Капитолий, г-ну Бити…
Строго конфиденциально

Уважаемый коллега.

Тот факт, что Вы сейчас читаете это послание, означает, что его отправителя уже нет в живых. Несколько лет назад мы с Вами встречались в Капитолийском Центре исследований и изобретений, где неплохо провели время. Я благодарен за разработанную Вами систему защиты сведений особой секретности и надеюсь, что в тот день, когда Вы получите это письмо, она сработает так же идеально четко, как и все Ваши творения. Мое имя Вам ни о чем не скажет, собственно, оно и не важно, поскольку Вы знали меня как руководителя отдела 1/14, и на сегодняшний день я являюсь последним выжившим специалистом категории F. Завтра мне предстоит встреча с будущим президентом Койн. Настоятельное приглашение в форме приказа мне было передано лично г. Хавенсби. Я нимало не удивлен вниманию столь высокопоставленных лиц и думаю, что темой нашей беседы будет пациент № 167. Подозреваю, что беседа эта может стать последней в моей жизни, поэтому в случае взлома моего персонального компьютера все данные на нем будут уничтожены, а это письмо автоматически отправлено на Ваш личный адрес.

Вы можете задать вполне резонный вопрос, что побудило меня обратиться с подобным посланием к малознакомому мне человеку? Что ж, я отвечу. Во время нашей последней встречи Вы показали себя незаурядной личностью на фоне прочей научной элиты Панема. Кроме того, Ваше поведение во время Квартальной Бойни и Ваше нынешнее положение в руководстве повстанческих войск дают мне надежду, что труд моей жизни не пропадет даром, и Вы сможете принять необходимые меры к сохранению безопасности и даже жизни человека, за которого я завтра, возможно, отдам свою. А именно пациента № 167. И хотя подобные вольности строго запрещены инструкциями, думаю, в данном случае я могу нарушить этот запрет, поскольку и Вам, и мне будет удобнее называть этого человека по имени.

Тем более что имя Пита Мелларка давно уже известно всей стране.

Позвольте мне начать издалека, чтобы полностью ввести Вас в курс дела. Зная и уважая Ваши достижения в различных отраслях деятельности, я отдаю себе отчет, что Вы не имеете медицинского образования, поэтому постараюсь объяснить все максимально доступным языком. Хотя вполне возможно, что мне хочется просто еще раз осмыслить происшедшее и убедиться, что я делаю правильный выбор. Оставляю на Ваше усмотрение возможность распорядиться полученной информацией, лишь предупреждаю, что она не должна попасть в руки таких людей, как Койн или Хавенсби.

По происхождению я не капитолиец, моя родина Пятый дистрикт. Насколько мне известно, у вас в Третьем, как и у нас в Пятом, существует система выявления и отбора одаренных детей, которых впоследствии направляют в Капитолий для обучения и работы. Именно таким образом я вместе с несколькими своими земляками двадцать лет назад попал в Капитолийский Университет, а по его окончании был направлен на специализацию в медчасть категории F при спецслужбах Президента. В просторечии посвященные называли наш отдел «охморником». Мы разрабатывали уникальную и строго засекреченную технологию изменения сознания, так называемый охмор. Я попал в медчасть сразу после ее открытия и, можно сказать, стоял у истоков данной работы. Нашим прямым руководителем и заказчиком являлся сам Кориолан Сноу, и все подразделение подчинялось только и непосредственно ему. В финансировании мы были не ограничены, равно как и в живом материале для опытов. Наша работа предполагала полное изменение сознания человека в предельно сжатые сроки и со стопроцентным результатом – пациента необходимо было перестроить таким образом, чтобы он смог бездумно и абсолютно хладнокровно устранить жертву, на которую был запрограммирован.

Прежде всего, мы изучили наработки, сохранившиеся в архивах с древних времен. Данная технология использовалась уже много тысяч лет назад в некоторых шаманских культах: с помощью препаратов растительного либо животного происхождения у пациентов вызывали сильнейшие галлюцинации, сопровождаемые чувством неконтролируемого страха и сильной физической болью. Для проведения процедуры использовались либо высушенные корни определенных растений, таких как Datúra stramónium или Anacardium occidentals, которые сжигались, и пациент вдыхал дым, либо компоненты, извлекаемые из некоторых видов рыб, моллюсков или земноводных. Наиболее часто в работах древних упоминались Tetraodontidae, так называемая рыба фугу, моллюск теребру, Terebra maculata, и жаба ага, Bufo marinus – их яд входил в состав мазей и вызывал тот же эффект.

Также нам пригодились сохранившиеся наработки спецслужб более позднего времени по стиранию памяти и контролированию сознания. Правда, у этих методов был существенный недостаток - работа могла занимать недели, а то и месяцы, а результат был совершенно непредсказуем. Мы пытались воспроизвести каждую из моделей. Представьте себе, только на стирание памяти у наших предков уходило не менее двух недель! И все это время пациент находился в медикаментозной коме: ему по графику вводились подавляющие препараты, и каждые двенадцать часов его необходимо было подвергать электрошоку. И если после этого он выживал и не сходил с ума – что случалось довольно часто – мы получали всего лишь предварительный результат, так сказать «чистый лист». Сам же процесс изменения сознания занимал многие месяцы непрерывного гипноза, специальной диеты, фармакологической терапии, и опять же результат был сомнительный. Президент потребовал от нас сократить сроки – процесс должен был занимать максимум шесть-семь суток.

Десять лет работы и сотни подопытных привели нас к заветной цели: мы разработали технологию «охмор», которой по праву гордились. За эти годы наша медчасть подготовила сто шестьдесят шесть пациентов. Не слишком внушительная цифра, но больше и не требовалось – все наши подопечные были оружием, применяемым лишь в особых случаях, а охмор, несмотря на все доработки, которыми мы занимались постоянно, оставался весьма дорогостоящей процедурой. Начать с того, что на пациента необходимо было составить специальный модуль, портрет, содержащий подробные заключения аналитиков обо всех сторонах его жизни. И хотя само существование этого модуля до сих пор строго засекречено, но, думаю, Вам о нем известно, и Вы так же понимаете, что без информации подобного рода наша медчасть была бы бессильна. В этом смысле легче было работать с победителями – их портрет составлялся сразу после Игр. Однако, как показала практика, только победители из Второго поддавались охмору с меньшими проблемами и затратами. Остальные испытуемые либо сошли с ума, либо погибли. Впрочем, победителей в нашем подразделении побывало не более десяти человек, так что я не могу делать серьезные выводы.

Таким образом, на момент попадания к нам пациента № 167 наша технология была хоть и экспериментальной, но достаточно отработанной. А вот на нем она дала осечку.
В тот день нам поступил приказ срочно подготовиться к принятию очередного объекта. Сам он находился на регенерации после применения спецметодов максимального уровня. Была дана команда работать в режиме чрезвычайной ситуации, то есть круглосуточно с привлечением полного состава персонала. Поскольку портрет уже имелся, на разработку стратегии охмора нам выделили всего сутки. Нам достался победитель. Имена были излишни, все сразу его узнали – за последний год Пит Мелларк часто мелькал на телеэкранах. Жертвой, на которую программировался пациент, была обозначена его напарница, Китнисс Эвердин.

Мы давно перестали чему-либо удивляться, но этот момент меня покоробил. Впрочем, я никогда не был склонен давать волю чувствам, тем более что весь процесс контролировал лично Президент, а что бывает с ослушавшимися, я увидел, когда мне потребовалось оценить состояние новоприбывшего. Если до последнего интервью ему хотя бы сохраняли внешность – сломанные ребра и отбитые внутренние органы, а также воздействие электрошоком и водой были не в счет – то после его предупреждения о нападении на Тринадцатый дистрикт к молодому человеку применили максимальный уровень. Всего полтора часа, но этого хватило, чтобы нам пришлось наращивать фаланги пальцев, ногти, вживлять новые зубы и сращивать рассверленные кости, а также заменить левый глаз – хорошо, что эти костоломы не задели мозг своим паяльником! – да и позвоночник был цел. Также было получено указание Президента – нарастить нашему подопечному новую ногу. Такое решение было более чем оправдано: после прохождения процедуры охмора пациент должен находиться в идеальной физической форме, дабы выполнить свою миссию по устранению жертвы с наилучшим результатом. Даже высокотехнологичный протез делал бы его уязвимым и ставил под сомнение саму возможность выполнения задания. Впрочем, наша медицина давно достигла таких высот, что из клетки трибута за сутки выращивала переродка, так что подлатать молодого человека не составляло особого труда. К тому же нас обнадежил уровень примененных спецметодов - после такого воздействия психика объекта была достаточно расшатана.

В течение суток мы должны были выдать схему стирания памяти и дать указания по монтажу видеоматериалов и звукового сопровождения. Для Вас наверняка не является секретом тот факт, что основой метода охмора является подмена воспоминаний человека с помощью самого доступного нам яда модифицированных ос-убийц. Поэтому первым делом всегда необходимо выяснить, подвергался ли объект воздействию яда ранее, в каких дозах, и какую это вызвало реакцию. Это давало возможность правильно и максимально точно рассчитать дозировку. Думаю, Вам известно, что осы-убийцы были созданы Капитолием, как оружие против прятавшихся в лесах повстанцев, а впоследствии они явились надежным средством держать жителей Панема в пределах их дистриктов: опасаясь пчел-убийц, люди не выходили за ограждение. Для усиления этого страха средства массовой информации постоянно внушали рядовым гражданам мысль о том, что укус четырех-пяти насекомых смертелен для человека, и даже пара укусов вызывают сумасшествие у большинства пострадавших. Однако специалисты знали, что в реальности смертельная доза иногда может составлять десять и даже пятнадцать укусов. К тому же яд достаточно нестоек и за двое-трое суток выводится из организма естественным путем, а если применять лекарства, даже самые примитивные, на подобие тех, что делают жители Одиннадцатого дистрикта из листьев Petroselinum crispum, то и быстрее. Нам пришлось приложить немало трудов прежде, чем мы разработали усилители воздействия яда, так называемые катализаторы, а также замедлители, ингибиторы – вещества, позволяющие яду сохраняться в тканях пациента на протяжении месяца с момента проведения охмора. Хотя этот месяц не прожил ни один из наших подопечных: после выполнения своей миссии они, как правило, сразу были взяты под стражу и казнены за совершение убийства. Поэтому мы были лишены возможности пронаблюдать, возможно ли полное очищение тканей и крови пациента от следов яда.

Поскольку я лично составляю рекомендации насчет фармакологической составляющей процедуры, в данном случае оказалось, что портрет очень облегчил мне работу: во время своих первых Игр в возрасте шестнадцати лет объект уже перенес воздействие яда ос-убийц. Дозировка – пять укусов. Максимальная, смертельная доза для 70% взрослых людей. Всего в тот день нападению ос подверглось семь человек, из которых двое скончались. Китнисс Эвердин после трех укусов уже не отличала реальности от галлюцинаций, ее движения были заторможены, она не реагировала на внешние раздражители и испытывала сильный болевой шок. Девушка из Второго от двух укусов потеряла сознание, парень из Первого отключился от четырех укусов. Поэтому поведение нашего пациента в данной ситуации сразу привлекло мое пристальное внимание. Скорее всего, неспециалисты этого даже не заметили, но я сразу понял, насколько интересный случай мне придется разбирать. Пит Мелларк со смертельной дозой яда в крови сохранял абсолютную ясность мысли и четкость движений: молодой человек сумел выбраться из озера, взял оружие, добрался до поляны, обнаружил свою напарницу, привел ее в чувство и заставил убежать. После чего, отразив нападение профи из Второго (у которого после четырех укусов уже чувствовалась спутанность сознания, заторможенность и смазанность реакций), он смог уйти живым с ножом в ране, пройти не меньше километра, найти укромное место рядом с водой, тщательнейшим образом замаскироваться и только потом позволить себе потерять сознание – и это в то время, когда получившие гораздо меньшую дозу трибуты уже давно были вне игры.

Я допускаю, что сильное сопротивление яду и отсутствие галлюцинаций в тот момент явилось следствием индивидуальных особенностей его организма, но меня удивило другое. Суть нашего метода состоит в том, что человеку демонстрируется его потенциальная жертва, которая совершает в его отношении действия агрессивного характера. Именно в этот момент пациенту вводится доза яда. Вид агрессии в сочетании с ядом дает эффект закрепления и вызывает стойкое желание уничтожить источник воздействия. На Арене все это произошло вживую – после того, как Эвердин сбросила гнездо с осами на профи, все выжившие выдавали яркую и совершенно немотивированную ненависть к виновнице происшествия, стремясь убить ее, во что бы то ни стало. Это и есть нормальный предсказуемый результат охмора – агрессия со стороны Китнисс в сочетании с укусами связала воспоминания в сознании участников этого инцидента, и для них девушка стала злейшим врагом, которого необходимо было уничтожить любой ценой. Вряд ли профи сами себе могли объяснить, почему они так ненавидят и мечтают убить именно ее, причем убить как можно более жестоко.

Такая реакция коснулась всех – кроме Пита Мелларка. И хотя он точно так же подвергся нападению и получил самую большую дозу яда, но вместо того, чтобы возненавидеть и зверски убить Китнисс Эвердин, он спас ее ценой своей жизни.
Я допускал, что яд не подействовал на тело, или сказать точнее, подействовал, но с большой отсрочкой. Такое бывало, правда, очень редко, но все же встречалось. Непонятно было другое: почему яд не действовал на его сознание обычным, стандартным, проверенным способом? Ответов на эти вопросы я пока не знал, но уже тогда понял, что с этим пациентом нам придется повозиться. Сложный случай, но, как ученого, меня только раззадоривали сложные случаи – с ними было интересно работать. Особо раздумывать в тот момент было некогда, на счету была каждая минута, поэтому я предложил коллегам и Президенту следующую стратегию: нам необходимо убедить пациента, что его жертва не является человеком. Проще говоря, мы должны внушить Мелларку, что Китнисс на самом деле – капитолийский переродок, созданный для того, чтобы уничтожить как можно больше людей. Только при таком раскладе мы можем рассчитывать на удачное проведение процедуры. В любом другом случае психика пациента не выдержит внутреннего конфликта, и мы его потеряем.

Президент дал добро, и команда приступила к работе. Необходимо было составить нарезку из фрагментов Игр, где Китнисс так или иначе проявляет агрессию по отношению не только к пациенту, но и вообще к кому бы то ни было. Это было несложно: то, как она сбрасывает гнездо с осами, взрывает запасы профи, убивает Первого, стреляет во Второго, а потом после объявления об отмене правил целится и в самого Пита, ее предложение съесть морник – все эти моменты легко можно было использовать против нее. Даже ее выход на Жатве позволял убедить пациента, что этот переродок, которым подменили настоящую Китнисс Эвердин, рвался в бой только для того, чтобы уничтожить всех без пощады. Кадры в апартаментах Тренировочного центра тоже добавили материала: ее агрессия, резкие ответы, даже то, как она толкнула молодого человека после интервью на вазу – все это мы собирались использовать против жертвы. Но и это еще не все. Все моменты, где она демонстрировала несвойственное ей поведение – все поцелуи в пещере, проявления любви и заботы – следовало повернуть таким образом, чтобы вызвать сомнение и закрепить у пациента мнение, что это делалось для того, чтобы манипулировать им, чтобы сделать его оружием в исполнении ее бесчеловечных замыслов. Даже ее поход на пир за лекарством должен был быть преподнесен, как кровожадное стремление устранить соперников.

Проинструктировав команду подготовки о содержании нарезки видеоряда, я обратился к звукооператорам. Необходимо было должным образом сфальсифицировать голос Китнисс, в нужных моментах изменить интонацию, чтобы он откровенно источал злобу, презрение и насмешку над самыми лучшими и светлыми побуждениями нашего подопечного. Это заняло достаточно много времени, и когда я вернулся с распоряжениями насчет методики стирания памяти, пациента уже регенерировали. Глядя на него, я невольно восхитился достижениями современной медицины. Кто бы мог поверить, что еще десять часов назад это здоровое и полное сил тело вообще мало походило на человека? Нога была восстановлена, кости целы, зубы и глаза в идеальном состоянии, даже тот, на месте которого совсем недавно была только пустая обгорелая глазница. Охмор, конечно, еще сильно измотает молодого человека, но в целом медики поработали отлично.

Теперь необходимо было заняться памятью. Было решено стереть все воспоминания о причинах нахождения пациента в Капитолии. Президент не мог допустить, чтобы он выдал врагам какие-либо детали своей миссии - у нашего подопечного оказалась идеальная зрительная память. Многие мелочи он мог запечатлеть даже походя, едва обратив на них внимание. Поэтому было решено сохранить как зрительные, так и тактильные воспоминания объекта о пытках, но внушить, что в капитолийские застенки, в лапы разъяренной спецкоманды он попал только и исключительно из-за Китнисс, которая готовила восстание и, использовав молодого человека против его воли, за ненадобностью оставила на Арене на растерзание Капитолию. Также стирались воспоминания о доме и о жизни в родном дистрикте до переезда в Деревню Победителей. Технология стирания памяти была усовершенствована: теперь, вводя пациенту комбинации медицинских препаратов и воздействуя электрическими импульсам различной силы на определенные участки мозга, мы могли добиться того, что память об определенных событиях была стерта полностью, о других лишь частично, а некоторые были совсем не затронуты. То, что у древних занимало две-три недели, мы делали за двадцать часов, после чего на три-четыре часа объект оставляли в покое, а затем приступали непосредственно к охмору. Процесс охмора был непрерывным и мог длиться до пяти суток, персонал держался на энергетиках, и к концу, уж простите за черный юмор, мы мало чем отличались от наших подопечных, настолько вымотаны бывали обычно.

Итак, на следующий день мы приступили к основной части. На время процедуры пациент помещался в специальное кресло, множество датчиков отслеживали реакции мозга, а также постоянно шел анализ на допустимое количество яда в крови. Электроды, подведенные к определенным точкам, не давали пациенту уснуть до завершения процедуры, то есть все те же пять суток, что ослабляло его психику и делало ее более внушаемой. Сам процесс охмора достаточно однообразен и утомителен: объекту непрестанно прокручивается созданный видеоряд; кресло устроено таким образом, что фиксирует все части тела так, что объект не может уклониться от просмотра или закрыть глаза; во время просмотра, сопровождаемого подготовленной озвучкой, в кровь впрыскивается небольшое количество яда, катализатора и ингибитора одновременно. Вспрыскивания происходят до тех пор, пока доза не станет критической, катализатор усиливает воздействие, а ингибитор отвечает за то, чтобы яд оставался в тканях достаточно долгое время.

В данном случае наша задача облегчалась тем, что пациент попал к нам напрямую из рук спецкоманды. То есть каждое вспрыскивание яда вызывало в нем совершенно реальные телесные ощущения перенесенных пыток, и вполне естественный для человека страх перед мучениями переносился на образ жертвы, в данном случае на Китнисс Эвердин. Особенностью, можно даже сказать, изюминкой работы над пациентом №167 было особое видео о создании Китнисс-переродка и момент подмены якобы погибшей на охоте девушки этим кровожадным созданием. Группа киношников могла бы гордиться своим творением – реальные и специально созданные кадры были смонтированы так ловко, что усомниться было практически невозможно.

В итоге уже с первых часов стало ясно, что тактика внушения была выбрана верная: к концу первых суток пациент поверил в подмену девушки переродком, нам оставалось только закрепить воспоминания. Собственно, дальше шла рутина: необходимо было следить, чтобы уровень яда не превысил критический – как и ожидалось, у Мелларка оказалось что-то вроде индивидуальной невосприимчивости, поэтому пришлось вводить поистине лошадиные дозы. Показатели яда в крови и тканях постоянно поддерживались на двадцати укусах - случай, небывалый в нашей практике. Как руководителю проекта, мне все это время приходилось сохранять максимальный контакт с пациентом. Единственным, что безмерно раздражало, была его акустическая реакция: при каждом вспрыскивании он снова переживал болевые ощущения от пыток, и за несколько суток я едва не сошел с ума от его криков. Как только костоломы из спецкоманды всю жизнь работают в таких условиях? Впрочем, в этот раз я был не один – Президент лично наблюдал за всей процедурой, и поведение, и реакции пациента, похоже, доставляли ему редкое удовольствие. К концу вторых суток пациент был твердо убежден, что Китнисс-переродок виновата во всех его мучениях, гибели его близких, а также гибели всего Двенадцатого дистрикта, а к концу четвертых суток было сформировано стойкое желание уничтожить жертву.

Далее пациенту ввели успокоительное и перевели в камеру – ему необходимо было несколько часов на отдых, после чего предстояло внедрение. И хотя внедрением занимаются соответствующие структуры, но мы стараемся отслеживать процесс, поскольку нам, как профессионалам, важен результат наших усилий. Грамотное внедрение должно происходить таким образом, чтобы жертва встретилась с пациентом по возможности наедине. В тот момент, когда жертва обрадована, увидев живым и невредимым близкого человека, открыта и не ждет подвоха – пациент обычно быстро и четко проводит устранение. Поскольку спецгруппа всегда просчитывала ситуацию, место и время внедрения, до сих пор осечек не случалось. В случае с Мелларком поступил сигнал от информаторов из Тринадцатого, что повстанцы полным ходом готовят операцию по его освобождению. С одной стороны лучшего варианта и представить себе нельзя, но с другой в момент встречи вокруг пациента и жертвы вполне может оказаться множество посторонних лиц, что осложнит четкое устранение последней. Впрочем, решение о способе внедрения одобрил лично Президент, так что мне и всей нашей команде оставалось только ожидать. Пациент все это время находился в состоянии искусственного сна, и медики, не теряя времени, старались максимально восстановить его физические силы, которые процедура охмора пошатнула весьма существенно.

Информация оказалась точной, и буквально через пару дней в ходе спецоперации пациент №167 вместе с победителем из Седьмого Джоанной Мэйсон и победителем из Четвертого Энни Креста был доставлен прямо в логово повстанцев. Мы внимательно следили за донесениями внедренных в Тринадцатый агентов и вскоре узнали, что попытка устранения жертвы была сорвана находившимся при встрече Мелларка и Эвердин солдатом Боггсом. Все люди, лично знавшие Мелларка, оказались совершенно не готовы к подобному его поведению, и лишь человек, видевший пациента впервые в жизни и бывший тренированным солдатом с моментальной реакцией, сумел помешать устранению. Что ж, отрицательный результат – тоже результат. Вины нашего отделения и моей лично в осечке не было, более того, я предлагал иную схему внедрения, так что за свою голову и жизнь я не опасался. К тому же я был уверен, что мы немедленно потеряем пациента.

Но я ошибся.

Это было удивительно и непредсказуемо, но власти Тринадцатого дистрикта приняли беспрецедентное решение – восстановить Пита Мелларка. Такого в моей практике никогда не случалось. Скажу честно, в тот момент больше всего на свете мне захотелось лично оказаться в Тринадцатом и самому принять участие в этом интереснейшем эксперименте. Эта мысль настолько захватила меня, что, рискуя головой, я тайно связался с коллегами из Тринадцатого. Среди них оказался выходец из моего дистрикта, с которым мы когда-то вместе были вывезены в Капитолий. Вам не хуже меня известно, что среди ученых Панема существует своя тайная система связи, которую мы используем в экстренных, особо важных случаях, а данный случай мне представлялся именно таким. Моего коллегу (даже сейчас я не рискую назвать его имя, ибо не хочу причинить ему вред) я попросил держать меня в курсе состояния молодого человека и со своей стороны счел допустимым поделиться некоторой информацией о ходе охмора и методах, которые при этом использовались. Далее оставалось только ждать.

Как я и предполагал, изначально усилия медиков были направлены на выведение яда из организма пациента. Это заняло немало времени, ведь им предстояло бороться не просто с ядом, но и с действием ингибиторов и катализаторов. Как вывести яд, я и сам не знал, ибо моей задачей было сделать так, чтобы вывести его было невозможно. Поразмыслив, я подкинул коллегам несколько идей, которые они успешно развили, добавив свои разработки, и с каждым днем анализы показывали все меньший уровень яда в крови. Меня охватил небывалый азарт. Неужели это возможно – восстановить память… нет, восстановить личность объекта после охмора? Эта идея захватила меня всего, я непрестанно размышлял об этом, дома и на службе, днем и ночью, даже во сне мой мозг продолжал работать. Снова и снова я пересматривал личное дело моего последнего пациента. Более того, я пошел на неслыханное нарушение инструкций и заказал у спецслужб копию его портрета - для того, чтобы понять, почему охмор дал осечку, и чтобы иметь возможность при удобном случае исправить ошибку, так я сказал тогда. Я не мог понять причины, по которой этот молодой человек занимал теперь все мои мысли. Я пытался вспомнить все малейшие детали его биографии, его поведения, пытался свести воедино все, что знал о нем.

Между тем вести из Тринадцатого приходили более, чем удивительные. Как сообщал мой коллега, в ход лечения вмешалась сестра Эвердин, та самая тринадцатилетняя девочка, имя которой когда-то вытянули на Жатве и с которой и началась вся эта неразбериха в нашей стране. Девочка предложила необычный метод – восстанавливать память через действия, через творчество, через обращение к сердцу пациента, а не его разуму. Странная идея… но еще более странным для меня оказалось то, что маститые коллеги, ученые Тринадцатого, приняли к сведению мнение ребенка. Тем не менее, результаты такого подхода в сочетании с медикаментозной терапией оказались очень обнадеживающими: спустя несколько недель пациент разговаривал с жертвой наедине, не делая никаких попыток убить ее и даже не выказывая явной агрессии. Более того, он снова стал считать Эвердин человеком, а не переродком.

Эта информация задела меня за живое: десятки лет работы лучших умов Капитолия так легко просчитала и переиграла тринадцатилетняя девочка! Чего же мы не учли? Почему так получилось, что сердце пациента оказалось сильнее его разума? Или это пациент нам попался нестандартный? Мне просто необходимо было найти ответы на эти вопросы, и я снова и снова пытался проанализировать все, что мне было известно о Пите Мелларке. Но на этот раз мои усилия были направлены на людей, лично знавших объект. Я смог получить доступ к отчетам и видеозаписям спецкоманды по разработке его стилиста, Порции – я искренне надеялся, что смогу почерпнуть из них какие-либо сведения. Но вид того, во что превратилась эта женщина, в забытьи шептавшая имя своего подопечного, совсем сбили меня с мыслей. Почему-то вид ее изуродованных останков и то, что она умерла, так ничего и не сказав, стало для меня информацией более ценной, чем тысячи слов.

Я также попытался выйти на куратора Мелларка, Эффи Тринкет. Как оказалось, с самого момента отправки Двенадцатых на Арену Квартальной Бойни мисс Тринкет находилась в состоянии затяжного невроза, сопровождавшегося злоупотреблением алкоголя и, как следствие, тяжелейшей интоксикацией. После задержания она находилась в наркологическом отделении Центрального госпиталя, где медики безуспешно пытались вернуть ей способность адекватно воспринимать реальность. Похоже, мисс Тринкет слишком привязалась к своим трибутам, и ее психика не выдержала такого потрясения. Так что, очевидно, вместо тюремного заключения ей предстояло длительное лечение.

Таким образом, мне не удалось пообщаться ни с одним из членов подготовительной команды Двенадцатых. Оставались только ребята из спецподразделения, но все их показания сводились к одному: молодой человек оказался на редкость упертым и вконец вывел их своим молчанием и хитростью, с которой он запутывал следователей. Как с ним ни бились, максимальный уровень применяли целых полтора часа – и никакого результата! Неужели он действительно так любит эту девчонку, что пошел на такое? Моему разуму это было непостижимо. Я просиживал все свободное время, пытаясь разобраться в этом казусе, перечитал не только все имеющиеся научные материалы по данной проблеме, но (сейчас мне не стыдно в этом признаваться) даже древние книги по религии. Удивительно, но именно в них я нашел некоторые дельные мысли, которые вполне соответствовали предложениям Примроуз Эвердин. Мне приходилось работать втайне от своих коллег, ибо в научном сообществе Капитолия я был бы подвергнут осмеянию, но со временем, благодаря мудрости предков, я начал не только понимать моего нестандартного пациента, а в некотором роде даже предугадывать ход его выздоровления.

Я уже даже не удивлялся, когда мне сообщали о том, что с каждым днем объект все больше восстанавливается, однако меня смутила внезапная перемена настроения руководства Тринадцатого. Коллеги сообщили мне, что Альма Койн отдала приказ прекратить терапию по восстановлению Пита Мелларка, вместо этого проведя серию серьезных допросов с применением психотехник, после чего молодого человека отправили на тренировочный полигон вместе с Китнисс Эвердин, где в свободном доступе было различное холодное и огнестрельное оружие. Узнав об этом, я ежедневно с ужасом ждал новостей, ведь Сноу тоже узнал об изменениях в распорядке дня пациента. Каждый день, идя на доклад к Президенту, я цепенел от мысли, что придется отвечать на вопрос, почему охмор не сработал, и жертва до сих пор жива. Но с еще большим страхом я ждал новости, что моя работа оказалась успешной, и я своими руками убил все лучшее, чистое, что было в этом юноше. Президенту я говорил о том, что правительство Тринадцатого, скорее всего, разработало уникальную методику борьбы с охмором, а сам с замиранием сердца следил, как борются тьма и свет в сердце моего странного загадочного пациента. Такие случаи не рассматривались современной медициной, но подробнейше описывались аскетами, жившими тысячи лет назад, и это вселяло некое подобие надежды. Вот он на полигоне с боевым оружием. Тренировки по метанию ножей. Взрывчатые вещества. Отправка на фронт. Он в одном отделении с Эвердин. Все спокойно. Я ловил каждый выпуск новостей, капитолийских и повстанческих, с замиранием сердца ждал…

И однажды дождался. Это транслировали по всем каналам Панема: Мелларк с отрядом на улице, взрыв, и он с совершенно пустыми глазами заносит приклад, чтобы выполнить свою программу и, наконец, устранить жертву. Пара минут телевизионного ролика разрушила все, ради чего я жил последние недели. Можно смело выбросить древние книги, современная наука победила. Я могу с гордостью рапортовать о выполнении задания и принять заслуженную награду. Только почему-то в тот момент мне захотелось умереть – только бы не видеть, как мой пациент опустит приклад на голову своей любимой. Не в силах смотреть, я выключил телевизор. Все было очевидно.

Следующие дни эфир был заполнен истериками властей и повстанцев по поводу смерти Сойки. Я ходил, как в тумане, и совсем не помнил, что именно говорил мне президент Сноу, когда награждал орденом за успешное выполнение ответственного задания. Однако апатия моя была недолгой. Вскоре новости изменились, и лица Мелларка и Эвердин снова замелькали на телеэкранах. Разыскиваются особо опасные преступники. За любую информацию о них назначена награда, толпа рвет в клочья юношу, единственное сходство которого с Мелларком – светлые волосы… Значит, они оба живы. Слава Богу, вырвалось у меня тогда, хотя я никогда ни во что не верил и вряд ли понял в тот момент, что вообще сказал. Значит, он все-таки не убил ее, до сих пор не убил. Тьма и свет все еще бьются в его сердце, и радостно, что есть надежда, и страшно, что я причина этой тьмы. Но гораздо страшнее, что президент повстанцев, которая так красиво говорит о свободе и свете, делает сейчас все, чтобы тьма победила. Альме Койн, как и Кориолану Сноу, жизненно необходимо убить Сойку-пересмешницу, и не как-нибудь, а руками ее жениха. Два президента, говорят они разное, а суть одна и методы одни. Ничего не меняется в этом мире. Гибнут люди, и все ради того, чтобы один властолюбец встал на место другого. Не сомневаюсь, что как только это случится, мне поступят новые заказы, и будут новые пациенты. Ничего не меняется. Никто не сможет изменить этот мир.

Но для меня все однажды изменилось. Я и сейчас помню этот день так отчетливо, словно это было еще вчера.

Правительство уже не контролировало Капитолий. Кругом стояла полная неразбериха, площадь у президентского дворца была забита детьми. Многие мои коллеги, пользуясь паникой непосредственного начальства, пытались бежать: переодевшись мирными жителями, вчерашние сотрудники спецслужб выползали через канализационные люки из подземных катакомб под президентским дворцом и старались смешаться с толпой. Стыдно сказать, но для меня это был последний шанс выжить. Я заблокировал компьютеры, перевел картотеки пациентов и всю прочую информацию по методу охмора в режим немедленного уничтожения на случай взлома системы и, переодевшись в одежду разнорабочего, покинул свой подземный кабинет. За мной никто не следил: линии электропередач оказались частично повреждены, двери обесточены, охрана пыталась сделать то же самое – спастись любым способом. Когда мне удалось выбраться на поверхность недалеко от дворца, в нос ударил запах горелого человеческого мяса и напалма, той адской смеси, которой наполняют зажигательные бомбы, заставляя воспламеняться все вокруг и гореть тяжелым багровым незатухающим огнем. Повсюду была невообразимая сутолока, крики, куда-то бежали окровавленные и обожженные люди, какие-то женщины голосили над грудой маленьких обгорелых трупиков, где-то мелькали белые халаты медиков. Я еще не успел осознать, что выгляжу среди всего этого месива подозрительно чистым, как кто-то сбил меня с ног, и я отлетел прямо в покрытую гарью стену, а когда попытался сквозь дым разглядеть происходящее, мне показалось, что я схожу с ума.

Это был он. Пит Мелларк. Пациент №167. Волосы сожжены почти полностью, лицо в крови, кожа свисала лоскутами лопнувших ожогов. Тогда, в кабинете регенерации, сразу после камеры пыток он выглядел ненамного хуже. Пожалуй, я и вовсе не узнал бы своего последнего подопечного, если бы не его глаза – такие живые и светлые на покрытом кровью и копотью лице. Казалось, он не воспринимал ничего вокруг. С удивлением я разглядел в его израненных руках маленькую, худенькую, страшно обгоревшую девушку. Мне не довелось видеть вживую легендарную Сойку, но в тот момент я совершенно ясно понял, что это она. Неужели она была мертва? Нет, видимо, всего лишь потеряла сознание, потому что с ее губ сорвался мучительный стон. Молодой человек поймал ее угасающий взгляд; зашептав что-то ободрительное и нежное, со всей возможной осторожностью он перехватил на руках свою драгоценную ношу и, пошатываясь, направился в сторону суетившихся невдалеке медиков. Забыв об опасности, не в силах двинуться и отвернуться, я проводил его взглядом, пока он не скрылся в медицинской палатке.

Вы спросите, зачем я пишу Вам об этом? Лишь для того, чтобы признаться – я не смог сбежать. В тот кошмарный день, пока я вместе со всеми уцелевшими переносил раненых в медчасть и пытался хоть чем-то помочь умирающим на моих глазах детям, мне открылась очевидная в своей простоте истина: несмотря на все усилия, мои и Капитолия, этот удивительный молодой человек продолжал любить.

И тогда я, наконец, понял, почему на него так странно подействовала наша технология, и почему он так быстро восстанавливается. Все просто. Вот оно, то самое. Поэтому яд ос на Арене не вызвал у него ненависти к Китнисс. Поэтому никакое внушение и никакой охмор не смог бы заставить его убить Китнисс-человека. Поэтому он не боялся Президента, пыток, смерти - потому что в своем сердце он уже умер за нее в тот момент, когда пожал ей руку на сцене перед Домом Правосудия на своей первой Жатве. Именно в тот момент, когда он решился на это – он перестал бояться. Вообще перестал. Самый сильный страх в человеке - страх смерти. Человек ради самосохранения пойдет на многое – но человек, не боящийся смерти, не боится ничего. Где-то я читал или слышал, что совершенная любовь навсегда изгоняет страх. Было несколько странно видеть такую любовь в семнадцатилетнем мальчишке, но этот юноша вообще стал для меня откровением.

Я снова и снова вспоминал все, что смог узнать о нем – и снова и снова удивлялся. Все его действия всегда были наполнены любовью. Не только к своей возлюбленной - к людям вообще. Он никогда не смеялся над людьми, умел найти для каждого нужные слова. Такой незаметный с виду, он умел прийти на помощь и подставить человеку плечо в трудную минуту. Он не раздражался, не завидовал, был терпеливым и добрым. Он не ставил себя выше других. И внезапно мне, человеку ученому, весь мой разум и мои знания, то, что я ценил в себе превыше всего, показались какими-то пустыми и малозначащими. Зачем они мне? Что хорошего они принесли? Я десятки лет потратил на усовершенствование способа калечить одних людей для того, чтобы они убивали других. Этот молодой человек ради своей любви был готов отдать свою жизнь. Не просто умереть – умереть долгой, невыносимо мучительной смертью. А мы с помощью совершенных технологий вознамерились сломать эту чистую душу, обращая его любовь в ненависть, в стремление уничтожить то, что было ему дороже всего. Зачем? Ради того, чтобы выполнить чью-то очередную причуду? Что вообще тогда достанется этому миру, если я своими руками разрушаю то немногое действительно ценное, что в нем еще есть? Или, быть может, это невозможно разрушить? Ведь не зря считали древние, что и знания, и мир, и люди прекратят свое существование, а любовь будет вечно, потому что она сильнее смерти.

Ибо это не в разуме – это в сердце.

Как я уже говорил, я почти уверен, что на завтрашней нашей встрече с Альмой Койн мне будет предложено продолжить работу с пациентом №167, чтобы довести начатое до конца, а именно установить причину сбоя метода охмора и устранить ее. Почему-то и старому, и новому президенту совершенно необходимо, чтобы Пит Мелларк собственными руками убил Сойку-пересмешницу. Неужели всем так мешает эта странная девушка? И я нисколько не удивлюсь, если новая власть вскоре решит восстановить Голодные Игры, с которыми еще недавно так яростно боролась. Разумеется, они ожидают моего согласия и содействия – и, разумеется, я откажусь. Я никогда уже не смогу вернуться в науку и делать то, что делал прежде. То, что показал мне этот молодой человек, сумевший победить охмор, оказалось слишком важным, чтобы продолжать жить так, как я жил раньше. Чтобы победить зло в мире, надо победить его в себе, сказал один древний мудрец, и только сейчас я понял, насколько он был прав. Древние книги не ошибаются. И современная наука здесь бессильна, даже если ученые и могут за ночь вырастить из клетки переродка, новую ногу или новый глаз.

Именно поэтому письмо мое вполне обоснованно можно считать последним. Но это уже неважно. Важно другое – чтобы никто и никогда не смог воспользоваться теми открытиями и методиками, над которыми я проработал всю свою жизнь. Каждый из нас может изменить этот мир, или своей жизнью, или своей смертью. Своей жизнью я его изгадил, и мне остается только надеяться, что своей смертью я смогу сделать его хоть немного чище.

Благодарю, что дочитали до конца мое несколько эмоциональное и довольно бессвязное послание. Если Вы сможете хоть чем-то помочь Питу Мелларку, прошу Вас, сделайте это. Ему есть ради чего жить, а мне есть ради чего умереть. В прикрепленном файле собраны кое-какие соображения по поводу дальнейшей его реабилитации. Я думаю, хороший психиатр разберется в моих записях и сможет оказать молодому человеку реальную помощь. Я бы посоветовал доктора Аврелиуса, думаю, Вы с ним знакомы.

Прощайте, коллега... хотя, может быть, до свидания? Потому что, если старые книги говорят правду, то смерть – это совсем не конец нашей жизни…