Глава 26. Скажи «Спокойной ночи», не «Прощай».
Ты такая, какой должна быть.
Позволь сердцу дотянуться до меня,
Я буду рядом.
- Бет Нилсон Чепмен(1)
Еще во сне я ощутила, как что-то коснулось лица, ресниц, возможно, перышко или чья-то ладонь. Я проснулась в темноте, поначалу не поняв, где нахожусь. Радиочасы светились красным на столе у кровати, в комнате витал больничный запах. Простыни кололись, но рядом лежал Джаспер, чье сердцебиение я ощущала обнаженное кожей. От него пахло мазью, и бинтами, и немного мной – после того, как мы провели большую часть дня и вечера, сливаясь разумом и телом. Вдохнула его запах, наслаждаясь позой – тела полностью прижаты друг к другу. Медленно, вчерашние события откладывались в голове. Вспышки с Джаспером, бьющего Митчелла, и мной, запугивающей этого кретина и заставляющей его бежать, мелькнули перед глазами. До странности свободное состояние, словно я отрастила крылья и взлетела.
- Неужели у меня получилось? – прошептала я. Джаспер ровно дышал – я знала, он спит глубоким сном. В темноте не получалось разглядеть его лицо, поэтому я лишь провела пальцами по его бровям и вниз по переносице, по колючим щекам и погладила по спине, когда он повернулся и засопел. Наверно, ему снился сон.
Хотя темнота не позволяла ничего увидеть, я разглядела пульсирующий свет. Пару раз моргнула, стараясь найти источник, пока не поняла, что пульсация у меня в голове, как сердцебиение. Выскользнула из кровати и накинула рубашку Джаспера, вытянув ее из клубка одежды на полу. Пошла с закрытыми глазами, прислушиваясь изо всех сил. Рукой наткнулась на сумку и мамин дневник. Как только пальцы на нем сомкнулись, все тело загудело, энергия дневника распространилась на пальцы, руки, а потом – на всю меня.
Не понятно как, но я четко осознавала, что каждая клеточка тела убеждает меня дочитать дневник. Часы продолжали тикать, электронные – жужжать на тумбочке. На носочках добралась до ванной, открыла дверь и включила свет.
Он ударил в глаза, вызвав боль в голове, я моргнула, сощурилась и тихо ругнулась, но потом привыкла. Опустила крышку на унитазе и уселась на нее, согнув ноги. Положила книгу на колени и начала читать.
Привет, моя дорогая. Сегодня трудный день. Мама ужасно боится, что со мной что-то случится лишь потому, что случилось с папой. Она не дает мне ничего делать, и думает, что это все – божье наказание за то, что я делаю. Но ведь я не делаю ничего плохого. Когда она себя так ведет, я думаю о тебе. Сосредотачиваюсь на твоем лице, которое знаю лучше собственного. Весь мир исчезает, и ничто не важно, потому что я знаю, что, в конце концов, встречу тебя. Некоторые записи рассказывали о повседневной жизни: школе, как она старалась придержать язык при бабушке. Мальчики интересовались ей, но она их не поощряла, ожидая отца. Мама радовалась жизни, и я поняла, что зря жалела ее, зря считала ее жизнь тусклой, потому что она не жаловалась. Несмотря на все тяготы, она была
счастлива.
Возможно, зная, что случится в будущем, вы просто принимаете его как неизбежное. Нет никакого беспокойства «а что, если», потому что нет никакого «если». Существует только принятие и некое удовлетворение, что все произойдет именно так, как должно, и ты это знаешь.
Пятая точка стала неметь от долгого сидения на твердой крышке – сколько времени прошло? Пока я читала мамины слова, отеля не существовало. Я путешествовала по ее жизни, по призрачным воспоминаниям, лишь наблюдая, а она росла на моих глазах. Но, возможно, я всегда была здесь, наблюдая, - по крайней мере, в ее мыслях.
Перевернула страницу и удивилась – я дошла до последней записи.
Моя милая Мэри Элис,
Время приходит. Я скоро встречусь с ним, твоим отцом. Очень скоро. Прости, что ты не узнаешь его. Я знаю, что он есть, и что причина этого – ты. Я видела свою жизнь, словно пролистала книгу и оказалась на последней странице. Я знаю конец своей истории. И хочу, чтобы ты знала – в этом нет твоей вины. Таково предопределение, и я просто хочу избавить тебя от боли. Но никогда, никогда не вини себя.
И знай: ты не я. Твой конец иной. В мире должен сохраняться баланс, так что, получив этот великий дар, я должна что-то отдать взамен. Я не возражаю. Для тебя – все что угодно. Я бы отдала за тебя жизнь, и я до сих пор считаю, что заключила лучшую сделку.
Ты удивишься однажды, узнав, что я была счастлива. Несмотря на свое мнение, знай: я рада, что ты есть. Я горжусь, что могу назвать тебя своим ребенком. Безумие, да? Может, и я сумасшедшая, что верю этому, этим картинкам в голове, этому кино моей жизни, но я вижу твое личико. Слышу смех, ощущаю сладкий поцелуй у себя на щеке. Он реальнее ручки в руке. Ты придешь ко мне, моя радость, мой свет, и я не пожалею ни об одном дне на этой земле.
Я знаю, что однажды окажусь в ловушке, видя тебя, но не контролируя тело и мысли. Я стану тюремщиком и заключенной самой себе, без возможности говорить с тобой так, как хочу. Осталось не так много времени. Поэтому и пишу для тебя. Я горжусь тобой, и буду любить всегда, даже если станет казаться, что я не там. Ты часть меня. Ты причина, по которой я родилась. Ты чудо, которое мне позволили взять, невозможное, как звезды в волосах или лунные одежды. Невозможная, но моя. Как я осмелюсь жаловаться на будущее, когда ты – часть его? Сколько человек обнимают Рай, даже на мгновение?
Я счастливица.
Никогда не обвиняй себя. Так должно произойти. Я не боюсь.
Итак, пока, мое чудо, пока сейчас, но скоро я скажу тебе «Привет». Закрыла дневник, оторвала пару кусков от рулона туалетной бумаги. Я плакала, но… почему? Я не расстроилась из-за мамы. С хирургической точностью я разобрала на кусочки свои ощущения, с удивлением обнаружив, что это вовсе не горе. Облегчение. С плеч свалилась огромная гора, мир больше не давил на меня своим весом. Я разрушила маме жизнь. Мои мечты выступать на сцене послужили причиной нападения, положившему начало психическому расстройству мамы.
Но она сказала, что
знала. Получается, это ее выбор. Я не верила в неизбежность; только в моем случае с предстоящей потерей рассудка. В конце концов, я такая же.
Мамины слова засветились перед глазами:
Ты не я. - Откуда ты знаешь? – выдохнула, приложила ухо к дневнику, желая услышать ее голос.
Оттуда. Просто знаю. Мне показалось? Казалось, шепот шел из корешка книги, ее суть оказалась в ловушке страниц. Снова прижалась ухом к обложке.
Послышался приглушенный звук, смутно знакомый, но непознаваемый, и прошло несколько секунд, прежде чем я поняла, что это мобильник звонит в сумке, брошенной на стул рядом со столом. Закрыла дневник и молча, сознательно не спеша направилась отвечать на звонок. Книгу так и не отпустила.
Даже не смотря на личность звонившего, я знала, что ей окажется кто-то из Мидоувью и что мама мертва.
- Да? – знакомый номер на экране. – Да, Мэри Элис Брендон. Да, понимаю. Приеду, как смогу. Спасибо.
Джаспер медленно сел; от его движения старая кровать заскрипела.
- Что случилось? – он встревожился. Я была настолько выбита из колеи, что чуть не засмеялась: даже в хладнокровном Джаспере ночной звонок разбудил панику.
- Все хорошо, - шепнула ему, терпеливо слушая медсестру по телефону. – Я в порядке. Спасибо, что спросили.
Джаспер дождался, пока я положу трубку и закину мобильник обратно в сумку.
Я оставалась спокойна, но немного заторможена. Он ждал, что я заговорю первой, но мне совсем не хотелось. Меня словно запаковали в оберточную бумагу и спрятали, как любимую фарфоровую статуэтку в коробку и на чердак. Перевела взгляд на руку, повернула ее – свет из ванной по-разному освещал ее.
Наконец, Джаспер не выдержал.
- Кто звонил? – он потер заспанные глаза.
- Мидоувью, - ответила я, продолжая сжимать в руках мамин журнал.
Он отбросил простынь и вскочил, не заботясь, что был совершенно голым.
- Все хорошо? Зачем они звонили? Что-то с мамой?
Он вцепился в волосы, меряя шагами комнату. Я же медленно уплывала, воздух стал вязким, его слова медленно пробивались ко мне, звуковые волны с трудом преодолевали сопротивление густой массы.
- Хмм? – удалось выдавить мне.
Он в два шага оказался рядом, схватив меня за плечи и пристально вглядываясь в глаза.
- Элис, ответь.
- Мама, - в горле пересохло, губы не хотели шевелиться. – Умерла во сне.
- Что?
- Мама ушла, - происходящее еще казалось нереальным.
- Что? – глухо повторил он, садясь на кровать. Уставился на меня, вероятно, проверяя, не спит ли.
- Не сиди на покрывале без штанов. Вряд ли его стирают так часто, как надо.
Он медленно упал, как подтаявший снеговик, и вскоре задрожал от рыданий.
Я подошла к нему так же осторожно, размеренно, как шла за телефоном. Коснулась его голого плеча.
- Все нормально.
- Почему ты такая?
- Какая?
- Твоя мама
умерла, а ты… Боже, не понимаю.
Сердце снова сжалось, но потом тело наполнила легкость.
- Она свободна, - просто ответила я. – И она еще здесь, со мной, - продемонстрировала ее дневник. – Мама знала, что так будет.
Открыла последнюю запись и прочитала ее Джасперу, пока он плакал.
- Она любила меня, - закончила я. – Разве ты не видишь?
- Я и так знал, что она любит тебя, - ответил он почти сердито.
- Я не понимаю, почему ты плачешь, - скользнула к нему и прижала к себе. – Не сжимай руки. Раны откроются. Его хватка на покрывале ослабла. Заправила прядь волос ему за ухо. – Она свободна. Я счастлива за нее.
- Мы не скорбим из-за того, что любимые люди уходят, - заговорил он. – Мы скорбим, потому что не сможем их больше увидеть. Я любил ее. Она стала для меня особенной еще до встречи с тобой.
Его слезы озадачили меня, но то, насколько сильно он любил ее, удивило и тронуло.
- Я потеряла ее так давно, что лишиться физического тела нетрудно. Ее дух свободен, чему я и рада.
Я уложила Джаспера, притянув его голову к себе на колени, поглаживая его по волосам и стирая слезы.
- Все будет хорошо. Я люблю тебя.
- Спой мне? – попросил он, и я поняла: что-то между нами поменялось. Неизвестно, что именно, но центр тяжести сместился.
Я запела первое, что пришло на ум – старую скрипучую запись, которую мама включала в дождливые дни, пока мы вязали.
- Что за смешное пение, мам? – спрашивала я, слушая величественный, трубный голос, насыщенный, чистый и пронзительный.
- Это опера, милая, - отвечала она снова и снова.
- Почему ты слушаешь ее?
- В дождь она хорошо звучит, и я чувствую себя частичкой вселенной.
Я не вспоминала это произведение много лет и удивилась, поняв, что я помню, как мелодия скрипит и странно извивается для нетренированного уха.
Перешла к части, где помнила слова, которые слетали с губ далеко не так триумфально, как у Леонтины Прайс(2), но, чувствовалось, что каждое слово запечатлелось в моем сердце. Слова словно всегда были там так же, как ее спали дома под половицами долгие годы еще до моего рождения.
Случайно здесь оказались они, все на этой земле;
И кто-то должен рассказать о горе на этой земле
Прячущемся на одеялах, в траве, в летнем вечере, среди звуков ночи.
Пусть Бог благословит мой народ, моих дядю, тетю, маму, отца,
Ох, пожалуйста, вспомни о них в тяжелое время;
И в час их ухода(3).
Голос дрожал и срывался на высоких нотах, но мама стояла передо мной, позади, во мне и вокруг.
Допела последнюю строфу, ощущая ее в крови, в жизни.
И те примут меня, кто спокойно относился,
Как хорошего знакомого и любимого в этом доме:
Но не скажут, нет, не скажут, ни сейчас, ни когда-нибудь,
Не скажут, кто я(4). Джаспер спал, устроив голову у меня на коленях, на щеках виднелись дорожки слез. С трудом наклонила и поцеловала в спутанные волосы, не желая будить.
В памяти всплыли мамины слова, ее письма, написанные еще до моего зарождения; она рассказал о всем, что хотела для меня, что гордилась, но ни слова о моем будущем, ни слова о том, кем я была, кем стала бы, за исключением, что я не она. Я не стану такой. В этом она была твердо убеждена.
И, закрыв глаза, я увидела ее последние светящиеся строчки, словно кто-то написал их бенгальскими огнями в темноте в День Независимости:
Итак, пока, мое чудо, пока сейчас, но скоро я скажу тебе «Привет». - Спокойной ночи, мам, - прошептала я, убаюканная равномерным дыханием Джаспера, а яркая звезда в бескрайнем небе освещала любовью каждого, кто вовремя подвел меня к этому моменту.
(1) Бет Нилсон Чепмен – американская певица и автор песен. «Скажи «Спокойной ночи»».
(2) Леонтина Прайс – американская оперная певица.
(3,4) «Ноксвилл: лето 1915» - опера Барбера Сэмюэля, американского композитора.
Итак, вот и закончилась сюжетная линия мамы Элис. У вас есть, что сказать?..