- Белла! – окликнул голос сзади, и я невольно вздрогнул, осознав, что я опять безнадежно пропал в ее шоколадных глазах, таких гипнотизирующих. Вот только действительно ли для меня стали так тянуться секунды, или Белла тоже стояла в задумчивости и не двигалась? Нет, нет, это все мои помешательства. Она могла задуматься лишь на пару секунд, а в моей голове уже пара миллионов мыслей пролетела при взгляде в ее задумчивые глубокие глаза.
Белла повернулась, обрывая контакт, и я увидел какого-то нервного худощавого блондина со странным, и, на мой взгляд, совершенно неуместным желтым боа из перьев на шее.
- Том? Что стряслось?
- Белла, кто привел Майка? – взорвался тот, едва дав ей закончить, и во мне тут же проснулось жгучее желание затянуть покрепче на его шее этот импровизированный шарф, и научить его хорошим манерам.
- Майка? – растерялась Белла – Я, а в чем дело? С ним какие-то проблемы?
- С ним не проблемы!!! С ним катастрофа!! Он не придет!!
- Как не придет?
- А вот так!!! Видите ли, его девушка собралась выходить за другого, а он только сейчас понял какой он тупица, идиот, и что ему немедленно надо ее остановить!! – почти провизжал этот невротик, с явным пренебрежением в голосе. Я мысленно усмехнулся. Старо как мир. Я вот вампир, с вроде бы столетним опытом, а попался в такую обычную и чисто человеческую ловушку, характеризующую тысячу, кажется различных, но таких одинаково глупых способов, разбивших все даже без особого повода, двумя словами – слишком поздно.
И, кажется – разве не должен был научиться за все эти годы, еще и читая мысли? А ничему я не научился. Потому что смотреть на людей, запертых в темнице под названием одиночество, и самому ощущать ее давящую ледяную пустоту – две вещи, которые даже и ставить рядом нельзя. Да потому что все это вранье, выдумки – не учатся на чужих ошибках ни умные, ни глупые. Потому что ни один мозг никогда не пронзит тело вплоть до боли в костях, как это делает разбивающееся сердце и сгорающая душа. Потому что не оставит не сходящего вечность выжженного клейма на всех оставшихся частях тела, возрождающегося огнем от каждой близости очередной ошибки, не позволяя забыть. Вот они – настоящие уроки вечности. Только собой можно заплатить за них. Самым дорогим что есть – она не спросит по силам ли тебе заплатить эту цену.
Чужие же ошибки оставляют лишь легкий след – крестик, нарисованный на руке, который всегда с легкостью стирают, уверенные в том, что они слишком умны, чтобы наступить на эти же грабли. Один и тот же человеческий грех, который жил и во мне тоже, а может и сейчас живет, просто трудно понять, что еще не окончательно умерло, – самоуверенность. Каждому кажется, что его история будет другой, не такой, особенной… И лишь редким счастливчикам удается пройти по этому шаткому мостику и не ступить на ту сломанную ступенечку, о которой все так беззаботно забывают, с уверенной усмешкой стирая крестик на руке. Да я и сам так часто удивлялся людской глупости, видя, кажущиеся мне просто очевидными, выходы. Только вот не учел я, что стоя на дрожащем под твоими ногами мостике не очень-то легко размышлять уверенно и увидеть заветную сломанную досочку вблизи, а не издалека. И в результате я, самовлюбленный вампир, так уверенный в своей правоте не просто провалился и рухнул в пропасть – я еще и мостик оторвал и увлек за собой. Провалил испытание во много раз позорнее, чем те люди, над которыми я так смеялся, и даже, наверно, чем этот парень, чья любимая сейчас собиралась торжественно поклясться в любви другому.
- Как романтично! – ахнула Белла, прижав руки к щекам, и легко засмеявшись. Романтично… Что значит это слово? Лишь банальное прилагательное, которое обычно говорят, смотря в кино какую-то не особо удавшуюся мелодраму? Или за этим стоит большее, намного большее? Ведь романтика бывает разной. Можно притащить охапку цветов, зажечь коробку ароматических свеч, включить музыку, потушить свет… Это красиво? Может быть и красиво. А может быть вычурно и чересчур. А может быть просто лишнее. Я знаю и другую романтику, ту, которая была у нас, самую настоящую, а не выдуманную искусственно набором из магазина – Валентинов день.
Когда мы просто сидим, сидим на каком-нибудь идиотском уроке, и монотонный голос неустанно рассказывает нам о чем-то связанном, кажется, с биологией, а может быть и с литературой, а может вообще с математикой. Вампир я, с идеальным слухом, с идеальной памятью, читаю мысли – а все равно не имею ни малейшего понятия. Потому что ничего в мире нет кроме пары шоколадных глаз с такой нежностью и любовью на меня смотрящих. И я уже давно забыл и кто мы, и где мы, и зачем мы вообще здесь находимся, потерялся в пространстве, утонул в ее глазах, в которых теперь она уже не даст мне утонуть – просто отведет взгляд быстрее. А она тоже утонула, растворилась во мне, как и я в ней, потому что не может одна половинка стать единым целым, а вторая его половинка так и остаться без пары.
И вот чьи-то голоса попытки с третьем, а может с пятой, или вообще с седьмой – я не знаю сколько мы возгласов упустили, наконец-то проникают в сознание, заставляют нас подскочить одновременно, и мысленно выругаться за порчу такого чудесного мгновенья, когда все вокруг потеряло смысл, кроме наших душ, слившихся воедино. И приходиться извиняться, оправдываться и заставлять свой разум соображать в поисках ответа – но вот она, твоя половинка, смущенно опустившая голову вниз и нервно хихикнувшая, и на лице невольно расползается глупая-преглупая улыбка, которая скорее пугает других, чем притягивает, и ты знаешь, что хоть момент и испорчен, это связь все равно никуда не исчезла. И в этом она и есть – настоящая романтика, в том, что она жива, пока жива любовь и не проходит со временем, способная любой самый ужасный и отвратительный момент превратить в красивую сказку.
Помнит ли она такую романтику? И значит ли ее возглас, что она тоже хочет оказаться на месте этой девушки, которая смогла, в конце концов, достучаться до своего возлюбленного и заставить его плюнуть на все свои глупости и броситься спасать такое хрупкое счастье? Хочет ли она, ждет ли кого-нибудь, кто бы тоже разрушил ее фальшивый мир вокруг и вернул бы ее на свое место? А есть ли вообще такой? Или тот самый непонятный парень Крис, с которым она вчера уехала в какое-то место, именуемое домом почему-то ими обоими, и был тем, кто спас ее и открыл перед ней именно ту жизнь, которую она хотела? И стоит ли мне пытаться и бороться, или это уже не мой случай, и поздно уже действительно слишком, и в принципе то изначально было «не судьба», но тогда можно еще было хотя бы попробовать, а теперь уже все – пути назад закрыты, отрезаны, завалены тяжестью ошибок и времени, да и смысла уже нет, потому что бороться больше не за что?
- Романтично?! – противным голосом взвизгнул парень, и я вздрогнул – Ты понимаешь, что у нас показ через два часа, а у нас нет ассистента? Людей и так нету, потому что, видите ли – это всего лишь пробный показ! Ты знаешь, что будет, если мы его провалим?!
- Знаю, знаю! – шикнула на него Белла – Подожди, я думаю!
- Да что тут думать?! Не найти нам за две минуты нового ассистента – что, первого встречного на улице хватать?!
- Первого встречного говоришь… - задумчиво протянула Белла, а затем повернулась ко мне. Ее лицо озарила хитрая улыбка.
- Эдвард, тебе, говоришь заняться нечем?
- Что? – недоуменно спросил я, глупо смотря на ее игривую улыбку, от которой таяло и дрожало сердце.
- Может, поможешь?
Я быстро заморгал, пытаясь понять смысл ее слов. В чем она просит меня помочь? Заменить Майка?! Парня, который сбежал спасать свою развалившуюся личную жизнь? Заменить в работе с этими капризными, развращенными и циничными девушками, гордо именующими себя моделями? С девушками, большинство которых думает лишь о диете, деньгах, соперницах, дорогих вещах и знатных ухажерах, от которых их тошнит на самом деле? С девушками, от которых мне каждую секунду так горячо и безумно хочется забрать мою маленькую девочку, утащить подальше и никогда не позволить ей вернуться в этот мир борьбы, не знающей правил?
- Это совсем не сложно! – добавила Белла, увидев мое замешательство – Единственное, что нужно – уметь быстро бегать, и иметь железную выдержку. У тебя же это все есть, ведь так? – усмехнулась она, и я нервно сглотнул, чувствуя, как дыхание учащается, словно у школьника – Пожалуйста, Эдвард! Мне больше не к кому обратиться!!
Она что – издевается надо мной? Она что – не знает, какую силу надо мной имеет? Или знает, и прекрасно использует это? Хотя какая разница? Какое это вообще имеет значение? Даже если бы я знал, что она просто использует меня, жалостно смотря мне в глаза – все равно бы ничего не изменилось. Никогда в жизни я не мог, не могу и не смогу противиться просящему взгляду ее бесконечных и таких родных глаз, ради которых я готов бежать на другой край света.
Хотя нет. Смог. Смог один-единственный раз, навек оставшийся в моей памяти, ядом въевшийся во все тело, насквозь пропитав его убивающим воспоминанием. Воспоминанием этих самых коричневых глаз, наполненных болью, любовью и… мольбой. Мольбой остаться. Я не выполнил ее просьбу. Не выполнил – и что получилось? Стало ли хоть кому-нибудь от этого лучше? Теперь жизнь Беллы – это грязная гонка по суровым правилам – выживает сильнейший, и она так и не ответила мне на вопрос счастлива ли она. А я… А что я? Разве есть для меня еще такая буква в алфавите? Я уже и без того ничто, пустое место, тряпка, дым без огня, дождь без воды, утро без ночи. А стоит вспомнить этот навечно застывший во мне взгляд, так и вовсе становится так тошно, так противно, так больно, пусто и страшно, что хочется не то что пропасть без следа – а просто никогда не появляться на свет.
Многие думают, что превратиться в пустоту, в звездную пыль небытия это страшно, невыносимо страшно, до удушья, до паники, до боли в висках… Глупые. Знали бы они, что значит быть живой пустошью. Пустой оболочкой. Разве страшно без следа исчезнуть в вечности? Разве это много за то, чтобы избавить твоего личного ангела от боли и страданий? Пусть ангел станет не моим, я бы на все согласился, лишь бы навсегда исчезла боль не только из ее памяти – из ее сердца, из потаенных глубин ее души.
Но машину времени мне не придумать, и старые ошибки исправлять уже поздно. Была уже и боль, и страдания, только не знаю я, как бы мне ни хотелось их масштабов. Тем не менее, они уже были, и, скорее всего, прошли, хотя знать точно я и не могу, а вот вопрос в том стало ли лучше, так и повис неловкой тяжелой тишиной в воздухе. Вопрос, на который мне не суждено узнать ответ, потому что на этот раз она твердо решила не помогать мне, и не давать ни малейшей подсказки выбирать путь – только отвлекать и запутывать.
А я ведь до сих пор оправдывал свои жалкие попытки ее увидеть необходимостью выяснить действительно ли она счастлива. И если я могу сделать хоть что-нибудь, любую мелочь, любую глупость, любое безумие за одну лишь ее радостную – пусть радостную, о счастливой я не смею даже мечтать, улыбку – я пойду на это не задумываясь. Даже если она попросит меня голышом выйти на солнце. И, наверное, я потерял последние остатки разума, но как можно не потерять их в омуте ее затягивающих с головой глаз, в которых трепетала такая трогательная надежда, что я просто не мог даже и помышлять о том, чтобы в очередной раз убить ее?
- Ладно… - тихо сказал я, с удивлением замечая, что мой голос охрип. Глаза Беллы расширились, и в них появилась какая-то детская, восторженная радость, которая появлялась у нее в глазах, когда я в очередной раз находил красивое местечко в лесу, когда я протягивал ей невесть откуда взявшееся мороженное посреди жаркого дня, когда я приносил ей завтрак в постель… На последнем она правда всегда невероятно смущалась, и ее щеки заливал очаровательный румянец, который я, наверное, уже не увижу никогда, с какой бы болью и тяжестью ни давалось мне это осознание.
Ну просто запретила себе Белла быть неуверенной и хрупкой. Запретила, потому что доверилась монстру, который разбил ее маленькое сердечко. Запретила, потому что не хотела больше страдать. Нормальная человеческая реакция, которые я так долго не мог в ней разбудить. Конечно, может быть, я вообще все это выдумал в слепой надежде утешиться тем, что она хотя бы любила меня, и может на самом деле наш разрыв не стоил для нее и сотого от того, что испытал я. Но тогда почему моей девочки больше нет? Это ведь уже не она – другая, которая хладнокровно выбрала похоронить свое прошлое в провинциальном лесу, в котором я похоронил свою душу. И подтолкнул ее к такому решению я.
Но что я могу сделать теперь? Если бы я только мог броситься в этот лес и откопать, откопать все наше прошлое, нас самих, которых мы там оставили и просто ушли, растеряв себя и свою сущность. Ведь это уже не я, и не она, от меня лишь жалкое пародие, а она… Ее я не понял, да и не пойму может быть, но та моя маленькая любимая девочка так и осталась доверительно смотреть на меня где-то в Форкском лесу, а я за все пять лет так и не набрался смелости ей ответить, что в настоящий мир мы уже не выберемся, и обратно в свои тела и жизни не попадем.
Вот так и остались где-то наши души бродить вместе по лесу – и кто знает, может, они там сейчас и счастливы, вот только мы другие и мы не можем без них, а они не хотят возвращаться к тем, кто так безжалостно от них отрекся. А может быть это все моя очередная больная фантазия, и Белла просто выросла, а мне как бессмертному не понять это, и у меня нет уже никакой моей души, даже в том лесу, на той поляне, в той комнате – и всю эту красивую сказку о бессмертных чувствах я просто выдумал.
Белла тем временем кинулась мне на шею, и я, вздрогнув, замер, боясь пошевелиться. По моему телу неслась дрожь, разряды тока, потоки огня – я просто не знал подходящих слов и сравнений, чтобы описать ее обжигающее и такое жизненно необходимое мне тепло, касающееся моего тела. Господи, а я еще сомневался. Да за одно такое объятие, за одну возможность снова чувствовать мягкость, нежность, тепло ее сладкой, волшебно пахнущей кожи, я уже был бы рад прыгнуть в жерло вулкана – хотя вот здесь даже я не мог со стопроцентной уверенностью сказать, что выживу.
Но какая разница? Зачем жить без ее прикосновений, заставляющих сердце испуганно заметаться в груди, от силы разом свалившихся и таких противоречивых чувств – от боли до головокружительного восторга? Зачем жить если не затем, чтобы снова испытать это трепетное бесценное чувство, когда подкашиваются колени, отнимается язык, и ты боишься даже вздохнуть, чтобы ненароком не разрушить неожиданно свалившееся на тебя призрачное счастье?
- Спасибо, спасибо! Ты просто спас меня!!! – ее губы слегка коснулись моей щеки, и меня словно током дернуло – я с трудом удержался от того, чтобы стиснуть на ней крепко-крепко свои руки. Белла же была такой же невозмутимой, что и прежде – Подожди меня минутку, здесь, ладно? Сейчас я приду. Том! – она обернулась к психованному блондину и быстро утащила его в неизвестном направлении. Я даже о чем он подумал, не слышал. Я стоял, посреди коридора, подобно статуе, словно громом пораженный, и не мог пошевелить ни одной частью тела, застывшего от удивления. Озарение свалилось на меня, словно Бруклинский мост на голову. Только вот мост бы разломился от нашего столкновения, а теперь чуть не разломился я.
Не веря своим чувствам – от которых я в принципе отвык, а если они у меня и были, то доверять им вот уж точно разучился – я прикоснулся к горячей щеке, и тут же отдернул руку. Мне казалось, что моя кровь вскипела, и превратилась если не в раскаленную лаву, то в кипящую ртуть как минимум, пронизывая тело забытым сумасшедшим жаром, от которого в моем горле резко пересохло – хотя такого вообще быть не могло, и мне пришлось резко и судорожно хватать ртом воздух, чтобы не умереть от резкого удушья, тоже моей вампирской сущности явно не соответствующего. Но мысль, сильной и поглощающей пульсацией забравшаяся в мой мозг и заполнив все мои параллельные дорожки мыслей, была гораздо важнее того, вампиром, человеком или вообще оборотнем я являюсь. По крайней мере, для меня в эту секунду. Я слишком ждал его, слишком ждал этого желания, умершего во мне, сгинувшего без вести и непонятным образом воскресшего от одного воздушного прикосновения ее губ.
Ее губ, которые внезапно высосали все цвета и краски из мира, вложив их в один ослепляющий взрыв, которым вспыхнула моя кожа от этого легкого касания. Который ударной волной вернул в меня потребность, без которой я даже жить не мог, заставляя меня задыхаться до наворачивающихся несуществующих слез на глазах от силы испепеляющего чувства и глубинного шока. Наверное, только сейчас я осознал в каком мире, хотя у меня никогда бы не поднялся язык назвать это миром, я жил все это время. Словно трещина легла где-то посередине потолка моей темницы, и первый луч солнца скользнул внутрь, ослепив меня великолепием солнца, без которого я каким-то образом умудрился обходиться все это время.
Я наконец-то понял, что еще ни разу, за все те бесценные секунды, когда я смотрел на нее, когда слышал ее голос, когда думал о ней каждое мгновенье, даже когда обнимал ее во время нашего невыносимо короткого танца – я ни разу не хотел ее поцеловать. Я мечтал вечность смотреть в ее потрясающие уносящие вдаль глаза, мечтал каждую секунду дышать нежным запахом ее кожи, зарываться в ее густые темные волосы, гладить ее мягкую шелковистую кожу – но я ни разу не мечтал прикоснуться к ее губам.
Не мечтал почувствовать их тепло, мягкость и податливость, не мечтал снова ощутить их сладкий вкус, от которого невозможно оторваться. Не мечтал уловить легкое трепещущее горячее дыхание, прожигающее, кажется, насквозь мою холодную кожу. Не мечтал снова ощутить то неземное, и вообще нереальное чувство, которое просыпалось каждый раз, когда ее горячий гладкий язык касался моих губ, и они наполнялись легкими и приятными покалываниями, заставляя меня чувствовать не только внешнее, но и внутреннее тепло. Не мечтал снова кануть в невероятном ощущении разгорающегося внутри огня, и обжигающего снаружи пламя, которые стирали рамки реальности, заставляя меня позабыть навсегда, что такое холод. Не мечтал снова раствориться целиком и полностью, потеряться и уже никогда не вернуться из этого сладостно-мучительного рая, который дарили мне ее губы. Не мечтал… Да я вообще ни о чем не мечтал. Но как, как я мог ни разу даже не подумать об этом, когда она стояла так близко, и ее нежные пухлые губки, изогнувшиеся в лукавой улыбке так и манили меня своим родным и знакомым теплом?
Я мысленно застонал в немом отчаянии. Вот и проснулись те первые чувства, которых я так ждал. А стоило ли? Что мне делать теперь? Ведь у меня нет ни малейшего шанса снова вернуть ее поцелуи, снова ощутить тепло ее сладких губ, от которых невозможно оторваться… Господи, кажется, я становлюсь все более и более зависимым. Каждое чувство, каждое бесценное ощущение, за которое я так был ей благодарен, каждая капля жизни, заполнявшая пустоту внутри меня, была пронизана, пропитана ею. Да что там пропитана – она и была ею. Она моя жизнь. И чем больше я чувствую, тем невыносимее, тем сильнее, тем еще больше, хотя каждый раз кажется, что больше некуда, эта зависимость.
Вот и сейчас кровь разгоняла по телу жар, в который попросту превратилась моя щека, продолжая горячо биться об каменные стенки, чуть ли не прожигая их насквозь, и заставляя меня слегка подрагивать. Лишь слегка. Но только пока она не добиралась до сердца. Потому что когда она добиралась до сердца, воспоминания тут же пронзали мое тело болезненным ударом тока, оголяя нервные окончания, ноющие без ее прикосновений.
- Эдвард! Эдвард!! Ты заснул?
Я опустил глаза и чуть не подпрыгнул на месте. Нет, наверное, это какая-то пытка. Я же не железный, у меня не такая выдержка, я не могу так… Я так ждал, так ждал этих чувств, ну хотя бы каких-то, и вот – что же?! Я просто оказался к ним не готов. Они оказались слишком сильными, я не знал, как сдержать себя. Опять ее игривая усмешка, сияющая на мягких пухлых губках, которых так и хочется коснуться.
Ну как?! Как заставить замолчать сознание, которое мысленно уже покрывает ее поцелуями, которое уже разливает по моему телу предвкушение умопомрачительного спасительного тепла ее губ? Как сдержать себя, когда она стоит в двух шагах от меня, и всего лишь одно стремительное мгновенье – она даже не успеет заметить, и я снова целую ее? И ее жаркое дыхание снова впитывается в мое тело, нарастая с каждой секундой с невидимой скоростью, отдаваясь оглушающим стуком в висках жгучей потребностью в ее мягких прикосновениях.
И мое мертвое, каменное и умершее навсегда сто лет назад сердце, снова сбивчиво бьется, как у семнадцатилетнего подростка, и снова нежность теплом зарождается в нем, превращаясь в пламя, когда ее поцелуи становятся более уверенными и сильными. В пламя, в котором я сгорел бы дотла, если бы смог. В пламя, которое стирает все, выжигая на сердце лишь одно чувство, которому уже все равно, которое не знает оттенков – просто потому, что оно слишком огромно, и ни одно сердце, даже вампирское не может выдержать больше. Чувство, которое стирает границы и все мысли и сомнения с души, заполняя ее целиком и полностью ярким и красочным бесконечным миром. Миром, в который я могу попасть – я вдруг очень хорошо понял это, не смотря на то, что я пять лет был уверен, что это невозможно.
Идиот. Опять ничего не понимал, опять казался себе умным. Да как же может умереть бессмертное чувство? Нет. Оно не умерло – умер я. Оно оказалось сильнее. Но оно осталось, осталось во мне, надо только собрать, соединить воедино кусочки своего растертого и растерзанного сердца – и оно вернется. И мне ведь надо только коснуться ее губ. Коснуться – и тут же моя кровь взбунтуется, потопив в кипящей струе остатки моего сердца, и склеив то, что склеить невозможно. Просто заполнит все пустоши огромным желанием остановить этот поцелуй навечно. Один поцелуй. Только один. И этого хватит, чтобы построить машину времени, над которой веками бьются ученые. И этого хватит, чтобы возродить целый мир из песка за секунду, хватит, чтобы оживить мертвеца. Хватит, чтобы я снова полюбил ее…
Титаническими усилиями я заставил оторвать свой взгляд от ее губ, которые успели за три минуты стать центром моей новой вселенной. Реальность пронзила меня, словно вспышка молнии, убив все вспыхнувшие надежды. Какое я имею право? Как я могу быть таким эгоистом по отношению к ней? Я не могу целовать ее против ее воли – я могу лишь добиться ее поцелуя. Я не поцелую ее просто потому, что я сильнее, или быстрее. Я не поцелую ее, пока она этого не захочет. И пусть невыносимое притяжение прожжет меня насквозь, пусть я сойду с ума, мечтая о ее губах – но она не будет страдать из-за моих прихотей. Я сам добился такой жизни – и если ей удалось спасти свою и научиться жить без меня – то я не буду снова разрушать ее, чтобы спасти остатки жалкой вечности. Это только моя вина, и только моя ошибка – и Белла не будет платить за нее двойную цену.
Я уже достаточно был эгоистом – только то, что я стою рядом и бесстыдно мечтаю о тепле ее губ уже невыносимо эгоистично, нечестно и неправильно. Я не заслуживаю ее поцелуев. И я не посмею красть их, даже если придется прыгнуть в чертово жерло вулкана, чтобы, может быть, освободиться наконец, от этого невыносимо жжения – но я больше не заставлю Беллу страдать. Только не ее. Ни одно, ни одно мое чувство – каким бы сильным и желанным оно не было не стоит и одной ее слезинки. И одной вспышки боли не стоит.
Белла мягко взяла меня за руку, и потянула по длинному коридору.
- Пошли…
Ее нежный голос успокаивающе скользнул по мне, позволяя на секунду вздохнуть и на мгновение очистить свой разум. Прости меня Белла… Прости за то, что единственное, о чем я сейчас мечтаю, это прижать тебя к этой стенке и умереть от счастья, слившись с тобой в поцелуе. Именно умереть. Потому что я настолько ничтожен и жалок, что одно желание прикасаться к тебе разрывает меня на клочки – куда уж в меня может вместиться любовь и счастье? Это не для меня, не про меня уже эта сказка. Я каждую секунду убеждаюсь в этом. Но каждую следующую секунду ты доказываешь мне, что я опять ошибся, превращая несбыточные мечты в реальность самым невозможным образом. И именно поэтому я иду за тобой, слепо веря в чудо, заслужить которое я так и не нашел способ.
Хотя нет. Опять я вру. Я иду за тобой, потому что мне больше некуда идти. Ты – мой мир, и в нем только одна дорога – за тобой. А если с нее свернуть, то вокруг лишь одна пугающая пустота, к которой и за вечность, кажется, не можешь привыкнуть. И я не хочу возвращаться. Но имею ли я право жить в твоем мире, когда ты уже не делишь его со мной? Почему ты не выгнала меня, если не разрешаешь вернуться обратно? Я запутался Белла. Как же мне сказать тебе об этом, чтобы ты поняла меня? Сколько света я краду из твоего хрупкого мирка, ступая рядом с тобой, и держа тебя ледяной рукой за руку? Почему ты не скажешь мне нет? Я уйду, уйду Белла, чего бы мне это не стоило, навсегда сольюсь с черной дырой, под названием мир без тебя. Абсурдное какое-то название. Как мир может быть без тебя? Ведь ты и есть мир. Просто скажи. Скажи нет – и я уйду. Скажи да, и я останусь, и найду способ исправить все, загладить свою вину, сделать тебя счастливой… Из кожи вон вылезу, но найду. Только скажи хоть что-нибудь Белла, ну хоть что-нибудь, у меня больше нет сил разгадывать твое молчание…