– И ты вот так просто войдешь?
Карлайл отступает на шаг от двери и смотрит на меня так, словно у меня выросла вторая голова.
– Ну, это же дом моей матери.
– Я знаю, но всё же. Лично у меня даже нет ключа от дома матери. Последний раз, когда я приезжала, она даже не собиралась давать мне его – упаси Боже, чтобы я могла приходить и уходить, когда вздумается. А мой отец… – я вспомнила, как летала в этом году домой на свой день рождения. В тот момент жизни я была в затруднении и чувствовала себя нежеланной. – Скажем так, в итоге я оказалась в номере отеля «Dew Drop Inn».

– Вот те на!.. – он поднимает руки, и на долю секунды мне кажется, что он собирается меня обнять. Вместо этого, он подталкивает меня к открытой двери и жестом приглашает войти. – Дамы вперед.

Я переступаю порог, так и не понимая, что испытываю: разочарование или облегчение.

– Мы пришли! – кричит стоящий позади меня Карлайл.
– Иззи! – Сара выбегает в фойе и обнимает меня. – Я так рада, что ты решила присоединиться к нам!
– Спасибо, что пригласили.
– Конечно. Мне так жаль, что ты не смогла полететь домой, чтобы провести время с семьей.

На самом деле, я и не собиралась. В мои планы входило остаться в квартире, смотреть старые фильмы и, возможно, приготовить кусочек индюшиной грудки, а в остальное время – пытаться не думать о том, что если бы мы с Эдвардом по-прежнему были вместе, то это была бы наша пятая годовщина. Он говорил, что первый День благодарения вдали от семьи всегда самый тяжелый, но я едва заметила это, находясь рядом с ним. Это мой первый День благодарения без него, и меня это убивает.

Притворно улыбаясь, я вручаю Саре принесенную бутылку вина.

– Это для вас.
– Ратценбергер Штеегер Св. Йоста? – спрашивает она, читая этикетку.
– Это сухой немецкий рислинг, – отвечаю я. – Думаю, он должен хорошо сочетаться с индейкой.
– Я знаю, что он будет хорошо сочетаться с индейкой, – Карлайл выходит из-за моей спины и целует Сару в щеку. – У Иззи превосходное чутье, когда дело касается вина; ей просто нужно доверять ему.
– Он прав, – говорит Сара. – Ты бы не смогла работать с Лораном, если бы это было не так.
– Нет, я до сих пор всего лишь помощница официанта. Я многому научилась и надеюсь, что после реорганизации «У Джуда» у меня появится возможность двигаться вперед.

Сара бросает на Карлайла пристальный взгляд, который я не совсем понимаю.

– У нас не было возможности поговорить об этом, – говорит он ей. – Это форменное сумасшествие.
– Ох... Ладно, мне нужно положить это на лед, чтобы остыло к ужину. Остальные уже собрались в гостиной, – Сара спешить удалиться, оставляя меня наедине с Карлайлом.
– Позволь взять твое пальто, – говорит он.

Я успеваю снять перчатки и сдернуть шарф, прежде чем меня одолевает любопытство.

– О чем это у нас не было возможности поговорить?
– О грядущих переменах в персонале «У Джуда».

– Ой, – я снимаю пальто и засовываю всю свою холодрыжную экипировку в один из рукавов. Вздохнув, я передаю пальто Карлайлу. – Я не питала на этот счет больших надежд. Ты же знаешь, какой Джордж сексистский хрен. До тех пор, пока он отвечает… – я пожала плечами.
– Он не будет рулить вечно.
– Полагаю, что так. Трудно рассчитывать на что-то, когда не знаешь, что может случиться.
– Ты не будешь протирать столы до конца своих дней.
– Знаю, – говорю я. – И как только у меня наберется полный год трудового стажа, я начну искать работу где-нибудь, где больше перспектив для карьерного роста.
– Тебе не придется далеко ходить.

Он поворачивается спиной ко мне, когда вешает оба пальто в гардероб. Его плечи широкие, как и у Эдварда, и на мгновение мне хочется, чтобы он обнял меня, потому что я так соскучилась по физическим ласкам. Отстранившись от всего, мне удалось создать для себя пост-Эдвард псевдо-жизнь, и больше всего я ценю дружбу Карлайла.

Он улыбается, когда вновь оказывается ко мне лицом.

– Идем. Я познакомлю тебя с моими бабушкой и дедушкой.

Я следую за ним в гостиную, благодарная за небольшое отвлечение в виде разговора с незнакомыми людьми. А если не сработает, то всегда есть вино.



– Но это же какая-то бессмыслица, – продолжает Каллен. – У нее хороший вкус во всём, кроме музыки – подбирать музыку для праздников у нее получается хуже всего. Всё это слащавая хрень, и чем мелодраматичней, тем лучше. Когда я увидел ее перед вылетом сюда, она наигрывала песенку про обувь. Вы должны знать, о чем я говорю – мать умирает, а ее сын ходит по магазинам, чтобы она хорошо выглядела, когда попадет в рай? Элис сидела за обеденным кухонным столом. Я дразнил ее; просто не мог удержаться. Она поинтересовалась, как я могу быть таким бессердечным, учитывая то, что наша мать плакала на Рождество перед своей смертью, потому что не чувствовала себя красивой. На самом деле, тогда моя мать как раз узнала о Карлайле. Чувствовать себя красивой было, на тот момент, наименьшей из ее забот, но Элис я об этом не сказал.

– Возможно, следовало бы. Кое-что об Элис я знаю наверняка – она необычайно сильная, – «И внимательная», добавляю я про себя.
– А еще она боготворит нашего отца.

Я пожимаю плечами.

– Рано или поздно, у всех нас наступает момент, когда мы осознаем, что наши родители всего лишь люди. Я не совсем уверена, что ты делаешь ей одолжение, оттягивая неизбежное.
– Я не собираюсь утаивать это от нее до бесконечности. Я скажу ей. Просто это… – он качает головой. – Она столько сделала для меня за эти годы. Это Рождество – то, что могу дать ей я. Кроме того, если я знаю свою сестру, она захочет оказаться подальше от нашего отца, когда узнает обо всём. Если рассказать ей сейчас, когда она живет под его крышей, будет только хуже. – Внимание Эдварда приковано к коробке с украшениями, стоящей рядом с ним. – Ну, – говорит он, держа кусочек сыра, – это отличается.

– Вот, – я беру следующее елочное украшение с винным орнаментом. – Этот хорошо сочетается с рислингом.

Эдвард кивает, когда улыбается. И от этой улыбки во мне просыпается желание сорвать с него одежду.

– Ты каждый год ставишь елку? – он откидывается на локти и вытягивает ноги перед собой. – Я не ставил ни одной с тех пор… ну, скажем так, уже давненько.
– Да, каждый. Хотя в начале меня заставляли.
– И кто же?
– А кто, по-твоему? – нежелание произносить его имя, вероятно, делает меня дрейфлом, но мне было всё равно. Я хотела, чтобы сегодня были только я и Эдвард, а если я упомяну Карлайла, мы больше не будем одни.
– Ох… – на мгновение его плечи кажутся напряженными. – Итак, а сверху?
– Я, – улыбаюсь я, – но ты это знаешь.

Эдвард смеется.

– Я имею в виду что сверху на елке, грязная ты девчонка.
– У меня ничего нет. Мне всегда казалось, что это должно быть нечто, символизирующее важную для меня вещь. Водрузить на верхушку своего сенатора… это какое-то сумасшествие.
– Неужели ты хочешь видеть там меня?
– Нет, – отвечаю я, качая головой. – Я бы предпочла, чтобы ты оказался внутри меня.

Он притягивает меня к себе и переворачивает на спину. В его поцелуе нет ни капли нежности – он страстный и грубый, даже требующий.

За Сочельником последует Рождество, а мы стали единым целым, и я чувствую себя более умиротворенной, чем когда-либо. В его объятьях не страшны никакие напасти.
Даже Рождество.