Форма входа

Категории раздела
Творчество по Сумеречной саге [264]
Общее [1686]
Из жизни актеров [1640]
Мини-фанфики [2734]
Кроссовер [702]
Конкурсные работы [0]
Конкурсные работы (НЦ) [0]
Свободное творчество [4826]
Продолжение по Сумеречной саге [1266]
Стихи [2405]
Все люди [15365]
Отдельные персонажи [1455]
Наши переводы [14628]
Альтернатива [9233]
Рецензии [155]
Литературные дуэли [105]
Литературные дуэли (НЦ) [4]
Фанфики по другим произведениям [4317]
Правописание [3]
Реклама в мини-чате [2]
Горячие новости
Top Latest News
Галерея
Фотография 1
Фотография 2
Фотография 3
Фотография 4
Фотография 5
Фотография 6
Фотография 7
Фотография 8
Фотография 9

Набор в команду сайта
Наши конкурсы
Конкурсные фанфики

Важно
Фанфикшн

Новинки фанфикшена


Топ новых глав лето

Обсуждаемое сейчас
Поиск
 


Мини-чат
Просьбы об активации глав в мини-чате запрещены!
Реклама фиков

Доброе сердце
- Так он жив, значит, - заявила Изабелла, видела же его своими глазами.
- Молодой, говоришь, - с сомнением покачала жена пекаря головой. - А минуло с тех пор без малого пятнадцать лет, под сорок должно быть твоему графу. Мёртвый тебе явился, Изабелла!

No limits
Эдвард Каллен – мужчина, чьё тёмное прошлое будоражит воображение жителей маленького провинциального городка, сумел разжечь пламя страсти в душе Беллы Свон после первой же встречи. Захочет ли дочь шерифа связать своё судьбу с местным отщепенцем и узнать все его тайны?

Охотница
Оливия устала нести бремя своей миссии, она хотела уйти на покой, состариться и умереть. И именно теперь, когда на ее лице наконец-то появились первые морщинки, она встретила того, с кем хотела бы разделить заканчивающиеся годы своей длинной и странной жизни.
Фэнтези, мистика.

Пожалуйста, можно остаться?
Последняя проверка. Если Кеннет пройдёт её, Байер позволит ему остаться.
НЦ-17

Эсме. Затмение
После возвращения домой, жизнь относительно наладилась и тучи над нашим домом расступились. И стоило только поверить в то, что всё будет хорошо, как появилась новая опасность для нашей семьи. И на этот раз нам не только придется выступить против неведомого врага, но и сотрудничать с нашими извечными недругами ради общей цели. Чем закончится такой альянс для обоих сторон?

Дальше от мира, ближе к себе
Для Элис это была всего лишь работа и попытка решить очередную проблему. Она и подумать не могла, что окажется на необитаемом острове и найдет для себя нечто более значимое, чем прибыль.

Рваное Ухо
Бим был не из тех, кто сдаётся. И он не хотел умирать, не выполнив долг. Он всё ещё помнил призыв Степановны «Ищи, Бим. Вперёд!». Не мог Бим погибнуть, так и не отыскав хозяина. Какой же тогда из него охотничий пёс?
Белый Бим - Черное Ухо, альтернативный финал.

Крылья
Пробудившись после очередного ночного кошмара, Белла не помнит, кто она и как попала в это место. Стоит ли ей доверять людям, которые её окружают? Так ли они заботливы и добры, как хотят казаться? И что если в зеркале Белла увидит правду?
Мистика, мини.



А вы знаете?

...вы можете стать членом элитной группы сайта с расширенными возможностями и привилегиями, подав заявку на перевод в ЭТОЙ теме? Условия вхождения в группу указаны в шапке темы.

...что на сайте есть восемь тем оформления на любой вкус?
Достаточно нажать на кнопки смены дизайна в левом верхнем углу сайта и выбрать оформление: стиль сумерек, новолуния, затмения, рассвета, готический и другие.


Рекомендуем прочитать


Наш опрос
Что вы чаще всего делаете на TR?
1. Читаю фанфики
2. Читаю новости
3. Другое
4. Выкладываю свои произведения
5. Зависаю в чате
6. Болтаю во флуде
7. Играю в игры
Всего ответов: 7821
Мы в социальных сетях
Мы в Контакте Мы на Twitter Мы на odnoklassniki.ru
Группы пользователей

Администраторы ~ Модераторы
Кураторы разделов ~ Закаленные
Журналисты ~ Переводчики
Обозреватели ~ Художники
Sound & Video ~ Elite Translators
РедКоллегия ~ Write-up
PR campaign ~ Delivery
Проверенные ~ Пользователи
Новички

Онлайн всего: 142
Гостей: 129
Пользователей: 13
97sabino4ka, 77777Змейка77777, roshaksvetlana, zaichonok, ollaa, Kenzi, Milochk@1504, Никки, @rish@, НР, lyu0408, 33224455wer, Natashka0158
QR-код PDA-версии



Хостинг изображений



Главная » Статьи » Фанфикшн » Отдельные персонажи

Ад для двоих. Часть I. Тёмная Библия. Глава 10.2. Падшая

2024-3-29
15
0
0
Она дёрнулась не от боли, в этом я был уверен – хлыст из добротной кожи, не чета нынешним, не оставил даже малейшего следа на белой коже. Хороший, выездковый[6], но мне казалось, что удачнее подошёл бы кнут – он эффектнее хотя бы из-за того, что тела он коснётся с более впечатляющим звуком. Страх хороший учитель там, где не помогает боль. Я отдавал себе полный отчёт в том, насколько для пташки подобное унизительно, но то была крайняя необходимость, подстёгнутая яростью; мне оставалось только гадать, запросит она пощады сразу или же я успею причинить ей ощутимый вред. В последнем не стоило сомневаться. Силу своего удара я всегда прекрасно осознавал. Наставник в верховой езде некогда поучительным тоном говорил мне, что ни в коем случае нельзя бить лошадь, находясь ярости, при этом наказывать полно, без выяснения, как к этому отнесётся животное. Про женщин тот человек не упоминал, но, как показала практика, принцип оставался тем же.

Пташка молчала. Стиснула зубы, побледнела, уткнула голову в руки, не позволив мне видеть её лица, но упрямо молчала. Я подостыл на двадцатый удар, нанесённый без помпезного размаха и свиста рассекаемого воздуха. Бил, чтобы сделать больно, а не чтобы напугать. И делал, хоть прочная кожа, даже рассечённая особенно хлёстким и удачным движением, затягивалась почти мгновенно. Да и разве я настолько тиран, что стану ударять по одному и тому же месту несколько раз?

Линнет не издала ни звука, у неё не сорвалось дыхание, её не сотрясала дрожь, но я почувствовал, как она бессильно – или же обречённо? – провисла в моей руке. Она не хныкала, не просила остановиться и не произносила злых слов. Только её тело там, где это было доступно моему взгляду, покрылось испариной. Я кожей ощутил, как температура, которая незначительно отличалась от человеческой, подпрыгнула не менее чем на три-четыре градуса.
Я не испытывал удовольствия от происходящего, впрочем, как и не было во мне сожалений. Совесть моя была абсолютно спокойна. Я не упивался властью и силой, но не мог отрицать – смотреть на пташку было приятно. Даже очень и даже сейчас.

Она дёрнулась, прогнувшись, хотя хлыст не коснулся её; боль сдавила обручем мою голову, а в груди словно провернули раскаленный клинок. Линнет мелко задрожала и только теперь посмотрела на меня совершенно стеклянными глазами.

– Хватит, – тихо, слабо. Голова кружилась то ли от щекочущего ноздри тонкого аромата крови, благоухающей мёдом, то ли от странного, непривычного чувства, словно я провёл весь день на жаре и теперь мне требовался отдых. – Не хочу, чтобы ты умер от моей руки.

Разжал пальцы. Девушка пошатнулась – не сильно. Унижать её ещё больше я не стал – сам помог вернуть подобающий вид, отложив на потом некоторые заманчивые мысли. Она вовсе не была ребёнком.
На хлысте медленно застывали алые капли.

– В скором времени ты будешь лишена моего так ненавистного тебе общества.
Она не подняла на меня глаз. Не уходила. Дышала на удивление ровно. Только в кровь обкусывала губы. Не боялась – я слышал это по запаху.
– Надеюсь, ты не вернёшься оттуда, куда едешь, – холодно, но голос её дрожал. Свист рассекаемого воздуха. Пташка вздохнула – по кистям удар был гораздо больнее, чем по ягодицам. Чувствительнее.
Только-только остывшая злость вспыхнула, расцвела огненными узорами ярости.
– Прочь, – раздражённое шипение.

…Дни потонули в рутине, позволив привести мысли и чувства в относительную гармонию; я редко видел Линнет – она старательно и тщательно не попадалась мне на глаза, что было вполне ожидаемо, ведь женщины любят упиваться своими обидами. Она даже не смотрела на меня – вернее, не поднимала взгляда, отвечая, если того требовалось, вежливо и учтиво. Однако во всём это было нечто неправильное, колющее, отчего на душе моей скребли кошки – та самая пресловутая типично женская способность заставлять чувствовать мужчину виноватым. И едва ли я мог признаться даже самому себе в ощутимой слабости – подавить сожаления не удавалось; их природа была совершенно алогичной – они терзали разум вовсе не из-за игры на Роберта. Лишнее и пустое. Существовали вещи, которые следовало ставить выше собственных чувств и планов.

– Давно я не видел тебя столь… – Феликс выразительно замолчал, словно раздумывая. – Пожалуй, собранным.
– Отчего-то я не жду в этот раз от румын ничего хорошего – особенно, учитывая, что они не брезгуют связываться со всякой швалью. Их последняя компания была весьма разношёрстной.
– И обречённой, – улыбнулся он. Улыбался Феликс всегда столь жизнерадостно, что большинство почему-то испытывали непреодолимое желание бежать от такого проявления дружелюбия.
– Терпение, друг мой. И каждому воздастся.
Его глаза сверкнули – мягкий, почти нежный взгляд, впрочем, не лишённый насмешки.
– Некоторые из молодых считают, что мы медлим и трусим.
– Какая глупость не просто иметь подобные мысли, но и высказывать их, – фыркнул я. – Неосторожная молодость лишает шанса дожить до рассудительной зрелости. – Выражение лица моего друга сделалось настолько хитрым, что я скривился. Мы представляли собой весьма штампованных и растиражированных в массовой культуре напарников – он был весел, часто ироничен, склонен к безрассудству, вспыльчив, тогда как мои действия обычно оставались сдержанными и взвешенными, а сам я являлся фигурой более мрачной.

Вопреки ожиданиям Феликс промолчал. Не слишком хороший знак.

Ни он, ни я не принадлежали к личной охране жён правителей, но иногда нам приходилось сменять соклановцев – дурман Корин, который в избытке получали Сульпиция и Афинодора, делал даже из самых вышколенных стражей счастливых дурней. Они в любом случае уже были неспособны надолго покинуть белокурую чаровницу, однако не имели права терять выучку и рассудок. Я их, если быть честным, презирал и ни капли не понимал, как и презирал любого рода зависимость ещё в человеческой жизни. Тем не менее, каждый сам выбирал, как ему коротать вечность.
Сейчас чары Корин, которые я неизбежно принимал – ровно ту необходимую дозу, чтобы не дать скуке изводить меня, были как нельзя кстати – они помогали очистить сознание от неправильных мыслей. Временно. Любая иллюзия, как и туман, тает с рассветом. Огонь, сколь бы ярок он ни был, тускнеет рядом с солнцем.

Позже, не спеша спускаясь по ступеням башни, нисходя всё глубже и глубже в сердце замка, я замер у одной из развилок, не смея подступиться ближе и, тем самым, неизбежно быть обнаруженным. Моё самолюбие было уязвлено, а внутри крепло недовольство – Линнет повела себя как и все прочие женщины, решив сменить одного покровителя на другого, более сильного. Она пряталась от меня – в те дни, когда я был свободен от обязанностей, девушка проводила подле Маркуса, который терпел нас только по отдельности. Мне никогда не позволялось быть рядом, если она коротала время у него. Логичное объяснение такому поведению будило во мне холодную ярость – получать афронт не слишком приятно.

У меня не возникло даже мимолётного желания уйти и не слушать.

– Тебя кто-то обидел, дитя? – Маркус говорил без чувства. Ни заботы, ни участия, ни даже вежливости. Молчание неприлично долгое – вероятно, ответом был кивок головы. Естественно, она не упустит шанса получить возможность отомстить. Глубокое чувство разочарование, грозившее перерасти в брезгливость. А ещё, пожалуй, обречённость.
– Ты можешь быть честна со мной – сейчас мы одни.
– Благодарю вас, Маркус, за заботу, но меня никто не обижал.
Вскинул голову. Слышит или чувствует моё присутствие? Уверенности не было.
– До меня доходили слухи о другом, достаточно обыденном, но неприятном, – отрывисто, почти лающе. Я вытянулся невольно, ощущая явную угрозу, проскользнувшую в тоне Древнейшего. Линнет учтива и проявляет необходимую кротость, но этого мало, когда требуют абсолютную честность. – И я же просил не обращаться ко мне на это новомодное «вы».
– Это только слухи, – сбивчиво и поспешно. – Я ценю вашу заботу, но… Простите… Прости. Я ценю твою заботу, но…
–…не можешь её принять по неким причинам. Страх или что-то иное?
– Иное.
Конечно, лжёт.

– Я вовсе не против, чтобы ты пряталась у меня, но мне хотелось бы больше откровенности. Ты ничего не просишь, хотя могла бы. Я бы не отказал – например, в наказании тому, кто причинил тебе вред. Как видишь, болтливая прислуга иногда бывает полезной. Более того, ты знаешь, что я бы не отказал тебе в большинстве просьб, но ты молчишь. Ах, нет! Один раз ты всё же попросила – рассказать об одном из смертных художников, которых сюда когда-то приволок мой брат. Скажи, дитя, это глупость или излишняя осторожность? Мне было бы, наверное, даже приятно, если бы ты пользовалась моим расположением. Твоя компания меня не раздражает.
Затяжное и долгое молчание. Пожалуй, через несколько минут тот хрустальный образ, придуманный мной – незапятнанный и чистый, разлетится, словно витраж, ибо сущей глупостью будет отказ от подобного предложения. То, что он говорил ей сейчас, вполне сходило за предложение стать фавориткой.

Лекарство было горьким, а ярость, перемешенная с ревностью – жгучей.
– Мне можно быть откровенной?
– Да.

– Сейчас ты обижаешь и унижаешь меня не меньше, чем он. Вы оба в праве сильного, и я должна подчиниться – говорить то, что от меня хотят услышать, делать то, что от меня ждут, и даже чувствовать то, что кажется правильным другим. Я не могу тебе отказать, ведь так? Если я не соглашусь подчиниться, то мне переломят хребет, – я впервые слышал, чтобы нежная пташка говорила с такой озлобленной обречённостью. Я мысленно молил её замолчать – она уже сказала достаточно лишнего и неразумного. – Я не буду ничего просить и, если ты позволишь, сегодня уйду.

Я безмолвно застонал – кто, скажите на милость, надоумил её так отвечать? Вызывать моё недовольство и вызывать недовольство правителей – вещи отнюдь не одинаковые. Я окажусь бессилен – мне не позволят защитить пташку, а выступать наблюдателем не было ни малейшего желания. Но я не мог не думать, что означало бы согласие. И тогда бы мне тоже оставалось только смотреть, помня своё место. Пожалуй, я бы в итоге убил её. Просто растерзал бы в один прекрасный день.
Она не будет принадлежать другому.

– Глупо ведёшь себя. Честно. Благородство и честь, девочка, себе могут позволить только сильнейшие. Не смотри на меня волком – я не желаю тебе зла и не ищу ссор. Считай, что я проверял тебя.
– И я прошла твою проверку?
– Не совсем, но я не разочарован.

Она тяжело вздохнула. Хмурится, втянув голову в плечи, обкусывает губы, сжимает тонкие пальцы, только бы не ответить, когда так хочется – я видел это всё, как если бы девушка была передо мной. Наверное, укол совести – мы оба одинаково не понимали друг друга тем сильнее, чем лучше узнавали. Пропасть не уменьшалась – она только росла, раскрываясь алчной пастью бездны.

Не стоило отрицать иной возможности – Линнет могла бояться меня больше, чем Древнейшего. Тогда дело заключалось вовсе не в чести и прочих ложных добродетелях. Так было думать удобнее, но сейчас верить себе не было ни малейшего желания.

Я выждал достаточно, но они не продолжили разговора – пташка покинула Маркуса менее чем через полчаса, избежав по его милости вероятных последствий. Он великодушно простил ей глупость.
Что ж, не только владыке хотелось узнать истинные причины её поступков.

Я преградил ей дорогу – она остановилась, смиренно опустив голову; всё её недовольство выражалось в сжатых в тонкую линию губах. Руки по обе стороны от неё, чтобы даже не думала сбежать. Лицо у девушки сейчас – тонкая фарфоровая маска, не позволяющая видеть её чувства; молча приподнял ей подбородок, заставляя смотреть в глаза, но Линнет отвела взгляд.

– Вы что-то хотели, edler Herr Demetri? [7] – сказано было достаточно тихо, чтобы откровенную издевку услышал только я. – Или необходимо больше почтения?
Цокнул языком и улыбнулся, отчего она насупилась и засопела, совсем как обиженный ребёнок. Мягко, словно кошка, рядом кралось время.
– Я не враг тебе.
В ответ – молчание. Ожидаемо.
Хмыкнул. Вся она – заледеневшая кукла, да только сердце билось быстро и сильно, с головой выдавая то, чего ей не хотелось показывать. В пульсе – пьянящий перестук эмоций.

– И извиняться не намерен, ибо от женщины рядом – рядом, а не подле, Линнет! – я требую поведения взрослой, а не ребёнка. Последнее мне нравится только наедине – там место глупостям и своеволию.
Она сжала руки в кулаки, старательно пряча взгляд. Я говорил тихо – мои слова предназначались лишь для неё.
– Было бы глупо и наивно ожидать извинений. – Она подняла на меня глаза – холодные, далёкие, полные боли, разочарования и презрения. – Ты в своём праве, господин.

Я не мог себе признаться – такой она мне тоже нравится, хотя и будит должную злость; перечит, не подчиняется и не ломается, как бы мне ни вздумалось укусить её. Возможно, я поспешил считать её голубкой – не заметил ещё не заточенных коготков.
Мне очень хотелось допустить просчёт.

– Глупо было так отвечать Маркусу, пташка, – мягко, избегая назидательного тона. Кровь привычно вскипела в жилах; эта женщина странно действовала на меня, одинаково легко пробуждая как страсть, так и ярость.
Линнет ожидаемо вспыхнула до кончиков ушей, но не стала меня ни в чём обвинять – я подозревал, что подслушивание осуждается ей, как и всё другое, что «не честно» и «неправильно». Очаровательно. Её губы скривились в презрительной улыбке – тоже новое выражение.

– Почему? Отомстить, милая, очень сладко, и не думаю, что тебе не хочется. Не верю, что тебе не обидно и что ты не жаждешь справедливости. А также не забывай о положении, которое получишь – такое предлагают далеко не всем. – Я разжал ей стиснутые пальцы, словно игрушке, коснулся губами ладони. – Поранишь себя.
Теперь в её взоре, печальном и глубоком, отразилось непонимание, сменяющееся злостью. Моя очередь испытывать замешательство – что из сказанного мной задело её? В конце концов, я был прав.

– Почему ты такой, Деметрий? – глухо, надломлено. Она не сделала ничего, да и сейчас – почти неживая, охладевшая, но я до дрожи желал смять её в объятиях. Ей неприятно, я чувствовал это, но Линнет меня не оттолкнула, терпеливо снося мой порыв. Я обхватил ладонями её лицо, страшно гневаясь за то, что не ощущаю шёлка кожи; пташка только смотрела на меня.

Только смотрела, а внутри меня – сильнейшая буря, мешанина боли и сладости, рождение новой вселенной.

– Я не могу больше доверять тебе, – прошептала она, и теплота её дыхания коснулось моих губ. Почти поцеловал, сохранив жалкое, не внушающее доверия расстояние – недостаточное, чтобы не чувствовать, как нутро облизывает рвущаяся из неё сила. Уверенность была твёрже алмаза – она не причинит мне вреда. Я ей нужен.

Странная.

Рано или поздно её убьют из-за потенциальной угрозы. Душа заныла от тоски, переполнилась горечью. Или её погублю я в отчаянной попытке сдёрнуть поводок, ловко накинутый на мою шею. Омерзительно. Или её растерзает собственное прошлое – не обязательно в лице брата. Или… или… Обречена? Мысли холодные и склизкие, но неопределённые. Я не понимал чего-то важного.

– Не можешь? – на выдохе. Я запьянел, охмелел и пропал. Едва-едва, мягко, почти нежно. Но меня оттолкнули, показательно вытерли рот рукавом. У пташки задрожали губы, подозрительно заблестели глаза. – Ты мне пожелала смерть, так почему бы не исполнить угрозу самой? Месть – вещь безумно приятная, пташка.
– Дурень!

…Довольное мурлыкание кошки действовало на нервы; я часто задумывался над тем, почему Линнет не боялись животные, но при этом не слишком терпели люди и некоторые бессмертные. Она растянулась на полу (к слову, намытом до блеска) и увлечённо читала книжку, поглощая с громким хрустом сочное зелёное яблоко; чёрный кот, имевший весьма потрёпанный вид, устроился у неё под боком, не переставая жмуриться и урчать. Почуяв меня, он зашипел и прижал уши к голове, мгновенно успокоившись, когда пташка рассеянно почесала его.

– Ты ему что-то дала?
Её брови приподнялись, но она не подняла на меня взгляда.
– Нет.
– Бесполезные существа. Ты его хотя бы вымыла?

Кот посмотрел на меня с укором, снова зашипел и решил за лучшее ретироваться, едва услышав ответное рычание. Было бы нечестно сказать, что я не любил кошек. Отнюдь. Я их всего лишь не выносил. Они, в свою очередь, не жаловали меня даже в человеческом существовании.

– Вымыла и накормила. Зачем ты его прогнал?
– Животные, пташка, не терпят нашего присутствия, даже если подсыпать им кошачьей мяты в еду.
– Я ничего не подсыпала ему.
– А мне?

Она села, вытянув ноги, выражая всем своим видом недовольство моим присутствием. Холод вовсе не показной. Я устало вздохнул – её обидам пора уже пройти.
– Зачем пришёл? – Сейчас мы одни, и Линнет была откровенной; нас здесь, почти за чертой города, едва ли могли подслушать или услышать. Во всяком случае, я очень чутко следил за этим. Она не пришла сюда, когда я назначил время. Упрямый ребёнок.
Её зрачки расширились, но страха я не почувствовал.
– Ты меня неправильно поняла, cara. Я хочу поговорить.
– Я вижу.
Вздрогнула, когда упругий хлыст рассёк воздух.
– Я не собираюсь тебя наказывать.
– Сегодня?

– Ты белая, словно полотно, а всё равно не желаешь молчать, – я покачал головой. – Выслушаешь меня? – Она кивнула, но явно нехотя, точно делая мне одолжение. Протянул ей хлыст рукоятью вперёд – не взяла, упрямо поджав губы и отвернувшись. – С большой долей вероятности меня накажут за слова, когда содержание нашего разговора станет известным – думаю, ты давно поняла, что у нас не может существовать секретов. И, умоляю, ни в коем случае не воспринимай мои слова как оправдание, сожаление или желание спасти свою шкуру. Я хочу, чтобы ты понимала некоторые важные вещи, которые пока ускользают от твоего взгляда.

Она вдруг рассмеялась – не без грусти, но легко и беззаботно. С неким удивлением пришлось отметить, что пташка научилась держать осанку. Я принялся задумчиво покусывать кончик хлыста, где-то в глубине души жалея о его чистоте – кровь, даже остывшая и свернувшаяся оказалась удивительно сладкой. Вопреки ожиданиям. А, может, мне это только показалось – именно в этом я пытался себя убедить.

– Хочешь, скажу, что ещё мне сказал Маркус?
– Пожалуй.

Она смотрела на меня без страха, хотя и по-прежнему бледная, как бумага – хрупкая, ломкая, слабая. Смотрела долго, испытывая моё терпение. Смотрела так по-чудному, как умеет – проникновенно, глубоко, мудро.

– Что я должна смириться и принять. Что мои обиды – несусветная глупость и блажь. Что мне следует быть покладистее. Ах да, что я, конечно, пойму всё со временем – просто я слишком молода и пока ещё не набралась мудрости. По твоим глазам, Деметрий, я вижу твоё полное согласие с ним, а мне, знаешь, противно от такой жизни. Я иногда жалею, что меня не убил брат или ты не забил насмерть. Я не вещь и не хочу быть вещью.

Не смотри на меня. Мысль забилась выброшенной на лёд рыбиной. Не смотри.
У неё дурной взгляд и дурные глаза – теперь я это понял, почувствовал. Сжал и разжал пальцы.
– Никогда больше, пташка, ты даже не подумаешь о смерти – от моей ли руки, от руки брата или по собственному желанию. Не гляди на меня так поражённо – моё чутьё подсказывает, что на последнее у тебя вполне хватит дурости или, боюсь, уже хватало. Выкинь подобные сожаления из своей хорошенькой головки. – Я позволил себе тяжело вздохнуть. – Возможно, со временем мы сможем лучше понимать друг друга.

Она хмыкнула. Глаза-то блестели – вот-вот расплачется. Я, как и любой другой мужчина, испытывал панику, потому что совершенно не представлял, что делать; слёзы небезразличной женщины – страшное оружие. Я всерьёз раздумывал уйти и вернуться позже, когда она успокоится – мне вовсе не хотелось чувствовать себя виноватым.

– Нас, Деметрий, нет, не было и не будет, – она говорила с решительной, даже пугающей уверенностью. – Не может быть, – глухо.
Лгать не хотелось.
– Скорее всего, ты права. Неужели не позволяешь себе даже думать?
– Не позволяю. Именно это будет большой ошибкой и непроходимой глупостью. Рамки и правила, пьющий кровь. Условности. – Она повернула голову, демонстрируя тонкий профиль, и взглянула в окно. Её пальцы дрожали. Совсем немного. – О чём ты хотел поговорить?

– Об условностях, Линнет, и их месте в нашей жизни. Иногда нам приходится поступать как должно, а не как хочется – есть вещи, которые необходимо ставить выше чувств или желаний. Думаю, ты это понимаешь как никто другой. – Я молчал долго, наблюдая за передвижением пёрышек облаков на клочке лазуритового неба в окне. Пташка не торопила меня, но слушала. – Я солгу тебе, если скажу, что не хотел тебя проучить. Очень хотел и нашёл бы повод – не этот, так другой. Я солгу тебе, если скажу, что понимаю твою обиду. Не понимаю, хотя и признаю твоё право на холодность. Я солгу тебе, если скажу, что не испытываю сожалений. Испытываю, но они – лишние, неправильные и алогичные. Но об этом – довольно, ведь тебе, как я вижу, неприятно. – Линнет опустила взгляд; в её ресницах путался солнечный свет. – Есть некоторые вещи, о которых не говорят вслух – например, о том, что иногда состав клана проходит переукомлетацию. Некоторые – горячие головы, непокорные и зарвавшиеся гордецы – гибнут, освобождая место другим, более разумным.

– Конечно же, случайно?
– Конечно, – мимолётная улыбка. – Но иногда гибнут те, кто имеет влияние на ценный талант, кто заставляет его перестать быть надёжной деталью в системе. Случайно, милая – покров между жизнью и смертью крайне тонок. Всё происходит само собой – разрываются узы, привязанности, случаются неизбежные несчастья, – я развёл руками.
– Не продолжай. Я поняла, – ровно, почти церемонно. – Ты не должен был этого говорить.
– Я, как и некоторые другие, не должен был и замечать этого, – пожал плечами. – Подход разумный, согласись. Мне всегда казался он очень рациональным.
– Наверное.
– Не фыркай.
– Только не вижу проблемы.
– Скорее не замечаешь или же отрицаешь.
– Не надо.
– Чего именно?
– Дальше не надо. Не рви мне душу, Деметрий.
– Пожалуй, я бы даже скучал, когда бы забывал, сколько от тебя было проблем.
– Прекрати.
– Мне хочется откусить себе сейчас язык.
– А мне – вырвать его тебе.
– Не отказывайся от покровительства Маркуса. Хотя бы открыто не проявляй дерзости. Он убережёт тебя там, где я окажусь бессилен.
– Но?
– Не вздумай уступать ему, если вдруг чтений и твоего присутствия ему окажется мало. Я удушу тебя, а после, пожалуй, буду тосковать некоторое время.
– Всё?
– Не пой ему.
В её улыбке была неприкрытая горечь.

…Я не являлся фаталистом и не верил в предназначение, ибо знал, что жизнь походит на бархан, где каждое движение одной песчинки тревожит соседние. Своего рода эффект домино. В переменчивом, словно дым, мире не может существовать ничего предначертанного. Но, несмотря на это, я имел один существенный изъян, бывший и неоспоримым преимуществом – хорошую интуицию. Чутьё нередко выручало меня, являясь неотъемлемой частью моей натуры – помогало там, где молчали инстинкты и подводил разум. И сейчас я не был спокоен – во мне разрасталось неправильное беспокойство. Что-то шло не так, как должно было идти.

Меньше свободы и больше контроля. Стоило соврать себе и отмахнуться от лишних раздумий, но я чуял смерть, как акула ощущает капли крови за десятки километров.

Окна моих комнат не выходили во внутренний двор – своего рода привилегия не особенно скрываться; дорога внизу была практически пустынна. Умиротворённое, ленивое безмолвие завладело окрестностями – час сиесты, когда Вольтерра подобно многим другим южным городам практически вымирает. Покой и нега. Я чуть повернул голову, наблюдая за дальнейшими действиями Феликса, вошедшего безмолвно и без стука. От него пахло пылью и жарой.

– Ты беспокоен, – произнёс он после долгого молчания. Я был наделён высшей степенью его расположения – мог безнаказанно поворачиваться к нему спиной. Пожал плечами, не видя смысла комментировать его слова. Он был не прав. Не беспокойство. Тревога. Он знал меня достаточно хорошо, чтобы чувствовать мою нервозность. – Охрана тебя ненавидит, Деметрий.
– Я не терплю беспечности, а сейчас она крайне неразумна.
– Мне было бы интересно знать причины.
– Я знаю, что что-то идёт не так, как должно.
– Может, просто дело в бабе?
Я закатил глаза.
– Избавь меня от своих предположений – сегодня я не в настроении их выслушивать, но, – я бросил взгляд в его сторону; из-за расширившегося зрачка почти не было видно винно-красной радужки, – не настолько, чтобы поддаваться на твои провокации. Однако, пожалуй, в одном не могу не согласиться – все неприятности, в которые я когда-либо ввязывался, были, как ты выразился, из-за баб. Даже Адам не устоял перед соблазном, взяв запретный плод из рук Евы и польстившись на лживые обещания. И с тех пор это наш рок. Красота ставит нас на колени.

Я спиной ощутил его улыбку.
– Представляю, как ты жалеешь, что столь бурные ссоры не имеют такого же бурного продолжения.
И вновь я нашёл причин отвечать, но пришлось признать – он меня задевал и достаточно ощутимо. Каким-то уголком своего сознания я хотел вести себя неосмотрительно.
– Или в неприятности я ввязывался из-за тебя, мой друг.
– Неужели ты до сих пор не забыл? Я столько раз тебя выручал, спасал твою шкуру, прикрывал спину, а ты, неблагодарный мальчишка, помнишь исключительно плохое.
– Ты продашь меня за тридцать серебряников.
– Как низко ты оцениваешь меня, Деметрий, – он цокнул языком. – Твоя шкура стоит гораздо дороже. Ты обидел меня, назвав столь низкую цену.
– И подставлял меня не реже, чем прикрывал спину.
– Ох, не тебе меня в этом упрекать.

Действительно, хотя мы и были в какой-то степени дружны и представляли собой очень эффективную боевую единицу, но наше негласное соперничество, начавшееся даже раньше, чем я оказался в клане, продолжалось до сих пор. В последний раз я увёл из-под его носа весьма приглянувшуюся Феликсу Виолетт – бедняжку, когда она мне надоела, он не принял обратно. Я прекрасно понимал подобную брезгливость.

Мы не позволяли нашим играм принимать серьёзный оборот – в конце концов, сражались на одной стороне, и терять надёжного напарника было крайне глупо; к своей чести, я не часто попадался на его удочку, но когда такое происходило, то ничего хорошего, естественно, не случалось. Однажды он даже свернул шею моей певице и не позволял к ней подойти до тех пор, пока кровь – божественная кровь! – не остыла и не потеряла всякую ценность. Удача действительно меня любила, раз гораздо позже, спустя века мне повезло вновь повстречать подобного смертного, но одно воспоминание о потере той, первой, приводило в ярость. Досадное упущение, хотя, конечно, потом Феликс пожалел. Сильно пожалел.

– Так, говоришь, охрана недовольна? – лениво, но не скрывая удовольствия. Я имел небольшую власть и с удовольствием ей пользовался, тем более что отвечать за все недосмотры придётся собственной головой. Я требовал не так уж много, но моим требованиям было сложно соответствовать. Впрочем, это не моя вина и не мои заботы.
– Чуть больше, чем всегда. Думаю, один идиот, который открыто выскажет тебе недовольство, точно отыщется. Позови меня тогда. Я хочу посмотреть.
– Пусть выполняют лучше свою работу – по городу в последнее время шастает всяческая мразь.
– Ласково ты о нём. Или об обоих?
– О нём. Малышу необходимо подпилить коготки и подобрать ошейник потуже, но он, думаю, не безнадёжен.
Если он безнадёжен, то умрёт.
– Как к таким речам относиться твоя amanta [8]? Или в её присутствии ты придерживаешь язычок?
– Она мне, к сожалению, не любовница, ведь я до сих пор жив, да и женщине, ты же знаешь, вредно знать слишком много.
– Может быть, да, а, может, и нет – мои глаза меня пару раз обманывали? У вас потребуют объяснения.
– Она мне доверяет – полагаю, в этом дело.
– Доверяла.
– Женские капризы, – я взмахнул рукой, будто отгоняя назойливое насекомое. Мне не хотелось признаваться даже себе, что, возможно, я недооценил силу её обиды. – Ты ведь пришёл не просто так?
– Там тебя разыскивают, – он выразительно замолчал. – Твой швагер. Я подумал, что ему вовсе не будет лишним потоптаться в приёмной. Выдержке тоже необходимо учиться. Да, Деметрий?
– Безусловно, – теперь моя улыбка была вполне искренней, хотя я и оценил шпильку. – Малыш должен знать своё место. – Я склонил голову, благодаря Феликса – он сделал всё более чем просто правильно. Лёгкий укол беспокойства сменился всполохом недовольства – Роберт прибыл слишком рано, разрушая мой план. Линнет была в городе – у меня оставалось время подвести черту и подготовиться к их встрече. Иными словами разозлить его до такой степени, чтобы он вновь попытался на меня броситься.

В просторном холле было прохладно; я находил определённую иронию в том, что здесь в декоре использовались искусственные цветы. Я не позволил себе удивления, хотя вид Роберта оставлял желать лучшего – он казался осунувшимся, встрёпанным больше, чем обычно, и повзрослевшим на пару лет. Приветствий не было. Феликс маячил где-то за спиной не в силах отказаться от маленького представления.
Сжал и разжал пальцы. Всё серьёзно. Я знал, что он спросит раньше, чем слова сорвались с его губ.

– Сестра? – глухо и отрывисто. Глаза у него пустые – в них из осмысленных эмоций плескался только страх. Я не позволил себе поддаться панике – в конце концов, он не сказал ничего тревожного. Линнет в городе – Вольтерра абсолютно непреступна. Ей ничего не может угрожать внутри стен.
– В городе, гуляет со смертной. Как видишь, я не держу её взаперти.
– Я могу увидеть её сейчас?
– Зависит от того, что ты от неё хочешь и что ты ей скажешь.
Он криво улыбнулся.
– Я хочу её предупредить.

С языка уже был готов сорваться язвительный, пусть и учтивый, ответ, но слуха коснулся перестук каблуков – Дженна вернулась. Одна. Шаги торопливые, частое сердцебиение, кисловатый привкус страха – верные свидетельства тревоги. Чуть склонил голову набок. Человеческое существо не забыло этикета – почтительно замерло в паре шагов, услужливо склонив голову.
Что-то действительно шло не так. Ощущение тревоги многократно усилилось.

– Говори.
– Нам встретился не человек – возможно, полукровка, но я не уверена. Молодой, на вид ей ровесник, высокий, худой и неприлично красивый, – начала Дженна, и на миг на её простом лице появилось мечтательное, задумчивое выражение. Роберт, казалось, побледнел ещё больше. На его красивых скулах заходили желваки. – Она сказала, что знает его и что мне не о чем беспокоиться. Другие – наверное, люди, но я вновь не уверена – возникли поблизости, – быстро и по-деловому продолжила смертная. – Я сочла за лучшее ускользнуть и найти вас, сеньор, помня вашу просьбы докладывать обо всём, что Линнет говорит или делает. Она была напугана. Сильно.

Она говорила глупости – что может угрожать в Вольтерре? Кто бы там ни был… Нить, единственно интересовавшая меня из сплетения тысяч и тысяч других, задрожала, отражаясь в сознании приглушённым отголоском боли. Линнет находилась точно между внутренним и внешним кольцом стражи – в слепой зоне у патруля.
Да быть не может…
Я, конечно, ошибся.

– Ты за ней ещё и шпионишь? – с явным презрением бросил Роберт, но осёкся, заметив, как я, видимо, изменился в лице. – Она… здесь? Я, чёрт возьми, не мог опоздать! – бессильно взвыл он. – У вас охрана, люди… Она не пойдёт по своей воле.

Результат оставался одним и тем же – что бы сейчас ни происходило, сколь бы это ни казалось безумным, пташка была в реальной опасности. Охраны рядом не было. Скорее всего, не было и смертных свидетелей.

– Где она?
– Сеньор, разве вы…
– Где ты оставила её? – рявкнул я так, что глупое человеческое существо, сейчас растрачивающее попусту время на предположения, отшатнулось и лишь только потом, спустя драгоценные мгновения, торопливо назвало адрес. Пожалуй, я позволил себе опешить от проявленной неизвестными наглости – от замка всего лишь около мили. Я не стал никого дожидаться, на ходу натягивая перчатки и набросив на голову капюшон.

– В чём дело? – Роберт не спрашивал – требовал, стараясь поспеть за мной и явно не слишком радуясь перспективе спускаться в подземелье. Долго. Из моей глотки вырвался предупреждающий рык.

Тревожило меня и другое – я не смог выловить из разума Дженны нити сознаний тех, кто посмел нарушить границу. Мутный, осклизлый клубок ощущений вместо точности. Однако это не являлось существенным препятствием.

– Кого ты привёл по её душу? Не смей лгать или испытывать моё терпение иными способами – клянусь, тогда я точно сверну тебе шею, как цыплёнку. – Я очень старался быть спокойным и собранным, позволяя неизбежному страху – все чего-то боятся – не туманить сознание. Для него и для ярости, тоже предрешённой, ещё будет время. Знал и испытывал твёрдую, как алмаз, уверенность – там, в конце пути, я не увижу ничего хорошего.

А нить дрожала и слабела от секунды к секунде. Раздражение – я не смел пойти напрямую. Был связан правилами, словами и клятвами… Много ли они стоили сейчас? Я уже действовал практически бездумно – шел будто на поводке, едва ли сдерживаясь от откровенных глупостей. Что-то внутри меня стремительно разрушалось, сметалось, разрывалось бушующими чувствами.

Ей плохо.

Страх голодным зверем вгрызался в разум.

Полукровка раздосадованно цокнул языком, споткнувшись, но Феликс, кажется, успел поймать его за шкирку, словно щенка. Темнота не была помехой пьющему кровь – разве что краски становили приглушённее и мягче, но вот в том, у кого крови бессмертных капля, создавала определённые трудности. Бесполезные существа. Сильное, едкое раздражение – из-за Роберта тоже приходилось медлить.

Ей больно.

Я не думал о реальной возможности того, что перестану ощущать присутствие Линнет. Такого не могло случиться, убеждал я себя. Получалось на удивление паршиво. В одном я был уверен точно – мне очень не нравилась подобная перспектива. По правде сказать, я даже не мог предположить, какой будет моя реакция.

Она уже погибала – это тоже совершенно ясно.

Потревоженный стремительным движением затхлый воздух поднимал с пола вихри пыли.

– Вероятно тот, кому я служил, – неохотно и через силу. Я всё больше считал физическое устранение Роберта наиболее рациональным выходом. Скорее всего, он уже запутался до такой степени, что только плаха его и ждала.
– И служишь, – бросил я, тонко улыбнувшись – он весьма похоже на сестру морщился от не самого приятного запаха, царившего в подземелье. Больше люди, чем мы, которые не делили ароматы на приятные и неприятные, если дело не касалось трапезы.
– Возможно, – осторожно произнёс он. Стыд, который мальчик испытывал, меня не трогал – Линнет попала в переплёт исключительно из-за него, отчего он не может рассчитывать на индульгенцию от меня. – Но губишь её именно ты.
– Я тоже очень рад тебя видеть, Роберт.
– Хотя, конечно, лучше ты. Из двух зол принято выбирать наименьшее – если сбросить со счетов Натана.

Внутреннее раздражение не коснулось лица. Натан уже приговорён – я буду ему судьёй. Оставить без прошлого, лишить будущего… Я проявлял необходимую жестокость к пташке.

Лента сознания Линнет на какой-то краткий момент показалась добела раскалённой – никогда мне не доводилось ощущать подобного. Ледяная рука сжала внутренности. Заныла раненная Робертом ладонь.

– Ты научил её ненавидеть себя?
– Я… боялся её, – он казался растерянным и не слишком уверенным. – И боюсь, но очень хочу научиться принимать и понимать. Поверь, мне за это ни капли не стыдно. – Я не мог позволить себе сейчас отвлекаться на него, хотя очень хотел. Ему не помешала бы хорошая трёпка. – Ты не видел, Деметрий. Ты не знаешь и не понимаешь. Она может быть другой, и, боюсь, к этому невозможно привыкнуть.

– А она тебя ещё и оправдывает, щенок!
– Тебя она тоже оправдывает, вампир, хотя и отрицает это. Много хорошего сестра видела от тебя? Она несчастна, и ты это прекрасно знаешь. – Я не стал отвечать – и ни к чему и нечего. Он вздохнул и заговорил дальше очень торопливо, глотая окончания и слова: – Когда я только познакомился с ней, мне очень хотелось верить, что её свет – обманка, что под красивым фасадом не будет ничего. И в какой-то момент я и уверовал, и почти возненавидел, потому что ко многому не был готов. Ошибся. Наказал и себя, и её. Так позволь, коль уж мы находимся в одинаковых условиях, самому расплатиться за свои грехи. Она моя сестра, и дорога мне. Это мой долг.

– Дорога, – многозначительно протянул я. Ему хватило выдержки не отвечать. – Твоё раскаяние мало что сможет изменить. Ты подставишь её под удар, если вы попытаетесь бежать – если, конечно, закрыть глаза на то, насколько неразумно ты ведёшь себя и так.
– Если она тебе хоть каплю дорога, Деметрий, то ты никогда не найдёшь её.
– А что же сделаешь ты, если она для тебя хотя бы что-то значит?
– Наверное, правильным было бы тоже никогда её больше не видеть. – Усмешка его отдавала горечью. – Кого я обманываю – мне и не позволят быть рядом. Я не тот брат, который будет оберегать её. – Я спиной ощутил его пристальный взгляд. – Тебе, надеюсь, тоже не позволят быть с ней.

Укол интереса – его слова перекликались с чьими-то ещё, которые я будто бы знал, но забыл. Кровь никогда не лжёт. А ещё очень важное, случайно сорвавшееся с языка –«не тот брат». Возможно ли?.. Мы едва ли потратили на путь больше полутора минут, и этого тоже оказалось много. Предопределённость. Инстинкты сошли с ума, словно я вдруг оказался на поле боя в абсолютно проигрышной ситуации. Глубокий вздох Феликса – он ощущал то же, что и я. Смерть плясала на улице, въедаясь в землю, перемешиваясь с дыханием.

Чертовщина.

Я прислушался к ритму города над поверхностью и только после, удостоверившись, поднял люк, чтобы выбраться на улицу. Спешка только помешает. Я не имел права на чувства – они подтолкнут к ошибкам и неразумным шагам. Я успокаивал себя до тех пор, пока в ноздри не ударил запах её крови и едкая гарь пепла. Не несколько капель. Больше, гораздо больше. Аромат мёда заползал в горло, раздирал лёгкие. То, что я испытывал, не было яростью в изначальном значении этого слова – бешенство подошло бы больше.

По небу лениво переползали тучные белоснежные облака.

Я бросился вперёд с лёгкостью спущенной с тетивы стрелы, уже понимая, сколько было растрачено времени впустую. Острые иголки множества «если бы» впивались в мысли, предлагая искать и назначить виноватого. Феликс, молчаливо следовавший всё это время за мной, и Роберт перестали существовать. Ярость – пташке причинили боль! – заставила действовать, разрушила тщательно воссозданное спокойствие с такой же лёгкостью, с какой сталь пробивает бумагу. А нить её сознания дрожала, готовая вот-вот оборваться, вспыхивала огненной лентой – слишком знакомый мне трепет. Переулок был пуст и узок, заканчиваясь тупиком; судя по всему, Линнет сюда просто загнали, как загоняют на флажки дичь – ловушка захлопнулась, стоило ей ступить на тесную улочку. Не один я считал её подходящим трофеем. Кончина посмевших сделать такое не будет лёгкой.

Яснее ясного, отчего смерть пропитала воздух и почему я чувствовал опасность на подсознательном уровне. Пальцы правой руки свело судорогой, стянуло болью предплечье. Проклятая. Всё моё существо жаждало уничтожить угрозу – это был инстинкт, древний, как сама жизнь, тот самый, что толкнул меня выйти из тени в ту весеннюю ночь.

Но это неважно. Незначительно.

Кровь из не то разодранного, не то обожжённого горла сочилась между тонких пальцев, окрашивая багряным белую кожу и пропитывая одежду; Линнет была бледнее смерти и едва стояла на ногах, прижимаясь спиной к обшарпанной стене. Но взгляд у неё пустой, далёкий и безжизненный – она смотрела на меня не видя. О, нет, я вовсе не желал защитить её – я жаждал смерти и мести. Обидчиков было (осталось?) только двое – тот, который был ближе ко мне, оказался мгновенно отброшен. Кости захрустели сухими ветками в пламени костра. Пташка вздохнула со страшным булькающим звуком, отчего губы её стали алым, и вжалась в стену ещё больше. Сердце у неё билось так, что впору было отбивать чечётку, но ритм внушал опасения – рваный, спотыкающийся, слабый. Я яростно взвыл и прыгнул, точно рассчитав, как сомкну пальцы на рыжей макушке мальчишки рядом с ней и переломлю ему хребет – он осторожно, предельно аккуратно взял её за плечо, точно обнимая, и потянул на себя. Она замотала головой, задрожала. Только за это ему следовало умереть. Время стало вязким, тягучим, разорвавшись пустотой и ярчайшим сиянием – существо, которому оставалось жить меньше удара сердца, вспыхнуло факелом, ослепляя. На секунду, на мгновение я оказался оглушён и дезориентирован. Хватило.

Ладони поймали только воздух.

Непонимание.

Пташки нет.

Полы плаща зашелестели, коснувшись земли. На дорогие туфли садился пепел, пахнувший смертью. Растерянность – не иначе всё происходящее глупая шутка. Капли крови – от маленьких, словно бусинки, до темнеющих клякс. Ощущение присутствия, прикосновение тепла. И только. Линнет рядом не было.

Невозможно.

Нить, дрожащая, почти погаснув, исчезла во тьме, чтобы возникнуть за тысячу миль от меня. Слишком далеко. За пару часов пути она успеет умереть. Ядовитый всполох – наивные мысли, ведь её не станет раньше.

Неправильно.

Я чувствовал себя обманутым, одиночество впилось в душу. Глухое, протяжное рычание вырвалось из глотки. Я зашипел на приблизившегося Феликса то ли от клокочущей ярости, то ли от собственного бессилия. Губы искривились в оскале. Повернулся по-звериному, порывисто и только теперь – улыбнулся. Роберт держал в руках прекрасную, пусть и потрёпанную добычу. На нём я выплесну всю свою злобу.

– Только не убей раньше времени, – мягко попросил я его, облизнувшись. – А лучше отдай его мне – поверь, ещё не было такого, чтобы я не вызывал непреодолимого желания исповедоваться.

И только теперь здесь оказался один из стражников. Поздно.

Полукровка неопределённо дёрнул плечом, плохо скрывая тревогу, готовую вот-вот перерасти в панику. Мужчина – по виду самый обычный смертный, худощавый, не слишком высокий, разве что глаза у него были прозрачно-голубыми, яркими, каких я не встречал у людей; во взгляде же Роберта разгоралось пламя.

– Думаю, тебе рассказывали, что вампиры делают с перворождёнными? Готов благородно умереть? – он прошептал это в самое ухо, ласково и нежно. «Человек» дёрнулся, заскулил и вцепился пальцами в руку дампира; то, что произошло дальше, не поддавалось логическому объяснению. Внутри него будто что-то надломилось, захрустело – я застыл, впитывая происходящее; процесс изменения был не особенно стремительным и позволяющим в полной мере им насладиться, как у существа передо мной выросли крылья – сначала появились ветвистые белые-белые кости, опутанные паутиной вен и сухожилий, которые покрылись тончайшей и нежнейшей на вид кожицей, а после – потрясающей красоты антрацитовыми перьями. Практически птичьи, с птичьим пухом, с маховыми и кроющими перьями, лёгкие и изящные… не меньше четырёх метров в размахе. Не знаю, в чём было дело – в слабом, словно отсвет лунного света в зеркале, сияние, возникшем вокруг нефилима, или в ставших более совершенными чертах лица, но весь облик мужчины сделался гораздо благороднее и привлекательнее.

Роберт сжимал ему горло так, что тот не мог произнести и слова. Несильно запахло горелым мясом и жжёными волосами.

– У тебя неплохой потенциал, Роберт. – Феликс каблуком, до хруста наступил на распластанное на земле крыло. – Никогда не знал, что эти твари так умеют. Что предпочитаешь, Деметрий – крылышко или ножку?

Нефилим задёргался в руках Роберта с той яростной силой, которой напитывает только животный страх, однако я не сомневался в гневе его палача.

– Можешь пообещать мне кое-что, Деметрий? – взгляд фиолетовых глаз впился в меня. Один оттенок. Тоска – дикая, неистовая, ломающая всякие установки и правила. – Если вы всё же когда-нибудь встретитесь, то береги мою сестру. Она заслужила лучшей жизни. И, пожалуй, прости меня, – кривая улыбка.

Феликс, не одурманенный его глазами, понял, что происходит гораздо раньше меня, но тоже опоздал – его пальцы почти схватили наглого мальчику, который, чуть ослабив хватку и перехватив проклятые крылья, исчез вместе с нефилимом за одно мгновение. Под ботинком моего напарника ещё оставались выдранные с мясом чёрные перья.

Образовавшаяся пустота внутри разрасталась такой сильной злобой, какой я не испытывал никогда прежде. Я допустил чудовищную ошибку, позволил себя провести и поддался чувствам. Меня вовсе не удовлетворяло стойкое чувство неизбежности – предопределение – я видел Роберта в последний раз.

Гнев, отчаянье и обиду я выплеснул уже позже – в одиночестве, глубоко под землёй, в полной мере осознавая – мне не будет позволено спасти Линнет. Да я и не успею. Я должен был только наблюдать. Меня уже сторожил конвой, готовый в любой момент пресечь мою малейшую попытку к действиям.

А золотая нить, меду тем, слабела – связь таяла, исчезая в вечности.

Стылая пустота.

________________
[1] Александр Дюма «Три мушкетёра»
[2] Клир/клирики – духовенство.
[3] Речь об улицах – улице Сотто, которая ведёт к замку, и деи Сарти, которая ведёт к площади Приоров и кафедральному собору.
[4] lieblichen (нем.) – милый, любимый.
[5] Речь идёт о церковном гимне Ave maris stella, используемом в богородичных службах. Послушать можно, например, тут: http://www.youtube.com/watch?v=TacNIbmDZ4s
[6] То есть хлыст длиной примерно 60-80 см, сужающийся к концу и без хлопушки на конце. Обычно изготавливается из кожи.
[7] Высокородный господин Деметрий (нем.)
[8] Любовница (ит.)
Это половинка главы - всю в раз я не осилила)


Источник: http://twilightrussia.ru/forum/38-16836-1
Категория: Отдельные персонажи | Добавил: Розовый_динозаврик (31.12.2015) | Автор: Розовый_динозаврик
Просмотров: 987


Процитировать текст статьи: выделите текст для цитаты и нажмите сюда: ЦИТАТА






Всего комментариев: 0


Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]