«Возможно, что он больше никогда её не увидит. Вечность это очень длинный срок, если речь идёт о том, кого любишь, и о том, что за всю оставшуюся жизнь ты, быть может, ни разу его не обнимешь и не поцелуешь, и не прижмёшь к сердцу, и не почувствуешь кожа к коже, без всяких барьеров и ограничений. Но он сможет с этим жить, ведь она останется жива, а для него больше нет ничего важнее этого. Пусть его сердце и разбито, но она выживет и однажды вдохнёт воздух полной грудью, и снова улыбнётся, даже если и не ему, а значит, цель определённо оправдывает средства».

Я ставлю точку в конце завершающего повествование предложения, сохраняю документ и, закрыв крышку ноутбука, ставлю его на прикроватную тумбочку. Внутри него наша с Беллой история, точнее та её часть, что осталась в прошлом и ни в коей степени не затрагивает наши с ней нынешние отношения, и я только что её завершил. Скоро будет уже год со дня издания сборника моих стихотворений, пусть и не разошедшегося необходимым для заключения полноценного контракта тиражом и потому уже не способного принести доход, но теперь я и не собираюсь ничего публиковать. Это только для Беллы, мирно спящей рядом, в то время как ветер развевает занавески у ведущей на балкон двери, а за окном шумит то и дело смачивающее прибрежный песок море, и для меня. Хотя эта история и определённо не из лёгких в силу своей имевшей место быть реалистичности и того, что рассказывает о личностном падении и людях, достигающих дна, я знаю, что по возвращении домой непременно распечатаю всю её целиком и дам жене прочитать.

Но сейчас я просто смотрю Беллу, на её спокойное лицо и на расслабленное тело, лежащее на боку и, начиная с живота, прикрытое обычной простынёй кремового цвета, и, когда в небе занимается рассвет, а над горизонтом поднимается тёплое итальянское солнце, моя рука сама по себе тянется к телефону. Помимо наших общих фото, в нём уже полным-полно изображений Беллы, преимущественно сделанных тогда, когда она не видела, что её фотографируют, но она невероятно прекрасна, чтобы удержаться, и я делаю очередной такой снимок, но первый за эти четыре дня, где она спит. До сих пор я запечатлевал её лишь в те моменты, когда, расположившись на какой-либо площади, улочке или пешеходной дорожке Рима, она находила своё вдохновение в фонтане, статуе, скульптуре или здании и, тут же достав необходимые принадлежности, начинала творить. Или просто созерцала достопримечательности, которые рассматривал вместе с ней и я, или бродила у кромки ласкающей ноги воды, или же, лёжа на животе, загорала в шезлонге. Но сейчас мы пока ещё в нашем гостиничном номере, чьи окна как раз и выходят на бассейн и на бесконечное голубое море Анцио (прим.: город в Италии, в часе езды от Рима), в одном из отелей которого мы и остановились. Вот так память моего телефона и пополняется с первого взгляда обыденным и повседневным снимком, ведь я нашёл ту, с кем хочу просыпаться и делаю это каждое утро, но для меня он совсем не такой.

Нам не дано знать наверняка, и я не врач, но, возможно, здесь и сейчас Белла уже беременна и носит под сердцем моего ребёнка, и таким образом в этой предназначенной для двоих кровати нас уже больше не столько, а трое. Такое ведь далеко не редкость, что люди, пытающиеся зачать малыша дома, но сталкивающиеся в этом вопросе с неудачей, добивались цели и успеха именно вдали от привычной и порой стрессовой атмосферы, окружающей их в родном городе и в собственных четырёх стенах. Но даже если это и не про нас, ничто, связанное с Беллой, не может войти в привычку и стать скучным, неинтересным и недооценённым. И когда Белла пробуждается ото сна двумя часами позже, я, не встретив совершенно никакого сопротивления, прикасаюсь к ней, полусонной и ещё толком и не проснувшейся, и в первых по-настоящему ярких солнечных лучах этого дня почти забываю своё имя, и растворяюсь в ней и её объятиях. Но самое примечательное во всём этом это то, что всё происходящее так же волнующе, прекрасно и нежно, как и в наш самый первый раз.

Так было вчера, и так будет завтра, и я ощущаю это всей душой, хотя до Беллы толком и не догадывался, что другой человек может её коснуться. После же, прижимая жену к своему бьющемуся быстрее обычного сердцу, я вижу у одной из стен наброски Колизея, испанской лестницы, фонтана Треви и улицы виа Джулия, известной своими арками и круглый год увитыми плющом и цветами стенами зданий, и уже далеко не в первый раз мысленно говорю себе одну вещь. А именно то, что моя Белла потрясающе красивая, умная и талантливая женщина. Да, мне пришлось постараться, чтобы уговорить её на эту поездку, но у меня такое чувство, что теперь она ни о чём не жалеет, и это делает меня счастливее, чем я бы был, если бы она согласилась на всё это, скрепя сердце, и при этом по-прежнему бы оставалась в напряжённом состоянии. Но Белла расслабленная, и во многом благодаря ей я и сам такой же, и потому-то я и не питаю в отношении себя добрых чувств, когда к вечеру определённо заболеваю. Мы частенько ели мороженое и совсем не утеплялись даже тогда, когда вечерами становилось прохладнее, а у нас возникало желание прогуляться вдоль берега, но я и понятия не имею, из-за чего конкретно простудился.

Но это и неважно. Имеет значение лишь то, что меньше, чем за три дня до отъезда вместо того, чтобы продолжать наслаждаться своеобразным медовым месяцем и составлять компанию Белле всюду, куда бы она ни захотела пойти или поехать, я слёг с заложенным носом, больным горлом и температурой. Но даже то, что мы многое пропускаем, ещё не самое плохое. Хуже всего то, что Белла, даже не желая слушать о том, чтобы отдалиться во избежание последствий для себя самой, остаётся рядом со мной и кормит меня чуть ли не с ложечки бульоном, заказанным в номер прямо из ресторана, и тем самым рискует заразиться и тоже заболеть. Неважно, что я говорю, моя жена как будто не слышит, но я всё равно не сдаюсь.

- Это, и правда, так необходимо?

- Да...

- Я уверен, что всё не так уж и плохо, но всё равно, милая, пожалуйста, не сиди так близко. Давай я доем сам, а ты просто принесёшь мне нашу аптечку, и всё, - прошу осипшим голосом я Беллу. Но она, выглядя удивительно и невероятно напуганной в той степени, в какой я никогда её не видел, лишь качает головой в отрицании и даже не думает о том, чтобы послушаться и отсесть в другой конец комнаты. Мне кажется вполне достаточным лечения подручными жаропонижающими и противовирусными средствами, которые мы привезли с собой, хотя от горячего супа и становится немного лучше, но Белла всерьёз напряжена и обеспокоена. Эти её чувства пробираются и в её наполненный тревогой голос, когда, возвращаясь с тем, что я просил, она решительно и твёрдо говорит:

- Нет. Я никуда не уйду, и даже не пытайся меня прогнать. Максимум, что я могу, это принять витамины. Но это всё. В болезни и во здравии, помнишь? - спрашивает Белла, и даже в тусклом свете прикроватной лампы я вижу то, что мне совсем не нравится. Я чувствую себя задыхающимся, измотанным и уставшим, но при взгляде на жену моё сердце и вовсе кровью обливается. Белла пристально смотрит на меня, и моё собственное отражение в её глазах подсказывает мне, что со стороны я произвожу довольно-таки ужасающее и пугающее впечатление, и осознание этого многое меняет.

- Помню... Даже если бы захотел, не забыл, - в поражении вздыхаю я, в то время как Белла относит опустевшую тарелку, а по возвращении укрывает меня одеялом со всех сторон и щупает мой лоб. Я по-прежнему словно горю, и тонкая, любящая и нежная рука кажется буквально ледяной. Но гораздо больше этого меня занимает ощущение заботы, что я чувствую в этом прикосновении. Несмотря на возникший контраст между температурами наших тел, она более чем очевидна. Мой организм подпортил сегодняшний день и совсем необязательно придёт в норму и завтра, но, когда чуть позже мы с Беллой смотрим фильмы прямо в кровати и перелистываем наши итальянские фотографии, я понимаю, что, независимо ни от чего, мне с ней всегда уютно и хорошо. То, что сон настигает меня в её объятиях, кажется мне само собой разумеющимся явлением, и на следующее утро я просыпаюсь так же рядом с уже приведшей себя в порядок Беллой и от ощущения того, что её ласковая ладонь касается моего лица. Без сомнения, я счастливчик, и, хотя за одну ночь и невозможно поправиться полностью, и болезненные ощущения, несмотря на апельсиновые леденцы, призванные заставить их пройти, никуда не делись, когда губы Беллы растягиваются в улыбке, я отвечаю своей жене тем же. Она уже не так взволнована, как прошлой ночью, но я всё равно не откажусь ни от чего, что поможет мне заставить её чувствовать себя лучше. Быть может, это и глупо, учитывая, что болен и создаю здесь неудобства никто иной, как я, но такие уж мы, порой забываем о себе ради благополучия любимого человека и переживаем о нём гораздо сильнее, чем требуется.

- Ну, как ты, родной? Выглядишь уже лучше.

- Так и есть. Это всё твой чудесный суп.

- Не такой уж он и мой, ведь позвонить по телефону было не так уж и сложно, - вздыхая, поправляет меня Белла, но мне всё равно и даже откровенно плевать, что она не приобретала продукты и не готовила его лично. Она вообще не должна была сталкиваться с моей простудой, по крайней мере, не в эту неделю, но вместе того, чтобы гулять или танцевать в одном из местных клубов, или спуститься к бассейну, лишь тратит и без того строго ограниченное время на моё лечение. И я определённо чувствую вину, от которой никуда не деться:

- Но я считаю его твоим, и прости, пожалуйста, что испортил наш медовый месяц.

- Это не так. Я же рядом с тобой, а больше мне ничего и не нужно. Только чтобы ты был здоров, - непререкаемым тоном возражает Белла, и это одна из тех вещей, за которые я её люблю. Не то чтобы в моей голове действительно существует подобный список, но сила — это определённо одно из тех качеств, что я ценю в Белле. Даже в самом начале нашего знакомства она никогда не терялась в моём присутствии и не боялась мне возражать. И не стеснялась спорить или отстаивать свою точку зрения, по какому бы то ни было вопросу, в то время как мне случалось встречать девушек, чуть ли не заикающихся и не забывающих, как говорить, лишь после одного моего взгляда. Теперь уже моя жена совершенно другая, стойкая, выносливая, упрямая и упорная, если этого требуют обстоятельства, и я понял это в ту же секунду, как только её увидел. Годы показали, что я не ошибся и был прав, когда после первой же встречи фактически решил, что Белла та самая, единственная и неповторимая. Лучше её никого нет, и, учитывая всё то, что она сделала для меня этой ночью, вряд ли найдя способ успокоиться и перестать следить за моим состоянием, и полноценно поспать, я не могу не пообещать:

- Я скоро окончательно поправлюсь.

- Ну, температура вроде спала. Надеюсь, что завтрашний перелёт ты перенесёшь нормально.

- Белла? - садясь, спрашиваю я, когда она, подогрев имеющийся в номере чайник, наливает мне горячий чай и приносит его прямо в кровать. Это уже немного слишком, ведь я не настолько обессилел, что не могу встать и заняться этим сам, но знаю, что говорить что-либо на эту тему совершенно бесполезно, да и сказать я хочу совсем другие вещи.

- Да?

- Ты будешь замечательной мамой... - смотря в по-прежнему немного обеспокоенные, но, бесспорно, красивые глаза напротив, произношу я то, что и было у меня на уме, и эти слова не преувеличение. Именно так я и думаю, ведь сейчас Белла обращается со мной, как с ребёнком, и я, не раз, видевший то, как она взаимодействует со своим племянником, более чем уверен, что и по отношению к нашим детям она будет так же заботлива, внимательна и добра.

- Наверное... - тихим голосом отвечает она, явно сомневаясь, и скорее всего в том, что мы вообще обретём ребёнка, хотя, возможно, и в том, что ей удастся делать для него всё правильно, тоже, но ей не нужно переживать ни по поводу ничего из этого. У нас будут дети, столько, сколько мы пожелаем, и для всех из них Белла будет без преувеличения лучшей матерью на свете, а я ей непременно в этом помогу.

- Не наверное, а точно. Будь уверена. Сегодня наш последний вечер здесь, и я хочу пройтись по городу.

- Нет, ты ещё очень слаб.

- Ты делаешь меня сильным, - лишь отвечаю я, ведь, что бы она ни сказала в данное мгновение, нам скоро уезжать, и я не собираюсь проводить весь этот день в кровати, поедая суп и никуда не выходя. Это не вариант, но я всё равно соглашаюсь на него в обед, а после полудня, собравшись, мы с Беллой покидаем номер и выходим на свежий воздух. Я хочу и на пляж, но она считает, что будет лучше, если мы пойдём туда, когда жара немного спадёт, и, видя, что Белла беспокоится о том, как бы я не перегрелся, я просто беру и соглашаюсь, и следую за ней в выбранном ею направлении.

Сегодня четверг, и, пользуясь тем, что он как раз открыт, мы отправляемся в природный заповедник «Тор Кальдара», основанный в 1988 году, то есть тридцать лет назад, и раскинувшийся на площади в сорок четыре гектара. Не так давно он получил статус одной из самых важных в Европе охраняемых территорий и славится своими руинами античной береговой крепостной линии, и мы бродим среди зарослей вечнозелёного средиземноморского леса, в котором доминируют два вида деревьев – каменный и пробковый дубы. А ещё заглядываем в центр помощи диким животным, в котором находятся вольеры для птиц и укрытия для черепах, и посещаем специальную обсерваторию, оборудованную для наблюдений за крылатыми созданиями. Белла даже зарисовывает обитающих в местных прудах разнообразных рыб и водные виды растений, а ещё серых и рыжих цапель, живущих на берегах небольшого озера, питаемого дождевой водой, в то время как я терпеливо жду свою жену. В общей сложности на территории мы проводим никак не меньше двух часов, но к половине четвёртого всё равно возвращаемся в отель и, оставив в номере наброски Беллы, спускаемся вниз, и оказываемся на пляже.

Она уходит плавать, но не раньше, чем убеждается, что я более-менее в порядке, а я остаюсь на суше, чувствуя воду лишь кончиками пальцев на ногах, когда она накатывает на берег, и наблюдаю за Беллой на расстоянии. Мне хочется быть в море вместе с ней, но это не лучшая идея, учитывая, что завтра утром нас ожидает почти десятичасовый перелёт, а я и так не в порядке и потому вижу лишь плюсы в том, что по возвращении домой у меня будет почти три дня, чтобы прийти в норму. Потому-то и единственное, что я делаю, это подставляю лицо солнцу и присматриваю за женой. В любом случае она выходит раньше, чем я ожидал, и, опускаясь на тёплый песок рядом со мной, обнимает моё тело, и длинные влажные волосы приятно ощущаются на моей левой руке, когда Белла прислоняется к моему соответствующему боку. Нас всегда тянуло друг к другу, и нам неизменно хотелось быть вместе, и это и есть проверка, когда тебе всё время нужно, чтобы человек был рядом. Это сильнее, чем банальная преданность, восхищение и страсть. Это любовь, и от того, чтобы поцеловать Беллу, меня удерживает совсем не количество людей вокруг, а то, что я болен, а она здорова и должна таковой и оставаться.

- Ты в порядке?

- Да, в целом всё хорошо. Просто не хочу, чтобы ты заразилась, - мгновенно отвечаю я, не желая, чтобы Белла даже хотя бы на одно мгновение задумалась, что отталкиваю я её абсолютно без всякой на то причины. Мои доводы кажутся мне очень и очень весомыми, и моя жена лишь одним кивком также соглашается с ними.

В то же самое время она не перестаёт прикасаться ко мне, но я и не просил об этом и совсем не хочу, чтобы она действительно отстранилась. Несмотря на то, что люди, живущие с нами в одном отеле, спустя некоторое время начинают расходиться, мы с ней будто приросли к песку и никуда не спешим, рискуя пропустить ужин, и встречаем наш заключительный закат в этом изумительном месте. На часах почти половина седьмого, и я счастлив, что могу разделить этот момент с Беллой. Лучи заходящего солнца, отражающегося в воде, окрашивают морскую гладь в золотой цвет, а когда, исчезая за горизонтом, оно словно погружается в голубизну не имеющего конца и края водоёма, мне кажется, что я буквально слышу шипение от соприкосновения горячей поверхности сияющего днём и багряного сейчас диска с изумрудной прохладой. Это мгновение слишком прекрасно, чтобы не увидеть его хотя бы раз в жизни и не стать ему свидетелем в компании любимого человека, с которым ты совершенно искренне хочешь и собираешься провести всю свою жизнь. Мы с Беллой одинаково долго смотрим вперёд и вдаль, и так до тех пор, пока небесное светило окончательно и бесповоротно не скрывается за линией, за которой нам уже не дано его увидеть.

Я бы хотел проводить так каждый без преувеличения день, чтобы никаких планов, телефонов, ограничений по времени и остального мира, и, хотя завтра мы и возвращаемся в реальность, прямо сейчас я совсем не думаю об этом. Вчера уже закончилось, а следующие двадцать четыре ещё не наступили, и таким образом в эту самую минуту у нас есть лишь сегодня. Об остальном же размышлять пока просто ни к чему, и даже тогда, когда после ужина, на который мы всё-таки успели, Белла начинает собирать вещи, следующий день по-прежнему кажется мне чем-то далёким. Но всё-таки он неминуемо приближается, и уже в кровати я понимаю, что, как ни старайся, не все вещи можно игнорировать. Если у нас нет желания видеть какие-то явления, события или людей, нам достаточно просто закрыть глаза, но от чувств, вызываемых реальностью, нынешним положением дел и тем, что происходит вокруг, никуда не спрятаться и не деться.

От себя и от испытываемых эмоций ещё никому убежать не удавалось, так же, как и от истины, заключающейся для нас с Беллой в том, что наше время в Италии почти подошло к концу и к своему логическому завершению. Но при этом мне нисколько не грустно, разве что совсем немного. Да, завтра первым же утренним рейсом мы вылетаем домой, и кто знает, побываем ли здесь ещё хотя бы раз, но и это далеко не главное. В конце концов, мы изначально знали, что не останемся за границей навсегда, и что эта поездка не продлится дольше недели, но имеет значение лишь то, что всё это было. Мы не можем забрать с собой ни Рим, ни Анцио, ни конкретные места и улочки, которые нам довелось увидеть и посетить, но эмоции и воспоминания навечно останутся в наших сердцах, душах и на фотографиях и уедут в нашу родную страну и в Нью-Йорк вместе с нами.

Однозначно отдохнули продуктивно, несмотря на то, что Эдвард немного приболел. Зато всё остальное было точно так, как он и хотел. Долгие прогулки, новые впечатления, пляж и море, и, конечно же, Белла, рисующая свои картины. Он замечательный муж, да и она, как жена, по этому показателю ему не уступает.

Предыдущая глава || Следующая глава