В этот момент, как никогда, хотелось стянуть с себя маску и спросить прямо, удовлетворив любопытство.
Когда-нибудь эта черта характера меня определённо погубит.
Время тянулось, как и всегда, губительно медленно. Раскладывая неприглядную жижу, которая, вроде бы, оказалась кашей, по специальным упаковкам, я то и дело поглядывал на нового сослуживца. И к обеденному перерыву пришёл к выводу, что парень, как минимум, мой ровесник.
Заняв своё место в камере с чистым воздухом, я засёк время, и принялся быстро поглощать пищу, стараясь не смотреть на слишком жидкую консистенцию, после чего залпом осушив стакан
молока, на половину разбавленного водой, и, доев кусок хлеба, натянул обратно маску, подключив трубку к баллону сзади. Уже собираясь вернуться на рабочее место, мне на плечо опустилась чья-то рука, из-за чего я вздрогнул, отшатываясь назад. Несколько лет без каких-либо прикосновений сделают из любого параноика.
Позади меня стоял всё тот же парень, протягивая клочок бумаги. Удивившись, я всё же забрал предложенное.
«Давай знакомиться? Я – Лайс», - гласила надпись, выведенная ровным почерком. Парень протягивал мне простой карандаш для ответа. От чего-то дрожащей рукой, я потянулся к незамысловатому средству для письма.
«Ииво», - вывел я своим кривым почерком, хоть и пытался скопировать ровные буквы собеседника. В душе возникло какое-то странное чувство, которое, я был уверен, было мной раньше уже испытано. Это что-то среднее между возбуждением и радостью, ведь я и представить себе не мог, что когда-то смогу ещё с кем-то поговорить, пусть и так, на бумаге.
Улыбаться хотелось во весь рот, а ещё лучше кричать от нахлынувших эмоций, но это было невозможно… Наверное, я бы и голос свой сейчас не узнал, ведь мы могли разговаривать лишь в той камере, которые служили для приёма пищи, но какой дурак будет тратить эти жалкие минуты на общение с самим собой?
«Сколько тебе лет?», - написал я следом, и лишь после этого протянул бумажку Лайсу.
«Время», - последовал его ответ, и я обернулся посмотреть на настенные часы. К сожалению, отведённое время на перерыв уже подошло к концу, и нужно было возвращаться на рабочее место.
После обеда я был слишком растерянным и каким-то нервным, всё время косился на парня, но тот больше ни разу на меня не взглянул, или делал это настолько осторожно, что я не заметил. У меня буквально всё валилось из рук. Я боялся не рассчитать с порцией или, наоборот, не доложить какой-то компонент, который человек не обнаружит за ужином или завтраком. Стараясь всё-таки сконцентрироваться на работе, я не заметил, как стрелки часов подошли к шести часам вечера, что означало конец моей рабочей смены.
Переодевшись, всё также в одиночестве, я направился к поезду, который уже подъехал к нужной остановке. Новый знакомый мне не встретился ни в той каморке, что служила нам гардеробом, ни по пути к перрону, ни в вагоне. Почему-то стало очень грустно и захотелось немедленно оказаться дома.
Но после часа пребывания в этом холодном помещении, лёжа на старой скрипучей кровати, хотелось выть от одиночества. Странно, но именно сегодня это ощущалось слишком резко. Наверное, я был полнейшим дураком, раз записал первого встречного в друзья.
Лайс… Красивое имя, но странное для этого города. Оно было мелодичным, красивым, его хотелось произносить - не то, что отрывистые Пол и Гас, или моё ужасно протяжное Ииво. Парень весь был каким-то… Не нашим. Он выделялся из серой массы, не смотрел на окружающий мир с полным равнодушием, его глаза будто сияли, ему не было дела до того, что наша жизнь похожа на ад. Да и жизнь ли вообще это была?
Подтянув колени к груди, и обхватив руками, я уселся прямо на холодный пол, прислоняясь к железной спинке кровати. Рядом оказалось то самое, последнее, мамино письмо. Глаза сами забегали по строчкам, и было совершенно неважно, что сознание помнит их наизусть. Казалось, словно я не один, словно мама сейчас тут, со мной, можно положить голову ей на плечо, рассказать о своих проблемах и получить такой нужный сейчас совет…
День, два, неделя, месяц, год – мне никогда не привыкнуть к одиночеству. Никогда не привыкнуть к тому, что со всем происходящим, а точнее не происходящим в жизни, я должен справлять сам. А я всего лишь мечтал о человеке, который бы мог меня понимать. Мечтал о друге…
С такими невесёлыми мыслями и надеждой увидеть парня вновь я незаметно улетал в царство Морфея, едва успев перелечь на кровать.
Сегодняшнее утро, как и тысяча предыдущих, началось одинаково: с ужасной сирены по всему городу, означающей, что наступил новый рабочий день.
07:43. Перрон. Рядом стоят Пол и Гас, слыша ужасно громкий и до ужаса противный звук подъезжающего поезда. Вновь приходится втискиваться между старыми скрипучими дверьми, которые сегодня снова заели. Снова всё те же лица, что и триста шестьдесят пять дней в году. Снова пятнадцать минут пути до рабочего места.
Снова, снова, снова.
Н-а-д-о-е-л-о.
На самом деле это повторяется настолько часто, что было бы глупо не привыкнуть к этой унылой постоянности, и я привык, действительно привык, но именно сегодня всё вокруг раздражало. И как бы не стремился выкинуть эту чушь из головы, я знал, что причина моего бурного недовольства всем и всеми в Лайсе. Этот загадочный парень вновь не встретился на моём пути, а значит, шанс встретить его на рабочем месте сегодня был минимальным.
Толчок в спину я почувствовал, когда пытался натянуть проклятый комбинезон, но кнопки не хотели застёгиваться, и, чертыхнувшись про себя, обернулся слишком резко. Он непринуждённо стоял рядом, буквально улыбаясь глазами, уже облачённый в рабочую одежду и протягивал мне обрывок бумаги, где красовалось лишь
«привет, Ииво».
Я не смог не улыбнуться в ответ, чтобы он понял мои эмоции. Я действительно был очень рад его видеть. Но в нашем мире общение было почти невозможным ещё и из-за сверхточного и устоявшегося распорядка дня, и когда прогремел небольшой звонок, оповещающий о восьми утра, мне оставалось лишь кивнуть собеседнику, приглашая пройти за мной. Рабочее время протекало как вчера: я слишком часто поворачивал голову в сторону своего нового сослуживца, пытаясь рассмотреть его получше. Но моё зрение не было настолько хорошим, поэтому приходилось довольствоваться воспоминаниями о тех мгновениях, когда он был рядом.
Никто и никогда мне не рассказывал, как я должен вести себя с незнакомыми людьми, потому что априори в нашем городе это случалось крайне редко, к тому же в девяносто девяти процентах случаев это было общение между парнем и девушкой в попытках создать семью. Об однополой дружбе я не читал даже в книгах. Это было чем-то странным, нереальным, в какой-то мере неправильным, и с точки зрения всего общества – непонятным. Они бы спросили «а какой в этом толк?».
Сейчас я ждал обед не для того, чтобы запихать в себя очередную порцию этой гадости, которую уже видеть не мог. Нет. Я уже чувствовал довольно ощутимое напряжение и покалывание на кончиках пальцев от желания написать Лайсу. Острая необходимость общения перекрывала нужды организма, и как только стрелки часов достигли часа, я сорвался с места, краем глаза замечая, что парень не отстаёт от меня.
В рекордные три минуты расправившись с обедом, даже толком не смотря на содержимое, я вылетел из камеры, забирая карандаш Лайса со стола.
«Куда ты пропал вчера?».
В нашем положении я не мог позволять себе писать приветствия. Удивительно, на практике, оказывается, нас лишили не только возможности говорить…
«Мне нужно было задержаться на работе. И сегодня тоже», - Лайс сел напротив, глаза в глаза, несколько секунд, как завороженные, но нужно было успеть ответить, оставалось лишь двадцать пять секунд.
«Третье бетонное строение, пятая станция вправо от нашего рабочего места. Второй этаж, самая последняя дверь».
Затаив дыхание я ждал реакции парня на своё послание. Это было рискованно – приглашать незнакомца в свою квартиру. Обычно, все закрывались в одиночестве, прятались в четырёх стенах, оставались наедине с собой. Мама часто говорила, что мне будет сложно в этом мире, что, несмотря на совершенно обычное воспитание, книги, которые я украдкой читал в старой и уже давно закрытой за ненадобностью библиотеке, повлияли на мою жизнь гораздо больше родительского слова.
Он кивнул…
Я не знаю, почему не позвал парня поехать со мной, возможно, боялся косых взглядов на улице. Пусть люди мало обращали внимание на окружающий из мир, но если что-то выбивалось из привычного ритма жизни, это становилось причиной негодования. Молчаливого, но не менее постыдного.
Нет, я вовсе не был зависим от общественного мнения, просто я до конца и сам не мог разобраться, кто такой Лайс, и стоит ли наше общение демонстрировать остальным людям.
Когда часы пробили шесть, пришлось покинуть рабочее место, наблюдая, как Лайс не торопится уходить. Значит, не соврал, и действительно нужно задержаться. Вот только зачем? Вторая смена должна прибыть через час, который отводился на уборку помещения. Эту, и ещё сотню загадок, связанных с этим парнем, о которых я пока лишь подозревал, предстояло ещё раскрыть. И, скорее всего, сделать это предстоит сегодня вечером.
Три
удара по железной двери заставили меня подскочить на месте, выронив книгу, которую я своровал пару лет назад в библиотеке, на пол. Подняв её, я поспешил открыть дверь, попутно хлопая карманы штанов на наличие
ключей, и лишь перед тем, как потянуть ручку на себя, закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Не надо быть провидцем, чтобы понять, кто стоит по ту сторону.
Наконец-то я смог увидеть Лайса не в рабочем комбинезоне. Сейчас он облачился в серый костюм, который плотно облегал его стройное тело, в некоторых местах были вшиты перламутровые вставки, которые переливались при попадании лучей, исходящих от уличных фонарей. Распущенные волосы чуть вились на концах, но больше всего меня поразило устройство дыхания. Маска была той же, что я видел в первый наш совместный рабочий день, но вот баллон… Он был гораздо меньше, чем у любого в нашем городе, и я не слышал, чтобы велись какие-либо разработки, а люди могли их тестировать.
Лайс прошёл в комнату, мельком пробежавшись по комнатной обстановке, из-за чего мне стало немного не по себе. Я понимал, что такое жильё имел каждый в подземном городе, но уж слишком нелепо в нём выглядел мой гость. Весь такой яркий, интересный, невероятно красивый, по моим понятиям, в этом мёртвом месте. Мы расположились на кровати, сев по-турецки лицом друг к другу. Взяв в руки карандаш, я протянул второй Лайсу.
«Привет… Снова», - и, улыбнувшись, передал лист парню.
«Извини, что так поздно. И привет», - карандаш в точеных, не походящих на руки обычного рабочего, пальцах настойчиво выводил текст на бумаге.
«Можно задать тебе несколько вопросов?» - решил я сразу перейти к главному, не имея больше ни желания, ни возможности ждать.
«Конечно», - ответ Лайса получился неожиданно быстрым.
«Откуда ты появился в нашем городе?», - и, прежде чем ответить, Лайс долго смотрел на меня, будто изучал лицо, что-то решал про себя, анализировал. Я не мог прочитать более точно его эмоции, но мне казалось, что он чего-то боялся… Боялся довериться мне? Так глупо. В мире, где никто не может открыть рта, в буквальном смысле, сплетники давно вымерли.
«Сверху», - отрывисто, и не так красиво, как обычно, написал парень, заставив меня своим ответом чуть ли не прекратить дышать. Как это сверху? Из элитного общества? Да, разумеется, это объясняло все эти странные вещи, более компактный и удобный баллон, другой фасон маски, но я никогда не слышал, чтобы из верхнего общества кто-то спускался вниз. И наоборот.
«Не веришь?», - видя мою реакцию, задал вопрос Лайс.
«В какой-то степени… Глаза верят, а разум – нет», - карандаш подрагивал в нервных пальцах.
«Почему же?» «Внешний вид может обманывать, а история, написанная в книгах вряд ли. Это нереально, Лайс…», - я даже немного внутренне выругался на свою неспособность совладать с нервозностью.
«А что, если я смогу доказать?» «Как?», - неожиданное предложение фактически выбило карандаш из рук, сейчас катящийся по неровному полу.
«Завтра увидишь. После работы. Идёт?» «Идёт», - написал я, абсолютно не боясь последствий. Любопытство затмевало любые другие эмоции. Я уже сомневался, что сегодня мне удастся уснуть. Буду перебирать сотни вариантов, потому что уверен – он не расскажет, придётся терпеть, ворочаясь с боку на бок, а завтра на работе стараться быть в несколько раз собраннее. И именно мне удалось познакомиться с этим человеком? Фантастика…
«Это ведь не всё, что ты хотел спросить у меня?», - Лайс снова протянул мне исписанный листочек.
«Давай представим, что я тебе верю…», - и я действительно верил. Сколько мне понадобилось, чтобы полностью довериться? Минута? Две? Мама бы вновь сказала про моё любопытство и глупое безрассудство…
«Расскажи, как там, наверху».
«Я бы сказал обычно, но не могу… Уже не могу. Я здесь всего лишь неделю, но и представить себе не мог, что вы живёте… так. Ииво, мне очень жаль, что тебе никогда не удастся увидеть ТОТ мир. Он – настоящий, живой. Там голубое небо и яркое солнце. Тёмно-зелёные луга и огромные небоскрёбы. Большое количество магазинов и разнообразный транспорт. В том городе, который мы называем Лондон, процветают голограммы и домашние роботы. Новейшие компьютеры и техника. А ещё там самые крутые лаборатории, которые только можно придумать… Ииво, если бы мог, я бы показал тебе те нереальной красоты цветы, которые учёные выращивают в специальных широких колбах, те дурманящие ароматы и яркие цвета…», - пока он писал, я нервничал. Очень сильно переживал. Сердце билось, как бешеное. Я старался заглянуть в написанное, но Лайс прикрывал лист рукой, мотая головой, как бы говоря «нет, нельзя». Приходилось слушаться…А потом… Потом я жадно глотал эти несколько строк, пытаясь представить всё то, что так красочно описал парень. Я заметил, что он следит за мной, за тем, как расширяются мои глаза от прочитанного, как впитываю в себя этот текст, как провожу пальцами по словам, словно через прикосновения с бумагой могу почувствовать на себе всю ту жизнь, что он описал, прямо здесь и сейчас. Я был потрясён. Наверное, если бы была возможность говорить, сейчас это было бы всё равно нереально. Да, разумеется, я знал, что люди наверху живут гораздо лучше нашего общества, но представлял совершенно иные вещи.
«Почему ты ушёл оттуда?», - слишком сильно нажимая на карандаш, задал я следующий вопрос.
«Я не уходил. Меня изгнали», - парень на секунду замялся, прежде чем вывести ответ.
«За что?», - удивился я ещё больше. Нет, это было либо смелой фантазией парня, либо единственным доселе случаем.
«Я был мужем дочери мэра, главного человека в городе. Мы не нуждались ни в чём, я мог целыми днями ничего не делать. Но такой образ жизни не для меня… Вместе с моим другом Эмилем мы создали небольшую лабораторию и занялись разработкой наномасок и баллонов для вас, жителей этого мира. Мы хотели помочь… А потом сэр Кленинстер, мэр, узнал про это… Ииво, если бы я не был вхож в его семью, меня бы не тронули, но он решил, что я предал его, его семью, законы, жену… И изгнал».
«Почему ты хотел помочь нам?» - я пообещал себе переварить всю информацию, которая прошлась по мне, как старый поезд по нашим рельсам, выдавливая всю старую информацию, заставив думать лишь об этом. А пока я должен был успеть спросить, как можно больше. Стрелки часов неумолимо приближались к цифре десять. Скоро отбой.
«Я много читал. Уверен, что в наших книгах информация была отредактирована, но главную мысль стереть было нереально. Я никогда не понимал такой иерархии, как социальная, и чтобы люди заживо погребали себе подобных. Ведь собственно именно это и произошло с твоими предками… Мне очень жаль. У меня всегда была такое чувство, что я лично в этом виноват. Если был хотя бы малейший шанс облегчить ваше существование, я хотел это сделать»[i], - Лайс на секунду поднял на меня свои пронзительные, ярко-синие глаза, отчего я вздрогнул.
[i]«Я не знаю, что сказать…».
«И не надо. Мне кажется, тебе нужно время, чтобы всё обдумать, принять какое-то решение. Я понимаю, что твоё мировоззрение немного пошатнулось после моей истории, но я здесь, теперь навсегда, и мне бы очень хотелось стать твоим другом. А в дружбе главное доверие. Верь мне, Ииво…», - он улыбнулся, аккуратно дотрагиваясь до моей руки своей, облачённой в перчатку.
«Ты прав», - мне казалось, что даже через несколько слоев ткани я чувствовал его тепло. Человеческое тепло.
Лайс ушел через пару минут, и, закрыв за парнем дверь, я просто напросто съехал вниз, обхватывая голову руками, не обращая внимания, что ноги порядком затекли, а железо неприятно холодило спину. Мысли метались в хаотичном порядке: от осознания того, что у меня наконец-то появился друг, до истории этого самого друга. Изгнание из элиты это нонсенс, о котором, я уверен, никто не слышал, и не узнает, не прочитает из книг, потому что этот факт истории так и останется в тайне. А потом в голову начали лезть непонятные образы, яркие краски, непроизвольно на моём лице появилась улыбка, тщательно скрываемая маской. Но душа пела, и я сам до конца не понимал почему.
И почему по ночам так много себя? Следующий день пролетел, к моему
удивлению, очень быстро. Произошла очередная смена продуктов, которую поставлял верхний мир, а значит, сменилась технология упаковки, её масса и рассылка. Невероятно устав, единственным желанием в конце смены было оказаться дома, крепко уснув. Но отгоняя от себя накатившую усталость, я переодевался, чтобы пойти с Лайсом за доказательствами. Они мне были уже не нужны, слишком много пришлось понять и принять прошлой ночью, но предчувствие чего-то грандиозного не отпускало.
Через сорок минут я стоял перед закрытой дверью его квартиры, а ещё через секунду раздался щелчок задвижки, и хозяин впустил меня внутрь. И… Просто вау! Многотысячное вау и полная капитуляция. Тут хотелось жить. Хотелось остаться, разглядывать каждый сантиметр пространства, восхищаться деталями, ощущать, и, конечно же, высказать все свои эмоции Лайсу.
И, я был уверен, эта комната лишь малая часть той жизни, что была у него до изгнания. Всё это: яркая мебель, разнообразные статуэтки и фигурки различных цветов, шикарный ворсистый ковёр на полу.
«Откуда?», - написал я сразу, как только парень протянул мне чистый лист.
[/i]«Мне позволили забрать свои вещи».
«Так ты жил раньше?»[/i], - я все еще заворожено разглядывал непривычно яркие цвета интерьера.
«Я всегда любил яркие краски».
«Это шикарно, Лайс», - и мне определённо понравилось выводить его имя.
«Пойдём», - он скрылся за соседней дверью, которая вела в какую-то маленькую комнатку.
Помещение было крошечным, в центре стояла конструкция, напоминающая своеобразную стеклянную камеру с чересчур узкой дверцей. Отовсюду, словно лианы, к этому объекту тянулись разноцветные провода и кабели, а на стенах располагались рычаги и кнопки. Вопросительно взглянув на Лайса, я шагнул ближе.
Парень приоткрыл дверцу, залезая внутрь, и мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Врятли меня ударит током или разорвёт на атомы. Лайс нажал на комбинацию букв и цифр, расположенных на сенсорной панели. Шум, который последовал за этим движением, можно было сравнить с нарастающей сиреной, от чего порядком стало закладывать уши, но неприятный звук исчез через пару мгновений. Открыв глаза, я увидел, как парень начал стягивать свою перламутровую маску, отстёгивая все тонкие проводки от неё, а после и от баллона, отстёгивая его. Он улыбался. Широко, открыто, искренне, и резко протянул руки к моим устройствам, за несколько секунд проделав те же манипуляции. Я был в каком-то оцепенении, руки болтались по швам, сознание сковал какой-то непонятный, липкий страх, что вот оно, всё, доверился незнакомому парню, можно прощаться с жизнью. Задержав дыхание, понимая, что мне это не поможет, я не сводил с Лайса глаз.
- Говори, - прошептал он, откашливаясь.
- Что? – непроизвольно вырвалось у меня в ответ, после чего я тоже зашёлся в громком кашле.
- Здесь чистый воздух. Целый день.
- Что?
- Ииво, - он встряхнул меня за плечи, улыбаясь. – Говори.
- Говорю… - прошептал я, сжимая и разжимая кулаки. Я вновь обретал чувствительность тела, паралич, сковавший меня на несколько минут, отступал. Голос. Я слышал свой голос. Спустя несколько лет. Хриплый, всё ещё смешанный с кашлем от долгого молчания и слишком чистого воздуха, что глаза слезились. Говорил…
- Я много чем занимался, пока не попал сюда, и, на самом деле, я хотел стать тут учёным, но не сложилось. Это изобретение когда-то спасло ваше население, но это, в котором ты сейчас находишься, усовершенствованное.
- Как?
- Это долгий процесс, поверь. Просто этим я хотел доказать тебе, что действительно прибыл с другого мира. Оттуда, где такие изобретения реальны, и, на сегодняшний день, совершенно обыденны.
- Спасибо, - улыбнувшись, я протянул ему свою руку для рукопожатия. Мечтой моей мамы было счастье сына, а моей – заговорить.
За последние два месяца мы с Лайсом действительно подружились. Моя потребность говорить оказалась куда более бурной, чем я мог себе представить. Каждый день после смены вместе мы отправлялись к нему домой, закрываясь в камере с чистым воздухом, и разговаривали, разговаривали, разговаривали. Иногда я думал, что тем для общения больше нет, а на следующий день нас было не остановить. Он оказался слишком умным и очень начитанным собеседником, рассказывая мне историю своего государства, в ответ слушая мои знания. Иногда мы спорили, иногда не находили нужных слов, когда тема касалась наших социальных различий и места жительства. Но чаще доказывали корректно свою точку зрения, а потом и вовсе перескакивали на другую тему. Я не мог себе представить, сколько, оказывается, интересных вещей не знал до сей поры.
Однажды я всё-таки спросил его, почему в первые дни он задерживался на работе. Оказалось, он лишь неделю назад перестал работать сверхурочно, потому что не успевал за рабочий день выполнить норму. Не привык к такому темпу. Даже не подозревал о такой работе.
Мне нравилось встречать его по утрам в шестом вагоне поезда, сидеть вместе, рассматривать за окном хмурый чёрный пейзаж, быстро проносящиеся бетонные строения, но чувствовать себя счастливым. Нравилось переглядываться с ним на рабочем месте, и даже еда казалась не такой отвратительной, как раньше. Нравилось выходить раньше него, провожая взглядом поезд.
Нравилось…
На самом деле я не знал, была ли между нами дружба или что-то иное. То, чему ещё не придумали названия. Мне определённо нравился этот человек, казалось, что мы близнецы, которых разлучили при рождении. Не представлял себе, что кто-то настолько мог меня понимать. Помогать. Поддерживать. Рассказывать, казалось, очевидные для другого мира вещи. Учить.
Помимо общения мне хотелось прикосновений. Когда-нибудь, на тысячу процентов был уверен - я его обниму. Обязательно. Пусть на секунду, но, обниму. Я хотел почувствовать его тепло. Черт. Я должен сделать это. Я верил, что когда-нибудь, я смогу. Обязательно.
Однажды, когда он наконец-то пришёл ко мне без своих любимых перчаток, я дотронулся до его кожи. Обжёгся. Почувствовал жжение на кончиках пальцев. Отдёрнул руку, посмотрев в его глаза, в его ярко-синие глаза…
Мне было очень страшно ощущать его взгляд на себе. Казалось, что я могу разбиться на миллион частиц, но был обязан сохранить себя для него. Хотя бы для того, чтобы он опять разрывал мой разум одним взглядом. Интересно, знал ли Лайс о том, что его глаза самые красивые на свете? Догадывался ли, что ими можно обжечь, покорить, залечить?
И тогда парень улыбнулся. Он просто улыбнулся в тот момент, не догадываясь, какая буря в моей душе.
***
Это случилось неожиданно, словно гром среди ясного неба, когда он не вышел на работу, а я весь день был сам не свой. Что-то происходило. Гадкое предчувствие. Ужас, пробирающий до нутра. Поездка домой прошла, как в тумане, не обращая внимания на скрип дверей знакомого поезда.
Я нашёл этот исписанный, наполовину перечёрканный листок бумаги под дверью своей квартиры, сразу поняв, что от него. Его почерк. Красивый, ровный, но не в этот раз. Руки тряслись, пока я разлаживал смятую до безобразия бумагу, ноги подкашивались. Мне было страшно. Он давно перестал мне писать, говоря, что это ни к чему, ведь мы можем слышать голоса друг друга. А теперь… Страшно было начать читать, но ещё страшнее было оставаться в неведении.
«Когда-нибудь ты поймешь - всё, что я сказал или сделал, было правильным, нужным. Ииво, я никогда не буду жалеть о том, что здесь случилось, никогда не забуду твои глаза и чуть хрипловатый голос. Ты ведь помнишь, что сказал мне пару дней назад? Я помню… И, пожалуйста, помни мой ответ.
Прости, если сможешь, потому что кому, как не мне знать, насколько остро ты переживаешь потери и последующее одиночество. Но, я не могу по-другому. Адель, моя жена, ждёт ребёнка. Моего ребёнка, Ииво. За мной придут. Через пять минут или через час – неважно. Я проживаю последние минуты в этом мире, и хочу сказать спасибо тебе за то время, что ты был моим другом.
Камера в моей квартире – твоя, но будет лучше, если ты никому о ней не расскажешь. Пароль 453, везде. А ещё я оставил тебе всю яркую мебель…
Когда-нибудь, когда ты перестанешь приходить туда, а значит говорить, станешь вновь нем, а в воспоминаниях останутся лишь самые важные наши разговоры, вспоминай меня. А пока говори сам с собой, кричи, высказывайся, живи в этом стеклянном мире размером три на два, восхищайся, как в первый раз моей комнатой, наслаждайся тем, чего был лишён девятнадцать лет. Говори, пока ты в состоянии слышать себя.
Говори и говори.
Я люблю твой голос.
Я люблю тебя…». И в первый раз в своей жизни я заплакал. Он был моей землёй, на которой я возводил небоскребы до самого рая, а теперь мне не выстроить даже лестницу до его сердца…