1 глава:

"Что там, за ветхой занавеской тьмы? -
В гаданиях запутались умы.
Когда же с треском рухнет занавеска,
Увидим все, как ошибались мы".
Омар Хайям

Сложно было объяснять всем и каждому, чем именно меня бесил Поттер. Особенно, когда сама не знала толком ответ. В таком случае лучше всего на вопрос «Почему?» отвечать незамысловатое «Потому что». А потом добавлять: «Он безмозглый идиот!». Так было проще. Ведь не обязательно было всем знать истинную причину. Никто бы не понял. Так же, как никто не понимал моей дружбы с Северусом, никто бы не смог понять, что я не могла хорошо относиться к человеку, который так унижает моего лучшего друга. Северус… Даже сейчас сжимается сердце. Странная вещь – память. Прошло уже больше года, с того самого дня, когда наступило мое первое разочарование в жизни. У меня еще звучит в ушах это страшное слово, брошенное им мне, его другу, которая никогда его не предавала и была всегда рядом вопреки всеобщему мнению. Но часто, занимаясь допоздна в библиотеке, я вспоминаю, как тепло и весело нам было сидеть за очередным эссе для профессора Биннса. Мы болтали о мелочах, обсуждали рецепты зелий и строили планы на будущее, в котором, нам казалось, мы непременно будем вместе писать новые фолианты, но уже не для уроков, а для науки о зельях. Я помню наши прогулки вдоль озера, когда можно было смеяться над его шутками и подтрунивать над ним, а в ответ видеть его улыбку и радостный взгляд. Тогда он любил брать меня за руку и уводить под сень раскидистого дуба на самом берегу озера, где доставал из кармана мантии шоколадку, и мы съедали ее, разломив напополам. Сейчас все это в прошлом. А в настоящем я прохожу мимо него, даже не здороваясь, хотя знаю, что он будет провожать меня тяжелым взглядом до тех пор, пока я не скроюсь из вида. Я знаю, что уже никогда не наступит день, когда я снова смогу ему улыбаться и брать протянутую мне половинку шоколадной плитки. Я не прощу. Я не забуду. Это его выбор и его путь…

Сегодня я снова пришла под сень этого самого дуба. Наверно, я дурочка, но именно сегодня я как никогда грущу по Севу… Просто для меня все изменилось, и я не могла найти себя в этом вдруг переменившемся мире. Просто совсем недавно я огорошила Алису своим робким, до боли непонятным и в тоже время искренним, признанием:
- Алиса, мне кажется, я чуть-чуть неравнодушна к Джеймсу Поттеру, - сорвалось тихо-тихо, но эти слова напугали меня именно тем, что они все же были произнесены вслух.

Так я начала учиться жить с этим новым чувством. Нет, я никогда не ненавидела Поттера, я всегда признавала его одаренность, его талант, меня восхищала его преданность друзьям. Но все эти качества перекрывала лютая ненависть к Северусу, его постоянные препирания с ним и, конечно, манера наплевательски относиться к школьным правилам, к старанию факультета получать баллы (а не терять их сотнями за месяц!), дабы отнять первенство у Слизерина и Когтеврана.
Но в конце шестого курса что-то пошло не так, как обычно. Привычное за столько лет «Эй, Эванс!» сменилось простым «Привет!» - это был первый звоночек. А дальше все становилось только запутаннее. Последний на шестом курсе поход в Хогсмид не был окрашен опять же привычной фразой: «Эванс, а ты пойдешь со мной в Хогсмид? Гигантский Кальмар опять преуспел больше, чем я?! Ты просто не знаешь, от чего отказываешься!». Поттер просто вообще не подошел меня приглашать, а отправился гулять с Мародерами, причем тогда даже Сириус Блэк был без девушки. Алиса, я помню, удивилась, когда на вопрос: «Ну как? Поттера опять отшила?», я ей ответила, что он меня никуда и не приглашал… Вот тогда-то я впервые и почувствовала разочарование… Джеймс словно притих, он не был похож на прежнего Поттера. Нет, он, конечно, продолжал шутить и весело дебоширить с остальными Мародерами, но он перестал рисоваться, задирать всех подряд. А самое главное – больше никто по утрам не кричал мне, только я успевала оказаться в воротах большого зала, свое коронное: «Эй, Эванс! Я занял тебе место рядом со мной!». Никто не посылал мне через весь класс рисунки, где он и я целуемся на берегу озера, а все, кто их передавал (с последней парты на первую), начинали раздражающе хихикать; никто не орал на всю гостиную Гриффиндора «Эванс!», как только я проходила в дверной проем. Список можно было продолжать до бесконечности…
Как только всего этого не стало, я поняла, как дорого мне было это ребячество Поттера, наши с ним постоянные ссоры и пререкания, его такое нелепое и детское внимание ко мне. Даже когда мы ехали на каникулы домой, к нам в купе ни разу он не заглянул с таким привычным кульком сладостей для всех нас, хотя к этому мы с подругами привыкли, как к тыквенному соку по утрам. И лишь случайно столкнувшись с ним на перроне, когда я пыталась спустить свой чемодан на землю, он подошел ко мне и молча поставил его на тележку. Затем серьезно взглянул мне в глаза, улыбнулся одними уголками губ, просто пожелал хорошего лета и ушел. Я смотрела ему в след, словно завороженная, не понимая, что с ним происходит, не понимая, что, в конце концов, со мной происходит. А он подошел к Сириусу, и они спокойно направились к выходу с платформы без привычных всем криков: «Малявки, разойдись!».
Очнулась я от слов Алисы:
- Слушай, Лили, может, я с ума сошла, но как-то не хватает родного Поттера…
Я думала о том же самом.
Каждое утро этого лета для меня начиналось с волнительного ожидания, что прилетит шикарная сова по кличке Орион, сядет на мой подоконник и с гордым видом протянет мне зажатое в клюве письмо, на котором неровным подчерком будет написано такое же привычное для летних месяцев «От мистера Поттера будущей миссис Поттер». В этих письмах он старался покорить меня рассказами о своих похождениях с Сириусом, о ночном Хогвартсе, о скуке лета и все эти тирады приправлял, видимо, одному ему понятным юмором. Я никогда не писала ему ответ, а он и не просил ему писать письма. Теперь же я ждала только повода, чтобы впервые написать на маглловском листе в клеточку «Привет, Джеймс». Я знала, что Орион очень любит сыр (это в одном из писем мне сообщил хозяин), и специально заготовила вкусного Маасдама, но письма так и не было…
Это лето я провела словно в клетке. Я металась по комнате, обдумывая все свои чувства, пару раз даже сама садилась писать письмо, но кроме банального «Привет, Поттер», не знала, что можно ему еще написать. Тогда я поняла, что, собственно, вообще не знаю его. Мы знакомы уже шесть лет, но толком никогда даже не разговаривали. Я не знала, что ему нравится, какое у него любимое блюдо, кем он хочет стать после окончания школы, о чем думает и на что надеется. Раньше меня это вовсе не волновало, я относилась к нему предвзято из-за их отношений с Северусом. А ведь, в сущности, он просто веселый, беззаботный и взбалмошный мальчишка, которого с детства воспитывали в безграничной любви. Он не знал, что такое, когда не хочется ехать домой, потому что в семье проблемы, как у Сева; не знал, что, оказавшись в мире, где ты ничего не знаешь, нужно постоянно что-то доказывать окружающим и себе, повторяя, что ничем не хуже их, и стараясь не замечать холодных слезеринских оскорблений, как делала я все эти годы; не знал, что можно быть посредственностью, без ярко выраженных талантов, как многие, кого он задирал, и с завистью или благоговением смотреть на такого баловня судьбы … Просто он Джеймс Поттер – таким талантливым его создала природа, а таким твердо стоявшим на принципах добра и зла его воспитали родители.
Это открытие было ошеломляющим. Маски сорваны. Лили Эванс, я вас поздравляю! Осознать только сейчас, что Джеймс Поттер не хуже Гигантского Кальмара, было Вашей самой безрассудной затеей. Вслед за этим пришло глубокое разочарование от осознания того, что я, похоже, припозднилась. Отсутствие Ориона это только подтверждало.

Начало седьмого курса ознаменовалось шикарным салютом, который устроили Мародеры на восьмом этаже. Вспомнив об этом, я даже сейчас не смогла удержать улыбку. Вот было шума! Бедный Филч стоял в нелепой позе, держа на руках испуганную миссис Норис, и наблюдал, как все новые и новые фейерверки взмывают в воздух и разрываются тысячами разноцветных блесток под самым потолком. А собравшаяся на шум толпа студентов только радостно кричала и хлопала. Мое хмурое настроение моментально начало улучшаться. Я смеялась вместе с Алисой над этим зрелищем, пока не встретилась взглядом с теплыми шоколадными глазами Джеймса. Он стоял, прислонившись плечом к стене и скрестив руки на груди, не проявляя никакого интереса к салюту и Филчу. Неотрывно, внимательно, словно изучающее, он рассматривал меня, и по его лицу было ясно, что он усиленно о чем-то думает, пытается что-то разглядеть во мне. Вот теперь его стали мучить сомнения, я поняла - нет, почувствовала - что он хочет подойти ко мне, что-то сделать или что-то сказать. Я, не отрываясь, смотрела в его глаза, он словно завораживал меня. Все мучения этого лета, все открытия и произошедшие в наших отношениях перемены в этот момент отошли на второй план. Я остро почувствовала, что сейчас больше всего на свете хотела бы, чтобы он подошел ко мне. Просто подошел, просто встал рядом, просто улыбнулся. Даже если бы он сейчас достал свой дурацкий снитч, я бы ему и это простила, только бы он не стоял так далеко от меня. Могу поклясться, что он уже даже дернулся в моем направлении, но в этот момент грозный голос профессора МакГонагалл вернул меня к реальности:
-Что здесь происходит? - недоуменно воскликнула она. Разрывающиеся фейерверки были красноречивее любых объяснений. – Кто устроил это представление?
Скорее, вопрос был в никуда, всем было ясно, как Божий день, что это дело рук Мародеров, да и сама МакГонагалл в этом ни на секунду не сомневалась. Но, не пойман – не вор…
- Это сделал я, профессор, - голос был серьезный, громкий, но безразличный. И это был самый желанный для меня в этот момент голос. Тембр, уверенная манера произнесения слов, словно чеканка галеонов, - все это восхищало, удивляло и заставляло биться сердце чаще.
- Простите? - МакГонагалл на такую дерзость даже не нашлась сразу что ответить. Она даже сняла очки и строгим, полным недоумения, взглядом уставилась на него. Казалось немыслимым, чтобы виновник сам так легко признался. - Мистер Поттер, позвольте узнать, зачем же вы устроили все это?
Молчание длилось всего несколько секунд. Но даже этих мгновений хватило, чтобы он смог перевести взгляд на меня. Глаза цвета молочного шоколада, цвета южной ночи, цвета упоительной теплоты – были только эти глаза, все остальное потухло для меня, исчезли звуки и яркие краски отгремевшего салюта. Я чувствовала, что не могу проронить не слова, не могу пошевелиться, не могу чувствовать ничего; я хочу только одного – чтобы эти глаза так и смотрели на меня своей глубиной, словно из самого сердца…
Джеймс нехотя отвел глаза, посмотрел в пол, словно что-то обдумывая, и на его губах заиграла легкая улыбка. Я знала, что сейчас его глаза окрашены ласковыми золотыми лучиками веселья. Он лукаво посмотрел на МакГонагалл:
- Профессор, простите, просто сегодня на ужине не у всех было веселое настроение, и я решил это исправить…
Дальше был строгий выговор, назначение отработки и едва заметная улыбка профессора МакГонагалл, когда она стремительно удалялась. Все стали расходиться, обсуждая очередную проделку Мародеров, и если бы не Алиса, я бы так и стояла в темном коридоре восьмого этажа, пораженная тем, какие чувства могут рождаться в моем сердце, какие невероятные, просто фантастические эмоции вызывает во мне тот, чье имя еще год назад приносило только раздражение. Алиса подхватила меня под руку и с коварной улыбкой на губах прошептала мне в самое ухо:
- Лили, ты только не нервничай! Я, конечно, все понимаю, но мое мнение, что это все было сделано для того, чтобы развеселить тебя. Ты ведь и правда весь вечер сидела, словно в воду опущенная….
Эта мысль во мне билась так ощутимо, так неистово, что ее нельзя было отогнать, даже на жалкую попытку это сделать у меня уже не было желания. Поэтому я просто промолчала, чем еще больше удивила Алису. Придя в нашу комнату, первое, что сделала Алиса, так это уселась на мою кровать, задернула полог и поставила звукозаглушающее заклятие. Она молча смотрела на меня, да и говорить, в общем-то, не надо было – за столько лет дружбы, мы все читали в глазах друг друга. Немой вопрос. Невероятный ответ, который рвался с моих губ, но не хватало сил сложить чувства в слова. Так мы молчали минуты две. Я теребила край своей мантии, нервно накручивала рыжий локон на палец, разглаживала складочки на покрывале, озиралась по сторонам, попеременно кидая испуганные взгляды на подругу, словно еще надеясь, что она перестанет так смотреть, а я смогу промолчать…
- Алиса, мне кажется, я стала чуть-чуть неравнодушна к Джеймсу Поттеру…

Ветер легонько шевелил мне волосы, тихий плеск волн озера и шум листвы дуба убаюкивали меня, успокаивали. И все это заставляло ощущать какое-то единение с этим миром - с миром Хогвартса и миром магии. Пусть слизеринцы говорят, что хотят, но я – часть волшебного мира, я – полноправная ячейка, я – волшебница. Жаль вот только, что Северус перестал так считать. Что ж, надежда умирает последней, и хочется верить, что когда-нибудь он осознает свою ошибку, и, дай Бог, чтобы не было слишком поздно…
Солнышко садилось за горизонт, освещая небо золотом своих лучей, переливаясь яркими алыми красками на закатном небе. Через пару часов станет совсем темно: зажгутся свечи, в гостиной Гриффиндора, как всегда, будем шумно и многолюдно, Филч выйдет с дозором в бесконечность школьных коридоров, и только тень миссис Норрис будет до утра отражаться на стенах в отблеске светильников. И все это мое!
Какое-то безграничное счастье овладело мной, печаль ушла. И в этот момент мне так безумно захотелось, чтобы Джеймс сейчас оказался рядом, чтобы он вдруг вышел из-за дерева, привычным жестом взлохматил себе волосы и просто посидел рядом. Но я знала, что сейчас он на отработке у профессора МакГонагалл за свой шикарный фейерверк. Что ж, сидеть здесь не было больше смысла, все же осенние вечера несут в себе прохладу, а разболеться совсем не хотелось. Я встала и стремительно зашагала в сторону замка.


Все свои мысли и предположения по поводу дальнейших развитий событий Вы можете оставить здесь)))