Я когда-то читал, что время было редкостью во всем мире – ценным товаром.
Возможно, это была правда. Я не был философом, в любом смысле этого слова.
Но теперь, оно у нас в достатке.
Мы не должны были быть где-то в определенное время. Ни строевых учений, ни ФП (физическая подготовка в армии), ни обязанностей, которые надо выполнять в девять утра. Я даже больше не брился, не делал ничего из того, что делал раньше, - в этом не было необходимости. Вместо секунд, минут, часов или дней наше время измерялось восходами и закатами солнца. Именно наша боль, тяжесть в ногах и хруст в коленях сообщали нам, что наше дневное путешествие подошло к концу.
Я знал, что мы становились слабее. Время убивало. Оно морило голодом, выбивало из нас жизнь… понятно, что это сказывалось на мне. Меня учили игнорировать усталость, терпеть, когда никому другому это не было по силам, но не более этого. Я не мог игнорировать прошлую боль, которая поглощала меня. Раны не заживали. Они становились все хуже.
Это влияет на мою выносливость, проходить многие мили становится все тяжелее. Меня раздражало, что я так слаб, почти беспомощен. Это был не я. Это не то, что символизировала моя униформа.
Несмотря на это, Элис, как и всегда, начала это замечать. У нее как будто были сверхчеловеческие способности, и она могла читать мои мысли или что-то в этом роде. Мои попытки что-либо скрыть не увенчались успехом. Я уже начал верить, что сила манипуляции языком своего тела пошла на убыль. И уж это я не мог скрывать долгое время. В конце концов, она все равно узнала бы.
Когда мы подошли к большому знаку, расположенному на одной стороне шоссе, я остановился, возжелал упасть на колени.
Виксберг: 3 мили (4,8 км)
Белые буквы были едва различимы, потертые временем. Тем не менее, я смог разглядеть контур, через зеленовато-коричневую грязь, покрывавшую знак. Элис сделала пометку на карте, которую держала в руках несколько часов, и определила, что мы близки к Миссисипи. Очень близко. Я уже приготовился лицезреть игру света в приливе и чувствовать воду, стекающую вниз по моему горлу.
Я остановился. – Ты не была в Виксберге? – спросил я, сняв мешок и опустив его со своих плеч на бетон. Без него я уже чувствовал себя лучше. Такой вес становится все труднее нести.
- Пару раз в детстве. Мой папа был членом загородного клуба для избранных.
- Как много ты помнишь?
- Эмм… не очень. А что?
- У меня такое ощущения, что он будет несколько более населенным, - фыркнул я и расстегнул свою униформу. Я стал липкий от пота, мучимый жаждой, оголодавший и больной. Нам нужен отдых, чтобы накопить силы для того, чтобы дойти до реки. – И я не думаю, что готов к этому.
Я высунул руки из рукавов. Мягкий воздух приятно коснулся моих оголенных рук.
- Здесь, - сказала она, снимая с меня майку и складывая ее, затем убирая в большой карман мешка. Я был удивлен, что она была в состоянии снять с меня одежду с такой же легкостью, как и с себя. Это было слишком. – Нам нужно разжечь вечером огонь. Как насчет пройтись по лесу?
- Да, все будет в порядке. - Я постоял еще мгновение, собирая все свои силы, чтобы снова водрузить большой вес на свое тело.
Она шагнула ко мне и потянула за ремень. – Давай я понесу.
- Нет, он слишком тяжелый для тебя. Не надо, - она продолжала пытаться сдвинуть его. – Эл, оставь. Я донесу.
- Он и для тебя слишком тяжел. Ты не можешь просто признать, что тебе нужна помощь?
Я простонал, но поднял его. Ощутил боль в бедре, и мне захотелось опустить его и сесть, сложа руки, но я этого не сделал. – Мне не нужна помощь, Эл. Не с этим.
Я не хочу, чтобы она ушиблась. Это последнее, что нам нужно.
Она закатила глаза, вздохнула и пошла к лесу. – Кто-нибудь говорил тебе, что ты упрямец? – я прихрамывал позади нее, отгоняя боль, которая хотела взять под контроль мои мысли.
- Однажды, - отозвался я, осторожно переступая через валежник на земле. – Моя последняя подружка сказала что-то очень похожее, прежде чем забрала мой телевизор и собаку. Точнее она даже не сказала мне этого в лицо, а просто написала записку и оставила на столе.
Она оглянулась через плечо. – Что ты плетешь?
- Богом клянусь, чистая правда.
- Не думала, что у тебя были девушки, Эд. Мне казалось, что ты один из тех парней, у которых не было на них времени.
- Некоторые из них заслужили называться таковыми, - сказал я.
- Ничего себе. - Она повернула голову в сторону, чтобы посмотреть вдаль. Ее профиль озарила улыбка, а кожа цвета слоновой кости, казалось, светилась оранжевым из-за низкого заката.
Мы шли через лес, пока от шоссе не осталось ничего кроме воспоминания, пока глаза не видели перед собой лишь кору деревьев. Мы разбили лагерь еще до наступления темноты, между множеством деревьев возле небольшого пруда. К нашему удивлению, земля тут не полностью высохла, как это было на АЗС. Может быть, тучи проходили мимо и оросили дождем эту почву. Элис развернула небольшой брезент из сумки и положила на слегка влажную землю. Она готовилась к тому, что нам придется провести здесь несколько дней, наблюдая за моей травмой и позволяя ей зажить.
Я вырыл яму своими руками, затем развел костер с помощью боевого комплекта, коры и нескольких старых газет, что Элис хранила в своей связке.
Пламя было небольшим, но постепенно разгоралось все сильнее. Я сел на грубый синий материал рядом со своим рюкзаком и вздохнул с облегчением. Тепло прекрасно ощущалось на коже.
Она взяла флягу и поднялась. – Я хочу быстренько набрать воды.
Нет! Она не должна выпадать из моего вида. – Я пойду с тобой. – Я начал вставать. Блядь! Я вернулся на землю, прежде чем смог дотянуться до коленей.
- Не двигайся! Иисусе, не мог бы ты посидеть на месте хоть пять чертовых минут?
- Я должен пойти с тобой.
Ее глаза блестели от пламени между нами. Она не улыбалась и низким голосом проговорила:
- Вода даже не в двадцати метрах от нас. Я думаю, что смогу обойтись без тебя одну минуту.
С этими словами она развернулась. Она не позволила мне ответить, и я уверен, что ее даже не волновало, что я скажу. Ее бедра мягко покачивались с каждым шагом, пока она не слилась с темнотой. Ее уже не было. Я был один на один с огнем, который шипел и извивался около ног, как будто бы сжигая плоть и опаляя меня до костей. Было неприятно тихо. Она так же видела и ощущала время без меня? Разве она чувствовала ту же тревогу в груди, раздувавшую легкие? Что если она не вернется? Сколько прошло секунд? Как много времени я дам ей на возвращение?
Бесконечные вопросы. Различные сценарии разрывали голову.
Я точно убил тех людей? Они не найдут нас и не заберут ее?
Конечно, нет, они мертвы. По крайней мере, я думаю, что мертвы.
Сколько минут прошло?
Должен ли я позвать ее? Нет. Да. Нет… не делай этого. Она вернется через минуту или две.
Или три.
Шум эхом разносился в темноте; было слышно, как хрустят листья под ногами. Маленькая фигурка становилась яснее с каждой секундой, затем различить ее не составило труда. Ее лицо, когда-то с оттенком грязи, было чистым и блестело от капель воды. Она несла фляжку в руке, пока вода стекала по губам. Она улыбнулась.
- Почему так долго?
- Расслабься. Я отходила всего лишь на минуту. Хочешь поесть, прежде чем мы займемся твоей ногой?
- Ты не должна даже спрашивать, - сказал я и потянулся к ее сумке, чтобы достать жестяную банку, которую мы нашли ранее. Содержимое было для нас тайной. Я делал ставки на какой-нибудь вид бобов, а Элис просто сказала – зеленый овощ. Я был уверен, что она права.
Я широко раскрыл глаза, когда под отодвинутой крышкой оказалось большое количество жидкости зеленого цвета.
- Что ж, посмотрим, - сказала она. – Это зеленый овощ.
Не просто зеленый овощ. Зеленые бобы.
- Похоже, мы оба оказались правы.
- Хм, нет. Я права. Ты сказал бобы.
Я покачал головой:
- Нет, я сказал: «какой-нибудь вид бобов». Я не уточнял, какой именно.
- Не считается! – она легонько толкнула меня в плечо. – Когда ты признаешь, что я всегда права?
- Наверное, никогда.
Каждый из нас по очереди опускал пальцы в банку, чтобы подцепить несколько зеленых бобов. Мы ели медленно, чтобы сохранить эти ощущения в наших ртах, в надежде, что оно наполнит нас. Хотя это было сомнительно. Мало что я мог еще желать на тот момент – еда, хороший друг и тепло.
Горящие угли производили почти гипнотический эффект. Это был редкий случай, когда мы могли безопасно развести огонь, чтобы вскипятить воды. В основном мы находились под открытым небом. Огонь был маяком для тех, кто ищет путешественников.
Но были и дни, когда у нас был доступ к питьевой воде и мы были глубоко в лесу.
Мы набрали столько, сколько могли из небольших ручьев, но вкус воды в некоторых из них был, мягко говоря, странным. Когда дела шли хорошо, мы не брали больше, чем на несколько. Перспектива инфекции была ужасна – болезненный способ умереть.
Беспокойство отравило мои мысли. С тех пор, как я перестал спать. Вскоре после того, как люди начали следить за нами.
Как невыносимо работать не на полную мощность. Это и было опасным.
Она поставила стальной котелок, что нашла в Лос-Анджелесе, на огонь. Вода уже налита и готова к кипению.
Котелок пробыл в огне несколько минут, после чего она указала мне быстрым поворотом руки:
- Иди дальше и сними штаны.
Эта часть мне не нравилась. Не вставая, я расстегнул и приспустил штаны, так что они скользнули вниз. Боль все затрудняла. Я скрежетал зубами, но заставил себя продолжать, пока мои бедра не оголились и штаны не собрались на икрах.
Она поставила самодельный фильтр из ткани и емкость с узким носиком рядом со мной, затем сняла котелок с огня, хватая его старой рубашкой, чтоб не обжечься. Пар поднялся в темноте, когда она начала лить горячую воду через ткань. Она позволила осесть воде, пока клала рулон марли в полиэтиленовый пакет и укладывая большую часть мне на живот.
Она вздохнула: - Мне нужно больше марли. В прошлый раз не хватило.
Я лег на спину, положив голову на рюкзак, и сложил руки на груди. Я хотел чувствовать себя как можно более комфортно в этой неудобной ситуации. – Напиши мне список, и я завтра схожу в магазин, - сказал я, пытаясь разрядить обстановку. Ее теплые руки коснулись моего бедра. Я вздрогнул.
Она шикнула на меня и сжала мою руку на одну короткую секунду. – Постарайся расслабиться. - Обе ее руки снова легли мне на бедро, развязывая тугой узел, который она сделала сегодня утром из тонкой марли. Ее кожа слегка касалось моей. – Единственное место, где ты будешь завтра, - тут. Ты должен дать ране зажить. Мы можем отдохнуть пару дней.
Я посмотрел на нее: - А как насчет еды?
Она ничего не ответила. Вместо этого сосредоточилась. Я знал, что она думала о том же, что и я: когда мы снова поедим.
Для меня стало легче игнорировать голод, который рос в животе после того, как я не ел в течение нескольких дней, но он всегда становился более сильным, после того, как мы съедаем чуть-чуть. Боль, казалось, только усиливалась, увеличиваясь почти до невыносимых размеров, и ничего, кроме еды, не могло остановить ее. Это была неизбежная боль.
Она скомкала старый бинт, испещренный пятнами, и ткань и выкинула в огонь. Они сразу же попали в пламя, сморщинились и сгорели за пару секунд. – Я начинаю, - сказала она.
Я старался дышать глубоко, как она и сказала. Я сильнее встревожился, когда услышал звук рвущейся марли и почувствовал, как ее кожа еще раз коснулась моей рядом с раной.
- Расслабься, - сказала она, погладив внутреннюю часть моего бедра.
Я сжался и прикусил нижнюю губу, когда рана начала становиться все более и более чувствительной. Давление росло в ноге, и тупая боль сжигала меня изнутри. Мой пульс послал импульс через всю нижнюю часть моего тела.
- Почти готово, - сказала она.
Я тяжело вздохнул, когда она подняла емкость для воды и удалила пропитанную ткань, положив ее обратно в безопасное место в сумке. Она налила небольшое количество воды на сложенную, голубую ткань. – Будет действительно горячо, - предупредила она.
Я кивнул.
Она приложила ткань к моей ноге. Жгло немного, но я не дрогнул. Через несколько ударов сердца я успокоился и больше не чувствовал дискомфорт. Я хотел занять свои мысли чем-то другим, а не тем, что она делает.
- Чего тебе больше всего не хватает? – спросил я.
Она помолчала: - Я не знаю.
- Я уверен, что ты думаешь о чем-то, - признался я, оперевшись на локти.
Она сжала губы и сказала: - Ты первый.
- Будет ли мелко для меня, если скажу - доставка пиццы?
- Не говори о еде, - сказала она с легкой улыбкой. – Это заставляет меня чувствовать голод.
- Поэтому я не могу сказать «стейк»?
- Нет, не можешь.
- А как насчет телевидения?
Она наклонила голову в сторону, делая «задумчивое» лицо. – Я использовала его, когда готовила большую чашку попкорна и смотрела фильмы, пока делала задания по учебе, потому что ненавидела сидеть в тишине. Кроме тех случаев, я в нем не нуждалась.
Я долго молчал, пока старался изо всех сил думать о чем-нибудь другом, кроме марли на ране.
- А что насчет изменений? Это считается? – спросила она. Пульсация в ноге прекратилась.
- Какие изменения ты имеешь в виду?
- Ну, знаешь, потенциал. Какой могла бы быть жизнь. Места, которые я бы увидела, дети, которые могли у меня быть.
Ее лицо, казалось, осунулось. Я знал, что она имеет в виду. Она разрушала себя этой мыслью. – Мы видим места, которые ты не когда не видела, и ты всегда сможешь завести детей, Эл.
- От кого?
- Мы остановимся где-нибудь, где будет тепло и солнечно. Мы сможем начать заново. - Она посмотрела на меня. – И ты встретишь человека, который будет с тобой, и от кого у тебя будет много детей.
Она улыбнулась и посмотрела на мою ногу. Она поглаживала внутреннюю часть моего бедра так легко, что я не чувствовал этого, пока не обратил внимания.
- Ты действительно так думаешь?
- Я знаю. Ты одна на миллион. Любой мужчина был бы счастлив, заполучив тебя. Ах, нежнее, - попросил я, почти шипя.
Она стала распаковывать пачку. – Прости, - сказала она. Я уверен, если бы дети были в округе, они спросили бы, не волшебница ли она. Марля казалась в милю длиной. Блядь! Так, спокойнее! – Ты неженка, Эдвард.
Кхм. – Да. Только не говори этого никому? А то люди начнут думать, что я мягкий.
Недавно разорванную ткань она несколько раз обмотала вокруг моей ноги, прежде чем перевязала. – Все сделано, - сказала она и постучала кончиками пальцев по коленке. – Ты мягкий, в каком-то смысле.
Я сел и потянул штаны, которые собрались вокруг моих лодыжек. Мягкий? Как она могла так думать?
- Тебе нужна помощь? – она потянулась к моим штанам.
- Я справлюсь. Что ты имеешь в виду? Что я сделал сегодня… Ты называешь меня после этого мягким?
- Вовсе нет, но не в этом дело. Почему ты думаешь, что виноват? – спросила она, когда вытащила флисовое одеяло из сумочки и начала трясти его.
- Я сделал то, что и должен был сделать.
- Но ты сомневаешься, не так ли?
Сомнения? Я не был уверен, как реагировать на это. Главным образом, я не хотел ее пугать. У меня было много сомнений по поводу того, как долго я буду в состоянии защищать нас, пока мы в пути.
Она села рядом со мной и укрыла наши ноги одеялом.
- Я не знаю, - наконец ответил я. – Я просто устал смотреть через плечо, интересуясь, не будет ли там кого-нибудь, кто захочет меня убить.
Она нежно сдвинула мой номер, висящий на груди, своим пальчиком. – Ты же знаешь правильное решение, да?
Я знал, что она предлагала. Я сжал в кулаке язычок молнии, который легко покачивался напротив моей шее. Он давал прохладу в моей ладони. – Я знаю.
- Так почему же не поступишь так?
- Потому что он холодный и согревает меня. И в нем я храню боеприпасы, - но у меня не пополнял их.
- Ты не сохранил там патроны, потому что защищал меня; и было бы нетрудно найти другую куртку.
Я покачал головой. – Ты не понимаешь. Знаешь, что я сделал, чтобы носить его? Как долго я ждал момента, чтобы надеть его?
- Это то, что удерживает тебя от того, чтобы снять ее? Гордость?
- Честь, - поправил я. – Достоинство. Уважение.
- Я думала, что ты освободился от этих вещей несколько лет назад. Мы делаем то, что должны, чтобы выжить. Я говорила это и раньше, но… - она оперлась на мое колено, - то, что ты делаешь для меня каждый день – поражает воображение. Ты невероятно самоотверженный. Эй, взгляни на меня. - Я так и сделал. – То, что собирались сделать эти люди… что они собирались… у них бы получилось, если бы не было тебя. И ты чувствуешь себя плохо, убивая их?
- Я был обучен быть бескорыстным, это…
- Никто не может обучить тебя быть самоотверженным или храбрым. Никто, кроме тебя самого. Но униформа не определяет тебя. Что угодно, но не она. Так какой в этом смысл? Эта часть жизни закончилась.
- Я проливал кровь и слезы, чтобы надеть ее. Это мое самое большое достижение.
- Тот факт, что мы пережили это – вот что достижение. Вот и все, что должны видеть люди. Только об этом беспокоились бы люди, если бы видели нас. Что еще нужно доказать? – она вздохнула. – Если бы я умерла сегодня или бы они забрали меня, ты бы все равно чувствовал подобное?
Я даже не хочу думать об этом. Если бы она умерла сегодня, то и меня бы не стало. Если бы ее забрали, я бы сделал все, что угодно, чтобы найти ее. Я опустил голову, почти боясь признать ту темную сторону моей мысли, что маячила позади надежды. – Если что-то случилось бы, я должен был ощущать то, что чувствую сейчас, - я осторожно опустился на брезент и положил руку за голову. Элис тоже прилегла. Она вклинилась мне под плечо, положив голову на мой бицепс. Она как будто невесома. Листья трепетали и шелестели над нами. Они казались живыми на темно-синем небе.
- Ты же не имеешь это в виду, - сказала она мне на ухо.
- Так и есть. Ты не знаешь, как часто это приходило мне в голову.
- Сколько?
- Много. Больше, чем нужно.
Ее рука легла мне на живот, и она посильнее прижалась ко мне. – Не думай об этом. Никогда.
Я дотронулся до ее запястья кончиками пальцев. Я не мог ей этого пообещать и не стал. Смерть всегда была в глубине моего создания, иногда она шла в авангарде. Прежде чем Элис задремала, она сказала мне, чтобы я отдохнул, но это тяжело со столькими мыслями в голове. Несмотря на это, я закрыл глаза.
Должен ли я отказаться от своего ЛПК (летний полевой костюм)? Не мешало бы. Я не вижу выгоды в его ношении. По крайней мере, с этого момента.
Я потерялся в мире, который больше не нуждается во мне, который больше не хочет меня. Я воевал с миром без пуль в пистолете. Я стал монстром - полагаю, я заработал это название.
Может быть, я потерял свою человечность. Может быть, я не заслуживал жизни, и я начинал в это верить. Если бы не было ее, меня не было бы в живых. Хоть я и верил, что заслуживаю смерти, она уверила меня в обратном. Она дала мне веру. Она стала для меня Богом, религией, в тот день, когда спасла меня. Сквозь тьму и распад я нашел то, во что можно верить, и это не было предметами роскоши убитых людей. Это было не обо мне. Речь шла о ней. Речь шла об идее ее защищать, оберегать последнего человека в мире, кому я мог доверять.
Она спасла меня, ничего не говоря, просто это было не нужно. Она спасла меня от меня же, хотя никто другой и не смог, и, несмотря на то, кто я.
Я был должен ей гораздо большее. Я должен подарить ей шанс обычного передвижения, независимо от моих прошлых убеждений. Она была тем, во что я верю сейчас, не какие-то детские фантазии, или кровь и слезы, что я пролил ради ложной надежды или Бога.
Я отправил свой ЛПК гнить на дно своего рюкзака, пока буду защищать ее. Мои достоинства будут скрыты под дырявыми черными футболками. Мои штаны не были идентифицированы, так что я оставлю их на себе. Мой мешок был мертвым грузом, но мы не могли позволить себе его оставить. Я хотел бы сказать, что я украл его у солдата, после того, как забил его до смерти.
Она была права. Мне не нужны эти вещи. Мне нужна только она и ее надежда. Все остальное в прошлом.

Перевод: Lemis
Редактура: floran