Глава 13
Ева сидит в столовой. Застыв в неестественно прямой позе. С выпрямленной спиной и сложенными на коленях руками. Этакая поза смирения. Или отрешения. Отсутствия в данном пространстве и определенном отрезке времени.
На длинном столе, покрытом белоснежной скатертью, стоят толстые свечи, мигающие яркими бликами. Ярко синего цвета. С запахом. Ванили и лаванды. Они-то и привлекают внимание. Отвлекают и напоминают. О других свечах. Других бликах. На потолке и стенах. И о других обстоятельствах.
Странно, но прошедшую ночь она помнит очень хорошо. Отчетливо. Со всеми деталями. И нюансами. От покрывающейся мурашками кожи до сдавленного вскрика удовольствия. А если учесть, что она как обычно спала, то подобные сновидения не способствовали хорошему настроению. С утра. Ибо во сне ей снова снился он.
Ева недовольно хмурится и отрывает взгляд от свечи. В дальнем углу столовой сидит женщина. Кормилица. Лет сорока. Девушек помоложе ей больше не дают. Помнят прошлый инцидент. И боятся. Хотя какая разница? Ева с легкостью могла бы убить любого человека. Независимо от возраста и пола.
Есть почему-то не хотелось. Да и привычной для голода слабости нет. И это странно. Ей давно пора подкрепится. Ресурсы, отобранные у прошлой кормилицы, уже должны были исчерпаться. А Ева чувствует себя отлично. Нет характерной вялости и тяжести в теле. У нее столько сил, что могла бы поделиться еще с одним существом типа себя.

Бьющая через край энергия еще больше портит настроение. Она, конечно, помнит. Момент из сна. Как перехватывает дыхание. В такт движению. Как буквально проваливается в темноту его глаз. Как тянет на себя черные нити его жизненней силы. Как выгибается. Словно сытая, довольная кошка. И расслабленно откидывается на подушки.
Ева со злостью сжимает пальцы в кулак. До боли. До хруста в суставах. И не устал этот чертов упырь делать из нее идиотку? Если раньше еще могла хоть как-то списать происходящее на стресс и разыгравшуюся фантазию, но не сейчас. Не хватает духу в реальности подойти к ней, так затеял эти грязные игры? Зачем? Он ведь мог и днем получать все, что хотел. Эрих ведь ясно обозначил цель ее пребывания в его доме. Вряд ли бы у нее хватало сил сопротивляться.
Ответ приходит сам собой. Укус делал ее податливой и послушной. Безвольной куклой, не способной сказать нет. Зачем ему напрягаться, если можно получать удовольствие с отзывчивой жертвой и утолять не только плотский голод. Была еще одна мысль, и она очень сильно ей не понравилась. Возможно, вампир пытался привязать ее к себе, подсадив на удовольствие, которое мог дать. Он видел ее в лесу с человеком. Знал, что она помолвлена с Алексом. И, видимо, подобное вольное поведение накануне свадьбы могло натолкнуть его на определенные размышления. О ее персоне. Ведь есть женщины, ставящие секс во главе угла. Забывая про гордость и самоуважение, теряясь в череде бесконечных любовников. А он не мог не знать, как подобные ему действуют на таких, как она. Но если это так. Зачем это ему? Ведь мог запереть в подвале и пользоваться по надобности. Не усложняя себе жизнь. Зачем весь этот маскарад? С якобы вольным перемещением по дому. С иллюзией мнимой свободы. И якобы наличием выбора: захочешь - попроси.
Кормилица, до этого сидящая тихо и не шевелясь, нервно заерзала на стуле. Не хочется думать, что она ощущает в этот момент. Какие мысленные па происходят в ее голове. Наверняка не комфортно. И до чертиков страшно. Один на один. С застывшей в неестественной позе упырицей. Ева решает больше не изводить ее ожиданием и, махнув рукой на дверь, говорит:
- Свободна!
Получается резко. Нервно. И дерганно. Но по-другому уже не получается. Этот чертов особняк и его хозяин делают из нее неврастеничку. Провожает взглядом поспешно уходящую кормилицу. И пытается не замечать облегченный вздох, вырвавшийся из груди женщины. Уважением среди прислуги она явно пользоваться не будет, да это ее и не особо волнует.
Ева на мгновение зажмуривается и трясет головой. Не думать. Больше не думать. Ибо мысли сводят с ума. Лучше решить, чем занять очередной день. Бесконечный в своей череде. И обреченности. Поиски в особняке не приносили особого успеха. Она никак не могла отыскать место заточения своих подруг. Возможно, она не там ищет. Или их вообще нет в доме. Остров-то большой, и одному лишь вампиру известно, где он их спрятал.
Ева выходит в широкую гостиную и замирает. Посреди комнаты. Налево – коридор, ведущий в сторону крыла прислуги и в подвал. Она там уже была. Правда, далеко зайти так и не смогла. Закрытая дверь в конце коридора преграждала дорогу. Ева пыталась настроиться на девочек, но не почувствовала следы их энергии. Но это и не значило, что их там нет. За закрытой дверью мог находиться другой коридор. Кто знает, сколько подземных лабиринтов расположено у нее под ногами.
Направо - выход на улицу. В парк с идеально ровно подстриженными газонами и кустами. С дорожкой к бурлящему от обилия водоворотов озеру.
Решение проходит мгновенно. Этот проклятый дом настолько на нее давит и угнетает, что хочется его покинуть хотя бы на секунду. Ведь вряд ли ей дадут ступить дальше порога. Ева распахивает входную дверь и щурится от яркого солнечного света. Прислушивается. За спиной - тишина. Ее никто не останавливает. А ведь стоит сделать шаг. И она свободна. Упырь не сможет выйти вслед за ней.
Конечно же помнит, что снаружи ее ждут собаки. Но у нее есть одно предположение. Малюсенькое. Но дающее надежду. Собак, как и вампиров, изменил вирус, а это значит, что на солнечный свет они должны реагировать так же, как и их хозяин. О том, что может ошибаться, старается не думать. Как и о том, что слишком легко покинула пределы дома.
Ева подставляет лицо солнечным лучам. Пусть искаженным осенним небом и не дающим тепла. Плевать. Она улыбается и стоит так пару минут. Захваченная врасплох неожиданно защемившей сердце мимолетной радостью. Вздыхает, и открывает глаза. Чертов упырь, из-за него она уже радуется таким простым вещам, которым раньше не придавала особого значения. Принимая за должное.
Ева оборачивается к дому. К зияющему чернотой, разбавленной редкими бликами свечей, дверному проему. Где-то там, в глубине дома, в вечной тьме скрывался его мрачный хозяин. На мгновение даже почувствовала к нему что-то, похожее на сочувствие. Она находилась в вынужденном заточении считанные дни, и уже так истосковалась за солнцем, а какого было ему? Столько лет. Не удивительно, что он ненавидит ей подобных. Она бы тоже ненавидела. И пыталась отомстить. И вернуть все. На свои места.

Ева отворачивается от двери. Взгляд скользит по красивому, ухоженному парку. Созданному когда-то давно, во времена господства и поддерживаемому умелой рукой. Интересно кто следит за ним? Как-то не представляется Эрих с секатором в руках. Разводящим розы и выравнивающим в ряд кусты можжевельника. Хотя, что она о нем знает? Ева смотрит на куст ярко-красных роз и фыркает. Нет. Их садил точно не упырь. Была бы его воля, он бы явно все засадил розами угольно-черного цвета. Ева видела такие. Кажется, их разводят в Турции.
Скорее всего, планированием парка занималась женщина. Бывшая хозяйка? Анастасия? Ева пожимает плечами и спускается вниз по тропинке. Что толку гадать. Все равно правду не узнает. Да и нужна она ей? Нет. Она не собирается задерживаться здесь надолго. Нужно думать как найти девочек и обезвредить упыря, а не отвлекаться на всякую ерунду.
Несмотря на подобное убеждение, в дом Ева так и не возвращается. Понимает, что искать нужно именно в особняке. Но все равно продолжает спускаться вниз по тропинке, к озеру. В какой-то момент решает свернуть. Наугад. Оставляя позади выложенную булыжником тропинку. И особняк. Постепенно кустарник сменяется широкими и высокими стволами секвойи.

Парк закончился. Впереди густой лес. Раскидистые ветви многолетних растений, переплетаясь в кронах, создавали практически непроницаемый для солнечных лучей зеленый покров. Сразу становится холодно и неуютно. По коже пробегает озноб. Ева ежится от неприятного ощущения. Чужого. Пристального внимания. Обхватывает себя руками и оглядывается. Прислушивается. Никого. Нет даже собак. Никаких свежих энергетических следов присутствия другого существа. Почему же ей так неуютно?
Ответ она находит неожиданно. Когда решает не искушать судьбу и вернуться обратно. Только выходит она из леса абсолютно в другом месте. Другом участке парка. Огороженного кованным металлическим забором. С калиткой, свободно болтающейся на покосившихся петлях. В отличие от всего остального парка, этот участок находился в явном запустении. Ева, осторожно пробираясь сквозь заросли папоротника, заходит внутрь ограждения. И останавливается напротив статуи. Она никогда не была особо набожной. Вернее она вообще не верила в Бога. Но первое, что Ева произносит при виде свой находки: о Боже!
Кладбище. Маленькое. Персональное. Всего на одну могилу. С надгробием в виде статуи. Женщины. Из потемневшего от времени белого мрамора. С до боли похожими чертами. Ева опускается на колени и руками расчищает надпись на надгробной плите: Анастасия Лафар. Годы жизни: 1830-1860.
Время словно останавливается. Ева замирает. И практически не дышит. Значит, ее копия умерла. И если судить по дате, то очень давно.
– Нагулялась?
Ева вздрагивает. И испугано оборачивается. Она не знает, что ее пугает больше: нахмуренный и злой Эрих, стоящий в тени деревьев, его угрожающе вкрадчивый голос. Или то, что он застал ее возле могилы Анастасии.
Страх стает комом в горле, но Ева все же пытается взять себя руки. Поднимается с колен. Голос дрожит, но она не обращает на это внимания:
– Она умерла... – это скорее не вопрос. Констатация. Факта. Давно свершившегося.
Эрих молчит. И не смотрит на нее. Зато Ева видит его глаза. Его взгляд. На статую. Полный ненависти. Взгляд, от которого подкашиваются ноги и замирает сердце.
– Сама? – Ева запинается и отступает на шаг. Видит ответ в его глазах. Понимает, что перегибает грань дозволенного, но уже не может остановиться. Она должна знать. Чтобы понимать, что ее ждет.
– Почему? – получилось сипло. Голос подвел окончательно. Но подводил не только он. Колени дрожали, и чтобы не упасть Ева цепляется за статую.
– Пыталась убежать! – он отвечает так равнодушно, словно речь шла не об убийстве человека. Его ответ лишает последних сил. Веры в лучшее. И элементарной надежды. Ноги таки подкашиваются, и Ева оседает в заросли папоротника.
Эрих, не обращая внимания на ее состояние, разворачивается и через плечо бросает:
– Пошли! Тебе здесь не место!
Ева отрешенно мотает головой.
– Зачем?
Она устала. Устала бояться. Страх постепенно, из сковывающей слабости перерастал в истерику. Эрих останавливается, но так и не оборачивается.
– Зачем? Если меня ждет тоже самое. Когда я тебе надоем.
– Ты – не она! – Эрих поворачивается и, смотря куда-то поверх Евы, говорит: – Пошли. Я кое-что тебе покажу. Тогда ты поймешь.
Ева едва поспевает за широким шагом Эриха. Уже было собралась остановиться и высказаться, что она не собирается сдавать марафон, бегая вокруг острова, как вампир застыл и Ева чуть не влетела в его спину. Она обходит Эриха и становится рядом. Взгляд упирается в еще одно надгробие. Ухоженное. С ярко- красным букетом свежих роз на надгробной плите. Со статуей в виде женщины-ангела со сложенными крыльями. Ева смотрит на древнюю могилу и не понимает, зачем он ее сюда привел. В подобных местах она чувствовала себя особо не комфортно и старалась обходить их десятой дорогой. Два визита на кладбище за один день были для нее испытанием.
– Мне было двадцать пять лет, когда отец привез Настю из России. Он выиграл ее. В карты. Поселил у нас дома. До этого Настя жила в дворянской семье, была хорошо образована и воспитана. И достаточно хитра, чтобы втереться в доверие к отцу.
Ева отводит взгляд от статуи и с любопытством смотрит на вампира. Внешне спокойного. Уравновешенного. Равнодушно рассказывающего факты. Личные. Из жизни, которая была у него раньше.

Ева видит, как сложно даются ему слова. И не понимает, зачем он ей все это рассказывает. Какая ему разница, что и как она подумает. Она бы так не смогла. Ее прошлая жизнь. Ее личные воспоминания запечатаны за семью замками. И под страхом смерти она бы не открылась. Никому бы не рассказала.
- Отец женился. Вопреки всему. Наперекор всем. Она словно околдовала его. И не только его. Она умела очаровывать. – Эрих горько усмехается. – В этом ей не было равных.
– Тебя она тоже очаровала?
Он не отвечает. Хотя Еве не нужны были слова. Ответ был очевиден. Он лежал на поверхности: в тоне его голоса, в выражении лица. И если она была права, то ему можно было только посочувствовать. Любить жену отца. Такого и врагу не пожелаешь.
– Такая красивая оболочка. И такая гнилая внутри. Ей было мало внимания отца. Она хотела полного господства. Над всеми. – Эрих кивает в сторону статуи. – А она ей мешала.
– Она?
– Моя мать. Она убила ее, сымитировав несчастный случай.
Услышанное не укладывалось в голове. Конечно же знала, что ради любви мужчины и женщины совершали безумства, но убийство? Да и разве легко убить вампира? Разве что если его мать была такой же, как и Ева. Это бы многое объяснило. Дети от подобных союзов рождались нечасто, но они были более сильными, чем обычные вампиры. Обладали защитой от таких, как Ева. Теперь она понимала, почему не могла причинить ему вред, почему не могла пробить его защиту.
– Мне жаль... – Ева действительно так думает.

Поражается сама себе. Как она может его жалеть? Монстра, который измывается над ней, как ему заблагорассудится. Ева пытается отогнать от себя навязчивое чувство, но не получается. Тема родителей всегда была для нее болезненной.
– Не стоит! – губы Эриха кривит недобрая усмешка. – Она заплатила. Сполна. Я отомстил за мать.
Он был прав, когда говорил, что она поймет. Ева бы поступила так же. Она даже могла понять, почему он ведет себя так с ней. Сложно находится рядом с кем-то, кто так похож на того, кого ненавидишь. Но все равно это его не оправдывало. Ничто не могло оправдать насилия.
– Зачем ты тогда хранишь ее портрет?
– Чтобы помнить. Ничто не придает столько сил для борьбы, как ненависть.
Еве нечего на это сказать. Да и как относится к подобному откровению, не понимает. В ее мире было не принято открывать душу. У нее всегда и для всех все было хорошо. И никаких копаний в прошлом и настоящем.
– А ты так на нее похожа.
Эрих протягивает руку и осторожно касается ее лица, проводит пальцами по контуру скулы и замирает, прикоснувшись к губам.
- И это сводит меня с ума!
Ева замирает вместе с ним. Взгляд приковывают его глаза. Ярко-фиолетового цвета. Насыщенного. С отблесками солнечных лучей на темной радужке. Ева пораженно охает и отступает на шаг. Только сейчас отмечая то, что так опрометчиво опустила. Все это время они стояли на открытом пространстве. Под прямыми лучами солнца.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Спасибо Татьяне TTTT за помощь с главой и всех с наступившим Новым Годом