Слышать его голос было странно: я отвык от этих спокойно-насмешливых интонаций, от рассудительности и уверенной невозмутимости.

- Крис…

Так много хотелось сказать ему, на языке вертелись сотни вопросов, тысяча извинений и миллион невысказанных фраз, которые я прокручивал в своей голове последние несколько лет. Но я растерялся и замолчал.

- Здравствуй, Эдвард, - он не бросил трубку, когда понял, что звонит ему вовсе не Белла. Это был хороший знак. Может, наконец, у нас получится нормально поговорить. – Как дела?

И тут мне стало совсем плохо. Ничего незначащее «как дела», это всё равно, что нескладывающийся разговор двух малознакомых людей, у которых нет общих тем, интересов и прошлого.

- Всё хорошо, спасибо, а у тебя? – на автомате ответил я, и тут же сам себе захотел дать по морде за то, что упустил возможность вернуть лучшего друга, повёлся на его «как дела».

- Отлично…

- Нет, Крис, - перебил его я, - плохо. Всё плохо. Чёрт, да мне просто херово! – выкрикнул я, с силой прижимая трубку к уху. Голос сорвался.

- Видимо? так, раз ты скатился до ненормативной лексики, - с усмешкой заметил он. - Что-то случилось?

И опять этот официально-нейтральный тон «чем могу вам помочь, сэр?». Я вздохнул.

- Нам надо поговорить, Крис, это важно, - я тщательно подбирал слова.

«Чёрт, Каллен, соберись, - но внутренний монолог никак не способствовал разговору. – С чего бы начать»…

- Начни с главного, - наверное, Крис знал меня лучше меня самого.

- Изабелла Свон, - только и смог выдавить из себя я.

- Что с ней? – мне показалось, или его голос дрогнул?

- С ней… всё в порядке. Я… это…

- Теперь ещё и дисфункция речи, на тебя это совсем не похоже, Эдвард. Насколько я помню, такое случается только тогда, когда ты растерян и не понимаешь, что происходит. Она вышла из-под твоего контроля, Эдвард? В этом проблема?

«Синдром менеджера в действии», - так всегда называл Крис моё желание держать всё под контролем, планировать и рассчитывать, полагаясь на логику, математику и здравый смысл.

- Ты не можешь с ней справиться? – с насмешкой продолжил Барт.

Но что-то в его интонации насторожило меня: слишком много гипертрофированной иронии или показное дружелюбие, не знаю. Но я, вдруг, отчётливо ощутил, что Крис прекрасно знает, в чём дело и… ему больно?

- Ты любишь её? – вот я и начал с главного.

Тишина на том конце провода была долгой, я считал её ударами своего бьющегося сердца, в ушах зашумело, я зажмурился то ли от головокружения, то ли от ожидания его ответа.

- А это что-нибудь изменит? – тихо выдохнул он.

- Нет, - я всегда старался быть с ним предельно честным.

- Тогда для чего ты спрашиваешь?

- Мне жаль, что тогда так вышло с Китти, Крис, - захотелось расплакаться, как в детстве: ребёнком всегда надеешься, что со слезами уйдёт боль от кровавых ссадин на разбитой коленке. – Я не знал, что она так дорога тебе, я даже не представлял себе этого. И сейчас… Белла… Я влюбился, Крис. Впервые в жизни мне кажется, нет, я уверен, что это по-настоящему. Но она…

Я умолк, растеряв все слова и способность мыслить связно. Ну, как сказать лучшему другу, что я снова намерен украсть его девушку?

- Ты просишь у меня индульгенцию в счёт прошлых и будущих грехов, я правильно понял, Эдвард? – Крис просто взорвался. – Или тебе нужно моё благословение? Чего ты хочешь от меня, Эдвард?

Этот крик показал мне больше, чем я мог рассчитывать.

- Я хочу, чтобы ты знал, что я намерен добиваться её. Я люблю и не отступлю, Крис.

- Ты позвонил сообщить о намерениях? Нет, Эдвард, это не передача материальных ценностей в личное пользование, – Крис успокоился, твёрдая холодность убила отчаяние. – Белла не предмет договора. Она человек. И решать, кому ей принадлежать, не мне и не тебе. Только ей. Что, воспарил от непривычных ощущений? Удивился, что кто-то сразу же не бросился тебе на шею от твоих прекрасных глаз? Она другая, Эдвард. Чистая и настоящая, потому я и берегу её, как могу, стараюсь защитить от грязи это чудо. И мне плевать, что у тебя взыграло мужское эго. Говоришь, любишь? Да что ты знаешь о любви?

Может быть, он прав? И я действительно ничего не знал о любви? Рациональная часть меня и долгие годы наших отношений настаивали на том, что Крис в таких вопросах мудрее и опытнее. Но иррациональная часть била эмоциями, превращая в неразумного гормонального подростка, с возмущением обидевшегося на весь взрослый мир: «Что они все заладили, не понимаешь ничего в любви!, словно любовь – это теорема, доказательство которой проходят в старших классах, а я ещё обычный недалёкий школьник среднего звена».

- Хватит! – резко оборвал я его. – Думаешь, я не хочу лучшего для Беллы? Или не способен любить? Не стоит читать мне лекций на тему «любовь как философская категория» или втирать о плодотворной любви по Фромму: это, слава богу, ты успел сделать, когда нам было по шестнадцать. Кстати, Белла ещё ничего не знает о моих чувствах. Я решил поступить в этот раз правильно, и сначала рассказать тебе, что собираюсь разрушить этот дурацкий любовный треугольник. Я люблю её, хочу её и сделаю всё возможное, чтобы быть с ней.

Запал прошёл. Снова повисла гнетущая тишина. Представить себе Криса, сжимающего тонкими длинными пальцами переносицу, оказалось очень легко, будто и не прошло столько лет после нашей ссоры. Я знал, что сейчас он опустит руку в карман, чуть ссутулится, потом расправит плечи, снова сожмёт переносицу, зажмурит глаза, выдохнет…

- Да-а-а, - прошептал Крис, - треугольник, - он снова вздохнул, словно задыхался. – Я понял, Эдвард. Поступай, как знаешь.

И отключился.

И всё?

А чего я ждал? Драки? Угроз? Ну, уж точно не того, что он даст мне карт-бланш.

Я размышлял над этим весь остаток рабочего дня. Сосредоточиться на делах и занять голову работой, как я поступал всегда, у меня не получилось. Неожиданно для себя осознал, что стою перед входом в старый студенческий бар неподалёку от университетского городка. Сначала я силился понять, что привело меня сюда, а потом плюнул, решив не загружаться ещё и проблемами своего слетевшего с катушек подсознания, взялся за медную скрипучую ручку и уверенно шагнул внутрь.

В полутёмном зале было достаточно многолюдно. Смеющиеся студенты-старшекурсники коротали вечерок за бокалом пива, флиртовали напропалую и громко обсуждали очередную игру университетской футбольной команды. Я прошёл мимо бильярдных столов в неприметный закуток в самом углу зала в надежде на свободный столик «для двоих».

Свободных столов не было, но место всё-таки я себе нашёл на свою голову. Перед пятью (!) пустыми бокалами для виски сидела Таня Денали, рассеянно крутила в руке остаток дешёвого «Джека Дэниелса» в шестом. Она с тоской смотрела на растаявший лёд, изредка поднося бокал к уху, словно хотела услышать, как замороженный кусочек бьётся о стеклянную стенку.

- Таня? – стоило бы развернуться и уйти, но какая-то невидимая сила заставила меня опуститься на стул перед ней.

Она медленно подняла на меня свои красивые светлые глаза и нахмурила лоб, будто вспоминая, кто я такой:

- Эдвард? – слава богу, в беспамятство она не впала.

- Что ты тут делаешь, Таня?

Она прикрыла веки и сделала большой глоток, затем с грохотом опустила бокал на стол.

- Размышляю над трансформацией беспричинной ревности в безосновательную, - выдохнула она.

- Разве это не одно и то же? – удивился я.

- Для тебя – да, а для меня теперь нет, - и она всхлипнула.

- Как это? – тут же спросил я, надеясь, что разговоры отвлекут её от слёз.

«Вот ещё чужой истерики мне не хватало», - подумал я. Но опомнился. Хоть Таня и не была мне близким другом, я должен был хотя бы попытаться помочь ей.

- А так, - она глубоко вдохнула и выдохнула. Взяла себя в руки. – Беспричинная ревность - когда ревнуешь своего мужика, а безосновательная – когда чужого. Он женат, Эдвард, - прошептала она и закрыла лицо руками.

Я схватил её бокал и одним глотком прикончил остаток виски. Горячая жидкость резко обожгла горло, глаза защипало.

- Она – девушка моего лучшего друга, - вдруг, выпалил я.

«Пусть и бывшего», - добавил про себя, но вслух не сказал.

- Значит, ты понимаешь, - тихо произнесла она.

Мы долго молчали. Просто сидели, каждый думал о своём.

Наконец, она ожила, достала из маленькой сумочки зеркальце, салфеткой вытерла подтёки от туши, припудрила лицо, поправила и без того безукоризненную причёску:

- Мне пора, - её голос слегка охрип, она чуть прокашлялась и потом уже ровным тоном добавила, - я буду в порядке, Эдвард. Оставляю тебя здесь, - Таня указала рукой на стоящие пустые стаканы, - это хорошее место для размышлений, - она усмехнулась, - наводит на правильные мысли. Надеюсь, ты найдёшь ответ и примешь верное решение, - она слегка сжала пальцами моё плечо. – Я пришлю официанта.

Она оказалась права. После первого бокала из моей головы улетучились абсолютно все мысли. Я наслаждался отсутствием зудящего беспокойства и щемящей боли в груди. Но эйфория от пустоты длилась недолго: на меня снова обрушились воспоминания, чувства, мысли кружились, не желая выстраиваться в упорядоченные ряды. Ощущения, которые я испытывал, не поддавались никакой логике.

Привычная тяга к точному расчёту взяла своё. Я нашёл ручку, и на ровном квадратике белой салфетки аккуратно, насколько позволяла затуманенная алкоголем моторика, вывел букву «Б». Чуть ниже и правее написал букву «К», провёл между ними тонкую линию. На том же уровне с «К», но слева, я поставил букву «Э». И тоже провёл черту к «Б».

«Эдвард любит Беллу», - я несколько раз почеркал линию между «Э» и «Б», пока она не стала жирной. – «А Белла любит Криса»? – на секунду само присутствие знака вопроса заставило моё сердце биться чаще. Я снова хлебнул гадкого виски, поставил вопросительный знак рядом с чертой между «Б» и «К».

Любит она его или нет? У меня не было точного ответа, одно я знал наверняка - они вместе, их, безусловно, что-то связывает. Иначе откуда столько нежности и беспокойства в голосе Барта? Несомненно, она достойна самого трепетного к себе отношения.

Я вздохнул и сделал толще черту между буквами «Б» и «К».

А потом с силой бросил ручку на стол.

Вот, чёрт! Эти мои каракули вовсе не математическая задача, решение которой требуется найти. Это больше похоже на детские надписи на школьных ящичках «Джессика плюс Ник равно любовь».

«Ты – придурок, Каллен, впавший в детство придурок», - мысленно обругал себя я.

- Что-нибудь ещё? – прозвучал женский голос откуда-то сверху.

Я с трудом поднял глаза, наверное, точно так же, как это до меня здесь делала Таня, и увидел стоящую передо мной официантку. Она смотрела на меня сквозь стёкла своих огромных старомодных очков и смешно морщила веснушчатый курносый нос.

- Что? – я недовольно уставился на это рыжеволосое чудо в униформе бара.

- Я могу вам помочь? – почти по слогам произнесла она, видимо, частенько имела дело с подвыпившими клиентами.

Её мягкий голос и участливый, как у учительницы младших классов, тон вкупе с моими детскими рисунками почему-то рассмешили меня. Я прыснул, подавляя дикий хохот, готовый вырваться из груди и, едва сдерживая себя, произнёс:

- Мне нужно разбить этот чёртов треугольник, - и я указал на салфетку, лежащую на столе.

Она проследила взглядом за моей рукой, потом осторожно развернула к себе листок, сдвинула брови и нахмурилась:

- Вообще-то, это угол, сэр, - сказала она, поправляя очки. Потом достала из внутреннего кармана форменного платья ручку и провела черту между буквами «К» и «Э». – Вот треугольник.

Я моментально протрезвел и уставился на неё.

- Я учусь на математическом, - она пожала плечами, словно извиняясь.

- Да, конечно, - рассеянно проговорил я, - спасибо, - я кинул взгляд на бейджик, - Мелисса, - назвал её по имени. - Спасибо вам.

Вот, чёрт!

Треугольник?

Этого не может быть. Или может?

«Жёсткий диск» моей подкорки не справлялся с потоком информации: мысли пульсировали в голове, адреналин хлынул в кровь, заставляя сердце биться с бешеной скоростью. Чуть пошатываясь, я вышел прочь из душного шумного бара. А потом долго брёл пешком, не понимая, куда иду.

Я пытался восстановить в своей памяти наши разговоры, встречи, детские игры, свидания с девушками. А потом плюнул на эту затею: ну, найду я доказательства… И что? Что мне делать с этим знанием?

Крис, Крис…

Выходит, я и не знал тебя совсем, хотя и считался твоим лучшим другом.

Меня захлестнула злость. Почему он молчал? Боялся признаться? Идиот.

А потом я ужаснулся, внезапно осознав, что Крис поступил правильно. Я до сих пор не понимаю, как реагировать на эту новость, а тогда, много лет назад, такое откровение с лёгкостью могло бы разорвать нашу дружбу. Я бы точно не стал издеваться или кричать об этом на каждом углу, но мелочи, на которых я никогда не зацикливался, резко изменили бы моё поведение. Конец купанию голышом в открытом бассейне Бартов: я бы шарахался от его прикосновений, возможно, даже в обычном рукопожатии искал бы скрытый подтекст. Это свело бы на «нет» нашу дружбу, я перестал бы ему доверять и постепенно мы отдалились бы друг от друга.

«Так что, - пришёл я к выводу, - Крис был прав, скрывая от меня правду».

Я просто не готов был её принять.

От этого невразумительного, но хоть какого-то определённого ответа на вопрос мне стало немного легче. Постепенно успокаиваясь, я решил, что в своё время разберусь последовательно и методично и с другими проблемами.

Но мнимое спокойствие резко оборвалось от телефонного звонка. Я взглянул на определитель и поморщился, как от зубной боли: Мария. Вот уж кого я точно не хотел ни слышать, ни видеть. Уверенный в том, что смогу разобраться с ней за пару секунд, я принял вызов.

- Что? – довольно грубо бросил я в трубку, не посчитав нужным даже поздороваться.

- Поздравляю, Эдвард. Я беременна, - с восторгом заявила она.