Если бы кому-то довелось прочитать рассказ о том, как проходила моя жизнь - они были бы уверены, что знают точный момент, когда она пошла под откос. Что ж, они были бы неправы. Они не знают меня. Не знают ничего обо мне. Они не понимают, что я совершила ошибку. Не понимают, что я сделала, причём самостоятельно, чтобы сломить себя. Я не всегда бескорыстна. Я не безупречна, и я не святая, и я не та, кого стоит жалеть. Никто не понимает, что именно я - причина всего этого. Что это я пригласила в свой дом опасность. Это была я.

Первый год в высшей школе. Да, с этого всё и началось. Эдвард перестал со мной разговаривать. Не то чтобы я могла его винить. Видите ли, меня можно было назвать ошибкой природы. Я больше ни с кем не разговаривала, у меня не было друзей и каждую минуту свободного времени я проводила в изостудии. Даже там я пряталась за своим мольбертом, и огромный холст как щит закрывал меня ото всех, кому случалось зайти в студию. Я прятала глаза за своими жидкими, грязными коричневыми волосами, которые висели паклями, закрывая лицо, потому что я не принимала душ. Это было отвратительно. От меня постоянно воняло.

Чарли отвозил меня в школу и забирал оттуда на полицейской машине. Это убивало всякую возможность нормального общения с окружающими, но я понимала, почему он делает это для меня. Он хотел, чтобы я была в безопасности после того, что случилось в восьмом классе. И он был сверхпредупредителен, потому что его дочь "изнасиловали".
В его доме.
С незапертой дверью.
С его ружьём, лежащем на кухонном столе.
О, да.
В любом случае, это была не его вина. Я это знала. Он - нет. Я знала правду. Знала, что никто, кроме меня, в этом не виноват. Никто не мог предотвратить это - кроме меня. Меня со своей тупостью, рвением угодить, наивностью, меня, не обращающей внимание на собственное ощущение опасности. Я была неугомонна. Считала себя клёвой. То, что я в своём возрасте уже встречалась с двумя парнями, делало меня предметом всех школьных разговоров. Его отчислили из высшей школы. Он работал над тем, чтобы получить GED*. Он чинил машины. Он был плохим парнем с кольцом в языке и ужасными прыщами на подбородке и щеках. Он забирал меня из школы на своей машине. Потому что у него были права. И это было чертовски круто.

Эдварду он не нравился.
И он говорил мне это. Каждый. Божий. День.
Я смеялась над Эдвардом. Он ездил домой на автобусе с липкой жевачкой на сиденьях и лысым трансвеститом по имени Вики за рулём. У Вики был "ленивый глаз"*. Если ты сидел на переднем сиденьи, она смотрела на тебя всё время поездки. Она на каждой остановке наблюдала, как школьники выходят из автобуса. Она, он, да всё равно, кто, своим "ленивым глазом" смотрела, как они гуськом двигаются к выходу, при этом глядя на дорогу вторым, нормальным глазом. И, скажу я вам, даже Форд Таурус с чихающим двигателем и разбитыми окнами был лучше Вики с её ленивым глазом и липкой жевачкой на тех сиденьях.

Знаете, что печально?
То, что я даже не помню его имени.
Я только помню, как кольцо в его языке стучало по моим зубам, как стук,стук,стук в дверь.
В восьмом классе, Джессика была моей маленькой сучкой. Она была моим лакеем, даже несмотря на то, что её грудь была больше моей, и в ложбинке она могла прятать деньги и сигареты. Я помню, как она иногда вытаскивала их в женском туалете. Её ложбинка была как шляпа фокусника. Оттуда выскакивали сигареты. Хлоп, хлоп, хлоп. Они не кончались. Клянусь, у неё там было по меньшей мере две пачки. Я тоже заставляла её покупать их. Мне хотелось выглядеть крутой. Я была крутой. На своей первой сигарете я закашлялась, почувствовав, как дым обжигает лёгкие. Я выдыхала его в диком приступе кашля. Я тогда кинула бычок в кабинку к девочке-булимичке, потому что звуки её рвотных позывов были самым отвратительным дерьмом на свете. Джессика сделала то же самое. Она всегда делала то же, что и я. Думаю, она до сих пор курит.
Эдвард уличил меня в том, что я курю, в последний день восьмого класса. Он не достиг своей половой зрелости и всё ещё был маленьким, коренастым рыжым со странно-бледной кожей и полным отсутствием мускулов. Он был ниже меня. Я в тот год резко выросла, стала долговязой. Но Эдварду это всё ещё предстояло. Я помню только, как он смотрел на меня, как вытаскивал сигарету из моего рта и бросал её на землю (глупо, ведь весь чёртов двор мог загореться). И кричал на меня.
- Ты знаешь, что нам не полагается курить. У тебя будет эмфизема*, как в журнале Health. Как у той старушки с дыркой в горле. Ты хочешь, чтобы в твоём горле была дырка, Белла? - кричал он на меня. И при этом немного плевался. Под конец его голос сорвался, поднявшись сразу на две октавы.
Я посмотрела на него сверху вниз.
- Ох, Эдвард, - издевательски протянула я, - пора уже вырасти.
И подняла окурок с земли. Он смотрел на меня с открытым ртом. Я помню, что подумала, как будет забавно, если ему в рот залетит муха. Но этого не произошло. И он гордо ушёл.
Тот парень, парень с кольцом в языке,Фордом Таурусом и огромным количеством прыщей, тогда забрал меня из школы. Он, рисуясь, резко притормозил прямо перед автобусами, постукивая кольцом по своим губам. Тук, тук, тук.
- Привет, - я поцеловала его в губы. Мне, если честно, никогда не нравились его губы. Они были растянуты, как воздушный шарик, и ярко-красные в том месте, по которому он постук-тук-тукивал своим кольцом. Я помахала Джесс. Я звала её Джесс, потому что мне так хотелось, и я точно знала, что она ненавидит, когда её зовут Джесс.
- Пока, Джесс! - прокричала я ей из окна. Она ухмыльнулась, но взгляд её стал напряжённым. Она, в отличие от меня, не знала про эту свою особенность. Я показала ей средний палец. Она выглядела шокированной. Это всё, что я увидела перед тем, как мы отъехали.
- Привет, - сказал он. Это прозвучало как какое-то хрюканье, и он сказал это, только когда мы уже подъехали к моему дому. Он кивнул головой на входную дверь, - твой отец дома?
- Нет.
- Ты уверена?
- Да.
- Окей.
Он тогда не закрыл машину. Просто оставил её на подъездной дорожке, и ключи от неё звенели в кармане его джинс, пояс которых был прямо под его задницей. Я никогда не понимала, как они вообще на нём держатся. Весь его зад, обтянутый боксерами, выглядывал из-под свитера. Мы зашли в дом. Он сел за кухонный стол, поглядывая на ружьё, лежащее на стойке. Кольцо в его языке продолжало издавать этот звук - тук,тук,тук в унисон с секундной стрелкой наших часов с кукушкой. Я ненавидела эти чёртовы часы. Каждые пятнадцать минут, они пугали меня до смерти.
Тук, тук, тук, тик, тик, тик.
- Эй. Давай поднимемся наверх, - он бросил последний взгляд на ружьё, а потом пошёл в мою комнату. Я налила нам два стакана воды и направилась за ним вверх по ступенькам, и затем в свою детскую спальню. Она совсем не изменилась. Я имею в виду, с тех пор, как я родилась. Она розовая. В углу её лежат разные бантики. Там, где когда-то стояла моя колыбелька, в полу есть дыры, которые не видно из-за моей двуспальной кровати. Ничего, что не понравилось бы Чарли, но, с тех пор как моя мама ушла, он нечасто бывает наверху. В любом случае, ремонт никогда не был его сильной стороной.
- Итак, - сказала я, садясь на противоположную от него сторону кровати. Я дала ему стакан. Он посмотрел на него и поставил, нетронутый, на мою прикроватную тумбочку. Я же сделала глоток воды. Моя рука дрожала, и вода булькала в стакане, немного проливаясь. Не думаю, что он заметил.
- Я знаю, чем нам нужно заняться.
Я кивнула, давая согласие.
Своё грёбаное согласие.
Чарли наткнулся на нас в... компроментирующей позиции. Дверь была не заперта, и ружьё так и осталось лежать на кухне, и вода выплёскивалась из моего бокала каждый раз, когда кровать ударялась о стенку. Я думаю, что сперва он был в шоке. Открыв дверь, он просто стоял там и... смотрел. Как будто смотрел порно, или что-то вроде этого. Я слышала стук-тук-тук его кольца рядом со стук-тук-туком моего сердца.
- Мистер Свон, - задохнулся он. Мы были в компроментирующей позе. И никто не называл шерифа Свона мистером Своном. Никогда. Уверена, что он был слишком смущён, чтобы выйти из меня, пока Чарли наблюдал за нами. Может, он был смущён, потому что его член был таким маленьким. Опять же, мне не с чем сравнивать. Но, поверьте, его член был настолько мал, что, можно сказать, его практически не было. Я безвольно лежала под ним, как мёртвая рыбина. Моя меньше-чем-первого-размера грудь вывалилась из бюстгальтера, и я засунула её обратно. Это, по крайней мере, я могла сделать.
После этого Чарли очнулся. Он ожил, щёлкнул затвором, и направил пистолет прямо ему в голову. Его язык стук-тук-тучал намного быстрее, и он отшатнулся от меня. А я осталась в кровоточащем, липком, мерзком хаосе, пачкавшем мои простыни. Чарли сжёг их, как будто они были заражены туберкулёзом.
Я даже не помню, что было после того, как Чарли выкинул его из дома. Я просто свернулась калачиком. Свернулась калачиком и заснула.
Я помню, как они пытались поговорить со мной. Я просто не хотела разговаривать. Я вообще не хотела говорить. Я не хотела рассказывать им, что я даже не жертва. Меня даже нельзя принимать за жертву. Я просто глупая. Тупица. Это была полностью моя вина, неважно, что говорили окружающие. А все говорили, что это не моя вина. Ну что ж, они тоже были тупицами. Потому что это произошло по моей вине. Это всё произошло по моей вине.
Я помню, что Эдвард звонил мне миллион раз. Я удостоверилась, что никто не скажет ему о том, что произошло. Я просто не хотела, чтобы он, именно он, думал, что я - грязная шлюха, которой я так легко стала. Я знала, что он плохо думал обо мне. Знала это по тому, каким взглядом он смотрел на меня. На испанском, он написал мне записку, в которой говорил, что я изменилась, и изменилась не в лучшую сторону, и что он больше не хочет со мной дружить. Мне было всё равно, потому что он был несозревшим коротышкой. Я не понимала, что для меня на самом деле значит его дружба. Я не знала, сколько я на самом деле потеряла, ведя себя так же, как все остальные.
Первый год в высшей школе. Он не разговаривал со мной. У него были друзья. Я уверена, что он состоял в клубе Целомудрия, что было достаточно иронично. Он даже не верил в Бога, и состоял в клубе Целомудрия. Я помню, как наблюдала за тем, как он сидел за столом, среди всех своих друзей, среди всех своих друзей-полноценных-христиан, и молился. Молился? Эдвард никогда не молился. Я знала, кто он. И это был не он.
Его изменили. Изменила та девушка. Таня.
Он боготворил Таню. Был по уши в неё влюблён. Я наблюдала за ним. Он всё время ходил за ней хвостиком, как собачка. Таня была второкурсницей. У неё была грудь, и накладные ногти, и контактные линзы, которые делали её глаза супер-голубыми, как глаза инопланетян. Когда она смотрела на людей, они охали и ахали, но, как по мне, эти глаза были просто инопланетянскими. И Таня была очень, очень религиозна. Настолько религиозна, что носила на шее крест и называла свою вагину закрытой территорией и священным местом. Ха.
Таня не обращала на Эдварда внимания. Ну, она иногда позволяла Эдварду носить её книги. Они были тяжёлыми, и поэтому она заставляла его помогать ей. Конечно же, Эдвард был слишком услужлив. Он бы вылизал землю, по которой она проходила, если бы Таня его попросила. Я наблюдала, как он подлизывается к ней, из-за моего щита в виде грязных волос, из-за моих херовых рисунков и из-за своего одинокого стола на одну персону на обеде. Я была невидима. Никто больше не обращал на меня внимания.
Даже Эдвард.
Между первым и вторым курсом для Эдварда наконец-то наступил период половой зрелости и, о, мой Бог, он стал великолепен. Высокий, хорошо сложенный из-за постоянного таскания всех этих книг, он стал Греческим Богом второго курса. И тогда Таня обратила на него внимание. Всего через два дня они уже держались за руки и обменивались целомудренными поцелуями сжатыми губами, стоя в вестибюле, и все окружающие втайне им завидовали, делая вид, что раздражены своими КПК.
Я помню, о чём разговаривали девушки.
Они говорили о его подбородке. Его волевом подбородке. И, иногда, они ещё шептались обо мне.
"Она разве не дружила с ним?"
"Что же с ней произошло?"
"Я даже забыла, что она ходит в школу".
"Да, после средней школы она как будто умерла".
"Почему она не моет голову?"
"Не знаю, это просто отвратительно. Она хоть иногда принимает душ? Фу".
Я дотронулась до своих волос. Они действительно были жирными. Я не принимала душ, потому что мне было всё равно.
Чарли встретил меня на своей полицейской машине. По крайней мере, на этот раз с выключенными мигалками. Я вздохнула и села на заднее сиденье за металлической решёткой, как заключённый, в которого я сама себя превратила.
- День прошёл хорошо, Белли? - Белли. Тьфу.
Я кивнула и уставилась в окно, желая побыстрее отъехать от школы. Может, мне стоит принять душ. Может, я понравлюсь им, если я приму душ. Но стоило ли это моих усилий? Стоила ли моих усилий дружба с Лорен и её припевалами? С Эриком, или Сэмом, или Дэвидом, или Элизабет, или Сарой, или с кем угодно, кто мог судить меня только по первому впечатлению? Стоило ли мне позволить им увидеть, кто я на самом деле? Понять, что я сделала?
Нет. Потому что я не чиста. Я не состою в клубе Целомудрия. У меня нет друзей, и я разрушила отношения со всеми, с кем когда-то дружила. Я ненормальная. Я сломлена.
Я была Беллой Свон, и я дала своё грёбаное согласие.

Примечания:
GED test (General Educational Development) предназначен для того чтобы протестировать уровень знаний для школьников которые не заканчивали официальную школу, так как в США очень распространена система home schools (домашние школы), где дети обучаются дома с родителями.

Амблиопия («ленивый глаз») – это функциональное, обратимое понижение зрения, при котором один из двух глаз почти (или вообще) не задействован в зрительном процессе. Глаза видят слишком разные картинки, и мозг не может совместить их в одну объемную. В результате подавляется работа одного глаза.

Эмфизема легких — это заболевание, при котором альвеолы, из которых состоит легочная ткань, перерастягиваются и теряют способность к достаточному сокращению, вследствие чего нарушается поступление кислорода в кровь и выведение из нее углекислого газа. Это приводит к дыхательной недостаточности.

Об образовании в США:
Начальные школы (англ. elementary schools, англ. grade schools, или англ. grammar schools) обычно обучают детей с возраста пяти лет до одиннадцати или двенадцати.
Средние школы (англ. middle schools, англ. junior high schools, или англ. intermediate schools) как правило обучают детей в возрасте от 11 или 12 до 14 лет — с шестого или седьмого по восьмой класс.
Высшая (старшая) школа (англ. high school) — последний этап среднего образования в США, длящийся с девятого по двенадцатый класс.