Мама сидела на краю кровати в тонкой хлопковой сорочке и не сводила взгляд с луны. Я взяла ее руку в свою – кожа выцветшая и прозрачная, как береста, из-за долгих лет ее заключения почти без света и физических упражнений. Она едва напоминала мне ту маму, существующую в моей памяти, она набрала много веса за счет антипсихотиков(2), ее лицо стало круглым как луна за окном. Несмотря на это, для меня она все еще была прекрасна, особенно в лунном свете – околдованная сказочная принцесса.
- Мам? Я тут, - сжала ей руку. Никакой реакции. Попыталась еще привлечь ее внимание, но она продолжала пристально смотреть на луну. Прикусив губу, отпустила ее руку.
- Не полная, - прошептала она, смотря в окно. – Не целая, - притянула колени к груди и стала чуть раскачиваться.
- Тише, тише, - я начала ее успокаивать, пытаясь не дать голосу сорваться. Оббежала кровать, чтобы взять дешевую пластмассовую расческу с прибитого столика. Стала тщательно расчесывать ее длинные волосы, даже поглаживая. Ее глаза закрылись, и она перестала раскачиваться.
А ведь совсем недавно мама была той, кто причесывал меня перед сном – наш ночной ритуал. Я сидела бы на полу, а она – на кровати, расчесывая мне волосы. Мы обсуждали бы прошедший день, школьные события, репетиции. К тому времени, как я попала в среднюю школу, я поняла, что стала слишком взрослой для ритуала, но мне было все равно. В то время я упрямо думала: «Даже в пятьдесят, когда я стану бабушкой, все еще буду хотеть, чтобы мама расчесывала мне волосы».
Она успокоилась и стала напевать знакомую мелодию. Мне потребовалось несколько фраз, чтобы распознать песню: «При реках Вавилона». Мы пели ее при поездке в Сиэтл. Мама выучила ее в хоре, когда была молодой девушкой. Я вспомнила, как она терпеливо пела мне строчки, ожидая, пока я повторю их за ней как эхо. И так мы тренировались на протяжении многих миль, прежде чем я могла спеть строчки самостоятельно. В тусклом свете комнаты я стала тихо подпевать шепчущей маме, наши голоса сплелись, противостоя гулу люминесцентных ламп в коридоре. Мы ложимся и плачем, оплакивая тебя, Сион. Мы помним, мы помним, мы помним тебя, Сион(3).
Мама повернулась и улыбнулась мне:
- Мы встречались в школе? Выглядишь знакомо, - на ее лице отразилось замешательство, - но я… я не уверена.
- Да, - солгала я. – Я сижу в самом конце хоровой комнаты. Ты всегда так красиво поешь.
Мама широко улыбнулась:
- Надеюсь, мы сможет стать друзьями!
Я взяла ее за руку снова, и на этот раз она крепко сжала ее в ответ.
- Да, будем, - согласилась я. Она просияла.
Я хотела рассказать ей о Джаспере, поболтать как раньше вечером, каждую ночь – пижамная вечеринка. Задумалась, что бы о нем сказала мама. Она бы вздохнула, захихикала и, возможно, предложила бы пригласить его на ужин. Может, она приготовила бы мексиканскую еду в его честь, блинчики с курицей «Фрида Кало», добавляя последний штрих – кондитерским шприцом с соусом моле(4) тщательно выписывая на них монобровь Кало. Или подсунула бы маленьких пластиковых обезьянок под сервированное блюдо, почти так, как если бы они висели на стакане, при условии, что ты заказал фруктовый напиток в «TGI Friday’s»(5). Джаспер понял бы правильно. Я будто наяву услышала его смех.
Но, может, он бы увидел в этом проявление ее болезни? Осудил бы он ее? Стал бы избегать меня, страшась, что сумасшествие заразно? Или же он стал бы анализировать нас, как подопытных? Я не была уверена, от какого развития событий мне будет больнее. И тогда решила, что никогда не расскажу ему ни о маме, ни об этом месте, но удивилась, обнаружив, что проигрываю в голове различные сценарии после признания.
Решение ощущалось предательством, будто я стыдилась мамы. Но нет. Мне не было стыдно. Я отчаянно ее любила. Просто также отчаянно хотела защитить ее – меня – нас. Обезопасить нас. Мы составляли собственную несовершенную вселенную, поврежденный дюпрасс (6). Никто больше не причинит нам боли, не здесь. Тем не менее, меня мучило чувство вины.
Мы сидели вместе, держась за руки, прерываемые только визитами санитара каждые пятнадцать минут. При проверке в 19:45 он тихо откашлялся и сообщил:
- Простите, но приемные часы почти закончились, мисс Брендон.
Мисс Брендон. Потребовалась секунда, чтобы понять, что обращаются ко мне. Было гораздо менее сложно пользоваться фантомным именем здесь, быть девушкой, которую сама же похоронила в Олимпии перед отъездом из дома. Незачем объяснять иначе, да и зачем здесь скрываться? Госпиталь Meadowview уже знал мой темный секрет, заботился о моей драгоценной тайне двадцать четыре часа в день. Когда я проходила по этим залам, я была девушкой, которой не существовало.
В последний раз пожала руку маме, прежде чем встать и убрать расческу.
- Я люблю тебя, мам, - поцеловала ее в макушку. – Увидимся на следующей неделе.
- Ты уезжаешь? Но я думала, мы друзья. Думала, мы станем лучшими подругами, - у мамы начиналась истерика. Санитар напрягся, просчитывая, должен ли он зафиксировать ее или вколоть успокоительное.
Сердце дрогнуло, и я быстро произнесла:
- Я скоро вернусь, обещаю. Одна нога здесь, другая – там, - задумалась на секунду и добавила:
- Увидимся в хоре завтра утром.
Лицо мамы снова осветилось улыбкой, и она бодро мне махнула:
- Пока, друг! – прокричала она, когда я стала удаляться от палаты. – У меня появился новый друг, - услышала, как она похвасталась санитару.
Зашла к медсестрам забрать сумку. Прошла к выходу из секции длительного лечения, но пришлось подождать, пока появится другой санитар, способный меня выпустить. Постояла в вестибюле, пока он запирал дверь за нами и открывал дверь, ведущую на лестничную клетку и к лифту. Поблагодарила его и нетерпеливо нажала на кнопку вызова лифта. Санитар кивнул, закрывая и блокируя дверь.
Подождала, пока сдвинутся створки лифта, и дала волю слезам, зарождающимся с момента, как я вошла в госпиталь. Никогда не становилось проще. Несколько недель она знала, кто я. Возможно, эти недели были самыми трудными, потому что она ужасно походила на маму, с которой я выросла, на ту, которая заботилась обо мне. В действительности, я не знала, что хуже: время, когда она не помнила меня или наоборот, когда ее рассудок был ясен, и я вспоминала, какой она может быть, и видела, как по-другому могла бы сложиться наша жизнь.
Конечно, в психиатрической больнице и в лифтах были камеры, но меня это не волновало. Я тяжело опустилась на пол в углу и зарыдала, тщетно ударяя кулаками по стенкам лифта. Пусть смотрят, думала я. Нет ничего, чего бы они раньше не видели. К тому времени, как я вышла на улицу, дождь уже прекратился, но это не имело значения, так как мое лицо все еще было мокро от слез.
Возвращаясь в Сиэтл, я с трудом вспоминала восторг от поцелуя Джаспера. Мысли вертелись вокруг мамы, ее звонкого пения. Что бы ни случилось, у нее всегда будет прекрасный голос.
Слезы прекратились, когда я проезжала где-то на западе трассы I-90, что принесло облегчение, – трудно рассматривать дорогу сквозь слезы. Я радовалась, что находилась в автомобиле миссис Фитцсиммонс, прячась в темноте январского вечера. Здесь не имело значения, почему у меня опухшие веки и заплаканные щеки. Мне в который раз напомнили, почему я жаждала одиночества.
Как будто по команде снова заиграл Дэнди Вархолс, и я протянула руку, отвечая на звонок, даже не посмотрев на номер звонившего.
- Элис? Привет, это я.
Я вспыхнула, услышав его голос, и несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула перед ответом, надеясь, что он не поймет, что я плакала.
- О, привет, - хотела бодро прощебетать я, но голос предательски дрогнул. Облом.
- Малыш, ты как? Что случилось?
О, блин.
- Просто один из тех дней, - небрежно постаралась я отмахнуться от разговора.
- Надо ли кого-нибудь побить? Поверь, я могу убедительно пообщаться с теми, кто усложняет тебе жизнь.
Я на секунду представила, какой длины получится список и глухо засмеялась.
- Думаю, ты никогда не закончишь писать диплом, если займешься этим. Кроме того, мне понадобятся те руки позднее, - сердце заколотилось, когда я добавила:
- Ну, для объятий.
- Они довольно удачно с этим справляются, - признал он, голос до сих пор звучал обеспокоенно, - но, черт, Элис, может тебя встретить где-нибудь? Я могу приехать прямо сейчас – семинар только что закончился.
В выходные Джаспер упомянул, что вечер понедельника у него загружен занятиями, что было удобно, так как мне не приходилось врать ему о еженедельных поездках в Meadowview.
- О, мило. Я сейчас еду, только закончила выполнять кое-какие поручения. До города еще полчаса или около того, - подумала отключиться, оправдываясь тем, что веду машину, но обнаружила, что не хочу прерывать разговор. Не хотелось терять то облегчение, которое я ощутила, как только снова услышала его голос. – Можешь поболтать со мной, пока я не доеду? Мне немного одиноко.
- Конечно, что угодно.
«Что угодно», сказал он.
Я продолжила путь в тишине, чувствуя себя лучше, зная, что он на другом конце линии, живой, дышащий, теплый. Поддавшись секундной прихоти, я спросила:
- Ты знаешь «При реках Вавилона»?
- Я найду это на планете Гугла? - поинтересовался Джаспер. Я была уверена, что он пошутил.
- Это старое богослужение, очень красивое, - я не могла поверить в то, что собиралась сделать. Перевела дыхание, менее взволнованная, чем думала, из-за пения, настоящего пения, перед кем-то кроме мамы впервые с тех пор… с тех пор, как это случилось в выпускной год. Я поклялась никогда больше не петь – воспоминания были слишком яркими и болезненными. Но Джаспер делал меня странно бесстрашной. И, на удивление, я обнаружила, что хочу поделиться с ним этой частью себя. Воображение нарисовало меня в задымленном кабаре, сидящую на стуле, на голове – мужской котелок, на лице – полнейшее сосредоточение. Я медленно поднимаю голову, притягиваю микрофон и, опираясь на него, пою для единственного слушателя.
Снова вздохнула и начала петь. Я спела все три фразы богослужения. Все для него, только для него.
Тишина на линии значительно действовала на нервы.
- Черт возьми, твой голос великолепен! – выдохнул Джаспер.
Я покраснела, но не позволила себе наслаждаться его комплементом дальше.
- Я… я тут подумала, сможешь повторить?
- Шутишь? Ладно, давай, только спой снова. Даже не предполагал, что попаду на экзамен.
- Глупый, разве ты еще не понял, что всегда будешь экзаменоваться? – легкий смешок. Пропела первую фразу:
- «При водах, при водах Вавилона». Теперь ты.
Джаспер начал немного неуверенно, но вывел строчку. Хороший слух. Я заставила повторить его еще несколько раз, чтобы убедиться в своей правоте.
- Хорошо, вторая фраза: «Мы ложимся и плачем, оплакивая тебя, Сион», - он покорно повторил. Я могла слушать его, не переставая.
- И последняя фраза: «Мы помним, мы помним, мы помним тебя, Сион».
Джаспер намного быстрее выучил псалом, чем когда мама пыталась научить меня несколько лет назад, ему требовалось всего один-два повтора, прежде чем его голос звучал достаточно уверенно.
- Я сдал?
- Блестяще, - похвалила я, - но это только часть экзамена. Перейдем к практике. Сможешь спеть со мной дуэтом?
- Сделаю все возможное и невозможное, - ответил Джаспер, вызывая мою улыбку одной из любимых фраз.
- Давай споем вместе, потом ты сможешь начать репризу прежде меня, - предложила я.
Мы пели в унисон, наши голоса различались на несколько октав, но звучали как один. Наше совместное пение, беззащитность голосов друг перед другом – никогда раньше не чувствовала чего-то настолько интимного. Я согревалась. Включила громкую связь и кинула телефон на колени, чтобы рулить двумя руками.
Когда мы начали петь, голос Джаспера звучал чисто, даже через дребезжащий громкоговоритель на телефоне. Когда началась моя часть, он оставался уверенным до конца, хотя узнал богослужение меньше десяти минут назад. Я же говорила – отличный слух.
Мы спели всю песню несколько раз, наши голоса то опускались, то поднимались. Хорошо.
Меня отвлек свист на другом конце линии. Я прекратила петь.
- Эм, Джаспер? Ты где сейчас?
- На территории университета, вышел из библиотеки.
- Ой, почему не сказал? Прости, надо было поинтересоваться, - не могла поверить, что поставила его в глупое положение на людях.
- А, не бери в голову. Я не стал бы петь, если б не захотел.
Я въехала в переделы города. И неожиданно ощутила потребность немедленно его увидеть.
- Эм, тебе нужно куда-нибудь поехать? Может, тебя подвезти?
- Да! Если не трудно, - поспешно добавил Джаспер. Всегда джентльмен.
Он дал мне адрес библиотеки, и через несколько минут я подъезжала к нему. Остановила машину на автобусной остановке, набралась смелости и выскочила из автомобиля, даже не потрудившись закрыть дверь. Джаспер все еще разговаривал со мной по сотовому, но я оставила свой на водительском сидении. Вырвала телефон у него из рук и запихала в его карман. Крепко обняла, пряча лицо у него на груди. Он поднял руки и обхватил меня в ответ.
- Спасибо, - пробормотала я ему в грудь. – Спасибо за песню. Спасибо за разговор. Спасибо, что сейчас здесь.
- Я, ну, ладно, - он засмеялся, поцеловав меня в макушку. Я все еще не была уверена, как у нас получилось сделать это, но вспомнив о теплоте дуэта наших голосов, о наших полностью незащищенных душах в тот момент, я просто закинула ему на шею руки и с силой поцеловала. Он вернул поцелуй с не меньшим напором. Ошеломительно. Я слышала щелкающую сигнализацию LeBaron и старый двигатель, нетерпеливо работающий вхолостую, а потом все звуки исчезли, и я растворилась в поцелуе Джаспера, мягком и теплом, слыша его голос, отдающийся в ушах, чувствуя его язык во рту, руки на моей спине. Шея начинала болеть от необходимости задирать голову так высоко, но, черт, меня это не волновало.
Я вернулась на землю, когда кто-то крикнул:
- Снимите номер!
Я сама себя удивляла, продолжая развязно целоваться с Джаспером, медленно вытягивая руку и показывая фак в направлении Мистера Полного Оригинала, Честное Слово, Никогда Не Слышала Настолько Остроумного Комментария. Джаспер прервал поцелуй, чтобы с гордостью прошептать:
- Смелая девочка.
В конечном итоге, мы отстранились друг от друга, губы припухли, лицо пылало. Джаспер выглядел действительно счастливым. Из-за меня. Я заставила его ощутить счастье. Опять покраснела.
- Позволь отвезти тебя домой, - произнесла я, открывая Джасперу дверцу.
Я рулила одной рукой, оставив другую свободной, чтобы держаться с Джаспером за руки. Он поднес мою ладонь к губам, бормоча маршрут, пока оставлял поцелуи на тыльной стороне руки, кончиках пальцев, костяшках, самой ладони и запястье. Никогда раньше фраза «На развилке – направо» не звучала так сексуально.
Мы остановились перед домом, который, по его словам, он делил с Горячим Ди-джеем и Чертовски Грязной Обезьяной Эмметом.
- Зайдешь? – с надеждой спросил он.
- Эм. Думаю, я, наверно, не готова пока встретиться с твоими друзьями, - уперлась взглядом в колени.
- Ладно, когда-нибудь будешь готова, - ответил он, чуть пожав мою руку. И еще один поцелуй в запястье для ровного счета.
Он наклонился, и мы еще немного поцеловались в автомобиле, в темноте, вдыхая спертый, пропитанный сигаретным дымом воздух. Я бы осталась там еще на несколько часов, но в голову пришла мысль, что за нами могут наблюдать из освещенных окон.
- Мне надо ехать, - неохотно сказала я.
- Позвоню позже, - пообещал Джаспер, одаривая еще одним нежным поцелуем.
Уже дома я стащила обувь и переоделась в пижаму. Вытянутые ноги положила на поручень балкона, сев так, что могла видеть почти полную луну. Размышляла о маме, уставившейся на тот же самый спутник из окна Meadowview. Ощущала себя идиоткой, чертовым Фивером(7), но, так или иначе, начала тихо говорить:
- Привет, мам. Я знаю, ты не слышишь меня, но я встретила парня, он замечательный, и ты бы полюбила его, мам, я точно знаю. Я хочу, чтобы ты могла встретиться с ним, услышать, как он поет, осложнить ему жизнь и накормить несъедобными ужинами. Я скучаю по тебе, мам, ужасно скучаю, - обхватила себя руками, согреваясь и наблюдая, как пар изо рта клубиться вокруг луны.

(1) Джон Ла Туш, американский музыкант и писатель, опера «Баллада о Бэби Доу».
(2) Антипсихотики – препараты, предназначенные в основном для лечения психотических расстройств.
(3) Псалом 136:1-7
(4) Моле – шоколадный мексиканский соус.
(5) TGI Friday’s – сеть американских ресторанов.
(6) Дюпрасс – термин боконизма – вымышленной религии, изложенной Куртом Воннегутом в книге «Колыбель для кошки». Боконисты веруют в то, что человечество разбито на группы, которые выполняют божью волю, не ведая, что творят. - группа из двух человек, собранная вместе для выполнения божьей воли без своей на то воли и ведома.
(7) Фивер – мышонок, герой полнометражного мультфильма «Американская история».

---

Слов нет. Даже представить не могу, что ощущает Элис каждый понедельник...