Вы когда-нибудь желали чего-нибудь так сильно, что одновременно одинаково серьёзно и ждали наступления этого события, и волновались в преддверии важного момента? Уверена, что да, но, как бы то ни было, это то, что чувствовала я не далее, как сегодня утром, смотря на своё отражение в зеркале и всё ещё не веря до конца, что вижу именно себя, но в целом я была совершенно спокойна. Мои ноги не дрожали, а я в свою очередь не ходила туда-сюда и определённо не металась по комнате, ведь я и сейчас знаю, кого и чего конкретно хочу и всегда буду хотеть, а нервничают и не находят себе места лишь те, кто сомневается в правильности происходящего. Я же не отношусь к их числу, и без единого колебания и сомнения в голосе в тот самый момент я стала кем-то большей, чем была год назад и даже ещё вчера. Ровно в полдень я была там, где и должна, и всё изменилось, но в то же время осталось прежним. Мы с Эдвардом и так одно целое, но сегодня, расписавшись и оформив свои отношения официально, мы действительно объединили свои жизни и судьбы в одну и, наконец, стали семьёй, как всегда и хотели. Это произошло в присутствии только самых родных и близких людей и друзей на задней лужайке дома его родителей, и мне хотелось почти бежать по проходу, хотя мы с Эдвардом и не провели ночь раздельно, что практикуют многие другие пары, но, сопровождаемая отцом, я каким-то невероятным образом сдержала себя. На снимках и видео это выглядело бы ни капли ни красиво, но и об этом, как и обо всех окружающих меня вещах и людях, я фактически забыла, когда всё моё внимание целиком и полностью сосредоточилось на Эдварде, ждущем меня у обвитой пышной цветочной гирляндой арки. Дыхание перехватило, сердце ускорило свой бег, ведь он, в чёрном костюме и с белой розой в цвет рубашки в петлице пиджака, смотрел на меня ровно так, как я и мечтала в своих мыслях об этом моменте, с любовью и восхищением в излучающем счастье, свет и сияние взгляде. Всё прочее, кроме Эдварда, в одно мгновение словно исчезло, и остались только мы. Только он и я, я и он, с поддерживающей улыбкой на губах и с любовью в пронзительных серо-голубых глазах наблюдавший, как я приближаюсь к нему. И я шла навстречу своей судьбе, неторопливо, но уверенно, и каждый шаг неизменно сокращал расстояние и приближал меня к цели, и так до тех пор, пока я не оказалась с ней лицом к лицу. Отец отдал меня ей, и, дрожа, его рука выдала переполнявшие его эмоции, пока он целовал в щёку моё ничем не скрытое лицо, но после он отступил в сторону, чтобы сесть рядом с мамой, и если не считать нашего регистратора, мы с Эдвардом остались один на один.

Человек, за которого стоит бороться, и за которого я всегда буду держаться, переплёл наши пальцы, сильно, крепко и трепетно, и то, что другого места, где я бы хотела сейчас находиться, просто не существует, стало для меня пронзительно очевидным. Только с ним одним я там, где и должна быть, и это определённо никогда в жизни не изменится. Я выбрала его среди других, едва встретив, и, даже если этот день и станет нашим последним совместным днём, до конца останусь верна своему выбору. Неважно, что было в прошлом, и что Эдвард у меня, возможно, и забрал, он - моя сила, и он ещё способен вернуть то, в потере чего мы оба одинаково сильно виноваты, и дать мне не меньше. Я знаю, он всегда рядом, и что я всегда могу опереться на него. Это именно то, чего я и всегда хотела в жизни. Найти человека, рядом с которым страхи отступают. Того, кто поддержит в минуты печали. Того, кто обнимет, когда это будет необходимо. Того, кто выслушает, когда я захочу поговорить. Того, кому я всегда смогу довериться. Того, кто любит, несмотря ни на что. И Эдвард именно такой и никакой другой. Он любит меня такой, какая я есть, и что бы ни происходило, и когда его спросили о том, о чём и полагается в моменты бракосочетаний, я уже заранее знала, каким будет его ответ.

- Эдвард Каллен, согласны ли вы взять в законные жены Изабеллу Свон? Быть верным в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии и любить её до конца своих дней?

- Да, - без промедления и сомнений откликнулся он, ещё основательнее и усерднее сжимая мои пальцы в то же мгновение и тем самым словно говоря, что наступает мой черёд, и передавая мне толику своей уверенности. Но я не нуждалась ни в напоминаниях, ни в успокоении, ведь я совершенно и непоколебимо жаждала услышать аналогичный вопрос, и как можно скорее. И, к счастью, регистратор не заставил себя ждать:

- Изабелла Свон, согласны ли вы взять в законные мужья Эдварда Каллена? Быть верной в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии и любить его до конца своих дней?

- Да, - в ту же секунду твёрдым, громким и сильным голосом отреагировала я, и таким образом и одним лишь словом, состоящим из двух букв, я заверила своего уже мужа в сразу нескольких вещах. Я пообещала ему всегда быть вместе с ним, заботиться о нём и делать всё возможное, чтобы сохранить нашу любовь, и впредь. Я гарантировала, что буду счастлива тогда же, когда этим словом можно будет описать и его состояние, а в том случае, если ему станет грустно, и вовсе сделаю всё, чтобы он улыбнулся, потому что я не могу быть счастливой, когда он несчастен. Я поклялась отдать Эдварду всё самое лучшее, что у меня есть, и не просить более того, что он может дать, и отныне больше никогда не забывать, что его желания, потребности и устремления не менее важные, чем мои. Он - моя судьба и мой путь, и что бы ни ждало нас в будущем, мы созданы друг для друга. Он всегда был моим, и вот теперь он мой навсегда, и когда нас объявили мужем и женой, мой первый и последний супруг незамедлительно привлёк моё тело к себе, и его тихий шёпот предназначался лишь мне одной:

- Я люблю тебя, - сказал Эдвард, и я знаю, что в тот момент мы ощущали одно и то же. Мы не обвенчались, и мы находились не в церкви, и мы просто засвидетельствовали свой брак в органах муниципалитета, в офисе которого и получили лицензию, но и без настоящего алтаря мы теперь уже официально связаны нерушимыми узами, которые не под силу никому разорвать. До конца наших дней мы будем принадлежать друг другу, и, всей душой и сердцем осознавая наш новый статус, я призналась Эдварду в том, что он и так уже очень давно, доподлинно и хорошо знает:

- И я люблю тебя, - а сразу после моё одухотворённое и счастливое лицо оказалось в его нежных, но надёжных и желающих оберегать ладонях, а губы встретились в самом трепетном поцелуе, какой только можно представить, наполненном любовью, ради которой и умереть не жалко. Во всём мире нет никого счастливее нас двоих, и когда мы все, включая меня, Эдварда, нашего регистратора и свидетеля, в роли которого заслуженно выступила Анжела, подписывали разрешительный бланк, на основании которого нам позже и выдадут сертификат о браке, я со всей серьёзностью осознала одну важную вещь. То, что я, наконец, действительно с тем человеком, которому с самой первой встречи хотела отдать всю себя без остатка. И я, правда, сделаю это, ведь для него мне ровным счётом ничего не жалко. Ни времени, ни заботы, ни внимания и уж точно ни любви. И когда при сумерках за окном мы кружимся уже в далеко не первом своём танце в качестве мужа и жены, даже зная, что нам довольно-таки скоро придётся остановиться и поехать на вокзал, чтобы провожать домой моих уезжающих сегодня же родных, я чувствую себя более чем хорошо.

Это был долгий и насыщенный день, и временами даже утомительный, и беспокойный, но, несмотря на всё это, удовольствия, радости, улыбок и веселья в нём было гораздо больше, чем напряжения и нервов. Даже когда мы с Эдвардом в половину одиннадцатого вечера смотрим вслед поезду, увозящему домой моих родных, в то время как мои вторые родители и новоиспечённая сестра, а также Эммет с Розали уже отправились по домам, мне пока совсем не хочется возвращаться в Бруклин и в нашу квартиру. Быть может, в этом и есть что-то наивное и глупое, учитывая, сколько минуло времени с тех пор, но у меня снова возникают мысли о согревающих напитках и о той уютной кофейне, в которой я побывала исключительно благодаря Эдварду, и я понимаю, что хочу туда вернуться. С того дня мы больше никогда там не были, но, быть может, именно поэтому и сейчас и ни минутой позже нам и надлежит это исправить. Что может быть лучше, чем, так сказать, вернуться к началу и истокам, вспомнить, как всё зарождалось, и, оглядевшись вокруг, понять, что и сейчас жизнь прекрасна?

- Ты ведь помнишь наше кафе?

- Конечно, да. Как я мог забыть?

- Я тут подумала, может, нам взять и съездить туда? Вот прямо сейчас? Что скажешь?

- Да, - улыбается Эдвард, и через пятнадцать минут мы уже на месте и, вылезая из машины такси, замечаем, что при кофейне открылся ещё и бар. Мы не наведывались в неё вечность, но, решив потанцевать, через вторую дверь заходим именно в него. Площадка тускло освещена, а музыка приглушена, но все мои эмоции и чувства усилены, и, положив голову на плечо Эдварда, я вижу мельчайшие швы на ткани его пиджака так же ясно, как если бы на нас был направлен луч прожектора. Подол моего платья скользит по довольно-таки пыльному полу, становясь всё менее белым и чистым, но мне фактически всё равно. Эдвард старательно избегает наступать на ткань, но даже если бы он случайно сделал это, я бы ни за что не разозлилась. К тому же мой разум заполняется совсем другими мыслями, когда я первой замечаю отсоединившегося от своей компании Сета. Пока он подходит к нам всё ближе, медленная и лирическая мелодия сменяется на быструю и энергичную, и, остановившись, Эдвард так же, как и я чуть ранее, обращает внимание на человека, которого прежде мы не просто знали. Мы даже дружили, точнее нам так казалось, и сколько раз мы зависали в одних и тех же местах, просто не сосчитать. Но для нас всё изменилось, и, беря своего новоиспечённого мужа за руку, я невольно напрягаюсь, потому что Сет не выглядит так, будто бросил и завязал с тем, с чем мы с Эдвардом покончили раз и навсегда. Вероятно, от него это также не укрылось, потому как он заводит меня себе за спину, будто желая спрятать и оградить от всего, что только можно и нельзя, и я ловлю себя на мысли, что мне немного страшно, но, игнорируя это, выступаю вперёд как раз к тому моменту, как Сет останавливается в шаге от нас.

- Кого я вижу... Эдвард и Белла.

- Привет, Сет.

- Давненько вас не видел, а тем более при параде. Сколько же времени прошло?

- Два с половиной года так точно, - отвечаю я, одновременно думая о том, что с лёгкостью не видела бы ни его, ни кого-либо ещё из тех, с кем тогда контактировала, ещё столько же и при этом не чувствовала бы себя ни в чём ущемлённой. Не то чтобы эта встреча действительно и серьёзно вызывает неприятные воспоминания, но то, что в некоторой степени она омрачает этот вечер, не подлежит сомнению.

- Мы поженились сегодня, - между тем, сообщает Эдвард, счастливо улыбаясь и чуть ли не демонстрируя наши левые руки и обручальные кольца на них, но я предпочла бы совсем не делиться произошедшими в наших жизнях переменами и не показывать своё счастье, а просто развернуться, уйти и как можно скорее покинуть это место. У меня возникает неприятное предчувствие, и, к сожалению, оно более чем оправдывается, когда Сет, однозначно нарушая невидимые границы, вторгается в наше с Эдвардом личное пространство со следующими словами:

- О! В таком случае примите от меня поздравления и этот пакетик Богов в качестве свадебного подарка, - говорит он, и, к моему фактически ужасу, этим дело не ограничивается. Сет просто просовывает порошок в нагрудный карман пиджака моего мужа, и я чувствую тошноту, когда он, замерший, застывший без единого движения и будто даже не дышащий, не делает ничего, чтобы остановить происходящее и оттолкнуть Сета прочь. Я верила Эдварду, когда он снова и снова заверял меня в том, что мы никогда не вернёмся к прошлой жизни, и я верю ему и сейчас. Но он словно статуя и приходит в себя лишь тогда, когда я сильнее сжимаю его правую руку, и тут же вслед за этим следует почти взрыв:

- Убери это, - твёрдо и чуть ли не по слогам произносит Эдвард, и звучит это отнюдь не как просьба. Это требование и даже почти приказ, но Сет не знает, каким может быть мой муж, если его довести. Он совершенно этим не гордится, тем, что однажды его гнев обрушился на меня, но теперь и благодаря тому случаю я, по крайней мере, лучше понимаю, кем является Эдвард. Несомненно, он больше никогда не сделает мне больно и не навредит, но к Сету это не относится, а он, видимо, недостаточно благоразумен, чтобы прочесть между строк, раз не отступает, а лишь наседает:

- Успокойся, брат. Это бесплатно, я же сказал, и я вовсе не собираюсь брать с тебя какую бы то ни было плату.

- А теперь послушай меня. Сейчас ты заберёшь пакет обратно, и мы отойдём, и чтобы я больше никогда этого не видел. Даже не предлагай.

- Но почему? Ты хоть знаешь, сколько это стоит? - вопрошает Сет, и мне на самом деле становится не по себе. Я не хочу, чтобы кто-либо пострадал, и прежде всего это относится к Эдварду, но всё вполне может этим и закончиться, совсем как тогда, когда меня заслуженно фактически назвали шлюхой, а он не смог промолчать, и в стремлении предотвратить кажущиеся мне неминуемыми вещи я обретаю голос.

- Эдвард всё сказал, Сет. Я не уверена, знаешь ли ты, но Джейк умер. Погиб из-за того, что ты тут нам предлагаешь...

- Я знаю...

- Что ж, хорошо... Я просто хочу, чтобы ты понял, что эта жизнь больше не для нас, и не мне решать, но тебе тоже стоит прекратить губить себя, - говорю я и возвращаю Сету то, что нам с Эдвардом совсем не нужно и не понадобится ни сейчас, ни когда-либо позже. При этом я с трудом перебарываю желание бросить пакетик на пол и растоптать его содержимое каблуками своих свадебных туфель. Опуская слова прощания, мгновением позже я увожу Эдварда из-под огня, и в это самое мгновение мною управляет лишь желание и даже потребность оказаться дома и в безопасности его стен. Мне уже не хочется ни есть, ни пить, хотя ничего из этого мы в баре и не делали, и ни танцевать, и, понимая, что по сравнению с минувшими годами ничего не изменилось, и что Эдвард вполне может подставиться ради меня снова, я нуждаюсь лишь в том, чтобы его защитить. Ведомая этими чувствами, когда мы оказываемся дома, я чуть ли не десятки раз перепроверяю, заперты ли замки, и так продолжается до тех пор, пока не вмешивается Эдвард.

- Дверь закрыта, Зефирка, закрыта... - шепчет он мне на ухо, в то время как я, стоя к нему спиной и до сих пор не разувшись, с трудом удерживаюсь от того, чтобы не вернуться к прерванному занятию, но голос Эдварда звучит крайне и невероятно убедительно, и в конечном итоге я выдыхаю. Он помогает мне снять туфли и уделяет внимание соскучившемуся по нам Питу, которого мы оставили одного на целый день, не давая малышу приблизиться ко мне и к пуфику, на котором я сижу, и испортить моё свадебное платье, и за это время я окончательно успокаиваюсь. Да, вероятность того, что один из нас, оберегая другого, забудет про себя самого, очень даже велика, и от существования такой возможности никуда не деться. Но это не значит, что мы должны жить, каждую секунду ожидая опасность, готовясь защищаться и испытывая постоянный стресс, и всё равно я боюсь того, что может случиться с Эдвардом.

Этот страх всегда был и остаётся неотъемлемой частью меня, а теперь он, кажется, даже усилился, и я не знаю, как буду жить в мире, в котором не будет Эдварда, но запрещаю себе даже думать об этом. Он со мной, и он здоров, и, если в случае чего мы будем прикрывать друг друга, так всегда и будет. Но когда он спрашивает, что может для меня сделать, я всё равно прошу о той вещи, которая напомнит мне о том, что всё в порядке, и об отсутствии реальных причин для тревог. Но на самом деле это не просто способ забыться. Это нечто большее, это любовь в самом глубоком её проявлении, физическая, совершенно чистая, способствующая продолжению рода и дарующая детей, без трагедий и без драм, одним словом, без каких-либо эгоистичных примесей, и сейчас я хочу именно этого, и, погасив везде свет, Эдвард отводит меня в спальню. Снова вместе мы уже довольно давно, почти ровно столько же, сколько требуется времени для того, чтобы выносить и родить ребёнка, и само собой сложилось так, что мы никогда не предохранялись, но я всё ещё не беременна. Признаюсь, иногда это меня не просто беспокоит, а даже пугает, но сейчас Эдвард со мной так нежен, что я выкидываю все посторонние мысли из своей головы и всецело и полностью сосредотачиваюсь на нём одном и том, что мы можем и хотим друг другу дать. В зеркале, встроенном в шкаф, возникает наше совместное отражение, когда мы оказываемся перед ним, и прекрасное, как никогда прежде, оно излучает что-то сродни волшебству или магии, первозданное очарование и чистоту первого и последнего серьёзного чувства, и свет истинной и взаимной любви. Таким образом, невольно и неконтролируемо я вспоминаю весь тот путь, который мы прошли вплоть до этого дня.

Первую встречу, набережную, то, как я замерзала из-за ветра, силу которого недооценила, Эдварда, хотя на тот момент его имя и не было мне известно, тёплый шарф и горячий глинтвейн, и то, как абсолютно посторонним человеком было сделано всё и даже больше для того, чтобы я согрелась.

Доверие, возникшее с первых же секунд, мгновенно ставшие регулярными встречи, наше неминуемое сближение, общение чуть ли не в формате двадцать четыре часа и семь дней в неделю и то, как я безошибочно разглядела в нём родственную душу и в тот же момент безоглядно, всем сердцем и навсегда полюбила.

Нежность первого раза, ночь, расставившую всё по своим местам, совершенно искренние и исходящие изнутри признания, и обозначенную решимость больше никогда в жизни не расставаться.

Счастье, поглотившее целиком и без остатка, уверенность в том, что удалось найти то, что и было целью вообще-то несуществующих и никогда не предпринимаемых поисков, и веру в лучшее и благополучное совместное будущее.

То, как, сопряжённая с тяжестью и болью непосильных потерей, грузом неправильных решений и гнётом страшных ошибок, она рухнула будто в одно мгновение, как всё, что могло бы быть, разрушилось. То, как, несчастные, обездоленные и в одночасье лишившиеся всего, что было действительно важно, мы расстались и потеряли друг друга из виду на целых два года.

Трудоёмкий процесс реабилитации, физической, психологической, моральной, возвращение к почти утерянной жизни, искупление всего того, что пошло не по плану и вразрез с подлинными мечтами, и чистый лист, новый старт, которому теперь мы действительно положили начало.

Да, не всё было хорошо, гладко, идеально и безупречно, и вообще-то это даже преуменьшение века, но мы живы, и мы снова вместе, а значит, все испытания были не зря. По крайней мере, я так думаю и, убеждённая, что и Эдвард со мной также солидарен, поворачиваюсь к нему лицом и позволяю снять с себя простое, но красивое и изумительно струящееся вниз белоснежное платье с длинными рукавами, небольшим шлейфом и сборками на груди. Он распускает мою незамысловатую, но элегантную причёску, скреплённую подаренным родителями гребнем, инструктированным голубыми камнями и когда-то принадлежащим моей бабушке, и я впервые оказываюсь перед своим мужем в одном лишь нижнем белье. Мои немного завитые волосы струятся по моим плечам, когда его правая рука в пропитанном не только нежной любовью, но и пылающей страстью скользящем касании оказывается на задней части моей шеи, и он, сделав разделяющий нас шаг, глубоко целует меня, без слов и лишь губами говоря мне, как я прекрасна. Я такой себя и чувствую, отвечая ему, в то время как его руки смыкаются вокруг моей талии в твёрдой и уверенной, но нежной и любящей хватке, какую мне и хотелось ощутить на себе сильно, болезненно и нестерпимо, и, ведомые обоюдным и взаимным желанием, мы оказываемся в кровати.

По-прежнему одетый, Эдвард всё основательнее сжимает моё тело в своих объятиях, но мне этого уже недостаточно, и не без его участия я снимаю пиджак, развязываю галстук и отбрасываю его прочь, расстёгиваю рубашку и брюки и удаляю все эти вещи прочь. Не проходит много времени прежде, чем на нас остаются лишь платиновые кольца, поблёскивающие даже в непроглядном мраке комнаты и ярче всего прочего свидетельствующие о том, кто мы теперь друг для друга. Мы больше не просто влюблённые парень и девушка, встречающиеся только для свиданий, мы муж и жена, и эта новая связь пронзительно и явственно ощущается в каждом соприкосновении губ, проникающем и заполняющем движении, соединяющем тела и превращающем нас в одно целое и единый организм с и так одинаковыми целями и устремлениями. Впервые в новом качестве становясь ближе и занимаясь любовью, сливаясь, кожа к коже и не различая, где находятся наши руки, мы не единожды за ночь скрепляем наш брак, и рассвет с его первыми солнечными лучами застаёт нас достаточно утомлёнными, довольно вымотанными и находящимися среди измятых простыней и беспорядочно раскиданных подушек. Из-за этого постельного хаоса я вижу лишь контуры тела Эдварда, оказавшегося полностью укрытым лёгкой тканью, но знаю, что он рядом со мной, и не только из-за правой мужской руки, коснувшейся моего аналогичного бедра в опасной близости от места сосредоточения моего желания. Я не могу видеть Эдварда, но независимо от этого чувствую жар его тела, вот только с меня уже, пожалуй, хватит, и невидимо для своих глаз, уставившихся в потолок, я останавливаю пальцы, уже почти коснувшиеся кожи между моих ног.

- Да ты просто ненасытен…

- Вы и не представляете себе, насколько, миссис Каллен, - лишь отвечает Эдвард, выбираясь из-под одеяла и появляясь на свету, и у меня перехватывает дыхание не только от вида его восхитительно растрёпанных волос и того, каким счастливым он выглядит сегодня утром. Я словно забываю, как дышать, и будто задыхаюсь и в связи с тем, что меня впервые назвали моим новым именем, и, кажется, даже теряю дар речи, потому что не сразу нахожу, что на это ответить.

- Уверена, вы мне это отлично продемонстрируете, мистер Каллен, но только чуть позже.

- О, не сомневайся. Благодаря Райану у меня впереди целый день. А сейчас я могу кое-что спросить?

- Да, конечно. Всё, что угодно. Почему нет?

- Потому что мы никогда об этом не говорили, а вчерашний вечер мне о многом напомнил.

- И о чём?

- Я не хочу делать тебе больно.

- Просто скажи, в чём дело, - переворачиваясь на бок, приподнимая голову и опираясь на локоть для поддержки, прошу я, ведь не думаю, что когда-либо впредь Эдвард снова причинит мне боль, а от разговора, даже если он и сугубо и всецело неприятный, ещё никто не умирал.

- Ты… ты была на похоронах Джейка?

- Нет. Даже если на тот момент я уже и не была бы в больнице, я бы всё равно не нашла в себе моральных сил попрощаться. Конечно, после реабилитации живя в Форксе довольно длительное время, я приходила к нему чуть ли не каждый день, начиная с момента возвращения, а в последний раз и ты был рядом, но я запомнила его живым и рада этому. Знаешь, а я ведь винила себя… По крайней мере, поначалу.

- Почему?

- Он никогда не говорил об этом прямо и был близок к этому лишь однажды, но он считал, что любит меня. И почти звал меня с собой, но всё, чего я хотела и в чём нуждалась в тот момент, это в дозе для тебя, и только он мог мне её дать. Я соврала ему, что приду позже, но после мы виделись лишь однажды, когда я уже была совершенно неконтролируемой, да и то я не провела с ним и пяти минут и не сказала ему ни единого слова прежде, чем уйти. А вскоре его просто не стало… - я вспоминаю самые тяжёлые времена в своей жизни, но та боль, которую я неоднократно изливала у надгробия навсегда и безвозвратно исчезнувшего из неё Джейка, думая, что всё могло сложиться иначе, если бы я ответила на его чувства взаимностью, к настоящему моменту уже окончательно утихла. Теперь говорить о тех днях мне едва ли действительно трудно, и слова срываются с губ легко, невесомо и неудержимо.

- Ты… ты хотя бы думала о том, чтобы бросить меня ради него? – спрашивает Эдвард, поглаживая мою правую руку, как раз-таки и согнутую в локте, но не глядя мне в лицо, и я не уверена, что этого будет достаточно, но всё равно произношу то, о чём думаю в данный момент:

- Это уже не имеет значения…

- Для меня имеет, - как я и подозревала, не соглашается Эдвард, и тогда я придвигаюсь к нему, так же лежащему на боку, вплотную и прежде, чем сказать то единственное, что, как мне кажется, он и жаждет услышать больше всего остального, приподнимаю его подбородок, чтобы наши взгляды встретились:

- Нет, никогда. Ни единой секунды. Я всегда любила и буду любить лишь тебя, Эдвард Каллен.

- Поверьте, миссис Каллен, это полностью взаимно.

- Я знаю, - улыбаясь, просто отвечаю я, и, уставшие после бессонной и насыщенной ночи, но совершенно счастливые, вскоре мы засыпаем в дарующих тепло, обеспечивающих уют и безопасность и пронизанных теперь оформленной любовью объятиях друг друга.

Наконец-то они поженились! И в тот же вечер дали достойный и уверенный отпор бывшему приятелю с его ненужными подарками. Новоиспечённые муж и жена вполне могут собой гордиться, а уж как они друг друга трогательно и отчаянно защищают...

Предыдущая глава || Следующая глава