Я почувствовал тепло солнца на своей коже, и был рад, что и это я тоже не мог видеть. Сейчас я не хотел на себя смотреть. В течение самой долгой половины секунды в моей жизни вокруг стояла тишина. А потом Белла закричала.

 - Эдвард!

Мои глаза мигом открылись и я с полной уверенностью ожидал увидеть ее убегающей от того, кого я только что изобличил перед ней.

Но Белла, в отчаянии открыв рот, бежала прямо на меня, грозя столкновением. Ее руки были протянуты ко мне и она, спотыкаясь, пробиралась сквозь высокую траву. На её лице было выражение не испуга, но решимости. Я не понимал, что она делает.

Я не мог позволить ей врезаться в меня, что бы она ни задумала. Мне было необходимо, чтобы она сохраняла дистанцию. Я снова поднял руку, выставив ладонь вперед.

Она запнулась и некоторое время покачалась на месте, всем своим видом излучая беспокойство.

Посмотрев ей в глаза и увидев в них свое отражение, я решил, что, наверное, понял. Отраженный в ее глазах, я больше всего напоминал человека, охваченного пламенем. Хоть я и развенчал известные ей мифы о вампирах, подсознательно она, должно быть, продолжала в них верить.

Потому что она волновалась. Боялась не монстра, а за него.

Она сделала шаг ко мне и заколебалась, когда я отступил на полшага назад.

 - Тебе больно? - прошептала она.

Да, я был прав. Она боялась не за себя, даже сейчас.

 - Нет, - тоже прошептал я.

Она шагнула еще на фут  ближе, теперь соблюдая осторожность. Я опустил руку.

Она все еще хотела быть ближе ко мне.

По мере того, как она приближалась, выражение на ее лице менялось. Ее голова склонилась набок, глаза сначала сузились, а затем стали огромными. Даже на таком расстоянии между нами, я мог видеть эффекты света, преломляющегося сквозь сияющую призму моей кожи на ее. Она сделала еще шаг, и еще один, но не ко мне, а в сторону - медленно кружила вокруг меня, держась на том же расстоянии. Оставаясь совершенно неподвижным, я ощущал её взгляд на своей коже, когда она исчезала из поля моего зрения. Она дышала чаще, а её сердце качало кровь быстрее, чем обычно.

Она снова появилась справа от меня, и теперь, когда она завершила круг и снова оказалась лицом к лицу со мной, уголки её губ начали растягиваться в робкой улыбке.

Как она могла улыбаться?

Она подошла ближе, остановившись всего в десяти дюймах  от меня. Подняла одну руку и крепко прижала к груди, будто хотела протянуть её и прикоснуться ко мне, но боялась. Солнечные лучи преломлялись о мою руку и вихрем кружились у нее на лице. 

- Эдвард, - выдохнула она. В ее голосе слышалось изумление.

 - Теперь тебе страшно? - спросил я тихо.

Мой вопрос прозвучал, похоже, совершенно неожиданно, как будто он ее шокировал. - Нет.

Я смотрел ей в глаза, не в силах сдержаться от очередных бесплодных попыток услышать ее мысли.

Она очень медленно потянулась ко мне, наблюдая за моим лицом. Я подумал, что, возможно, она ждёт, что я скажу ей остановиться. Я молчал. Её теплые пальцы коснулись внешней стороны моего запястья. Она пристально смотрела на свет солнца, который плясал от моей кожи к ее.

- О чем ты думаешь? - прошептал я. В этот момент неизменная тайна её мыслей в очередной раз отозвалась острой болью.

Она слегка покачала головой и, как казалось, с трудом подбирая слова, ответила: - Я… - Она посмотрела мне в глаза. - Я и не знала… - Глубоко вздохнула. - Я никогда не видела ничего более красивого, никогда не представляла себе, что на свете может существовать нечто настолько прекрасное.

Я в шоке уставился на нее.

На моей коже полыхало самое вопиющее проявление моей ненормальности. На солнце я был менее человечен, чем в любое другое время. И она думала, что я… красив.

Моя рука сама по себе поднялась и повернулась, чтобы взять руку Беллы, но я заставил себя её опустить, не трогать девушку. 

- И все же это очень странно, - сказал я. Конечно, она не могла не понять, что это одно из проявлений моей омерзительности.

 - Это потрясающе, - поправила она.

 - Тебя не отталкивает вопиющее отсутствие во мне человечности?

Хотя теперь я был совершенно уверен, каким будет ее ответ, для меня это все еще было поразительно.

Она слегка улыбнулась. - Не отталкивает.

 - А должно бы.

Она улыбнулась еще шире. - Я считаю, что человечность сильно переоценивают.

Я осторожно вытащил руку из-под теплых кончиков её пальцев и спрятал за спину. Она так мало ценила человечность. Не понимала до конца, что будет означать ее потеря.

Белла сделала ещё полшага вперед, её тело оказалось настолько близко, что его тепло ощущалось еще явственнее, казалось более настоящим, чем тепло солнца. Она подняла на меня глаза, и солнечный свет позолотил ее горло, игра теней подчеркнула течение ее крови по артерии прямо под углом ее челюсти. 

Мое тело отреагировало инстинктивно – рот наполнился ядом, мышцы напряглись, мысли улетучились.

Как быстро мои инстинкты вырвались на свободу! Мы находились на месте действия из видений Элис всего несколько секунд.

Я перестал дышать и сделал большой шаг прочь от нее, снова предупреждающе подняв руку.

Она даже не пыталась последовать за мной. - Я… прости, - прошептала она, повысив голос в конце фразы, из-за чего слова прозвучали вопросительно - она не знала, за что извиняется.

Я осторожно позволил легким расслабиться и сделал контролируемый вдох. Ее запах был не более болезненным, чем обычно - не ошеломляющим, каким, я боялся, он мне внезапно покажется.

 - Мне нужно время, - объяснил я.

 - Хорошо, - все еще шепотом ответила Белла.

Обойдя её нарочито медленными шагами, я направился к центру поляны. Сел на клочок земли с невысокой травой и напряг мышцы, как и раньше. Я осторожно вдыхал и выдыхал, слушая, как она нерешительными шагами проходит тот же путь, и наслаждался ее ароматом, когда она усаживалась рядом со мной.

- Так нормально? - спросила она неуверенно.

Я кивнул. - Просто… дай мне сконцентрироваться.

От растерянности и беспокойства ее глаза были огромными. Я не хотел ничего объяснять и закрыл свои.

Не из трусости, сказал я себе. Или не только из трусости. Мне и правда нужно было сконцентрироваться.

Я сосредоточился на ее запахе, на звуке крови, мощным потоком бегущей по камерам ее сердца. Только своим легким я позволил выполнять свои функции. Все остальные органы я жёстко выключил.

Это сердце Беллы, напоминал я себе, когда мой организм непроизвольно реагировал на раздражители. Жизнь Беллы.

Я всегда старался не думать о ее крови - запаха я избежать не мог, но сама жидкость, её поток, пульсация, её горячая текучесть – на этом мне нельзя было заострять внимание. Но теперь я позволил им заполонить мой разум, вторгнуться в мой организм, атаковать мои системы самоконтроля. Толчки, плеск и пульсация крови, биение пульса. Её резкий наплыв в самых крупных артериях, и пульсация в самой крошечной вене. Жар от неё, жар, который волнами накатывал на мою обнаженную кожу, несмотря на расстояние между нами. Её вкус жёг мне язык и отдавался болью в горле.

Не смея пошевелиться, я наблюдал. Небольшая часть моего мозга еще оставалась отстраненной, еще была в состоянии думать, несмотря на этот штурм. Этими крошечными остатками рациональности я тщательно изучал все свои реакции. Я подсчитал, сколько необходимо сил для подавления каждой из них, и соизмерил результат с силой, которой обладал. По моим расчетам её едва хватало, но я верил, что моя воля сильнее моей звериной натуры. Хоть немного.

Это и был узел Элис? Казалось… он еще не размотан.

Все это время Белла сидела почти так же неподвижно, как и я, думая о чем-то своём. Могла ли она представить хоть каплю той сумятицы, что царила в моем сознании? Как она объяснила себе это странное молчаливое противостояние? Что бы она ни думала, ее тело оставалось спокойным.

Казалось, время замедлилось, как и ее пульс. Щебет птиц на дальних деревьях становился каким-то сонливым. Каскад маленького ручья стал понемногу замедляться. Мое тело расслабилось, и даже рот, в конце концов, перестал наполняться слюной.

Спустя две тысячи триста шестьдесят четыре удара ее сердца, я почувствовал, что контролирую себя лучше, чем за последние дни. Нужно было встретиться с проблемой лицом к лицу, как и предсказывала Элис. Был ли я готов? Как я мог быть уверен? Как смогу хоть когда-нибудь обрести такую уверенность?

И как мне нарушить это долгое молчание, виной которому был я сам? Мне стало неловко, а ей, должно быть, неловко было уже давно.

Я принял более непринуждённую позу и лег на траву, положив одну руку за голову. Изображать физические признаки эмоций было старой привычкой. Возможно, если я притворюсь, что расслаблен, она поверит.

Она лишь тихо вздохнула.

Я подождал, не заговорит ли она, но она молчала, как и раньше, думая неважно о чем, одна в этом отдаленном месте с монстром, отражающим солнце как миллион призм. Я чувствовал ее взгляд на моей коже, но больше не представлял, что она испытывает отвращение. Воображаемая тяжесть ее взгляда - теперь, когда я понял, что тот взгляд был восхищенным, что она считает меня красивым несмотря ни на что - вернула тот электрический ток, который я испытал, находясь с ней в темноте, ту имитацию жизни, бегущую по моим венам.

Я позволил себе потеряться в ритмах ее тела, позволил звуку, теплу и запаху смешаться, и обнаружил, что все еще могу управлять своими нечеловеческими желаниями, даже пока фантомный поток бежал у меня под кожей.

Но это занимало почти всё моё внимание. А молчаливый период ожидания неизбежно закончится. У нее было так много вопросов, и сейчас, как мне казалось, гораздо более конкретных. Я должен ей тысячу объяснений. Смогу ли справиться со всем сразу?

Я решил попытаться добавить своему мозгу работу над еще несколькими задачами, при этом продолжая считывать приток и отток ее крови. Так я проверю, не станет ли отвлечение слишком сильным.

Сначала я собрал информацию. Определил точное местоположение птиц, которых слышал, а затем по их пению идентифицировал род и вид каждой из них. Проанализировал беспорядочные всплески, свидетельствующие о наличии жизни в ручье, и, сопоставив объем вытесненной воды с размером рыб, вычислил наиболее вероятную их разновидность. Классифицировал находившихся поблизости насекомых (насекомые, в отличие от более развитых видов, игнорировали мой вид, как игнорировали камни) по скорости движения их крыльев и высоте полета или тихому щелканью их лапок о почву.

Продолжая классифицировать, я добавил математические расчеты. Если в настоящее время над площадью поляны, которая составляла примерно одиннадцать тысяч тридцать пять квадратных футов¹ , роились четыре тысячи девятьсот тринадцать насекомых, сколько в среднем насекомых могло существовать на территории Олимпийского национального парка, площадью в тысяча четыреста квадратных миль? Что если бы численность популяции насекомых падала на один процент каждые десять футов высоты? Я вызвал у себя в голове мысленный образ топографической карты парка и начал вычислять.

Одновременно я перебирал в голове песни, которые слышал реже всего за свой век жизни – не те обычные песенки, которые слышал более одного раза. А те мелодии, которые я слышал, проходя мимо открытой двери бара; причудливые семейные колыбельные, напеваемые детьми, шепелявящими в своих люльках, когда я ночью пробегал мимо; незавершенные попытки студентов–музыкантов сочинять темы для театральных постановок в университетских корпусах по соседству с тем, в котором располагалась моя аудитория. Я быстро проговаривал про себя слова этих песен, отмечая все причины, по которым каждая из них была обречена на провал.

Её кровь всё ещё пульсировала, тело продолжало излучать тепло, а я по-прежнему горел. Но мог держать себя в руках. Моя хватка не ослабла. Я достаточно себя контролировал.

 - Ты что-то сказал? - прошептала она.

 - Просто… пою про себя, - признался я. Я не знал, как объяснить, чем занимаюсь, и она не стала расспрашивать  дальше. 

Я понимал, что молчание подходит к концу, и это меня не пугало. Я почти освоился с ситуацией, чувствовал, что силён и способен управлять собой. Возможно, наконец, переломный момент был пройден. Возможно, мы уже были на другой стороне, в безопасности, и все обнадеживающие видения Элис были на пути к осуществлению.

Когда изменение в ритме ее дыхания оповестило о новом направлении ее мыслей, я был заинтригован, а не обеспокоен. Я ожидал вопроса, но вместо этого услышал шелест травы под ней, пока она склонялась ко мне, а звук пульса в ее руке становился ближе.

Одним мягким, теплым кончиком пальца она медленно провела по внешней стороне моей руки. Прикосновение было очень нежным, но от него по коже словно пробежал электрический заряд. Жжение иного рода, чем в горле, и даже еще более отвлекающее. Мои подсчеты и воспроизведение в памяти песен запнулись и прекратились, она полностью завладела моим вниманием, хоть её сердце и громко стучало всего в футе от моего уха.

Я открыл глаза, желая увидеть выражение ее лица и угадать ее мысли. Я не был разочарован. Ее глаза снова горели удивлением, уголки губ приподнялись. Она встретила мой взгляд, и улыбка стала отчетливее. Я ответил ей тем же.

 - Я не пугаю тебя? - Я ее не отпугнул. Она хотела быть здесь, со мной.

Когда она ответила, её тон был дразнящим. - Не больше, чем обычно.

Она наклонилась ближе и, положив всю ладонь на мое предплечье, медленно поглаживала кожу, двигаясь по направлению к запястью. На фоне моей ее кожа казалась горячей, как при температуре, и, хотя сквозь пальцы прошла дрожь, в этом прикосновении не было страха. Мои веки снова закрылись, пока я пытался сдержать свою реакцию. Электрический ток был похож на землетрясение, сотрясающее всё мое существо.

- Ты не против? - спросила она, и ее рука замерла на полпути. 

- Нет, - быстро ответил я. И затем, поскольку хотел, чтобы она хоть немного знала каково мне, я продолжил: - Ты и представить себе не можешь, что я чувствую. - Я и сам не мог этого представить до нынешнего момента. Это было сильнее любого прежде испытанного мною удовольствия.

Ее пальцы проследовали обратно вверх к сгибу моего локтя, где начертили какие-то узоры. Перенеся вес на одну руку, другой она потянулась к моей. Я почувствовал, как она легонько дёргает меня за руку, и понял, что она хочет её перевернуть. Но как только я подчинился, обе руки Беллы замерли, и она тихонько ахнула.

Я поднял взгляд, быстро осознав свою ошибку - я двигался как вампир, а не человек. 

- Прости, - пробормотал я. Но, когда наши глаза встретились, я уже мог сказать, что не причинил никакого реального вреда. Она оправилась от удивления, а улыбаться не перестала. - С тобой слишком легко быть самим собой, - объяснил я и снова позволил векам опуститься, чтобы сосредоточиться на ощущении от прикосновения ее кожи к моей.

Я почувствовал давление, когда она предприняла попытку поднять мою руку. Я отозвался на ее движение и оторвал руку от земли, зная, что без моей помощи, чтобы поднять даже мою кисть, ей потребуется немало усилий. Я был немного тяжелее, чем казался.

Она поднесла мою руку близко к своему лицу, и теплое дыхание обожгло мою ладонь. Я помогал ей вертеть моей конечностью так и этак, следуя нажиму ее пальцев. Открыв глаза, я увидел, что она пристально смотрит на радужные искры, танцующие по ее лицу по мере того, как солнечный свет перемещается туда-сюда по моей коже. Между её глаз снова пролегла складка. Что за вопрос беспокоил ее на этот раз?

- Расскажи мне, о чём ты думаешь. - Я произнёс эти слова мягко, но могла ли она услышать мольбу в моем голосе? - Это все еще так странно для меня, не знать этого.

Она слегка поджала губы и приподняла левую бровь. – А знаешь, мы - все остальные - постоянно в таком положении.

Мы - все остальные. Человечество - огромная семья, в которую я не входил. Ее народ, ей подобные.

 - Жизнь тяжела, – сказал я в шутку, но получилось не смешно. - Но ты так и не сказала мне.

Она неторопливо ответила. - Я думала, что хотела бы знать, о чем ты думаешь…

Очевидно, это было не все. - А еще?

Ее голос был тихим, человеку было бы трудно ее услышать. - Хотела бы поверить в то, что ты настоящий. И хотела бы не бояться.

Меня пронзила вспышка боли. Я ошибся - я все-таки ее напугал. Ну конечно, напугал.

 - Я не хочу, чтобы ты боялась, – сокрушённо извинился я.

Я удивился, когда она лукаво улыбнулась. - Ну, я не совсем этот страх имела в виду, хотя, конечно, и о нем не стоит забывать.

Как она могла шутить? Что она имела в виду? Я сел, не полностью выпрямившись, слишком жаждущий ответов, чтобы и далее продолжать изображать невозмутимость.

- Чего же тогда ты боишься?

Я осознал, как близко друг к другу оказались наши лица. Ее губы были ближе, чем когда-либо. Приоткрытые, они больше не улыбались. Она вдохнула через нос и прикрыла веки. Придвинулась ближе, и, словно желая лучше узнать мой запах, приподняла подбородок на полдюйма вверх, шею вытянула вперед, обнажив кожу над яремной веной.

И я среагировал.

Когда она наклонилась ко мне, яд затопил мой рот, челюсти распахнулись, а свободная рука по собственной воле потянулась, чтобы схватить ее.

Я отпрянул от нее. Безумие еще не достигло моих ног, и они отшвырнули меня обратно на дальний край поляны. Я двигался так быстро, что не успел осторожно высвободить руку, а резко выдернул свою ладонь из её. Когда я приземлился в тени деревьев, моя первая мысль была о её кистях, и волна облегчения окатила меня, когда я увидел, что они все еще неотделимы от запястий.

За облегчением последовало отвращение. Ненависть. Омерзение. Все эмоции, которые я боялся увидеть в ее глазах сегодня, умноженные на сотню лет и уверенность в том, что я заслужил всё это и многое другое. Монстр, ночной кошмар, разрушитель жизней, изуродовавший мечты - ее и мои.

Если бы я был лучше, если бы каким-то образом оказался сильнее, то вместо того чтобы едва не закончиться безжалостной смертью, этот момент мог закончиться нашим первым поцелуем.

Я только что провалил испытание? Больше никакой надежды?

Ее глаза остекленели, вокруг темных радужек проступили белки. Я наблюдал, как она моргнула, и глаза, снова обретя осмысленность, остановились на моем новом местоположении. Мы долго смотрели друг на друга.

Нижняя губа Беллы дрогнула один раз, после чего она открыла рот. Напрягшись, я ждал обвинений. Ждал, что она закричит на меня, скажет больше никогда не приближаться к ней.

 - Мне… жаль… Эдвард, - почти беззвучно прошептала она.

Ну конечно.

Мне пришлось сделать глубокий вдох, прежде чем я смог ответить.

Отрегулировал громкость своего голоса на достаточную для того, чтобы она смогла меня услышать, и постарался говорить ласково. - Дай мне минуту.

Она отсела на несколько дюймов. В её глазах всё еще было видно больше белочной оболочки.

Я сделал еще один вдох. И даже отсюда ощущал вкус её крови. Он подпитывал постоянный огонь, но не более того. Я чувствовал себя… как обычно, когда я был с ней. Сейчас в моем разуме и теле не было ни намека, ни ощущения, что затаившийся монстр настолько близок к тому, чтобы вырваться. Что я так легко могу сорваться. От этого мне хотелось вопить и вырывать деревья с корнями. Если я не чувствовал грань, не видел спусковой крючок, как смогу защитить ее от себя?

Я мог представить себе поддержку Элис. Я защитил Беллу. Ничего не случилось. Но хотя Элис могла видеть это в своих видениях, когда мой срыв был еще в будущем, а не в прошлом, она не могла знать, каково мне будет. Потерять контроль над собой, оказаться слабее моих худших порывов. Быть не в состоянии остановиться.

«Но ты же остановился». Вот что она бы сказала. Она не могла знать, насколько этого мало.

Белла не сводила с меня глаз. Ее сердце билось вдвое быстрее, чем обычно. Слишком быстро. Ей это явно не на пользу. Я хотел взять ее за руку и сказать, что все в порядке, что она в порядке, она в безопасности, что беспокоиться не о чем - но это была бы такая очевидная ложь.

Я все еще чувствовал себя… нормально – так нормально, как привык за эти последние месяцы, по крайней мере. Под контролем. Точно так же, как раньше, когда моя уверенность едва не убила ее.

Я медленно возвращался, раздумывая, не следует ли мне держать дистанцию. Но, казалось, неправильно выкрикивать свои извинения через всю поляну. Я не доверял себе в том, чтобы подойти к ней так же близко, как раньше, поэтому остановился в нескольких шагах, на удобном для разговоров расстоянии, и сел на землю.

Я пытался вложить в слова все, что чувствовал. - Мне очень-очень жаль.

Белла моргнула, и её глаза снова стали огромными, а сердце забилось слишком быстро. Это выражение застыло на её лице. Мои слова, казалось, ничего для нее не значили, никак не отзывались в ней.

Я прибегнул к своей обычной тактике - попытался сделать вид, что ничего особенного не происходит, что, как я сразу понял, было плохой идей. Я отчаянно хотел стереть застывшее выражение потрясения с ее лица. 

- Ты поймешь, что я имею в виду, если скажу, что я всего лишь человек?

Помедлив секунду, она кивнула - лишь раз. Она постаралась улыбнуться моей бестактной попытке подшутить над ситуацией, но из-за этого усилия выражение её лица стало еще мрачнее. Сначала на нем отразилась боль, а потом, наконец, испуг.

Я и раньше видел страх на ее лице, но она всегда быстро успокаивала меня. Каждый раз, когда я надеялся, что она поняла, что я не стою такого огромного риска, она опровергала мое предположение. Страх в ее глазах никогда не был страхом передо мной.

До этого момента.

Воздух был пропитан запахом её страха, терпким и металлическим.

Именно этого я и ждал. Постоянно убеждал себя, что хочу этого. Чтобы она отвернулась от меня. Чтобы спасала себя и оставила меня гореть в одиночестве.

Ее сердце бешено колотилось, а мне хотелось смеяться и плакать. Я получил то, чего хотел.

А все потому, что она наклонилась ко мне лишь на один дюйм ближе, чем следовало. Она подошла достаточно близко, чтобы почувствовать мой запах, и он показался ей приятным, точно так же, как мое лицо показалось привлекательным, а все другие мои уловки - убедительными. Все во мне манило её приблизиться, как это и было задумано.

- Я лучший хищник в мире, ведь так? - Я не пытался скрыть горечь в голосе. – Все во мне привлекает тебя - мой голос, мое лицо, даже мой запах. - Все это излишне. Какой смысл в моих чарах и приманках? Я же не вросшая корнями дионея² , ожидающая, когда добыча приземлится мне в рот. Почему я не мог быть таким же отталкивающим снаружи, как и внутри? - Как будто мне это нужно!

Теперь я почувствовал, что теряю контроль, но не так, как раньше. Вся моя любовь, тоска и надежда разваливались на пылинки, тысяча веков горя простиралась передо мной, и я больше не хотел притворяться. Если мне не видать счастья, потому что я монстр, тогда пусть я буду настоящим монстром.

Я вскочил на ноги. Разогнавшись, как и ее сердце, я сделал два круга вокруг поляны, задаваясь вопросом, разглядит ли она вообще, что я ей показываю.

Я резко остановился там, где стоял раньше. Вот почему мне не нужен был красивый голос.

 - Как будто ты можешь убежать от меня. - Я посмеялся над этой мыслью, над гротескно-комедийным образом в моей голове. Звук моего смеха резкими отголосками отскочил от деревьев.

А в конце погони добыча будет схвачена.

Самую нижнюю ветвь ближайшей ко мне древней ели достать было легко. Я вырвал эту конечность из тела дерева без каких-либо усилий. Древесина завизжала и запротестовала, из раны посыпались кора и щепки. Я быстро взвесил ветвь в руке. Примерно восемьсот шестьдесят три фунта . Недостаточно, чтобы одержать победу в борьбе с тсугой³, что растет на другом краю поляны, справа от меня, но достаточно, чтобы нанести урон.

Я запустил ветвью в тсугу, целясь в нарост на ее стволе примерно в тридцати футах  от земли. Мой снаряд попал точно в его центр,  толстый конец ветви сломался с мощным хрустом и рассыпался на древесные осколки, которые со слабым шорохом осыпались на папоротники. Нарост на стволе тсуги раскололся по центру, и на несколько футов в обе стороны расползлись извилистые трещины. Тсуга единожды вздрогнула, удар прошел сквозь корни и ушел в землю. Мне было интересно, погубил ли я её. Придется подождать пару месяцев, чтобы узнать. Надеюсь, она восстановится - поляна был идеальна в своём первозданном виде.

Столь ничтожные  усилия с моей стороны. Мне не понадобилось применять и ничтожной доли своей силы. И все равно столько жестокости. Столько вреда.

Два шага – и я уже стоял прямо перед ней, лишь на расстоянии вытянутой руки.

 - Как будто ты можешь дать мне отпор.

Горечь исчезла из моего голоса. Моя маленькая истерика не отняла у меня сил, но частично умерила мою ярость.

На протяжении всей этой сцены она ни разу не шелохнулась. Она и сейчас оставалась будто парализованной, а её глаза ни на миг не закрывались. Мы долго смотрели друг на друга. Я все еще был так зол на себя, но в этом гневе не осталось искры. Все это казалось бессмысленным. Я был тем, чем был.

Она пошевелилась первой. Совсем чуть-чуть. С тех пор как я вырвался из ее рук, они безвольно лежали на коленях, но теперь одна из них, дрогнув, раскрылась. Ее пальцы робко потянулись в мою сторону.

Вероятно, это было бессознательное движение, но оно было пугающе похоже на то, когда во сне она просила: «Вернись» и тянулась к чему-то. Тогда мне хотелось, чтобы в ее сне был я.

Это была ночь перед поездкой в Порт-Анджелес, ночь накануне того дня, когда я узнал, что она уже знает, кто я. Если бы я знал о том, что ей сказал Джейкоб Блэк, я бы никогда не поверил, что с моим участием ей может сниться что-то, кроме кошмара. Но для нее это всё не имело значения.

В ее глазах все еще плескался ужас. Еще бы! Но в них, казалось, была и мольба. Она хотела, чтобы я вернулся к ней сейчас? Даже если и так, стоило ли?

Ее боль - моя самая большая слабость, как и показывала мне Элис. Я ненавидел видеть ее испуганной. Меня сломило осознание того, насколько я заслужил этот страх, но тяжелее всего для меня было видеть ее горе. Оно лишало меня способности принять хоть какое-то подобие правильного решения. 

- Не бойся, - шепотом умолял я. - Обещаю… - Нет, это слово стало слишком обыденным. - Клянусь, что не причиню тебе вреда. Не бойся.

Я медленно приблизился к ней, не совершая движений, которые она не успела бы предугадать. Садился плавно, нарочито медленно, чтобы вернуться к тому, с чего мы начали. Я немного ссутулился, чтобы наши лица оказались на одном уровне.

Ритм ее сердца замедлился. Веки расслабились и вернулись на свое обычное место. Как будто моя близость успокоила ее.

 - Пожалуйста, прости меня, - умолял я. - Я могу контролировать себя. Ты застала меня врасплох, но сейчас я буду вести себя образцово. - Какое жалкое извинение. Тем не менее, от этих слов в уголках её губ появился намёк на улыбку. И я, как дурак, вернулся к своим ребяческим попыткам быть забавным. - Сегодня я не хочу пить, честно.

Я даже подмигнул ей. Можно было подумать, что мне тринадцать, а не сто четыре.

Но она рассмеялась. Чуть задохнувшимся, чуть дрожащим, но все же настоящим смехом, в котором чувствовались истинная радость и облегчение. Глаза ее потеплели, плечи расслабились, руки снова разжались.

Осторожно вложить мою руку обратно в ее казалось таким правильным. Не должно было, но казалось.

 - Ты в порядке?

Она посмотрела на наши руки, потом подняла глаза, чтобы на мгновение встретиться со мной взглядом и снова опустила его вниз. Кончиком пальца начала чертить на моей ладони линии, как делала это до приступа моего безумия. Ее взгляд вернулся ко мне, и улыбка медленно расплывалась по ее лицу, пока на подбородке не появилась маленькая ямочка. В этой улыбке не было ни осуждения, ни сожаления.

Я улыбнулся в ответ, чувствуя, что только сейчас могу оценить красоту этого места. Солнце, цветы и позолоченный воздух - они вдруг открылись мне, радостные и милосердные. Я почувствовал дар ее милосердия, и мое каменное сердце преисполнилось благодарности.

Облегчение, смесь радости и вины внезапно напомнили мне о том дне, когда я вернулся домой, очень много десятилетий назад.

Тогда я тоже не был готов. Я планировал подождать. Я хотел, чтобы прежде, чем Карлайл увидит меня, мои глаза снова стали золотыми. Но они все еще были странного оранжевого цвета, цвета янтаря, в котором преобладал красноватый оттенок. Мне было трудно приспособиться к своей прежней диете. Тяжело как никогда прежде. Я боялся, что без помощи Карлайла не смогу продолжать, что вернусь к старым привычкам.

Меня беспокоило, что цвет моих глаз неопровержимо свидетельствовал обо всех моих преступлениях. Я задавался вопросом, какого приема я мог ожидать в худшем случае? Карлайл просто прогонит меня? Ему будет тяжело смотреть на меня, видеть, каким разочарованием я стал? Потребует искупления вины? Я бы сделал все, чего бы он ни попросил. Тронет ли его мое стремление стать лучше, или он увидит лишь мой провал?

Найти их было достаточно просто - они не уехали далеко от того места, где я их оставил. Может, чтобы мне было легче вернуться?

Их дом был единственным в этом диком уголке, расположенном высоко в горах. Зимнее солнце сверкало на стеклах окон, когда я поднимался, так что я не мог определить, есть ли кто-нибудь дома. Вместо того чтобы идти более коротким маршрутом через лес, я направился к ним через пустое поле, покрытое снегом, где даже в одежде, защищающей от слепящего солнца, меня было бы легко заметить. Я двигался медленно. Бежать не хотелось - это могло их насторожить.

Именно Эсме увидела меня первой.

 - Эдвард! - услышал я её крик, хотя до дома оставалась ещё миля .

Менее чем через секунду я увидел, как она вылетела через боковую дверь, и пронеслась между скал, окружавших горный выступ, подняв за собой густое облако снежных кристаллов.

Я не ожидал такой встречи. Но ведь она еще не видела моих глаз.

 «Эдвард? Возможно ли это?»

Мой отец следовал за ней по пятам, догоняя её более широким шагом.

В его мыслях не было ничего, кроме отчаянной надежды. Никакого осуждения. Еще нет.

 - Эдвард! - крикнула Эсме, в её голосе без сомнения звенела радость.

А потом она набросилась на меня, ее руки крепкой хваткой обвили мою шею, а губы снова и снова целовали меня в щеку. - «Пожалуйста, не уходи больше».

Спустя всего секунду нас обоих обнял Карлайл.

«Спасибо», - подумал он, его мысли источали искренность. - «Спасибо, что вернулся к нам».

 - Карлайл… Эсме… Простите. Мне так…

 - Ш-ш-ш, не надо, - прошептала Эсме, приложив голову к моей шее и вдыхая мой запах. «Мой мальчик».

Я посмотрел в лицо Карлайла, раскрыв глаза шире. Ничего не скрывая.

 «Ты здесь». - Карлайл смотрел мне в лицо, в его мыслях слышалось одно лишь счастье. Хоть он должен был знать, что означает цвет моих глаз, к его радости не примешивалось никаких иных чувств. «Тебе не за что просить прощения».

Медленно, едва веря, что всё оказалось так просто, я поднял руки и обнял свою семью в ответ.

Сейчас я испытывал то же самое ощущение незаслуженного принятия, и едва мог поверить, что все это - мое плохое поведение, как намеренное, так и ненамеренное - вдруг осталось позади. Но ее прощение, казалось, развеяло тьму.

- Так на чем мы остановились, прежде чем я повел себя так грубо? - Я помнил, где остановился я - в паре дюймов от её раскрытых губ. Завороженный тайной ее разума.

Она моргнула дважды. - Честно говоря, я не помню.

Это было понятно. Я вдохнул её обжигающий запах и снова выдохнул его, желая, чтобы он причинил мне реальный вред.

- Кажется, мы говорили о том, чего ты боишься, кроме очевидной причины. - Очевидная причина страха, вероятно, полностью вытеснила из ее головы все остальные.

Но она улыбнулась и снова посмотрела вниз, на мою руку. - О, точно… 

И ничего больше. 

- И… - поторопил её я.

Вместо того чтобы встретиться со мною взглядом, она начала выводить пальцем узоры на моей ладони. Я пытался прочитать их последовательность, надеясь увидеть в них картинку или даже буквы: Э - Д - В - A - Р - Д - П - О - Ж - A - Л - У - Й - С - Т - А - У - Х–О - Д - И, - но не мог найти в них смысла. Просто еще одна загадка. Еще один вопрос, на который она никогда не ответит. Я не заслуживал ответов.

Я вздохнул. - Как легко меня расстроить.

Она подняла глаза, испытующе глядя на меня. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, и я был удивлен пронзительностью ее взгляда. Я чувствовал, что она читает меня успешнее, чем я когда-либо был способен читать ее.

- Я боялась, - начала она, и я с благодарностью понял, что она все-таки отвечает на мой вопрос. - Поскольку… по очевидным причинам, я не могу остаться с тобой. – При слове «остаться» она снова опустила глаза. Хоть раз я понял ее правильно. Я услышал, что когда она сказала «остаться», она имела в виду не этот конкретный момент при свете солнца, не этот полдень и не эту неделю. Она имела в виду то, что и я хотел сказать ей: "Останься навсегда. Останься навечно". - И я боюсь, что хочу остаться с тобой намного больше, чем следует.

Я подумал о том, что может произойти, если бы я все-таки заставил ее поступить в точности так, как она описала. Если бы заставил её остаться навсегда. О каждой жертве, которые она принесёт, о каждой потере, которые она будет оплакивать, обо всех горьких сожалениях, всех полных боли и лишенных слёз взглядах. 

- Да. - Даже со всей этой болью, еще свежей моем воображении, согласиться с ней было тяжело. Я так сильно хотел, чтобы она осталась. – Желания быть со мной действительно стоит бояться. - Какой же я эгоист. - Это точно не в твоих интересах.

Она угрюмо уставилась на мою руку, как будто мое признание нравилось ей не больше, чем мне.

На этот путь опасно было даже намекать. Аид и его гранат. Сколько ядовитых зёрен она уже съела? Достаточно, чтобы Элис увидела, как она, бледная, скорбит в мое отсутствие. Хотя мне казалось, что я тоже уже отравлен. Я подсел. Пристрастился без всякой надежды на выздоровление. Я не смог до конца представить у себя в голове, как я её покидаю. Как я это переживу? Элис показала мне боль Беллы от моего ухода, но что бы она увидела в этой версии будущего обо мне, если бы заглянула? Я был уверен, что стал бы не более чем сломанной тенью - бесполезным, искореженным, опустошенным.

- Я давно должен был уйти. Я должен уйти прямо сейчас, но не знаю, смогу ли, - произнёс я вслух, но в основном для самого себя.

Она все еще смотрела на наши руки, но к её щекам прилил жар. - Я не хочу, чтобы ты уходил, - пробормотала она.

Она хотела, чтобы я остался с ней. Я пытался сопротивляться счастью, желанию капитулировать, к которому оно меня тянуло. Был ли этот выбор моим, или теперь решения принимала она и только она? Я останусь, пока она не скажет мне уйти? Ее слова, казалось, эхом отдавались в слабом ветерке: - «Я не хочу, чтобы ты уходил».

- Именно поэтому я и должен. - Несомненно, чем больше времени мы проведем вместе, тем труднее будет разлучиться. - Но не волнуйся. По своей сути я эгоистичное существо. Я слишком сильно жажду твоей компании, чтобы делать то, что должен.

- Я рада. – Эти слова она произнесла так просто, словно это было очевидно. Как будто любая девушка обрадуется, что ее любимый монстр слишком эгоистичен, чтобы поступиться ради неё своими желаниями.

Я вспылил, но злился на самого себя. Жёстко контролируя себя, я отнял у неё руку.

 - Нечему радоваться! Я жажду не только твоей компании! Никогда не забывай об этом. Никогда не забывай, что для тебя я опаснее, чем для кого-либо другого.

Она озадаченно посмотрела на меня. В ее глазах уже не было ни капли страха. Ее голова слегка склонилась влево.

 - Не уверена, что понимаю, что именно ты хочешь сказать, по крайней мере, своей последней фразой, - призналась она рассудительным тоном. Это напомнило мне о нашем разговоре в кафетерии, когда она спрашивала об охоте. Она говорила так, будто собирала данные для отчета, который представлял для неё чрезвычайный интерес, но который был все же не более чем обычным научным исследованием.

Я не мог не улыбнуться ее выражению лица. Мой гнев утих так же быстро, как и вспыхнул. Зачем тратить время на злость, когда существует столько приятных эмоций?

- Как бы объяснить? - прошептал я. – И не напугать тебя снова… ммм. - Естественно, она понятия не имела, о чем я говорю. Я не слишком вдавался в подробности, когда дело доходило до моей реакции на ее запах, конечно же, нет. Это было отвратительно, и глубоко постыдно для меня. Не говоря уже о том, что для разговора данная тема была слишком жуткой. И правда, как бы объяснить. 

Ее пальцы разжались, потянулись к моим, и я не устоял. Аккуратно вложил свою руку обратно в ее ладонь. Готовность, с которой она ко мне прикоснулась, энтузиазм, с которым она крепко сплела наши пальцы, помогли мне успокоиться. Я знал, что собираюсь рассказать ей все - я чувствовал, как правда бушует внутри меня, готовая извергнуться. Но я понятия не имел, как она это воспримет, даже при всей её доброте ко мне. Я наслаждался этим моментом ее принятия, зная, что он может внезапно закончиться.

Я вздохнул. – Удивительно приятно чувствовать тепло.

Она улыбнулась и с упоением посмотрела вниз на наши руки.

Делать было нечего. Мне придётся описать все в кошмарных подробностях. Попытка приукрасить факты только запутала бы ее, а ей нужно было это знать. Я глубоко вздохнул.

- Ты же знаешь, что всем нравятся разные вкусы? Одни любят шоколадное мороженое, другие предпочитают клубничное?

Тьфу. Вслух это прозвучало еще хуже, чем я ожидал от такого слабого начала. Белла вежливо кивнула в знак согласия, но в остальном выражение на её лице оставалось нейтральным. Возможно, ей нужно немного времени осознать, что я имею в виду.

 - Извини за аналогию с едой, - попросил я. - Я не смог придумать другого способа объяснить.

Она весело усмехнулась, в улыбке чувствовалась искренняя симпатия, а на подбородке появилась ямочка. Эта усмешка заставила меня почувствовать, что мы оказались в этой нелепой ситуации вместе, не как противники, а как партнеры, и, действуя сообща, найдём решение. Я не мог представить, чего бы я хотел больше, кроме, конечно, невозможного - тоже быть человеком. Я усмехнулся ей в ответ, но знал, что моя улыбка не так безгрешна, как ее.

Ее руки еще крепче сжали мои, что побудило меня продолжить.

Я проговаривал слова медленно, стараясь подобрать самое подходящее сравнение, даже зная, что ничего не выходит. - Видишь ли, каждый человек пахнет по-разному, у каждого свой особый, присущий только ему одному аромат. Если запереть алкоголика в комнате с затхлым пивом, он с радостью его выпьет. Но он смог бы устоять, если бы захотел… если бы лечился от алкоголизма. Теперь, допустим, поместим в ту комнату стакан коньяка, редчайшего, лучшего коньяка столетней выдержки - и наполним комнату его теплым ароматом - как, по-твоему, в этом случае алкоголик устоит?

Не слишком ли жалостливую картину я нарисовал? Не описал ли трагическую жертву, а не истинного злодея?

Она смотрела мне в глаза, и пока я автоматически попытался услышать ее внутреннюю реакцию, мне казалось, что она, в свою очередь, пыталась считать мою.

Я обдумал свои слова и задался вопросом, была ли аналогия достаточно убедительной.

 - Может, сравнение и неподходящее, – размышлял я вслух. - Может, было бы слишком легко отказаться от коньяка. Наверное, мне следовало сделать из нашего алкоголика героинового наркомана.

Она улыбнулась не так широко, как раньше, но поджав губы с дерзким изгибом. - То есть ты хочешь сказать, что я твой любимый сорт героина?

Я чуть не рассмеялся от удивления. Она делала то, что я пытался сделать все это время - пошутить, снять напряжение, разрядить обстановку, - вот только ей это удавалось.

 - Да, именно, мой любимый сорт героина.

Признание, безусловно, было просто ужасным, и, тем не менее, я почему-то испытал облегчение. Это все было ее заслугой - ее поддержка и понимание. Моя голова закружилась от мысли, что она как-нибудь сможет простить меня за всё это. Но как?

Однако она вернулась в исследовательский режим.

 - Такое часто бывает? - спросила она, с любопытством склонив голову набок.

Даже с моей уникальной способностью читать мысли было трудно подобрать точные совпадения. По-настоящему я не испытывал чувства тех, чьи мысли я читал. Я знал только, что они думали о тех ощущениях.

То, как я сам интерпретировал жажду, не совсем совпадало с тем, чем она была для остальных членов моей семьи. Для меня жажда был горящим огнем. Джаспер тоже описывал её как нечто жгучее, но для него оно было похоже, скорее, на кислоту, химическую и всепоглощающую, чем на пламя. Для Розали жажда – это ощущение невыносимой сухости, вопиющей нехватки жидкости, а не какая-то внешняя сила. Эммет был склонен оценивать свою жажду точно так же. Я считал это естественным, так как Розали была первой, кто оказывал влияние на него в его второй жизни, и делала это чаще других.

Так что я знал о тех случаях, когда остальным было трудно сопротивляться искушению и когда они не могли устоять, но не мог точно знать, насколько сильным было для них это искушение. Однако я мог бы сделать предположение, основываясь на стандартном уровне контроля каждого из них. Эта методика несовершенна, но я подумал, что она должна удовлетворить ее любопытство.

На этом ужасы не заканчивались. Я не мог смотреть ей в глаза, пока отвечал на её вопрос. Вместо этого я смотрел, как солнце постепенно садилось все ближе к краю леса. Каждая секунда причиняла мне боль сильнее, чем когда-либо, ведь эти мгновения с ней больше никогда не повторятся. Мне было жаль тратить эти драгоценные секунды на нечто столь неприятное.

- Я говорил об этом с братьями… По мнению Джаспера, все люди пахнут примерно одинаково. Он последним присоединился к нашей семье, и для него сдерживать себя - это уже неимоверное усилие. У него не было времени стать чувствительным к различиям в запахах, во вкусах… - Я вздрогнул, слишком поздно поняв, куда завели меня мои бессвязные рассуждения. - Прости, - добавил я быстро.

Она испустила слабый раздраженный вздох. – Ничего. Пожалуйста, не беспокойся о том, чтобы не обидеть меня или не напугать, вообще ни о чём подобном. Ты мыслишь таким образом. Я могу понять, или хотя бы попытаться. Просто объясни, как сможешь.

Я попытался успокоиться. Мне нужно было признать, что каким-то чудом Белла смогла узнать самое страшное обо мне и не впасть в ступор от ужаса. Не возненавидеть меня за это. Если она была достаточно сильной, чтобы выслушать меня, мне нужно быть достаточно сильным, чтобы договорить. Я снова посмотрел  на солнце, его медленный закат напомнил мне, что наше время подходит к концу.

- Так вот… - медленно начал я снова, - Джаспер не знает точно, встречал ли когда-нибудь кого-то, столь же… привлекательного для него, как ты для меня. Что заставляет меня думать, что не встречал. Эммет, так сказать, дольше него соблюдает диету, и он понял, что я имею в виду. Он говорит, у него такое было дважды, один раз сильнее другого.

Я наконец-то встретился с ней взглядом. Ее глаза были немного сужены, взгляд сосредоточен. - А у тебя? - спросила она.

Это был простой ответ, не требующий раздумий. – Никогда.

Казалось, она надолго задумалась над этим словом. Хотел бы я знать, что это значит для нее. Затем ее лицо немного расслабилось.

- Как же поступил Эммет? - спросила она, словно вела обычную беседу.

Как будто я просто рассказывал ей волшебную сказку, как будто в конце добро всегда побеждало, и, хотя порой сгущались тучи, ничего по-настоящему плохого или непоправимо жестокого не должно было случиться.

Как я мог рассказать ей об этих двух невинных жертвах? Это были люди со своими надеждами и страхами, люди с семьями и друзьями, которые их любили, несовершенные существа, которые заслужили шанс исправиться, попытаться стать лучше. Мужчина и женщина, чьи имена теперь выбиты на скромных надгробиях на ничем не примечательных кладбищах.

Стала бы она думать о нас лучше или хуже, если бы знала, что Карлайл требовал нашего присутствия на похоронах? Не только на этих двух, но и на похоронах каждой жертвы наших ошибок и срывов. Разве то, что мы выслушивали, как самые близкие нашим жертвам люди рассказывают об их прерванной жизни, могло хоть немного снять с нас проклятие? А то, что мы становились свидетелями их слёз и стенаний? Финансовая помощь, которую мы оказывали им анонимно, чтобы оградить от лишних физических страданий, в ретроспективе казалась верхом бестактности. Деньги - такая жалкая компенсация.

Она так и не дождалась ответа. - Думаю, я поняла.

Выражение её лица стало скорбным. Она осуждала Эмметта, хотя мне выказывала столько милосердия? Хоть на его совести и было намного больше двух злодеяний, до меня ему было далеко. Мне было больно оттого, что она плохо думает о нем. Конкретика совершенного зла – убийство двух людей – вот что, наконец, отвратило её? 

- Даже самые сильные из нас срываются, не так ли? - спросил я слабым голосом.

Можно ли простить и это?

Наверное, нет.

Она вздрогнула, отпрянув от меня. Не больше чем на дюйм, но показалось, что на ярд. Ее губы сжались в недобрую линию.

- Чего ты ждёшь? Моего разрешения? - Жесткие ноты в ее голосе прозвучали саркастично.

Вот и предел её терпению. Я думал, она чрезвычайно добра и милосердна, и, по правде говоря, слишком многое прощает. Но на самом деле, она просто недооценила мою порочность. Она, должно быть, думала, что, несмотря на все мои предупреждения, я неизменно успешно боролся с искушением. Что я всегда делал правильный выбор, как в Порт-Анджелесе, отказавшись от кровопролития.

Я рассказал ей той же ночью, что, несмотря на все наши усилия, моя семья совершала ошибки. Разве она не поняла, что я признаюсь в убийстве? Неудивительно, что она так легко всё принимала - она думала, что я всегда был сильным, что я только бывал близок к убийству, но смертей на моей совести нет. Ну, она не виновата. Я никогда не признавался в убийстве. Я никогда не говорил ей о количестве жертв.

Ее выражение смягчилось, пока я накручивал себя. Я пытался придумать, как попрощаться так, чтобы она знала, как сильно я ее люблю, но не чувствовала угрозы от этой любви.

 - Я имею в виду, - объяснила она внезапно, и в ее голосе не было ни капли раздражения, - неужели нет надежды?

За несколько секунд я проиграл в голове наш последний разговор и понял, насколько неправильно я истолковал ее реакцию. Когда я просил прощения за прошлые грехи, она думала, что я оправдываю будущее, но неминуемое преступление. Что я хотел…

 - Нет, нет! - Пришлось приложить усилия, чтобы замедлить свои слова до человеческой скорости - я так торопился, чтобы она их услышала. - Конечно, есть надежда! То есть, я, конечно, не…

Убью тебя. Я не смог закончить предложение. Представлять, что её не стало, было настоящей агонией для меня. Мои глаза впились в её, пытаясь передать все, что я не мог сказать. - У нас все иначе, - уверял я. - Эммет… для него те люди были незнакомцами. Это было давно, и он не был еще таким опытным, таким… осторожным, как сейчас.

Она внимательно слушала меня, и услышала то, чего я не сказал.

 - Значит, если бы мы встретились… - Она задумалась, подыскивая подходящий пример. - Ну, в темном переулке или типа того…?

А вот и горькая правда.

 - Потребовалось вся сила, что у меня была, чтобы не вскочить посреди того класса, полного детей и не…

Убить тебя. Я отвел от неё взгляд. Как же стыдно.

Перевод:  predann

Редактор: gazelle