- Поспи ещё, - я шепчу это, склоняясь над Беллой, пока снаружи, различимый через открытые двери, ведущие в патио из гостиной, доносится шелест искусственных водопадов и настоящих тропических деревьев, и провожу рукой по предплечью, покоящемуся на огромной кровати поверх материала пододеяльника. Мы приехали в Санта-Монику около полудня, и, войдя в домик в двух шагах от побережья от океана, я предложил немного отдохнуть с дороги, но самого себя в данное уравнение не включил и почти всё последнее время вплоть до этой минуты провисел на сотовом телефоне, разговаривая с Чарли и убеждая его сказать парням правду, а не придумывать какую-нибудь ахинею, в которую они всё равно вряд ли поверят, как объяснение моему отсутствию на сегодняшней встрече с соперниками из Денвера. С нас всех уже достаточно лжи и вранья. Если уж не можешь или не хочешь где-то быть, то нужно, по крайней мере, честно признать причину, не заменяя её бредом чистой воды и ссылаясь на нелепые оправдания, отличные от реальности, в которой ты просто пытаешься решить личные проблемы. - Я пока немного разберу вещи. Или тебе что-нибудь нужно?

- Я думала, ты тут, - всего на мгновение взглянув в сторону окна и двери между спальней и садом, которую я не занавесил, Белла переводит взгляд на меня, и в нём обнаруживаются глубоко засевшее огорчение и проблески чего-то по-настоящему печального и грустного. Ей плохо, что я не остался и не был с ней?

- Я тут... - на автопилоте откликаюсь я, не уверенный, что понимаю правильно, какой именно смысл вложен в эти слова, или просто боящийся ошибиться, но желающий, чтобы она всё объяснила, невзирая на возможный итог. Не хочу больше бежать, молчать и зарываться в песок. Хочу вместе встретить Рождество. Хочу провести с ней остаток жизни...

- Я имею в виду в постели... Но я открыла глаза, а тебя здесь не было, - Белла приподнимается в кровати, упираясь локтем в матрац, и дотягивается до моей левой руки, твёрдо и стоически глядя в мои глаза, - ты уходил? - да, но до того... ты просто не знаешь, что я, словно безумец, наблюдал за тем, как поднимется и опускается твоя грудная клетка, дыша за двоих, пока не испугался, что мой пристальный и въевшийся взор может тебя разбудить.

- Надо было позвонить Чарли.

- Если ты отказываешься из-за меня, и я всему виной... - Белла выглядит соответствующе сказанному, и я вздыхаю в огорчении и отчаянии, ведь мне кажется, что суть любви состоит в том, чтобы заставить человека поверить, что он самый прекрасный и идеальный и заслуживает любых жертв, а эта женщина... она не видит себя такой. Сейчас же это единственное, что мне хочется ей показать или хотя бы сказать. Если я действительно люблю... - Что ты делаешь?

- Хочу лечь рядом... - и, снимая куртку со свитером, я так и поступаю, забираюсь под одеяло и поправляю его за своей спиной, но тут Изабелла вся вздрагивает и будто пытается отшатнуться прочь от оставшихся на моих ногах и туловище вещах:

- Боже, да ты же холодный, - на ней лишь тёплые носки и та самая моя растянутая и уже прилично заношенная майка, и я задумываюсь, выбираться отсюда или нет, но меня останавливает стискивающее прикосновение к рубашке в её передней части в сочетании с голосом около моей шеи, - хотя это даже бодрит, - полуулыбка это ещё не улыбка, но видеть расположенность, то, как Белла не скрывает свою... привязанность, а наоборот выказывает её в полной мере после всех этих месяцев... да, это настораживает и удивляет, но гораздо больше делает меня счастливым и даёт веру, что мы не напрасно проделали весь путь и приехали сюда. Что эти несколько дней пойдут нам на пользу, и что там, где лично нас никто не знает, мы сможем, наконец, поговорить. - Мне нравится... чувствовать тебя так близко.

- Но время для пляжа неподходящее, - сейчас не лето, и всё, что мы сможем, это прогуляться по берегу вблизи кромки океана, да и то если позволит погода. Я не совсем знаю, о чём только думал, когда нашёл и забронировал бунгало при отеле в паре часов езды от дома, в том смысле, что, может, стоило уехать куда-нибудь подальше, например, туда, где снег, но если даже не учитывать то, сколько времени нам пришлось бы провести в пути, то, когда твоя жена беременна, вариантов проведения досуга априори не так уж и много. Снег же так и вовсе главным образом нужен тем, кто катается на горных лыжах или занимается сноубордом, но мы ничего из этого не умеем, и в любом случае эти занятия не для беременных. - И чтобы держать двери открытыми, тоже. Я закрою...

- Ты только лёг... Можешь просто... обнять меня? - вдруг, но не слишком неожиданно просит Белла, передвигаясь, чтобы наши лица были на одном уровне, и, также сместившись, я просовываю левую руку под её тело, с готовностью и радостью прикасаясь к его теплу и придвигаясь к нему ближе. Только полный дурак, не ценящий момент, поступил бы иначе. Но в этом всё равно есть что-то, напоминающее о дистанции, и не только мне одному. - Сейчас ты наверняка спрашиваешь себя, почему я... не говорила этого прежде. Почему... только теперь. Но я и сама не знаю. Мне проще отталкивать... - это каждому так. Легче разрушать, чем строить, обижать, чем прощать, и врать удобней, чем верить. Тут мы с ней ничем не отличаемся друг от друга. - Просто... между нами всё ещё что-то есть. Хотя сделанного и не воротить, - наши ноги переплетаются под одеялом, её полуобнажённые, но тёплые и даже почти горячие, и мои несколько продрогшие под джинсами, и, наверное, мне только так кажется, но ощущение такое, что Белла и ребёнок... что они согревают меня. Что мы все служим друг другу грелкой, хотя я и вряд ли вношу действительно какой-то вклад, а этот разговор всё равно не напоминает тот, что способен закончиться просьбой о прощении. - Я ведь всё разрушила, да?

- Не всё, - качаю головой я, опуская правую ладонь на уже очень круглый живот под своей майкой на женском теле, - ты взяла её из моего комода, так?

- Хочешь, чтобы я вернула?

- Нет. Конечно, нет, - обдумывание плотно сжимает мои губы между собой, а зубы словно вот-вот прикусят их, чтобы не дать мне ничего сказать. Но долой всю слабость. - На тебе она смотрится лучше… так, как будто ты моя, - ни одной из девушек, побывавших в моей постели, я никогда и ни при каких обстоятельствах не позволял брать свои вещи, чтобы те потом пахли ими, но Белла… она это изменила. Все они спрашивали разрешение, в ответ на что всегда получали лишь отказ, и только в случае с ней я просто кивнул головой, когда увидел желание позаимствовать мой халат, чтобы впервые принять душ в моём доме, и сомневающийся взгляд, наверное, основанный на всём том, что ей довелось обо мне услышать. - Только я не вижу тебя... не знаю, какая ты теперь. Под ней. Понимаешь?

- А ты и не должен. Я не хочу, - в моём мозгу вспыхивает предупреждение, словно красный сигнал, подобный тому, что используется на производстве или в механизме, чтобы дать понять персоналу, если что-то идёт не так, но я слишком слеп или глуп, или и то, и другое вместе, чтобы прислушаться к нему.

- Не должен знать? - оскорблённый и задетый, нелепо спрашиваю я, и мой голос становится всё громче с каждым словом, - а как, позволь спросить, ты в таком случае собираешься быть со мной дальше? Месяц? Год? Всю оставшуюся жизнь? Будешь одеваться и раздеваться под одеялом или запираться в ванной? - всё беззаботное настроение улетучивается в мгновение ока, едва Белла выбирается из кровати, оставляя меня в ней одного, но чёрта с два я на это согласен.

- Где мои штаны и носки?

- Я временно положил их на диван. Но зачем они тебе? Ты же не... собираешься уехать? - наблюдая за её перемещениями, спрашиваю я, охваченный внезапным тревожным ожиданием и осознанием того, что, пожелав вернуться домой, она вполне сможет обойтись без меня и моей помощи. Достаточно будет только вызвать такси. - Для тебя это слишком? Мои вопросы? Ты хочешь...

- Мы даже ни разу толком об этом не говорили. Не планировали... ребёнка, - её голос такой же громкий, как и мой, когда она останавливается по сторону кровати, вся... слабая и измотанная, но выглядящая независимой, что удерживает меня на расстоянии нескольких шагов, - а потом случилось... это. И желание перестало быть просто желанием. А теперь ты хочешь увидеть то, во что я превратилась? Это... - Белла показывает на себя и своё тело, - совершенно не то, что ты помнишь или думаешь, что помнишь. И не то, что ты... когда-то хотел.

- Не перестало, - качаю головой я, касаясь переносицы трущим и агрессивно-жёстким движением, как почти всегда в минуты болезненного волнения и пребывания на грани, но мой голос, как никогда, немыслимо твёрд, - думаешь, я больше тебя не хочу? Но это не так. Здесь... внутри всё болит, - мои пальцы сжимаются в злой кулак, еле сдерживающийся от того, чтобы ударить меня самого, и я знаю, что показал бы ей всю силу своей потребности, если бы она позволила и не относилась к себе столь негативно, не воспринимая собственную фигуру, как что-то, вероятно, мне противное и омерзительное. Заставил бы её увидеть то, что думаю и чувствую сам всякий раз, когда смотрю на неё, даже когда пытаюсь загнать эти мысли и ощущения глубоко внутрь себя. Благословение и трепет, что именно она, а не кто-то ещё, мать моего ребёнка. В глубине души я никогда не испытывал бы такого... проникающего блаженства, такой... переполняющей радости... с другой женщиной. - Желание... оно просто обрело другую форму, потеряло свою эфемерность и стало чем-то, что я и ты... мы сможем почувствовать и к чему сможем прикоснуться. Новым человеком, который возьмёт только лучшее от нас двоих.

- Да откуда тебе это знать?

- Это не знание... Это вера. Что мы вырастим кого-то, кем сможем гордиться. А я даже не могу ощутить эту жизнь внутри тебя. Думаешь, я хочу, чтобы ты разделась, из низменных соображений? Чтобы заставить тебя ощущать дискомфорт? - наверняка я уже принуждаю её его испытывать, но как быть с моими чувствами и эмоциями? С тем внушительным сроком, в течение которого я приобрёл обыкновение и пагубную для меня привычку их скрывать? - Нет, я просто желаю быть как все те отцы, которые могут поцеловать своего ребёнка, даже не видя его, задолго до настоящей встречи. Я хочу взять тебя за руку и пройтись с тобой так хотя бы здесь... где мы можем затеряться. Я могу это сделать? Например, если мы пойдём к океану?



День проходит спокойно и неторопливо. Наверное, кто-то скажет, что так не бывает. Что предательство, боль и злость всегда напоминают о себе и уж тем более никогда не забываются в течение каких-то суток. Даже когда тебе становится хорошо рядом с тем же человеком, которому ты обязан самым большим своим страданием, и ты начинаешь думать, что плохих вещей и вовсе не существовало. Возможно, они, и правда, не исчезают, но я стараюсь не допускать мрачных мыслей. Отгонять их по мере возможности. Хотя это и не даётся мне легко. Например, поддерживать диалог часто за двоих в наполовину заполненном ресторане.

- Знаешь, послезавтра начнётся голосование по определению тех, кто сыграет в матче всех звёзд, - я завожу разговор о ежегодной показательной баскетбольной игре, которая состоится шестнадцатого февраля будущего года вскоре после выбора капитанов команд и общего списка игроков в ходе волеизъявления болельщиков, журналистов и нас, тех, кто регулярно выходит на паркет, тоже, - Чарли наверняка говорил об этом.

- Да... говорил. Хотя скорее упоминал вскользь, - смотря на меня, Белла держит вилку зажатой среди пальцев левой руки и прислонённой к тарелке, не поднося кусочек белой рыбы ко рту и опуская правую руку вниз так, что ладонь скрывается от меня под льняной белой скатертью, - ему трудно свыкнуться с тем, что, как тренер, в этот раз он не сможет возглавить ни одну из команд.

- Но он ведь так и так бы не смог. Нельзя быть тренером два года подряд. Это запрещено правилами, - первый и последний раз Чарли был тренером на матче всех звёзд прошлого сезона, и уже один этот факт не позволил бы ему удостоиться подобной чести снова так скоро, так ещё и тот год для Лейкерс стал самым провальным и неудачным за последние лет пять или шесть. С шестьюдесятью пятью поражениями мой на тот момент бывший клуб даже не смог продвинуться дальше регулярного чемпионата. Я с Никс, впрочем, тоже не преуспел, но наша статистика была всё-таки чуточку да лучше. Хотя и это не позволило владельцам нью-йоркской команды посчитать, что затраты в меня себя оправдали, и захотеть продлить контракт.

- И отец это знает. Но ему... У него сейчас довольно трудное время. Пожалуй, ему было бы проще, если бы он оказался не у дел именно из-за этого пункта, а не потому, что в предыдущем сезоне возглавляемая им команда была ужасна и даже не прошла в плей-офф. Тренерами ведь...

- ...становятся те, чьи команды имеют самый большой процент побед в своей конференции, исходя из статистики по состоянию на февраль прошлого сезона.

- Это я и хотела сказать...

- Ты в порядке? - спрашиваю я, обратив внимание, теперь не способный не думать о том, что могло означать не оставшееся мною незамеченным движение, когда Белла пару минут назад убрала руку с поверхности стола и лишь сейчас вернула её в поле моего зрения, сжав ладонь вокруг стакана с водой в жесте, подозрительно сильно напоминающем мне нервозный.

- Да... Хотя, наверное, не совсем. Просто я... Я ужасная дочь, Эдвард. Ты был нужен моему отцу, такой... перспективный, преуспевающий и способный вытаскивать игру из самого болота...

- Но не всегда...

- А я забрала тебя у него, - Белла словно не слышит моих слов, которые должны были бы её перебить, и просто продолжает говорить, - разрушила то, что вы оба создавали на протяжении двух лет с тех пор, как одновременно стали частью команды, - мы с её отцом действительно оказались в Лейкерс в один и тот же год, это было в две тысячи шестнадцатом, так что я знаю Чарли на год дольше Беллы, и удивительно, но у нас с ним никогда не возникало проблем с моим неповиновением, его тиранией или чем-то подобным. Мне неоднократно случалось наблюдать, как Джаспер и Эммет не всегда делали то, что им велели, но я просто верил тому, кто направлял нас и желал побед не меньше нашего, слушал его и хотел достигнуть успеха. Оправдать возложенные на меня надежды, и чтобы никто, едва войдя в состав, не вылетел из команды. Даже без основного титула и с необходимостью испробовать разные тактики, чтобы наладить игру, учитывая то, что команда по большей части продолжила состоять из уже давно находившихся в ней игроков, и это нам в первую очередь требовалось находить с ними контакт, на протяжении двух моих первых сезонов в профессиональном спорте все вместе мы были сильны и выглядели довольно перспективно. До тех пор, пока я не ушёл... Вот что, вероятно, реально могло выбить Чарли из колеи. - Всё работало, как часы. Ты и другие парни... и то понимание между главным тренером и игроком, что с первых дней сложилось конкретно между вами. Но потом я решила, что устала и от танцевальных кастингов, и от съёмок в рекламе, пусть они и приносили мне деньги, что мне недостаточно видеть своего отца лишь дома, что будет неплохо сменить обстановку, а тут как раз новый набор в группу поддержки. Почему бы, спрашивается, и не попробовать, особенно если втайне мне всегда этого хотелось? И вот так ты впоследствии и оказался далеко от дома и от всего, чтобы тебе дорого. Всё это из-за меня. И, если смотреть со стороны, всё было зря. Я словно увела тебя из семьи, но не заменила её собой... - Белла отводит глаза, разрывая зрительный контакт, и я вижу движение её горла при глотании и то, как она снова убирает нижнюю часть руки под стол, в этот раз предполагая, что та, наверное, касается живота. Насколько высока вероятность того, что прямо сейчас она может чувствовать толчки ребёнка, а я нет?

- Но вообще-то я тоже там был, помнишь? Никто не принуждал меня к переезду.

- Но никто и не сказал, что ты можешь остаться, и что именно так тебе и стоит поступить. Что это будет лучше всего. Я не сказала… просто приняв то, как скоро ты сжёг мосты, даже не думая о том, что ехать со мной вовсе необязательно. А теперь на мне платье, которое уже еле-еле застегнулось на моём теле, хоть единственный раз я и надевала его всего-то чуть больше месяца назад, и фактически купленное на твои деньги, потому что ты так часто клал их на мой счёт, что без них у меня сейчас почти ничего бы не было, но мы... ты и я... мы словно играем какие-то роли. И ты смотришь так, как вообще не должен смотреть.

- Никто не может решать за меня, что я должен, а что нет. Я бы не выдержал расстояния.

- А это всё ты, по-твоему, выдерживаешь?

- Белла…

- Но этот твой костюм, - это звучит как обвинение, причём на данный момент самое странное и абсурдное в моей жизни, и, придя к выводу, что Белла, наверное, просто сочла необходимым выговориться, я не уверен, что стоит этому мешать, потому что кто знает, когда будет такой момент снова, и будет ли он вообще, но когда мне удавалось реально смолчать в последний раз?

- Мой... костюм? - потеряв прежде наметившуюся в голове мысль, я осматриваю себя и свой внешний вид в той степени, в какой любой другой мужчина на моём месте вообще способен оценить себя со стороны, когда мы физически не можем досконально разглядеть собственную же одежду без зеркала, но не нахожу ни пылинок поверх чёрной ткани пиджака, ни видимых глазу пятен на белоснежной рубашке, которые могла бы поставить еда. - А с ним что не так?

- Ничего. Кроме того, что мне хочется... снять его с тебя.

Я не неженка, да и никогда ею не был, с моим-то списком девушек, побывавших у меня в постели, но клянусь, что в связи с такой внезапной прямолинейностью мог бы легко взять и поперхнуться буквально здесь и сейчас из-за воды или еды, не будь мои тарелка и стакан, к счастью, давно пусты.

- Что?

- Со мной словно всё не так. И причём уже довольно давно. Я чувствую... неудовлетворённость… желание. Почти постоянно. Если у кого-то из нас и есть низменные соображения, то уж точно не у тебя.

- Я не буду заниматься с тобой сексом, - совладав с собой и собственным голосом, спустя несколько секунд молчания, которые казались целыми минутами или даже часом, наконец, вроде бы достаточно твёрдо говорю я. Но скорее в нашем случае вообще нет никаких гарантий, и, возможно, на самом деле я подразумеваю лишь то, что этого не будет на её условиях... Хотя, может, надо просто выждать время. Я прочитал достаточно разной информации, чтобы иметь представление, что женщины испытывают наиболее сильное влечение к своему партнёру во втором триместре беременности, которое, тем не менее, всё равно начинает неизбежно спадать по мере того, как живот становится всё больше и больше, а мужчина нередко сталкивается со страхом навредить собственному ребёнку, и тем самым пара и вовсе перестаёт об этом думать, и потому сейчас цепляюсь за первое же разумное объяснение всему происходящему, приходящее мне на ум неожиданно легко и просто, будто мы и не говорим о потенциально неловких вещах. - У тебя просто гормоны, потому что ты... долго ни с кем не была.

- Я долго не была с тобой. А больше я... никому и неинтересна.

- Но они могут пройти. А для меня это не игры и не сиюминутные порывы, - наверное, её слова должны были мне польстить, как если бы она буквально сказала, что я единственный, и физически со мной в любом случае никто не сравнится, но, вдруг потерявший всякое терпение, решившись проигнорировать весь свой изначальный план по поводу того, чтобы дождаться Рождества, я не акцентирую внимание на своеобразно обозначенной... верности и погружаю руку во внутренний карман пиджака, пристраивая довольно объёмную чёрную коробочку на ничем не занятом свободном пространстве на столе, - я увидел это в Милуоки ещё до игры и сразу же подумал о тебе. В том смысле, что ещё больше, чем минутой раньше. Ты... откроешь? - мне страшно мгновенно нарваться на отказ... что Белла... что она даже не захочет или не пожелает взглянуть, а я ведь просто нуждаюсь в том, чтобы сделать ей приятное... порадовать её... сделать счастливее. Хотя даже не уверен, что она расценит всё это так же, как я. Может, ей вообще необходимо что-то конкретное? Вдруг она не просто так говорила о том, чтобы без меня уже давным-давно была бы на мели? Боже, это становится всё более невыносимым с каждой новой секундой. Мои мысли, и рука, которой я нервно провожу по волосам, но тут Белла всё-таки поднимает крышку, и дышать незамедлительно становится чуточку, но легче.

- Зачем ты это делаешь?

- Потому, что могу и хочу, - я смотрю на спиралевидный браслет из белого золота с бриллиантами, выделяющийся на чёрном фоне, ни в коем случае не ожидая, что Белла будет прыгать от восторга, ведь это не о ней, но в то же время желая большего... Чтобы она прикоснулась к украшению и просто взяла его себе, ни о чём не спрашивая, а не выглядела, словно навеки застывшая статуя. - Тебе... не нравится? Может быть... примерим?

- Нет, я... я этого не заслуживаю. Я даже не могу попросить... Ты не должен был.

- Я же сказал, что это решать не тебе, - моя правая рука спонтанно, быстро и несильно сжимает нежную левую ладонь, дотягиваясь до неё через стол, - и никому другому тоже. Не надо извиняться в угоду мне, - говорю я, думая, что понимаю правильно, о чём именно только что шла речь, пусть и не могу добавить, что это вообще неважно и не имеет значения, но готовый сейчас полностью пожертвовать мыслями о том, что всё равно не изменить, - давай просто... без увёрток и незнания. Мы ведь взрослые люди и в ответе не только за свои жизни, но и за жизнь маленького человека... Ответь мне прямо. Ты хочешь быть со мной? С ним? Хочешь остаться с... нами? - спустя пару секунд я уже начинаю полагать, что, как обычно, ничего не добьюсь, просто бессмысленно тратя своё время, но Белла… она отвечает мне:

- Я думаю, что умру, если не останусь... останусь без тебя, - это тихо, но чётко и так уверенно, что я легко могу и готов в это поверить, и у меня не возникает ни единой мысли не спешить. - И ребёнок... иногда я стараюсь вспомнить, как всё было до него внутри меня, но в голове словно чистый лист... пустота. Будто тот период моей жизни и вовсе никогда не существовал.

- Тогда пойдём.

- Куда?

- Туда, где ты сможешь снять мой костюм.

Предыдущая глава || Следующая глава