Дни сменяли друг друга, но разум Гермионы не подавал каких-либо признаков пробуждения. Самым страшным во всем этом ­— как часто думалось Гарри — было то, что, мир продолжал вращаться.

Они не могли замедлить время, остановить тренировки, и, хотя Гарри замечал в глазах некоторых соратников безмолвное желание поскорее оказаться у кровати Гермионы, часы, проведенные в спортзале, тянулись все медленнее и медленнее.

Круг во внутреннем круге — так однажды назвал их Грюм — стремился отправиться в комнату Гермионы и провести там как можно больше времени. Северус всегда сидел в кресле у окна, погрузившись в книги, а профессора МакГонагалл и Дамблдор («Минерва и Альбус, Гарри, ты же больше не ученик») находили предлог навестить девушку чаще, чем этого требовало ее состояние, но у Гарри, Рона и прочих выпускников таких причин не было.

Они проводили дни за тренировками: уворачивались и пускали заклятия в цель, доводя себя до седьмого пота, под строгим надзором Ремуса и Грюма. Только когда сил едва хватало на то, чтобы выбраться из зала, им позволяли уйти.

Но им разрешалось по очереди нести дозор. Каждый день в двенадцать часов после торопливого перекуса Гарри шел в комнату Гермионы, расположенную над штаб-квартирой. Девушка лежала на огромной кровати, иногда так неподвижно и тихо, что Гарри, пугаясь, торопился проверить, не умерла ли она. Иногда она чуть шевелилась, но ни разу не просыпалась от глубокого сна.

Гарри приветствовал подругу, касаясь ее руки — всегда очень осторожно и нежно, потому что иногда она странно реагировала на прикосновения — затем он рассказывал, как прошел день, что случилось на тренировке и обо всем, что приходило в голову.

Потом он начинал читать, час за часом, как и каждый член Ордена во время своей вахты.

Это была не просто сентиментальная прихоть, как объяснил Северус после погружения в разум девушки. Гермиона знала, что, если ей придется разрушить дворец памяти, она не сможет взять все воспоминания и знания с собой в потайную комнату. Она знала, что потеряет все и, по своей натуре, четко спланировала и этот исход событий.

Существовал один древний способ, рассказал Северус, созданный магглами, а не волшебниками. Он позволял опытному в этой области человеку привязать знания к картинкам, звукам и даже тексту, как воспоминания привязываются к комнатам во дворце памяти. Для своих воспоминаний Гермиона выбрала любимую книгу, которую читала не один раз. Она связывала свои знания, опыт, воспоминания с предложениями и главами книги.

Знала бы подруга, что наконец ей все-таки удалось заставить Гарри и Рона прочитать «Историю Хогвартса». От этой мысли гриффиндорцу хотелось расплакаться.

Пока Гарри читал длинный список директоров школы, о заклинаниях, наложенных на Большой зал, или роли Хогвартса в войне, он мысленно задавался вопросом, чтó он в настоящий момент сообщает Гермионе, какие мысли возникают в ее сознании в ответ на столь знакомые главы.

Может, он рассказывал о детстве, читая про распределение по факультетам. Или о дружбе. Возможно, за сухими словами об архитектуре оранжерей скрывались знания по чарам. А через длинные описания подземелий к ней в разум проникали воспоминания о любви к Северусу.

Что бы там ни было, Гарри старательно произносил каждое слово, ничего не пропуская. Он боялся, что, если они пропустят главу или даже абзац, воспоминания Гермионы будут неполными.

Между тем, не было никаких гарантий, что девушка снова станет прежней. Не было никаких признаков изменений в этом неподвижном теле.

Гарри вздохнул, перевернул страницу и погрузился в длинное описание трубопроводной системы, которое писатель восемнадцатого века — наверняка сумасшедший — счел необходимым для образования своих читателей. Хотя, может быть, это помогло бы Гермионе вспомнить, как василиск передвигался по школе на втором курсе, задумался Гарри. Но все равно текст вселял смертельную скуку.

— В целях обеспечения безопасного отвода семи типов отработанной воды, а именно: бытовых сточных вод, отходов от зелий, отходов после чистки, воды из зачарованных ванн с пеной... — медленно читал Гарри. Интересно, Гермиона пропускала эти абзацы, когда погружалась в свою любимую книгу?

Гарри снова перевел взгляд на лицо подруги, затем на календарь, заботливо повешенный кем-то из Ордена над прикроватным столиком.

— Отходы от зелий представляли определенную опасность, поскольку данный тип отходов был не только магически активен, но также содержал кислотные вещества, которые могли бы повредить и даже разрушить трубопроводную систему. После длительных обсуждений совет управления решил установить трубопроводную систему, покрытую дополнительной магической защитой, чтобы обеспечить...

Наверняка календарь должен был всех подбодрить, показывая, что время идет, что все скоро наладится. Раздражающе пресные картинки залитых солнечным светом полей и зеленых холмов как бы говорили, что английское лето по-прежнему прекрасно и в мире все хорошо.

Гарри календарь лишь напоминал об ужасных летних днях у Дурслей, когда он сидел с утра до вечера в ожидании перемен или происшествий, радовала даже возможность зачеркнуть очередное число в самодельном календаре. Лето казалось бесконечным. И, хотя зная, что новый учебный в Хогвартсе скоро наступит, иногда он терял надежду. Как и сейчас.

— Разработка системы, предназначенной для воды из зачарованных ванн с пеной, таких как, например, ванны старост и водопроводная система для учителей, создавала совершенно другие сложности. В первые дни после установки новой системы домашние эльфы, работающие на кухне, сообщали о негативном воздействии труб, находящихся под рабочими местами — имели место случаи галлюцинаций и приступы эйфории. После тщательного изучения этих воздействий профессор зельеварения Райдер А. Худнорт доказал, что некоторые вещества оказывают на домашних эльфов тот же эффект, что и галлюциногены, и таким образом объяснил случай с семью эльфами, надевшими костюмы куриц, который до сих пор обсуждается среди студентов и учителей...

Почему-то именно сегодня календарь особенно раздражал. Хотелось сорвать его со стены и топтать, пока не высвободится замершее в этой комнате время. Хотелось...

Кто-то за спиной откашлялся, и, не задумываясь, Гарри развернулся с палочкой наготове; «История Хогвартса» глухо упала на пол.

— Кажется, ты дочитал главу, — спокойно заметил Драко, не отрывая взгляда от Гермионы. — По-моему, нам пора уходить.

— Да.

Даже Гарри мог бы заметить отсутствие энтузиазма в голосе, а ведь притворялся именно он.

Драко понимающе улыбнулся, показывая, что разделяет его чувства.

— Боюсь, никуда не деться, — сухо сказал он, но затем снова перевел взгляд на спящую Гермиону.

— Еще есть время, ты можешь с ней посидеть, — предложил Гарри, зная ответ слизеринца еще до того, как тот, отвернувшись, покачал головой.

— Не очень хорошая мысль, — тихо отказался он, и Гарри следовало бы оставить все как есть. Но все же.

— Думаю, хорошая.

Драко попытался нахмуриться, но заметил понимающее выражение на лице друга.

— Гарри... я...

— Послушай, — перебил Гарри, не желая слушать виноватый голос Драко. — Я понимаю твои чувства. Я испытывал чувство вины. Но она жива и все еще твой друг, и, если бы она очнулась, то первая бы сказала тебе об этом. Думаю, пришло время забыть. Ты будешь нужен Гермионе, когда она проснется. А тебе нужна она. После поездки к родителям ты сам не свой.

Драко вздохнул, потирая глаза: последнее время он часто так делал, хотя раньше невозможно было представить, чтобы наследник семейства Малфой забывал держать себя в руках в присутствии других людей.

— Знаю, — прошептал он, — но...

— Но что? — раздраженно спросил Гарри. — Хреново себя чувствуешь после того, что сделал? Сколько раз я сам считал, что мир рухнет, если я сделаю ошибку, что все меня будут ненавидеть. Но это не так, Драко. Это...

— Но я пытал ее! — яростно возразил Драко. — И дело не только в моем чувстве вины, Гарри. Я боюсь, что, когда войду в комнату и сяду рядом, Гермиона от меня отвернется. Что она может проснуться в моем присутствии и закричать, потому что больше не сможет увидеть во мне друга. Даже если она и сможет меня простить, выгляжу-то я точь-в-точь, как мой отец. Как человек, который с ней это сотворил.

Он замолчал, снова потер глаза, вся решительность тут же исчезла из голоса.

— Я этого не выдержу, — тихо признался он.

Гарри покачал головой, будто пытаясь пробудить их обоих от постоянного кошмара.

— Гермиона сможет отличить тебя от твоего отца, Драко, — сказал он, хотя в мысли закралось сомнение. Кто знает, что она сейчас может или не может. Возможно, девушка никого из них не вспомнит. Или не вспомнит себя. — И всегда могла.

Драко улыбнулся, хотя в его взгляде читалось то же сомнение, что пытался скрыть Гарри.

— Меня начинает привлекать гриффиндорский подход, — сухо сказал он. — Вы — оптимисты до последнего.

Гарри улыбнулся в ответ и ободряюще сжал плечо друга.

Но Драко не подошел к Гермионе, и, когда Гарри оглянулся на календарь, беззаботно висевший рядом с кроватью, захотелось заклинанием порвать его в клочки. Не так он представлял себе этот день. А календарь все так же висел, напоминая обо всем, что пошло не так. На дворе было тридцать первое июля, и все было плохо.



День рождения Гарри начали отмечать в Норе после того ужасного лета, когда умер Седрик Диггори и возродился Волдеморт. Праздник отмечали, чтобы подбодрить Гарри, напомнить, что в мире есть люди, которые о нем заботятся, и неважно, что говорит Министерство, и что готовит будущее. Но для Ремуса этот праздник стал чем-то бóльшим — он превратился в день противостояния всем тем, кто хотел их уничтожить.

Да, шла война — каждый раз думал Гарри, когда все встречались и радовались, что Мальчик-Который-Выжил прожил еще год, — и будущее выглядело более чем мрачно, но еще оставались моменты, которым можно было порадоваться, оставались важные даты, которые можно было отмечать, и если они пожертвуют этими счастливыми минутами, то не смогут вспомнить, ради чего вообще сражаются.

Гарри предлагал отменить празднование в этом году, утверждая, что праздновать без Гермионы было бы неправильно, но Молли настояла на обратном. «Жизнь продолжается, — сказала она, проявив мудрость женщины, выстоявшей в одной войне, чтобы отправить своих детей на следующую, — Гермиона первая бы об этом напомнила».

И все же, думал Ремус, глядя, как крестник появляется в саду Уизли под громкие приветствия, Гарри не выглядел счастливым.

Стоял прекрасный солнечный день, и листья на деревьях и кустах блестели, словно натертые воском, а Гарри уставился на свою обувь, и выглядел скорее как смущенный подросток, который не может справиться с направленным на него вниманием.

Через мгновение Ремус понял, что Гарри, пользуясь минутой, тайно проверяет защитные чары, расположенные глубоко под землей Норы. Опытность, благодаря которой Гарри знал, где их следовало искать, и предусмотрительность заставили сердце Ремуса болезненно сжаться: за последний год мальчик так изменился!

Почему, несмотря на все усилия, праздничные торты и радостные пожелания, Гарри вырос так быстро и превратился в бойца?

Вместо того, чтобы с нетерпением ждать подарки или разглядывать торт, приготовленный Молли, Гарри повернулся к старшим членам Ордена. Драко — в последние дни это стало обыденным — всегда находился рядом, как почетный караул.

Поттер серьезно кивнул Кингсли и обменялся короткими приветствиями с Грюмом. Затем поздоровался с Тонкс и успел задать ей вопрос по текущим отношениям с аврорами, прежде чем Молли обняла его, отругав всех, кто говорил о работе во время праздника.

Гарри улыбнулся Ремусу, спокойно и уверенно кивнул бывшему директору и декану.

— Альбус, Минерва, — спокойно поприветствовал он. Ничто не выдало в нем мальчишку, который дрожал от волнения, когда не так давно его представляли Ордену.

Затем он повернулся к гостям-ровесникам, и Ремус не смог сдержать улыбки. Он уловил то, что раньше напрасно пытался заметить: и еле сдерживаемое волнение, и некую неуклюжесть, и юношеский энтузиазм.

Только год назад Гарри был таким: разделял неуверенность Рона в физических контактах, стеснительность Невилла и плохо скрываемое восхищение Джинни от присутствия взрослых, которых та считала героями.

В этом году он не сдерживаясь обнял Джинни, Невилла и Луну, прежде чем похлопать Рона по плечу. В этом году он перемещался от одной группы к другой без колебаний. Теперь он был одним из взрослых, одним из тех самых героев, и на восхищение Джинни реагировал с истинным спокойствием взрослого.

Он вырос. Пересек черту, на которой балансировал в течение многих лет, и теперь твердо стоял на новой территории.

Ремус не знал, нравится ли ему то, что он увидел.

Эта мысль не покидала его, даже когда он ел именинный торт с чаем, сидя между Тонкс и Кингсли, со всем возмущением осуждая новые меры безопасности, принятые Министерством.

И она вновь возникла, когда Ремус наблюдал, как Гарри открывает подарки: медленно, размеренно, без детского волнения и спешки, но с мужским спокойствием. Люпин заметил, что почти все подарки предназначались для будущей битвы: от зачарованных ботинок от Уизли до защитного амулета от Луны, сделанного из волос всех его друзей.

Эта мысль не давала покоя и смешивалась с любопытством, когда Драко без труда привлек внимание Гарри и отвел его к группе деревьев в другом конце сада. Ремус не мог расслышать, о чем они говорят, но заметил, как Драко открыл небольшую коробку и что-то вручил Гарри. Он видел, как сильно Гарри обнял слизеринца, отчего Ремус глубже задумался о дружбе двух парней.

Мысль не покидала Ремуса в течение всего дня, и, когда он уже сидел рядом с Альбусом Дамблдором, попивая чай и наблюдая за гостями, он увидел отражение тех же чувств на лице директора.

— Он почти готов, — тихо сказал Альбус, и с радостью, и с грустью одновременно. — Они следят за ним, и скоро он сможет их повести.

Ремус удивленно повернулся к Дамблдору, затем проследил за его взглядом на гостей, гуляющих по саду. Возможно, они сами этого не осознавали, но что бы ни делали, о чем бы ни говорили, они наблюдали за Гарри, следили за его движениями, окружали его, подобно планетам, вращающимся вокруг солнца.

Ремус не раз замечал такое с Дамблдором и, в давно забытое время молодости и невинности, с Джеймсом Поттером после особенно удачной игры в квиддич. Но видеть взрослых, которые относятся так к подростку, которые смотрят на него с голодным желанием, ожиданием спасения и катастрофы одновременно... Это беспокоило Ремуса и отнюдь не радовало.

— Так не должно быть, — прошептал он, неосознанно ища утешения у Альбуса, как другие члены Ордена — у Гарри. — Он еще ребенок.

— Так всегда было, — мягко возразил Альбус, но в его взгляде тоже была грусть. — Один лидер следует за другим, и люди тянутся к нему, сами того не замечая. Есть вольный дух, как у Северуса, Гермионы и Минервы, но они в меньшинстве. Многим нужно на кого-то равняться, кому-то доверять. Это тяжкий груз, но кто-то должен взять его на себя. Среди их ровесников мало тех, кто справится с этой ношей так же хорошо, как Гарри.

Ремус хотел возразить, но заметив грустное и уставшее выражение лица Альбуса, понял, что Дамблдор говорил не только о Гарри. Он говорил и о себе.

Они достигли поворотной точки, вдруг понял Люпин. В течение долгих и мрачных десятилетий этот крест нес Альбус, который не так давно сам был молод, беззащитен и полон надежд, как Гарри Поттер.

Но затем для него был избран путь наставника, уничтоживший все другие возможности. Эта ноша лежала на его плечах еще до того, как Ремус появился на свет. И теперь наступил черед молодого поколения.

Время для нового Избранного сразиться со своим Темным Лордом и создать свое будущее. Время принести в жертву еще одну невинную душу — Гарри и его близких — чтобы позаботиться о безопасности мира волшебников на годы вперед.

Часть Ремуса хотела выступить вперед и прекратить этот спектакль, предостеречь Гарри от еще одного шага по пути, который навсегда изменит его самого и его друзей. Люпин был последним из мародеров, последним живым другом Лили и Джеймса, и он сомневался, что те предвидели такую судьбу для своего ребенка. Другая часть знала, что уже слишком поздно, и соглашалась с Дамблдором.

А затем из дома вышел Северус.

От удивления Ремус потерял ход мыслей. В Норе собрались все, и Люпин вовсе не ожидал, что зельевар появится или хотя бы просто отойдет от кровати Гермионы. Он помешался на безопасности с момента возвращения девушки, и Ремус прекрасно понимал его поведение. Не в духе Северуса оставить любимую наедине с Гестией Джонс.

Но, когда Люпин заметил, как взгляд коллеги сначала бродил по толпе, а потом замер на Гарри, он понял, что Северус пришел не ради веселья.

Ремус незаметно подобрался ближе к Гарри и почувствовал, как Альбус делает то же самое. Это было достаточно забавно, ведь Северус наверняка отметил положение всех гостей и их передвижения в тот же миг, как вышел из дома. Он сразу бы заметил их любопытство. Но нет необходимости говорить об этом остальным членам Ордена, подумал Ремус и подкрался на шаг ближе.

Северус подошел к Гарри быстрым и уверенным шагом, которого от него не видели уже очень давно. Подойдя к гриффиндорцу он чуть замешкался, затем коротко кивнул и достал что-то из кармана мантии.

— Гарри, — без эмоций произнес он и протянул предмет.

Подарок на день рождения. Не запакованный, разумеется. От одной только мысли, что Северус Снейп празднично оформляет подарки, у большинства гостей случился бы сердечный приступ. Тем не менее, это был подарок, и Ремус без труда помнил слова Северуса, которые тот повторял каждый раз, как возникал повод: «Я не дарю подарки».

— Северус, — откликнулся Гарри и спокойно ждал, когда зельевар продолжит.

— Ты проделал долгий путь, — тихо сказал Северус, но все слышали. — Не сходи с него.

На лице Гарри появилась широкая восхищенная улыбка, он не скрывал, как много это для него значит. Гриффиндорец принял книгу.

— Спасибо, Северус, — ответил он, и, к удивлению Ремуса, зельевар улыбнулся в ответ.

— Пожалуйста, Гарри.

Он еще раз кивнул, потом с раздражением взглянул на Драко, будто тот знал больше, чем все присутствующие.

Затем бывший шпион развернулся и отправился к дому; мантия развевалась за спиной, как в лучшие дни. В саду остались пораженные гости и парень, сжимавший в руках книгу, словно величайшую драгоценность.



— Какой?..

Голос звучал мягко, чуть слышно, но Гарри показалось, словно кто-то закричал ему прямо в ухо, и он резко развернулся, едва не выронив только что наполненный стакан воды.

— Какой... сегодня день?

Гермиона. Лишь через мгновение он понял, что подруга наконец-то проснулась, и в ту секунду он вдруг осознал, что почти забыл звук ее голоса.

— Какой день?..

— Пятое августа, ты в Хогвартсе, в штаб-квартире Ордена Феникса, — медленно ответил Гарри, стараясь вспомнить все, что втолковывала Гестия Джонс во время подготовки к этому моменту.

«Говорите четко, — объясняла целительница. — Никаких резких движений или прикосновений. Постарайтесь как можно больше узнать о психическом состоянии. И немедленно зовите меня».

Он нажал зачарованную кнопку у двери, которая известит Гестию, Дамблдора и Северуса о перемене в состоянии Гермионы, затем медленно направился к кровати.

— Гермиона, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Ты знаешь, кто я?

Гарри боялся: руки были мокрыми от пота, а дыхание быстрым, словно он пробежал кросс. С подругой все будет хорошо. С ней все будет в порядке; и все же он помнил беседу с Северусом и опасности, о которых предупреждал зельевар.

— Да, — Гермиона говорила невнятно и с трудом, будто ее тащили со дна океана, но Гарри вздохнул с облегчением. — Гарри...

Взгляд затуманился, лицо исказил внезапный приступ боли, и девушка застонала. Облегчение гриффиндорца тут же испарилось.

— Почему... я здесь?

В голосе звучало такое замешательство и потерянность, что Гарри позабыл советы Гестии и потянулся к подруге. Девушка резко отпрянула.

— Прости, Гермиона, — быстро сказал Гарри, проклиная себя. — Я не причиню тебе вред, обещаю. Я постою здесь.

Он отступил от кровати, хорошо помня испуганное животное, каким была подруга до зелья Северуса.

Гермиона глубоко вдохнула, будто чтобы успокоиться, и попыталась поднять голову, но тут же упала на подушку, издав тот же стон.

— Что со мной случилось? — спросила она с возрастающим отчаянием; Гарри не мог разобрать, о чем она спрашивает: о слабости во всем теле или дырах в памяти. Он не знал, что ответить.

— Ты…, — начал он, не зная, как продолжить, но тут дверь медленно отворилась, и в комнату заглянула Гестия Джонс, в ее взгляде читался немой вопрос.

— Она очнулась, — одними губами произнес он, и целительница открыла дверь.

Гестия Джонс наверняка запыхалась, но двигалась спокойно и уверенно, как будто была здесь все время, и от ее профессионализма в комнате будто стало светлее и безопаснее.

— Рада, что вы снова с нами, мисс Грейнджер, — успокаивающе произнесла она. — Помните, кто я?

Гермиона нахмурилась и прищурилась, будто видела с трудом, затем медленно кивнула.

— Гестия Джонс, — прошептала она, и целительница широко и ободряюще улыбнулась.

— Очень хорошо! А теперь я проведу несколько тестов, чтобы проверить, что с вами все в порядке. Я буду стоять здесь, вы будете постоянно видеть мою палочку. Приступим?

Она дождалась еще одного кивка от пациентки, затем медленно подняла палочку, будто ожидая бурной реакции, но Гермиона лежала неподвижно, только внимательно наблюдала в мягком свете, струящемся через занавески.

— Прекрасно, — пробормотала целительница, — замечательно. Теперь, дорогая, ты не против ответить на несколько вопросов? Мы расскажем все, что захочешь знать, через несколько мгновений.

Снова медленный кивок, едва заметный, но различимый для тех, кто долгое время наблюдал за ее неподвижным сном.

— Хорошо, — начала Гестия, взмахнула палочкой и в руке у нее оказалась папка. — Ты знаешь, как сейчас год?

— 1998, — чуть задумавшись, ответила Гермиона. — Если только...

Снова потерянность, и Гарри торопливо кивнул, подтвердил, что она права, она не потеряла целый год жизни.

— Очень хорошо, — снова сказала Гестия Джонс.

По-видимому, одобрительный тон должен был успокоить и порадовать пациента, но Гарри он казался более чем издевательским.

Она разговаривала с Гермионой, умнейшей ведьмой, которая придумала собственные заклинания на пятом курсе, смогла превзойти Грозного Глаза Грюма, к которой за советом обращался сам Дамблдор. Как можно было говорить с ней так, будто знание нынешней даты — это величайшее достижение!?

Но, несмотря на внутренние возражения Гарри, список вопросов все не заканчивался. Гермиону спрашивали о месте рождения, в какую начальную школу она ходила, какие предметы выбрала на третьем курсе, какие задания были на Турнире Трех Волшебников. Имена друзей? Родителей? Кто возглавил Орден Феникса? И кто — здесь возникла небольшая заминка — кто такой Волдеморт?

Гермиона ответила на все вопросы, но ее задумчивость, сосредоточенность, медлительность при ответе, то, как она тщательно выговаривала каждое слово — все это невероятно беспокоило Гарри.

Слушая, как подруга перечисляет имена однокурсников, Гарри вдруг понял: она говорит не так, будто вспоминает произошедшее с ней, а будто прочитала об этом в книге.

Только когда девушка посмотрела на Гарри, в глазах промелькнуло нечто, похожее на узнавание, но она только на мгновение встретилась с ним взглядом, затем снова отвернулась и уставилась в пустоту.

Она также не отозвалась на появление Дамблдора, тихо вошедшего в комнату, пока целительница проверяла пациентку, и терпеливо ожидавшего окончания. Затем он радостно поприветствовал Гермиону.

— Рад, что ты проснулась, дорогая, — сказал Альбус, и девушка кивнула, но в ее глазах не было ни единого чувства.

Сердце Гарри замерло. На мгновение он испугался, что появились пробелы в знаниях подруги.

— Спасибо... профессор Дамблдор, — наконец ответила она.

Заминка была слишком долгой, но Гарри снова расслабился. Интересно, как долго это будет продолжаться, сколько еще предстоит таких приступов страха, прежде чем он начнет вновь полностью доверять ее знаниям? Но это неважно, главное — подруга снова с ними.

Но Гермиона, казалось, не разделяла всеобщей радости. Каждую минуту она беспокоилась все сильнее.

— Что со мной случилось? — она повторила свой вопрос, и Дамблдор на мгновение замешкался, обменявшись взглядами с Гестией Джонс, прежде чем опуститься в кресло у кровати.

— Что ж, дорогая, — начал он, — не могла бы ты рассказать последнее, что помнишь?

Дверь резко распахнулась, и в комнату вошел Северус, таким взволнованным Гарри его уже давно не видел. Зельевар заметил Гермиону, сбился с шага и неуклюже остановился.

Гарри заметил, как глаза мужчины широко распахнулись, он протянул было руку к девушке, но остановился. Долгое время он просто смотрел на нее, не шевелясь, затем что-то в его взгляде изменилось, и он отвернулся.

— Жизненные показатели? — в голосе была чуть заметная дрожь.

Не подав вида, Гестия Джонс сообщала данные, и Северус молча кивал, будто бесполезные цифры имели значение, когда Гермиона наконец проснулась и была в сознании.

Гарри отвернулся от зельевара и посмотрел на подругу. На мгновение ему показалось, что он заметил... нечто, более глубокое чувство, чем все то, что он видел с минуты ее пробуждения, это чувство становилось сильнее и заметнее, пока она молча смотрела на Северуса. Затем все исчезло, девушка снова сжалась и вернулась в тело сбитой с толку, не совсем Гермионы, которую Гарри не мог понять.

— Что случилось? — на этот раз отчаяние явно слышалось в ее голосе.

Гарри вдруг понял, что никто так и не ответил на ее вопрос, и решил, что девушка имеет право знать, неважно, как сильно это ее травмирует.

Он открыл рот, чтобы все объяснить, но Северус его опередил:

— Ты привела в исполнение план «Дельта Б», — холодно, спокойно произнес он. — Джейн провела операцию «Джулия».

С удивлением и раздражением Гарри посмотрел в холодные глаза зельевара. Заметив оценивающий взгляд, он вдруг понял, что Снейп тоже проверяет Гермиону, исследует те области знаний, которые Гестия Джонс не могла оценить. Гарри предположил, что это код, разработанный во время их длительного партнерства, и что Северус хочет узнать, помнит ли она что-то кроме основных фактов и собственной биографии, остались ли у нее воспоминания о шпионаже и политике Ордена.

И все же... его возлюбленная вернулась, снова была среди живых, а он первым делом ее проверяет? Гарри не знал, как поведет себя Северус, но этого он точно не ожидал.

Он повернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как Гермиона недоуменно нахмурилась, затем побледнела, ее глаза расширились от ужаса. Она все поняла. Но опять было это странное замешательство, будто она вспоминала научный или исторический факт, а не момент своей жизни.

— Как долго? — прошептала она, на ее лице застыло выражение ужаса. — Как долго меня не было?

— Два месяца, — ответил Гарри, не дождавшись ответа Северуса; тот наблюдал за девушкой, как ястреб выискивающий слабое место. — Ты... ушла шестого июня, Джейн вернула тебя около трех недель назад. С тех пор ты была в коме, — добавил он, решив не упоминать звериное подобие Гермионы, которое они пробудили на короткий промежуток времени.

— Два месяца... — повторила Гермиона тоном, который Гарри не смог понять. — Как я очнулась?

— Я завершил экспериментальное зелье, над которым работал. И заново отстроил фундамент твоего дворца памяти, — ответил Северус все еще оценивающим голосом.

Снова у Гермионы ушло какое-то время, чтобы понять, но затем она кивнула.

— Кто удерживал меня? — спросила она, ее голос чуть дрожал.

— Люциус Малфой, — холодно и спокойно ответил Северус, но Гарри заметил, как зельевар плотнее сжал губы и ожидал реакции девушки.

Гермиона закрыла глаза, ресницы казались неестественно темными на бледной коже. Она приоткрыла губы и снова издала слабый душераздирающий стон.

Гарри заметил, как Северус весь напрягся, подался вперед, будто его жгло желание рвануть к ней. Глаза зельевара потемнели, сжались кулаки. Проделав над собой невероятное усилие, мужчина снова вернул самообладание и холодность, которым Гарри дивился несколько секунд назад.

Но в этот раз он все понял. Северус сдерживался. Он справлялся с собой таким невероятным усилием, которое Гарри казалось невозможным, он был на грани, готов был сдаться и потерять драгоценную отстраненность, которая нужна, чтобы помочь Гермионе, оценить возможный нанесенный вред.

Снова он сдерживал свои желания ради нее. Понимание этого будто сбросило с глаз Гарри завесу и он увидел чувства, скрытые в темной глубине взгляда Северуса, заметил напряжение, от которого вибрировало все тело зельевара, заметил, как тот сжимает и разжимает кулаки, будто ему хочется схватить Гермиону в объятия и крепко обнять.

В очередной раз Гарри восхитился самообладанием Северуса и силой его чувств.

— Это необходимо, — сказал зельевар, будто в ответ на мысли гриффиндорца. Гарри не сразу сообразил, что он обращался к Гермионе, объясняя последующее.

— Перечисли шаги протокола связи «Мидгард-три», — потребовал Северус, и, хотя лицо Гермионы было по-прежнему бледным, а глаза закрыты, она быстро произнесла последовательность цифр и имен, которые не имели для Гарри никакого смысла.

— Правильно, — сказал Северус. — Назови Пожирателей смерти внутреннего круга и их основные слабости.

Пока Гарри наблюдал за вторым этапом вопросов и ответов, не отрывая взгляда от Гермионы, краем глаза он заметил, как Альбус выскользнул из комнаты, возможно, чтобы предупредить других о пробуждении девушки.

— Перечисли этапы «Обливиэйт».

Через несколько минут в комнате появились Минерва и Ремус, подтвердив догадки Гарри. Он задумался, где Драко, но затем заметил светлую шевелюру в проходе. Гарри раздраженно нахмурился. Раньше страхи Драко были обоснованны, но сейчас Гермиона стала собой, и гриффиндорец ни за что не согласится, чтобы Драко таился по углам и топтался в проходах.

Медленно, памятуя о реакции Гермионы на резкие движения, он подошел к двери и широко ее открыл, так чтобы все в комнате могли видеть Драко.

— Это просто смешно, — прошептал он другу и взял его за руку. — Сейчас же заходи в комнату.

Минуту Гарри казалось, что слизеринец откажется, но тот лишь вздохнул, пробормотал что-то, подозрительно похожее на «эти гриффиндорцы» и позволил Гарри подвести себя к стене напротив кровати.

В это время Северус продолжал тщательную проверку. Они уже приступили к арифмантическим формулам, по крайней мере, так предположил Гарри. Даже Альбус был в замешательстве от продолжительного опроса, но конец этому положила Минерва.

— Думаю, мы можем с уверенностью предположить, что умственные способности мисс Грейнджер не пострадали, — четко и резко сказала она, остановив Северуса на полуслове. — Позволь сказать, дорогая, что я рада видеть тебя в сознании и добром здравии.

Она улыбнулась, но не пошевелилась, видимо тоже помня о наставления Гестии Джонс.

— С возвращением, Гермиона, — добавил Ремус, улыбаясь со всей добротой, за которую Гарри полюбил его еще при первом знакомстве.

Гермиона попыталась улыбнуться в ответ. Было явно заметно, как сильно она старается, но ей не хватало искренности, и это лишь подчеркивало усталость.

— Ремус, Минерва, — осторожно произнесла она, четко выговаривая каждый слог, будто проходила очередную проверку. Затем девушка перевела взгляд на слизеринца.

— Драко, — прошептала она, и Гарри снова смог разобрать чувства в карих глазах подруги.

Драко напрягся — Гарри распознал одну из поз, которым Драко научил его несколько месяцев назад, — он медленно подошел к кровати и резко остановился, будто в неуверенности, позволят ли ему приблизиться.

— Гермиона, — прошептал он, губы побледнели от напряжения. — Мне очень жаль, прости меня. Скажи, если мое присутствие нежелательно. Я уйду.

Вместо страха и ненависти, которые явно ожидал Драко, на лице Гермионы появилось замешательство.

— Почему? — прошептала она, явно обеспокоенная, но выглядела она более живой, чем раньше. — Ты злишься на меня?

Драко выдохнул от удивления и непроизвольно шагнул к кровати, подняв руки, будто желая спрятать лицо.

— Ты не помнишь? — спросил он, выглядя невероятно уязвимым. — Ты не помнишь, что я сделал?

Она на мгновение задумалась, ее взгляд метнулся к Гестии Джонс, Северусу, Альбусу, будто девушка ждала выговор за провал в памяти.

— Нет, — ответила она. — Что произошло?

Драко побледнел и открыл рот, чтобы признаться, но вмешался Северус.

— Это произошло после твоего исчезновения, — отстраненно объяснил он.

— А-а, — выдохнула Гермиона с облегчением. — Тогда я не могу этого помнить, Драко.

— Но ты видела меня, ты меня узнала, — произнес Драко, не желая так просто отступаться от вины.

— Возможно, это было незадолго до того, как она уничтожила свой разум, — сказал Северус, глядя на Гермиону, снова оценивая и проверяя.

— Это как поломка компьютера, — объяснила Гермиона, ее голос все еще был хриплым и усталым, но она чувствовала себя в безопасности, переключившись на учительский тон. — Можно перезагрузиться, но несохраненные файлы потеряются, некоторые — безвозвратно, другие можно будет восстановить.

Не удивительно, что Драко совершенно не понял объяснение, хотя Гермиона явно ожидала, что оно поможет. Драко из чистокровной семьи, подумал Гарри с растущим беспокойством. Он ничего не знает о компьютерах. Прежняя Гермиона никогда бы об этом не забыла.

— Воспоминания потеряны, — быстро вмешался гриффиндорец, прежде чем девушка пустилась бы в дальнейшие маггловские метафоры, — потому что Гермиона не успела привязать их к «Истории Хогвартса». Думаю, мы вряд ли соскучимся по ним, ведь так?

— Как посмотреть, — холодно заметил Северус.

В его голосе появились какие-то новые нотки? Гарри сомневался, но мозг и так не выдерживал абсурда происходящего.

Что они здесь делали? Гермиона проснулась и была здорова, а вместо празднования, вместо слов ободрения, они тратят время на игры и проверки. Драко зациклился на собственной вине, а Северус вел себя так, будто не знает девушку, лежащую на кровати.

А сейчас в его голосе проявились странные чувства, напор, который Гарри не мог понять, но он явно отражался в позе Северуса, как он сжимал руки за спиной, как расставил ноги, будто готовясь к удару.

— Зависит от того, — продолжил зельевар, — получилось ли у Гермионы убедительно сыграть роль. Отрадно будет знать, что жертва не пропала даром.

Гарри не справился с чувствами и молча уставился на Северуса. Что, черт возьми, происходит?

— Думаете, сейчас подходящее время для этого разговора? — спросил он, не скрывая раздражения.

— Почему нет? — огрызнулся Северус. — Все-таки план — самое важное в мире, разве нет?

Угрюмый и грубый Северус Снейп? Гарри вовремя вспомнил уроки Драко, чтобы не открыть рот от удивления. Он обменялся взглядом с Альбусом, но не смог разобрать выражение глаз директора.

— Думаю, я справилась, — устало ответила Гермиона. Кажется, она единственная не заметила странной перемены в атмосфере комнаты. — Я все выполнила правильно. Я бы не осталась с Люциусом, если бы Волдеморт узнал об опасности.

На лице Северуса появилась злобная ухмылка, он снова стал мерзко растягивать слова, чего Гарри за ним давно не замечал.

— Слишком уверенно для человека, который не помнит последние месяцы, — возразил он, и в этот раз Гарри раскрыл рот от изумления.

Взгляд Минервы обещал Северусу жестокий выговор, а Ремус выглядел таким же изумленным, как и Гарри.

Но никто не испытывал желания вмешаться. У Гарри закружилась голова от растерянности.

— Потеря воспоминаний не ставит под сомнение мою логику и не отменяет воспоминаний, которые были ранее, — по-прежнему в голосе Гермионы не было ни раздражения, ни намека на то, что она заметила перемены в комнате.

— Если твоя логика настолько безупречна, не объяснишь ли причины твоего безрассудного поведения в июне, Гермиона? И не оправдаешь ли заодно свою ложь всем нам?

Ну уж хватит, хотелось сказать Гарри. Он был сыт по горло странным поведением Северуса и молчанием всех присутствующих, но его остановил директор, на удивление крепко сжав плечо гриффиндорца.

— Посмотри на него, Гарри, — прошептал Альбус на ухо; Гарри даже не заметил, как Дамблдор подошел. — Северус близок к срыву. Иногда нужно дать ход чувствам. Ему нужно очиститься от злости, иначе он никогда не сможет простить Гермиону или себя.

Да, в глазах Северуса был гнев, признал Гарри, растущая ярость быстро заменяла самообладание и отстраненность.

На последних словах зельевара Гермиона наконец заметила неладное. Неприкрытое удивление и замешательство ранили сердце Гарри, но из уважения к суждениям Альбуса и жгущему чувству во взгляде Северуса он сохранял молчание.

— Я делала необходимое, — прошептала она, в ней не было ни капли решительности, которая всегда возникала в подобных случаях. — Я старалась сделать так, чтобы план сработал!

— Необходимое, — повторил Северус, теперь его голос отдаленно напоминал рычание.

Он поднял руки, будто хотел встряхнуть Гермиону, обнажил зубы в оскале. Гарри напрягся, готовый вмешаться и прекратить стычку, казавшуюся теперь неизбежной. Но Северус не подошел к девушке, а внезапно отвернулся к окну.

Жесткая линия плеч так и кричала о ярости Северуса, и Гарри казалось, что он слышал быстрое и тяжелое дыхание зельевара.

Гермиона перевела беспомощный взгляд на присутствующих, ища объяснения или, возможно, защиты. Драко заерзал рядом с Гарри, но Альбус снова вмешался, прежде чем кто-либо успел нарушить уединение Северуса и Гермионы.

Нельзя заставлять ее отчитываться, подумал Гарри, не так скоро после пробуждения.

Но когда наступит подходящее время? Северус держал в себе чувства несколько недель, они душили его. Что произойдет, если сейчас его остановить, вынудить снова спрятать эмоции внутри? Если это вообще возможно.

И что случится с Гермионой? Возможно, это именно то, что ей нужно — яростная стычка, которая вернет ее из ужасной апатии, разожжет прежнее пламя и вернет не только тело, но и дух.

Гермиона почувствовала значимость происходящего так же отчетливо, как и все в комнате, потому что надолго замолчала. Гарри видел, как она открыла рот раз, два, сжимая и разжимая челюсти, будто слова переполняли ее.

— Северус, — наконец едва слышно прошептала она. Но как бы тих ни был шепот, Северус услышал.

— Даже не смей! — взорвался он, резко разворачиваясь и глядя на девушку с такой злостью, что Гарри подпрыгнул от удивления. — Не смей называть меня Северус, будто ничего не произошло!

Гермиона смотрела на него печально, но в ее глазах было больше растерянности, чем сочувствия, больше удивления, чем понимания.

— Ты хоть представляешь, что сделала со мной, Гермиона? Со всеми нами? — выкрикнул он, стремительно шагнув к девушке. — Ты наложила на меня «Империус»! Нарушила все данные обещания, предала мое доверие! Ты забрала с собой мою жизнь, когда ушла, и тебе хватило смелости сказать, чтобы я продолжал жить без тебя! Ты сказала так в письме!

Гермиона задрожала. Она широко раскрыла глаза, вцепившись в край одеяла. Она не издала ни звука, но ее рот округлился. Она все поняла и ужаснулась.

Внезапно она снова стала Гермионой, снова стала полна чувства, так что Гарри с трудом мог вспомнить пустое безжизненное выражение, застывшее на ее лице всего несколько мгновений назад.

— Мы были партнерами, Гермиона, партнерами! — рычал Северус. Он так близко стоял к кровати, что мог дотронуться до девушки в любой момент, но она не отстранялась, как от Гарри. — Я думал, ты мне доверяешь! Я думал, что значу для тебя больше, чем просто удобная передышка, прежде чем план будет приведен в исполнение. Я думал, ты меня любишь!

Не в силах больше смотреть на боль Северуса, Гарри отвернулся и взглянул на подругу; глаза девушки блестели от не пролитых слез.

— Я знаю, — прошептала она, слова прежней Гермионы, голос прежней Гермионы. — Я понимаю, Северус.

— Как ты можешь понимать?! — взревел Северус. Теперь он дрожал от злости. Он весь был открытой раной. — Ты забрала все мои маски, все мое притворство, злость, и когда ты ушла, то не оставила мне ничего! Скажи, как я должен был дальше жить? Скажи как, Гермиона?

— Я знаю. Но я вернулась, — снова прошептала она, и это была правда. Она вернулась, как и Северус, несмотря на всю его ярость и боль, наконец-то вернулся Северус, которого они ждали неделями.

Как и в прошлом, они нашли друг друга. Потерянные в отчаянии, как и раньше, они снова нашли способ отстроить мосты навстречу друг другу. Как его боль, темная и всепоглощающая, протянулась к Гермионе и вытащила ее из укрытия, так девушка протянула руку и сжала ладонь Северуса изо всех сил.

Это эмоциональное прикосновение стало своеобразным спасательным кругом, вытащившим зельевара из океана ярости и страха, в котором он так долго утопал. Весь его напор исчез. Плечи Северуса внезапно поникли, и он, не отрываясь, смотрел на Гермиону.

Они будто подпитывали друг друга.

— Я сошел с ума от горя, — признался он во внезапной тишине. — Без тебя ничего не получалось.

— Я знаю, Северус.

И вдруг, когда Гермиона улыбнулась ему, будто скрылась грозовая туча, столько времени нависавшая над ними, она исчезла, и все смогли свободно вдохнуть свежий летний воздух.

— Но я вернулась. Все в порядке, Северус. Теперь все хорошо.