Три года спустя. 1917 год

Белла POV

- Просыпайся, - в мое еще не проснувшееся сознание влетел голос матери, наполненный требовательный нотками. Я повернулась на бок и зажмурилась от непривычно яркого солнца, освещающего комнату через широкое окно. Мамин силуэт совершенно не защищал мои заспанные глаза от солнечных лучей, и, вероятно, на это и был сделан расчет, чтобы быстро меня разбудить. – Ты ведь помнишь о своем занятии на сегодня?

- Как будто я могла забыть, - про себя простонала я, внутренне готовясь к выполнению своих обязанностей по стирке накопившихся грязных вещей. На это наверняка уйдет несколько часов, и освобожусь я только после обеда, учитывая, что мне с этим никто и никогда не помогает, и определенно буду похожа на выжатый лимон. – Могла бы и доброго утра пожелать для начала, но сейчас это уже не имеет никакого смысла.

- Белла, девочка моя, - мама попыталась меня обнять, выступив вперед и решительно преградив мне путь, но я, позволив обиде завладеть собой, лишь отмахнулась и прошла мимо. Руководствовалась я исключительно тем, что чем раньше поем и приведу себя в порядок, тем раньше закончу с выполнением целиком и полностью своей задачи на сегодня. Возможно, правда, мама расстроилась из-за того, как я себя повела, судя по промелькнувшей в ее глазах боли, но ведь это не моя вина, что она почти прекратила уделять мне внимание и окружать заботой. Не хочу навязываться и получать ласку только лишь из-за того, что самый близкий мне человек уловил упрек в моих словах и поэтому посчитал своим долгом обнять меня или как-то иначе выразить свою любовь. Да, мне не хватает ощущения того, что я нужна не потому, что идеально справляюсь с делами по дому, а просто потому, что я дочь, но при этом меньше всего мне хочется сорваться на близком человеке, как это сделала несколько минут назад мама, и высказаться. Она должна понять все сама, как и отец, и я не буду подталкивать их к осознанию того, что они почти не интересуются мною, как своим ребенком, предпочитая тратить это время на то, чтобы ругаться. Остается лишь надеяться, что родители поймут все без моего участия, и будет не слишком поздно для наших портящихся отношений, когда это, наконец, произойдет. Если произойдет, конечно. – Белла, я тебя люблю, моя родная, - услышала я тихий шепот из комнаты, и мне сложнее удавалось оставаться равнодушной и безучастной после таких слов. Наверное, во многом именно поэтому я тут же вернулась в свою спальню, где обнаружила маму сидящей на моей собственной кровати и едва сдерживающей слезы.

- И я тебя люблю, - прошептала я, робко усаживаясь рядом и позволяя себя обнять. Мы просто сидели рядом, а молчание прерывалось лишь моими судорожными вздохами и звуками маминого рыдания, то затихающего, то возобновляющегося с новой силой. Несмотря на это, по моей спине не прекращала нежно перемещаться мамина рука, и я почувствовала себя чуточку счастливее, хотя уже спустя секунду оторвалась от матери и стала вставать. – Пожалуй, займусь делами, - заручившись кивком в ответ, я покинула комнату, чтобы обойти наш небольшой дом и собрать вещи, которые требовалось постирать.

Меня никто не тревожил все утро, и сквозь плотно прикрытую дверь в комнату, где я занималась стиркой, мне едва удавалось различить, как мама что-то напевала, занимаясь уборкой. Спустя какое-то время я услышала голоса отца и брата, что стало для меня сигналом к тому, что, наверное, приближается время обеда. Тем не менее, я осталась стоять там, где стояла, промывая водой собственное платье, и все потому, что достаточно плотно позавтракала, и есть мне совершенно не хотелось.

До моего слуха донесся скрип, и я обернулась, как раз в ту секунду, когда Дени меня притянул меня в свои объятья. Мне было непросто держать руки при себе, учитывая сильное желание прижаться к брату, но с моих локтей капала вода, а мочить старшего брата не хотелось.

- Добрый день, - наконец, сказал он, игриво щелкнув меня по носу, и я в ответ приложилась своими пальцами к мужской рубашке, на которой тут же остались влажные отпечатки.

- И тебе, - рассмеялась я, созерцая, как мокрые пятна расползаются по ткани. – В следующий раз сто раз подумаешь перед тем, как касаться моего носа. Ты же знаешь, как я не люблю это, - сами собой мои пальцы сомкнулись на носу брата, который стал пытаться оттолкнуть меня, но я не сдавалась, пока не услышала предупреждение в ставшем вмиг серьезным голосе Дени.

- Если не прекратишь, оболью, - кивнул он в сторону ведра, доверху наполненного водой, а поскольку становиться мокрой с ног до головы не входило в мои планы, я тут же, не задумываясь ни минутой больше, отскочила в сторону. – Мама попросила позвать тебя к столу, - братишка протянул мне полотенце, вероятно, для того, чтобы я вытерла руки, но я лишь отрицательно покачала головой.

Дени с явным непониманием посмотрел на меня в то время, как я уже отвернулась, возвращаясь к прерванному занятию.

- Я утром хорошо позавтракала, пока что-то не голодна, - выдохнула я, отчего мои влажные волосы поднялись в воздух, но спустя одно которое мгновение приземлились обратно на мой лоб, покрывшийся капельками воды. – Будь добр, не закрывай дверь, когда будешь уходить. Что-то жарко здесь стало, - конец моей фразы смешался с повышенными голосами, доносящимся откуда-то с кухни, где предположительно находились сейчас родители.

Недолго думая, я обошла Дени, который даже не попытался меня остановить, и раскрыла дверь, однозначно забыв о том, что подслушивать нехорошо и лезть в чужие дела тоже, но сейчас меня это совершенно не заботило. В конце концов, я часть семьи, и все, что происходит в стенах этого дома, одинаково касается и меня, и братишки, разумеется, тоже.

- Как насчет того, чтобы дать им время и пространство? – позвал откуда-то сзади меня теплый голос, и мои ноги поддались уговорам в нем, вернув меня в комнату, хотя мои руки оставили дверь открытой.

- Что ты знаешь об этом? – задала я свой вопрос вместо того, чтобы ответить, смотря пристально на Дени, который прислонился к стене и сложил руки на груди.

- Не больше, чем ты. Мне известно лишь только то, что их ссоры стали почти регулярными, о причинах можешь даже не спрашивать, - братишка всем своим видом олицетворял спокойствие, и это так не вязалось с моим состоянием, что я не выдержала напряжения, от которого почти трещал воздух вокруг.

- Ты совершенно не переживаешь? Что, если они…? – у меня не было сил договорить, но этого и не требовалось. Смысл всего сказанного и так был понятен Дени, судя по появившейся морщинке между его бровями, когда он нахмурился.

- Не думаю, что до этого дойдет. Не стоит так сильно беспокоиться, - прежде, чем я поняла, что происходит, уже оказалась крепко прижата к груди брата, вздымающейся вверх-вниз в такт его дыханию. – Они уже больше не кричат, насколько я могу слышать, и даже у самых любящих пар бывают сложности и разногласия, но это не значит, что они непреодолимы. Все будет хорошо, - Дени поцеловал меня в щеку, после чего пробубнил что-то о том, что ужасно проголодался, и оставил меня наедине с не выстиранными вещами и своими мыслями, каждая из которых была хуже другой.

Но дела не ждали, и я вернулась к ним, чуточку отвлекаясь от переживаний за благополучие своих родных. Прошло еще какое-то время, и мы вместе с мамой вышли на улицу, чтобы развесить вещи на веревки для их просушки. Правда, я преимущественно гуляла вокруг дома, греясь на солнце, и приблизилась к отцу, который выводил моего коня на улицу именно в тот момент, когда я оказалась в нескольких шагах от них.

- Пап, - окликнула я его, для пущей убедительности дотронувшись до его руки, чтобы на меня обратили внимание. – Куда ты с Мечтателем?

- А, Белла, это ты. Здравствуй, дорогая моя. Ты какая-то грустная, улыбнись, - отец обернулся на мой голос, приложив руку ко лбу, чтобы смотреть на меня, не щурясь, и приподнял вверх мой подбородок. – Пусть прогуляется. Если хочешь, дальше можешь сама, все-таки Мечтатель твой.

- Хорошо, я пойду, - сказала я отцу, забирая поводья из его рук, и конь тут же послушно пошел вслед за мной, уткнувшись в мою ладонь, обнюхивая ее, и провела рукой по спине Мечтателя, нежно касаясь его гривы.

- Ты только осторожно, доченька, - напутствовал меня папа, отчего-то до сих пор медленно шагая рядом.

- Одного я только не понимаю. Ты сам минуту назад предложил мне самой погулять со своим конем, а теперь отчего-то начал тревожиться. Я, конечно, ценю твою заботу, но уверена, что все будет в порядке, - вздохнув, прошептала я, ускоряя свой шаг, чтобы поспевать за Мечтателем.

- Я просто волнуюсь, как и мама, это же естественно, - едва до моих ушей донеслась эта фраза, я резко остановилась, застыв на месте, как вкопанная, и из моих пальцев выскользнули поводья прежде, чем я успела это осознать. К счастью, несмотря на это, мой конь не ушел далеко, склонившись неподалеку над молодой ярко-зеленой травой и начал ее щипать, и я без опасений отвернулась от него. – Мы тебя любим, потому и переживаем.

- Серьезно? – спросила я до того, как успела остановить себя. – А я вот переживаю, когда вы ругаетесь, и это все, что меня беспокоит. Мне хочется спокойствия и мира в нашей семье, порой я начинаю думать, что вы любили меня больше, когда я училась в школе, лишь изредка приезжая, и вы меня подолгу не видели. В ту пору вы, как мне кажется, дорожили мною больше, а сейчас стали относиться ко мне, как к предмету интерьера, у которого нет чувств, и который только и делает, что стоит на одном месте из года в год. Но я не мебель, и мне недостаточно, чтобы на меня раз в неделю обратили внимание, как происходит с нею тогда, когда мама вытирает пыль с тумбочки или любого другого элемента домашней обстановки.

- Белла? – начал было отец, но я прервала его.

- Мы уже не маленькие и все видим, и у нас с Дени есть уши, - сказав это, возможно, чересчур резко, я подошла к Мечтателю и повела его прочь, чтобы постараться отвлечься от семейных неурядиц, но в глубине души осознавая, что ничего не будет так просто, как хочется.

Прогулка с конем мне никак не поможет, но он, по крайней мере, не будет кричать, и я обрету покой, пусть и ненадолго, а это то, что мне нужно сейчас больше всего. По истечении какого-то времени я решила, что пора возвращаться, и мне сразу же стало грустно, и мысленно я определилась со своими действиями в том случае, если застану своих родителей вновь ссорящимися или даже просто оживленно спорящими о чем-то.

Собственно говоря, все мои подозрения на их счет подтвердились, и для этого мне даже не нужно было заходить внутрь дома, но я все же вошла и остановилась прямо у входа. Дени тут не было, потому что он вызвался почистить моего коня, а я возражать не стала, о чем успела пожалеть больше одного раза, когда услышала, как папа обвиняет маму во всем, что происходит между ними, но она не была бы собой, если бы просто промолчала, поэтому вскоре раздались ее слова:

- Они уже взрослые, несмотря на то, что для нас они всегда будут детьми, и у меня просто в голове не укладывается то, что ты всерьез полагал и даже надеялся, что ни Дени, ни Белла ничего не заметят. Наша дочь во всем права, особенно в том, что мы перестали ее ценить так, как она того заслуживает, так, как должно. Знаешь, ты так изменился, человек, за которого я когда-то выходила замуж, никогда бы не переложил всю вину на меня одну. Именно из-за тебя постоянно возникают ситуации, заканчивающиеся разговорами на повышенных тонах. Это тебя вечно что-то не устраивает, не меня, любая мелочь заставляет тебя жаловаться и служит причиной раздора между нами, и я ненавижу это, потому что это отражается на наших детях. Никто из них не заслужил этого, а лично ты несправедлив ко мне. Я больше не могу так и не хочу, необходимо что-то менять, больше так продолжаться не может. У меня не остается сил, - договорила мама, и я к тому времени уже приблизилась к двери кухни, где и шел этот далеко не самый приятный разговор на свете, и осторожно увеличила щель в дверном проеме, чтобы видеть, что происходит в комнате.

- Прости, - с этими словами папа подошел со спины к маме, смотрящей в окно, и положил руки ей на плечи, и она не стала отстраняться, хотя и дернулась от неожиданного прикосновения. – Ты права, во всем этом есть и моя вина, я запутался и точно знаю, что без тебя не распутаюсь, понимаешь? Я люблю тебя по-прежнему, хотя сейчас, возможно, трудно в это поверить.

- Иногда любви бывает недостаточно, и я думаю, что это про нас. Понимаешь, недостаточно? Ты делаешь мне больно. Что я такого сделала, чтобы заслужить все это, чтобы наши дети оказались вовлеченными во все это и тоже страдали? Дени справится, но в Белле я так не уверена. Она ведь так впечатлительна, и я боюсь за нее. Больше всего боюсь именно за нее.

На кухне воцарилось молчание, и я получила возможность задуматься над всем тем, что только что услышала. Как же горько и нестерпимо больно слышать из уст самого близкого человека, что он сомневается в тебе и не считает тебя настолько сильным, чтобы противостоять встречающимся на жизненном пути испытаниям. Я и раньше догадывалась, что родители подобного мнения обо мне, но лицом к лицу столкнуться с выраженной вслух данной мыслью это совсем другое.

Никакими словами не выразить, как тяжело понимать, что на тебя в какой-то мере возложили определенные ожидания, а ты их не оправдал. Именно это я сейчас и чувствую, и все, что мне хочется, это остаться наедине с самой собой, со своими мыслями, найти место, где я обрету облегчение хотя бы на короткое время. Не знаю, к сожалению или к счастью, но дома я не могу отыскать то, что мне сейчас так необходимо. Остается только уйти, и я знаю, где мне в любом случае будут рады.

Но это не дом моей подруги, хотя именно там в последнее мере я искала в утешение, в разговорах с Анжелой забывая о своих проблемах, и еще никогда не жалела об этом. Правда, сегодня я не потревожу ее, и я думаю, что если расскажу ей о том, где была, она поймет меня и не осудит, ведь знает, как влияет это место на человека и его внутренний мир.

На улице уже смеркалось, когда я, наконец, достигла своей цели. Ну, по правде говоря, почти достигла. Я застыла у крыльца церкви с множеством ступенек, потому что ступить на первую из них оказалось сложнее, чем проделать путь сюда от самого дома. Ни мои родители, ни мой брат никогда не посещали священное заведение, не особо веря в высшие силы, они даже не знают, что я подалась сюда в такой относительно поздний час.

Уходя, я сказала лишь всегда понимающему братишке, что ненадолго схожу к подруге, которая, к слову сказать, каждые выходные и, возможно, даже чаще ходит в церковь вместе со своими родителями, конечно же. Именно со слов Анжелы я и узнала примерное расположение церкви, и вот я здесь.

Но что дальше? Ответа на этот вопрос я не знаю, как, впрочем, не совсем представляю, что меня привело сюда. Это, скорее всего, минутный порыв, который, тем не менее, исходит от самого сердца и во многом вызван немного напряженной обстановкой дома. Я все чаще становлюсь свидетельницей ссор родителей, и хочется верить и надеяться, что все это не больше, чем просто временные трудности, и скоро все образуется, как-то наладится, а пока приходится видеть, как родители ходят с лицами мрачнее тучи.

Наверное, у нас с братом они не лучше, но мы старались не показывать вида, что все замечаем, и даже не обсуждали это друг с другом. До этого дня, когда братишка столкнулся с тем, что я больше не маленькая и глупая девочка. До этого дня переубеждать его на этот счет я даже не собиралась, потому что знала, что это заведомо проигрышное дело. Я держала все в себе, никому не могла выговориться о том, что у меня наболело, хотя у меня, конечно, есть подруга, которая не единожды доказывала, что я могу на нее положиться.

Но каждый раз, когда я смотрю на нее, она улыбается и выглядит счастливой, и той части меня, которая любит Анжелу, вовсе не хочется грузить ее своими проблемами, о которых она даже не подозревает. Кажется, ее мама и папа любят друг друга так же сильно, как и много лет назад, когда поженились, и я сожалею, что у моих родителей все не так. Конечно, я не жду, что они вовсе не будут ссориться, но то, что я не помню, когда они в последний раз говорили спокойно, на мой взгляд, не очень хороший знак.

Наверное, все в совокупности вышеперечисленное и привело меня в поисках утешения к тяжелым дубовым дверям церкви, призывно распахнутых навстречу и мне, и любому другому человеку. Оглядевшись, я поняла, что вокруг никого нет, и никто не видит моей заминки и того, что я в поисках то ли смелости, то ли решимости, наконец, сделать следующий шаг, подняла голову вверх. Рассматривая позолоченный купол, в котором отражался диск солнца, которое уже начало свой путь к горизонту, постепенно окрашиваясь в цвета заката, я почувствовала какое-то умиротворение и подумала, что внутри мне станет еще лучше, поэтому больше не стала медлить и вскоре вошла в здание.

Мои шаги гулким эхом отдавались в звенящей тишине, которое разносилось по всей площади церкви и взлетало до потолка, но если здесь кто и был, то явно не слышал следов моего присутствия и потому не спешил выходить ко мне. Я этого и не хотела, мне просто нужно было побыть одной, чтобы никто меня не тревожил. Похоже, мне посчастливилось оказаться здесь в наиболее подходящее время, когда все прихожане уже разошлись и придут, вероятно, только завтра. Я беспрепятственно прошла по проходу между скамьями к самой первой из них и тихо скользнула к ее центру, не желая выдать своего присутствия.

Какое-то время у меня ушло на то, чтобы рассмотреть убранство церкви и привыкнуть к яркому свечению, исходящему от свечей и лампад. Запомнить все иконы и изображения на них не представлялось возможным, уж не говоря о названиях, и я довольно быстро бросила это занятие. Может быть, то, что я не пыталась вникнуть в историю церкви, было неправильным, но я не была уверена, что еще вернусь сюда и начну приобщаться к вере, так что постаралась унять что-то похожее на зарождающиеся в сердце угрызения совести.

В какой-то момент, неожиданно для себя самой, я что-то прошептала и только после того, как последнее мое слово оказалось в воздухе, поняла, что только что то ли помолилась, то ли просто попросила у Бога мира, спокойствия и здоровья всей своей семье. Вероятно, так на меня повлияло тот факт, что я нахожусь в церкви, и я не сдержалась и заплакала, хотя и не знала причину своих слез. Я только знала, что мне легко дышится, а сам воздух повсюду как будто пропитан особенной атмосферой. Возможно, все дело в том, что здесь одновременно горят сотни свечей, освещая каждый, даже самый темный и потаенный уголок, а может быть, я подсознательно ждала чего-то особенного от посещения данного заведения, какого-то чуда, что придумала себе все то, что чувствую и ощущаю.

Ответов на свои вопросы я не знала, да и не была уверена, что хочу найти кого-то из служащих церкви, чтобы все разузнать и прояснить. Слезы все еще катились по моим щекам, но постепенно заканчивались, и спустя минуту я окончательно убрала влажные дорожки платком, который у меня всегда был при себе. Посидев еще немного, чтобы успокоиться, я поняла, что за мной кто-то пристально и явно давно наблюдает. От взгляда чужого человека мне стало не по себе, ведь в том, что кто-то, возможно, следит за тобой, нет ничего хорошего.

Я часто задышала, но старалась делать это максимально тихо, чтобы не выдавать своего страха и волнения, которые, может быть, окажутся беспричинными, если окажется, что у меня просто началось что-то вроде паранойи, и позади меня на самом деле никого нет. Тем не менее, мельчайшие волоски на моей коже поднялись, она покрылась мурашками, и моя тревога, кажется, передалась и воздуху, ставшему густым от напряжения. Я никогда ничего особо не боялась, поэтому приняла решение встретиться со своими нынешними страхами лицом к лицу, и медленно стала подниматься.

Потребовалась, казалось, целая вечность, чтобы развернуться к входу, но когда я, наконец, сделала это, то не смогла сдержать облегченного, но тихого вздоха. Вроде бы я не дышала до этого момента, поэтому моя голова немного покружилась, когда я наполнила воздух легкими, но едва я схватилась за близстоящую скамью для сохранения равновесия, картинка перестала вращаться перед глазами и обрела свою первозданную четкость.

На дрожащих ногах я двинулась к по-прежнему открытым дверям церкви, через которые я увидела становящиеся все более незаметными в опускающейся на город темноте деревья и ужаснулась, когда оказалась на крыльце и заметила, что солнце уже село за горизонт.

Первой моей мыслью было то, что меня, вероятно, уже хватились и начали искать, а все потому, что я совершенно забыла о времени. Мне не было страшно от того, что меня станут ругать за позднее возвращение, мне было страшно от того, что я не смогу найти этому оправдания, если родные выяснят, что я вообще не собиралась к подруге. Задрав повыше полы своего длинного платья, я бегом припустила к дому, снизив шаг лишь тогда, когда увидела его в непосредственной близости от себя, чтобы отдышаться. Мне сыграло на руку то, что родители снова говорили на повышенных тонах у себя в комнате, и меня это, конечно, совершенно не обрадовало, но помогло.

Мама зашла на кухню, когда я уже полностью ополоснулась, привела себя в порядок и крутилась по небольшому помещению, не зная, чем себя занять. Меня тут же усадили за стол, вскоре ко мне и присоединились и отец, на лбу которого залегла морщинка, и брат, который по привычке ткнул меня в бок, уже без прежней беззаботности этого жеста. Мы ели в полном молчании, и тишина прерывалась лишь звоном вилок да тарелок. Сухо поблагодарив за ужин, папа отбросил салфетку на стол и куда-то ушел, брат даже не доел и, хлопнув дверью, скрылся у себя, а мама посмотрела на меня, и в ее глазах застыли невыплаканные слезы.

Первым моим порывом было подбежать к ней и выяснить любым способом, что происходит, и почему она плачет, но она посмотрела на меня так, что я поежилась и расхотела задавать вопросы. Было видно, что, по крайней мере, сейчас ей ничего от меня не нужно: ни моя жалость, ни моя поддержка, поэтому, наверное, то, что мама отказалась от моей помощи по уборке после ужина, тоже закономерно. Мне ничего не осталось делать, кроме как удалиться к себе и предаться мечтам о том, что когда-то у нас все снова станет хорошо, и мои мольбы не останутся неуслышанными. За своими размышлениями я и не заметила, как у меня закрылись веки, и я провалилась в беспокойный сон.

Эдвард POV

Сон не шел, и в этом была целиком и полностью моя вина. Пока я добирался до дома, мне казалось, что я почти перестал думать о том, что случилось ранее, но мое мнение на этот счет было в корне ошибочным. Когда моя голова коснулась подушки, все переживания не просто вернулись, а вернулись, увеличившись в несколько раз. Я впервые не помог, когда, возможно, в этом по-настоящему нуждались, и остро переживая, что с девушкой, которую я до этого никогда не видел в церкви, но однажды встречал в своей жизни, каким-то невероятным образом не забыв, что-нибудь произойдет, а бездействие мне еще аукнется. От моего приподнятого настроения не и осталось следа.

Проснувшись утром, я в течение всего дня ловил себя на мысли, что сегодня не самый обычный и ничем не примечательный день, какими были наполнены три года, проведенные мною здесь. Куда я бы ни посмотрел, я везде видел первые признаки приближающейся весны. Сказать, что на деревьях уже набухли почки, из которых скоро явят себя миру нежные зеленые листочки, я не мог, но воздух определенно основательно сегодня прогрелся, на небе несколько раз выглядывало из-за немногочисленных облаков достаточно яркое солнце, и зима постепенно сдавала свои ослабленные позиции, уступая пальму первенства весне. Мне как-то легче дышалось, и даже разговоры о вере и служении Богу пролетали незаметно, хотя и состояли в основном из тех вопросов, что я слышал сотни раз. Поэтому я даже не думал, что так хорошо прошедший день закончится так, как он закончился. А закончился он безрадостно и неправильно, хотя я совершенно не думал, что все так получится, когда собирался домой несколькими часами ранее.

Воспоминание

Затушив свечи в своей комнате при церкви, я, как и всегда, изо дня в день, из года в год, решил перед уходом домой убедиться, что никому не нужен. Для этого я вернулся в основное здание, где рядами стояли простые деревянные скамьи для верующих и пробежался по ним глазами на предмет поиска людей. Тогда-то я и увидел ее. Девушка не могла видеть меня, потому что сидела ко мне спиной в центре первой скамьи, и, пусть я и не видел ее лица, я отчего-то знал, что девушка плачет, хотя от нее не было слышно ни единого звука. Ее плечи сотрясались, правая рука, которая периодически взлетала в воздух с зажатым в ней кристально-белым носовым платком, дрожала, и я не совсем понимал, что мне делать дальше. Обычно я никогда долго не думал над этим вопросом в тех случаях, когда сталкивался с такими ситуациями, и в этот раз поначалу все было так же.

Первым моим порывом было подойти к девушке, которая сидела ко мне спиной и потому не видела, что я пристально за ней наблюдаю, и, утешив, выяснить причину ее слез. Я даже сделал первый шаг в направлении ее поникшей фигуры, казавшейся мне смутно знакомой, но спустя мгновение остановился, будучи не уверенным в том, что это именно та девушка. Мне нужен был какой-то знак, некое подтверждение своих догадок, и я его получил. После того, как незнакомка тряхнула волосами, показавшими свой насыщенный цвет в свете лампад, у меня не осталось никаких сомнений в том, что именно с этой девушкой я столкнулся, когда только приехал сюда и направлялся к себе домой, а она покоряла пустынные дороги на своей лошади.

По идее больше ничто не мешало мне приблизиться к ней, но совершенно некстати я вспомнил холодность нашей первой и единственной до этого момента встречи и не решился продолжить свой путь. Тогда незнакомка не особо была со мной дружелюбной, и я просто испугался, что сценарий нашей прошлой встречи повторится в настоящем, и в этот раз все будет так же. В нашу прошлую встречу, она старалась не показывать того, что я ей несимпатичен, но я видел это в ее глазах, хотя она и пыталась скрыть нежелание контактировать со мной. Застыв на одном месте и не двигаясь, я думал о многих вещах.

О том, что наверняка теперь незнакомка, которая явно похорошела и расцвела, как роза, за эти годы, даже меня не вспомнит. Скорее всего, я для нее давно позабытый эпизод из прошлого, перевернутая страница, и помнить меня ей совершенно ни к чему. Даже если она и помнит, это еще не значит, что ей нужна моя или вообще чья-либо помощь или поддержка. В тот единственный раз, когда мы виделись, она продемонстрировала свою самостоятельность, столь редкую для девушек ее возраста, и, наверное, именно эта ее черта запомнилась мне больше всего остального, что я смог увидеть в ней тогда, за тот короткий миг, пока имел возможность рассмотреть ее.

Я был обязан помогать людям, пришедшим в церковь, вне зависимости от причин, по которым они посетили божий храм, и считал это своим долгом. Но что-то удерживало меня на расстоянии от этой девушки, и я просто посмотрел на нее некоторое время, но так и не осмелился подойти.

Я просто скрылся в своей комнате, когда заметил, что девушка привстает со своего места, и через оставленную щель в двери смотрел, как она уходит, еле переставляя ноги и дрожа всем телом. В сердце что-то больно кольнуло, и мне было не совсем понятно, почему я испытываю к этой девушке, о которой почти ничего не знаю, столько разных эмоций.

Конечно, я сочувствовал бедам и проблемам каждого, с кем говорил, но сочувствие к этой девушке было несоизмеримо больше, и это меня беспокоило. Именно тогда я понял, что должен догнать ее, и мне, правда, даже захотелось этого, но тогда, когда я выскочил на крыльцо церкви, я осознал, что уже слишком поздно. Незнакомки нигде не было видно, и я просто отправился домой, потому что ничего другого мне не оставалось, на сердце было тяжело, но я даже не подозревал, что вскоре мне станет еще хуже.

Конец воспоминания

Лишь сейчас, лежа в своей кровати без сна, я начинаю потихоньку выстраивать в своей голове полноценную картинку всего происходящего. Я не выполнил свой долг и в какой-то степени предал все, во что верил, что считал незыблемым, а значит, самого себя тоже, но и не только себя, но и того, кому должен служить верой и правдой. Бога. Страшно ли мне? Да, но боюсь я только за нее, потому что, возможно, мог бы спасти девушку от себя самой и от внутренних переживаний, не оставляющих ее ни на секунду и мучающих ее душу, но не сделал этого.

Как мне теперь жить с этим? Как мне простить самого себя? Как мне заслужить его прощение? Я не знаю ответов на эти вопросы, но знаю, что если меня ждет наказание, то я буду счастлив, покориться судьбе и испытать все, что она мне приготовит, потому что моя вина очевидна для меня самого. Отрицать это было бы не меньшей ошибкой, чем та, которую я уже позволил себе совершить из-за личных чувств, не пожелав вовремя заглушить их голос. Все могло бы быть иначе, но уже никогда не будет, и единственное, что я могу, это купаться в ненависти к самому себе и презирать свое сердце, доводы которого внезапно пошли вразрез с доводами моего разума. Мне уже не понять, как так вышло, остается лишь покаяться и ждать хоть какого-то облегчения, которое на самом деле никогда не наступит. Это мое единственное желание на данный момент, но ему не суждено сбыться. И я буду жить с этим, если мое будущее теперь вообще можно назвать жизнью.