Каннский кинофестиваль закончился полным провалом жюри

Отдав призы посредственным фильмам и проигнорировав новаторские, жюри дискредитировало знаменитую каннскую политику
Вторую «Золотую пальму» классик Кен Лоуч получил за далеко не самый удачный фильм/ LOIC VENANCE/ AFP

От Джорджа Миллера, создателя «Безумных Максов», и его коллег, четверо из которых актеры не первого ряда, ничего особенного не ждали. Но чтобы так дискредитировать себя и фестиваль – нет, такого не предвидели тоже. Это жюри перещеголяло даже братьев Коэн, которые дали маху в прошлом году, посочувствовав приехавшим в Европу нелегалам из приторно-политкорректного «Дипана» Жака Одиара. Конечно, случайный или банальный выбор – не вина жюри, которые вправе давать что угодно кому угодно. Но это все же проблема фестиваля, которому теперь, видимо, все равно, кто будет решать судьбу фильмов и кто победит.

На этот раз объектом сочувствия самого буржуазного фестиваля на свете стали невидимые жертвы неолиберализма, который из фильма в фильм клеймит социалист старой закалки Кен Лоуч. Он получил «Золотую пальмовую ветвь» – вторую в своей карьере – за драму «Я, Дэниел Блейк». Герои – пожилой плотник и молодая мать-одиночка с двумя детьми – оказываются на краю уже не только потому, что не могут найти работу и получить пособие по безработице, но и потому, что вытесняются туда службами социальной помощи, которые, вместо того чтобы облегчить людям жизнь, доводят их до инфаркта.

Лоуч – хороший режиссер и замечательный человек, в искренности его взглядов сомневаться не приходится. Но «Дэниел Блейк» – не лучший, а самый однозначный и мелодраматичный его фильм. Да, победивший во всем мире неолиберализм – это машина, которая давит и вышвыривает за борт всех, кто не сумел адаптироваться. Да, никакого равенства нет и быть не может. Да, жизнь становится все более несправедливой. А кто-то думал иначе? Оправдывает фильм лишь то, что Лоуч никаких иллюзий не питает – систему не победить, бедные останутся бедными, но единственное, за что имеет смысл бороться, – это за собственное достоинство. За то, чтобы современная помощь перестала быть для бедного человека столь унизительной.

Элитный клуб

Кен Лоуч теперь в почетном списке двукратных обладателей «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. До него этой чести удостоились лишь Михаэль Ханеке, братья Дарденн, Эмир Кустурица, Сехэй Имамура и Фрэнсис Форд Коппола.

Если присуждение «пальмы» этой картине можно списать на отработку типичной левацкой повестки, ставшей, увы, частью той самой системы, которую атакует Лоуч, то объяснить присуждение Гран-при фильму Ксавье Долана «Это всего лишь конец света» не представляется возможным.

Долан подвергся в Каннах жесткой обструкции со стороны критиков, а такое единение среди них почти уже не случается. Это действительно его самый слабый фильм, состоящий из всего худшего, из чего может состоять фильм Долана. Из истерики, в которой пребывают уже не персонажи, а актеры, которым нечего играть и потому они все время орут друг на друга. Из кича и клиповых вставок.

Один из фильмов Долана назывался «Воображаемая любовь», этот мог бы называться «Воображаемая смерть». Успешный, избалованный, всеми обласканный, но почему-то все равно вечно плаксивый мальчик Ксавье Долан воображает, как он умрет молодым, а никто вокруг даже и не заметит, а потом даже и не вспомнит. Эта слезливая жалость к самому себе есть не что иное, как самовлюбленность Долана, принимающая уже клинические формы. Эгомания и нарциссизм простительны и даже нормальны в 19 или 20 лет, но непростительны и вызывают истинное сочувствие, когда человеку уже под тридцать.

С призом за режиссуру жюри тоже не подкачало. «Персональный покупатель» Оливье Ассаяса был освистан залом на пресс-показе, что даже вызывает желание заступиться за эту старомодную и уязвимую постмодернистскую вещь.

Кристен Стюарт в джинсах и кедах работает ассистенткой звезды-стервы, забирая для нее дорогие одежки из парижских бутиков, в которые ей самой облачаться запрещено, а в остальное время отчаянно пытается войти в контакт с духом своего брата-близнеца, который умер в Париже. Его призрак – в виде спецэффекта из Б-муви – действительно является и начинает преследовать героиню, посылая ей смехотворные угрозы-эсэмэски с неизвестного номера. Ну или девушку так троллит приятель ее босса – не важно, да и не интересно.

Ассаясу важнее то, как экран айфона надолго занимает почти все пространство киноэкрана в центральной сцене фильма. Наплевав на непрописанный и достойный фельетона сценарий, он пытается компенсировать его игрой с технологиями, жанрами, знаками, брендами (в другой сцене Стюарт надевает наряд своей начальницы – разумеется, от Chanel, лицом которого является актриса), но получается еще нелепее. Ни смысла, ни хотя бы призрака смысла, ни ауры современности, к которой Ассаяс обычно чувствителен, ни даже реального саспенса в его паззле нет.

«Выпускной» Кристиана Мунджу, поделивший с Ассаясом приз за режиссуру, – хорошо сделанная пьеса, которой больше подошел бы приз за сценарий. Жизнь врача из румынского городка на грани коллапса – с женой давно ничего нет, любовница требует легализации отношений, пожилая мама переживает инсульт, кто-то еще постоянно разбивает окна в его квартире и автомобиле. Единственная надежда на дочь, которая, если сдаст на отлично выпускные, поедет учиться в Англию и покинет эту дыру. Однако прямо перед экзаменом она становится жертвой насильника и теряет мотивацию.

Чтобы вернуть разваливающуюся жизнь обратно в русло, папа решает купить дочери хорошие отметки. Но чем больше ты стараешься контролировать реальность и строить будущее, тем больше они выходят из-под контроля. И вообще мир намного сложнее и хитрее, чем наше представление о нем. Эта мораль излагается Мунджу детально и доказательно, но, как и вся сценарная схема, выпирает буквально из всех углов фильма.

Самые интересные картины фестиваля были как раз далеки от описания жизни в формах самой жизни и раскрывали ее игровую, фантасмагорическую, поэтическую природу. Как в невероятном «Тони Эрдманне» Марен Аде, фаворите критиков, открывшем реальность и человека заново, используя тончайший, едва видимый язык условности, карнавала, маскарада. Как в меланхоличном «Патерсоне» Джима Джармуша, снявшего фильм о поэзии жизни и жизни поэзии без всяких штампов поэтического кино – с лишь ему доступной прозрачностью и магией. Как в «Стой прямо» Алена Гироди, самом искреннем, бесстрашном и одновременно сюрреалистичном фильме конкурса. Как в блестящем фарсе «Она» Пола Верхувена, в котором постоянная игра (в насильника и жертву, например) является единственным способом почувствовать себя живым и одолеть навязанные обществом роли.

Но жюри их демонстративно не заметило, консервативно наградив далеко не лучшие образцы социального реализма и режиссеров, которые выступили в этом жанре без былого блеска и былой мощи. Речь не только о Лоуче и Мунджу, но и об иранце Асгаре Фархади, чей скучнейший «Коммивояжер», драма о муже и жене, запутавшихся в браке, получил аж два приза – за сценарий и мужскую роль. И о филиппинце Брийанте Мендозе, который опять снял приземленный «грязный» репортаж из манильского отдела полиции, промышляющего коррупцией и рэкетом (актриса Жаклин Жозе, сыгравшая жертву преступников, получила приз за женскую роль).

Репутация Каннского фестиваля как главного в мире была основана в том числе на умении увидеть и показать, куда искусство кино пойдет завтра. Жюри-2016 указало, где оно было вчера. Такого удара по каннской репутации в новом веке еще не было.

Канны