Туфля, казалось, увязла в воздухе, выпав из руки, остановилась на мгновение вопреки законам гравитации и безжалостно шлепнулась на пол. Звук удара каблука о паркетный пол все отдавался и отдавался в ушах, но, возможно, это всего лишь разбивалось мое сердце. Я сделала ему больно. Поранила его прекрасное лицо. Я была единственной, кто так поступил, и даже не помнила это. Посмотрела на ладони, столь же маленькие, как у ребенка. На что они способны? Что они могли сделать неосознанно? А руки моей мамы похожи на них?

Подобрала туфлю, осматривая каблук. Я поранила его этим? Трепетно коснулась каблука, так как лицо Джаспера было вне пределов моей досягаемости, чтобы уменьшить боль. Прости, прости, повторяла я снова и снова той самой точке на обуви, что пронзила его кожу. А может он и не позволил бы дотронуться до него. Он знал о маме, значит, знал, откуда я. Я сама помню, откуда я. Он знал. Знал, почему я ударила его и, вероятно, почему я спрашивала, что произошло. Он знал, что я сумасшедшая.

Стало стыдно. Не волновало даже то, что он скрывал от меня свое знание. Я винила себя больше всех на свете. Если бы я была откровенна, то, возможно… но нет. Будь честной, Элис. Этого бы не произошло. Я бы ни за что не рассказала. Я считала, что защищаю ее, но в действительности, защищала лишь себя. Он чувствовал мой стыд и старался оградить меня. Я сомневалась относительно его намерений, умения хранить секреты, но его письмо было пропитано искренностью. Сердце знало это.

Так или иначе, он любил меня. Любил, несмотря на то, что я ему сделала, несмотря на то, что со мной происходило. Мне оставалось лишь поднять трубку, позвонить, и он оказался бы здесь.

Но.

Я больше не могла смотреть ему в лицо. Как? Я боялась того, что, наконец, со мной случилось. Я всегда знала, что мне не будет покоя и в один прекрасный день меня замкнет, как маму. И вот, издеваясь, в глаза бросается синяк под глазом и разбитая губа Джаспера. Господи, что со мной?

Стены пошатнулись, а перед глазами все расплылось. Сердце быстро стучало в груди, на коже выступил пот, а во рту появился странный привкус. Пришлось ползти на четвереньках, чтобы добраться до кровати; я слишком боялась, что пол исчезнет из-под ног, а записку Джаспера так и не выпустила из рук.

Добравшись до кровати, я трясущимися руками достала коробку из-под обуви, чтобы положить письмо туда, но передумала. Неправильно. Те были пережитком невинного времени – времени до темноты. Но теперь темнота клубилась здесь, пока я ползла при выключенном свете, как животное. И даже если бы горел свет, вряд ли я смогла бы видеть.

Забралась на кровать, не снимая одежды, и засунула письмо под подушку, все еще валявшуюся без наволочки. Повернувшись, услышала шелест листочка из блокнота. Получилась, своего рода, грустная, унылая версия колыбельных Джаспера – поддельный остаток вместо настоящего луча его души.

Я виновата, что он не здесь.

Как можно плотнее завернулась в одеяло, представляя, что нахожусь в объятиях мамы или хотя бы коконе, надеясь, что это движение спасет меня от пустоты, в которой исчезла моя настоящая мать. Или, вероятно, к утру я изменюсь.

Следующим утром я проснулась все еще завернутая в одеяло. Наверно, я не двигалась всю ночь. Я здесь, в своем теле, в своем уме. Я все еще Элис и Мэри Элис, темноволосая и светловолосая, поверженная и невинная. Села и коснулась стены. Та оказалась твердой – реальной. Провела рукой по лицу – холодному, заплаканному, но реальному. Я чувствовала лицо рукой и наоборот. Я еще здесь, от и до. Я не требовалась темноте немедленно. Мне дали еще день.

А стоил ли он без него? Может, мне было бы лучше уплыть в водах забвения за пределы собственного тела и никогда не знать, что на свете есть Джаспер?

Залезла рукой под подушку, захотев перечитать письмо Джаспера. Провела пальцами по оборотной стороне, чувствуя места, где ручка сильно давила на бумагу. Постаралась представить его, пишущего, сжимающего шариковую ручку рукой, что, любя, касалась меня; руку, которую я оттолкнула. Поднесла листок к носу, но он пал лишь чернилами и бумагой, а не Джаспером. Мне оставалось только вспоминать его запах; без его окружающего, успокаивающего аромата в душе разрасталась пустота.

Ты скучаешь. Позвони ему.

Я не могла. Просто не могла. Даже если он простил меня, даже если принял мою историю, все – лишь вопрос времени. Вопрос времени – когда Джаспер запрет меня и станет приходить, наблюдая за ухудшением моего разума и атрофии тела, пока, наконец, не сдастся. Однажды он просто не придет. Однажды я буду ждать, а он не появится. Я осталась бы в одиночестве, сжимая руками прутья армированной железной решетки, сквозь прямоугольники которой, за стеклом, проглядывало пасмурное небо. И я даже не винила бы его за отказ. Кто добровольно станет так жить? Кто мог настолько любить меня, кроме моей собственной плоти и крови? А оставшейся плотью и кровью была мама. Поэтому, рядом со мной не осталось бы никого. Только я и множество незнакомцев.

Оставалось надеяться, что я не стану жить в мире, не зная, кто я.

Но ели бы это случилось, куда делась бы Элис? Улетучилась как дым? Или оказалась бы в ловушке тела, как светлячок в банке? Вспомнила маму, ее растерянность. Иногда она что-то напевала под нос, была веселой, невинной как ребенок, радовалась новой цветной бумаге, носкам и расческе, проходящей по ее тонким волосам. А иногда она просила отвезти ее домой. Она знала. Ее возвращения были краткими – время взаймы, лишь мгновенная отсрочка наложенных чар. И страх в ее глазах, отражение предательства… Стерла запястьем горячие слезы. Вина, и так все более отягчающая душу после каждого моего ухода, усилилась, как только я подумала об уготовленной мне судьбе. Боль, разрывающая меня на части, непереносима. А что чувствовала она? Как я могла неделю за неделей оставлять ее в том месте?

Определенно, должен существовать болевой порог для тела. Жалко, что коробки предохранителей у меня нет. Хотелось просто достичь предела и отключиться. Вместо этого ощущения непрестанно нарастали, хотя, по-моему, я уже сломалась. Но скорбь никогда не прекращается. Это цена за то, что я жива, промелькнуло в мыслях.

Потребовалась вся оставшаяся энергия, чтобы подняться с кровати. Я обещала Фитцси придти. Сейчас мы редко встречались, ведь все свободное время я проводила с Джаспером. Для нее я найду силы. Сделай это для нее, если не можешь сделать для своей мамы.

Одевшись, положила в корзину необходимые ингредиенты для чаепития. Я закончила вязать колпак на чайник и работала теперь над подарком для Джаспера – просто шапкой, потому что суеверия не позволяли меня вязать свитер. Я верила в проклятье свитера для парня(2). А, возможно, я, как древние греки, пыталась избежать своей судьбы, но независимо от их выбора, независимо от их поступков в попытках изменить судьбу, каждое действие все ближе подводило греков к решению богов. Может быть, только подумав о свитере, я обрушила на себя проклятие, уничтожив любые возможности быть вместе с ним.

Нет, глупо. Я ничего не разрушила, желая связать ему свитер. Я разрушила все потому, что была Элис, дочерью своей матери. Предопределение.

Постучала в дверь Фитцси – черт, даже ее новое прозвище напоминало о нем. Попыталась придать лицу нейтральное выражение. Я должна быть приветливой, чтобы не навязывать ей свой тупой эмо мир.

- Элис! А где тот симпатяжка? Твой лучший парень? – спросила она, открыв дверь и увидев меня одну.
- Эм, Джаспер? – от его имени, произнесенного вслух, в груди что-то сжалось. – Он… он занят.

Возможно, так и есть. Возможно, это не ложь.

- Ну, давай, давай, не стой, - запричитала она, загоняя меня внутрь.

Аллан По закружился вокруг лодыжек, ожидая чай. Присела и погладила его по голове, ощущая волны мурлыканья.

- Привет, милый, - пробормотала я. – Ты любишь меня любой, да?
- Шляпы! – возвестила Фитцси. – Я уже выбрала для тебя.

Она зашаркала ко мне с розовой шляпкой со свисающими страусиными перьями и нахлобучила на мою голову, не дожидаясь, пока я встану.

- Спасибо, Фитцси, - вздохнула я, вставая.
- Ты в порядке? – поинтересовалась она, всматриваясь в мое лицо.
- Конечно, - отряхнула колени. – Просто трудно подняться с пола, - отмазалась я.

Извинившись, направилась заваривать чай. Эдгар Аллан По изящно шагал за мной, хвост стоял трубой – только кончик двигался туда-сюда.

Сдержись, выругалась я про себя. Ты можешь принести ей радость или задавить своими проблемами. С нее хватит горестей. Мне дали день, я проснулась в своем теле, в себе. Я должна быть благодарна. Не стану заморачиваться. Не прошляплю оставшееся время. И доставлю радости по-максимуму, пока не потеряюсь полностью.

Вышла с кухни, удерживая поднос так же бережно, как и маску спокойствия на лице. Буду веселой. По достоинству оценю этот день.

На Фитцси была простая шляпка-колокольчик, строгая и элегантная. Я налила чай, заслушавшись клацаньем металлических спиц.

- Хмм, - нахмурившись, протянула она.
- Что? Печенье несвежее?
- Ты снова одна. Как в нашу первую встречу. Что случилось?
- О чем вы? – не трать впустую ее и свое время. – Я сама по себе сегодня. Но с вами.

Она пригрозила мне спицей:
- Не лги мне, девочка. Я не дура.

Сдержись, сдержись…

- Где он?

Я не успела ничего осознать, а две крупных слезы уже катились по щекам.

- Простите, Фитцси, - всхлип. – Вам совсем не нужно, чтобы я распускала сопли.
- Нет, - она перегнулась через стол и тыкнула меня спицей. – Последнее что мне нужно, это чтобы кто-то притворялся счастливым, когда, на самом деле, все не так. Я видела таких докторов, когда заболел мой дорогой муж. Хрень! – вскрикнула она, снова тыкнув меня.

Меня потрясло ее высказывание.
- Миссис Фитцсиммонс?
- Прости дорогая, но я ругаюсь как моряк, когда на взводе. Прикуси язык, пока ты здесь. И не возражай. Что случилось?
- Я все испортила, - тихо отозвалась я. – Все было прекрасно, но я все разрушила.
- С лучшим парнем?
- Да, - прошептала я, боясь, что голос сорвется от тоски и боли.
- Чепуха. Я видела, как он на тебя смотрел. Фитцси знает, - она указала спицей себе на висок.
- Осторожнее, Фитцси! В глаз попадете.
- Не меняй тему, - отрезала она, опуская спицу. – Парень сражен. Ты не сможешь отпугнуть влюбленного.
- Время все изменит, - я не отрывала взгляд от чашки.
- Влюбленный, - повторила она и удовлетворенно кивнула, игнорируя меня.

Эдгар боднул меня в ногу, поэтому пришлось посадить его на колени.

- Ты прелесть, мой милый, - промурлыкала я, пока он переминался с лапы на лапу.
- Я уверена, все будет хорошо, - заговорила Фитцси. – Хочешь плакать – плачь. Не сдерживайся при мне. Я вдоволь плачу, когда нужно.

- Спасибо, - ответила я, и слезы заструились по лицу. Я пока боялась разрыдаться, но меня уже трясло. Такое предощущение как перед чиханием. Между тем я запела, ни на секунду не задумавшись над первой фразой, пришедшей в голову:

- Дети вырастают из того, что вы любите, в то, что вы теряете(3), - прижала к груди Эдгара, впитывая его тепло.
- О, хорошо, я и не знала, что ты умеешь петь, - удивилась Фитцси. – Давай споем дуэтом. Но что-то менее… угрюмое. Я раньше частенько зажигала на благотворительных церковных акциях. – Она выбрала наугад песню из репертуара Этель Мармен(4), пропев несколько строк из «Твоя пушка у Энни»(5). – Знаешь «Старомодную свадьбу»(6)?

- Конечно, - отозвалась я. Сто лет не была в хоре.
- Отлично, ты берешь старомодную часть, а я оставшуюся дерзкую.

Мы запели вместе, ее голос оказался дерзким и сильным, несмотря на хрупкую оболочку. А я ощутила, что скорбь моментально растаяла. Она схватила металлическую спицу, представив, что это микрофон, и вскоре мы обе смеялись.

- Я не хочу жениться вообщеееее!(7) – закончила она, бросив спицу через всю комнату, и в заключение, изобразила жест джаз-руки(8). Эдгар соскочил с коленей, торопясь исчезнуть.

Оставшуюся часть дня мы подбирали дуэты, которые обе знали, и я не заметила, что настало время идти на работу.

Сжала Фитцси в объятиях.
- Спасибо, дорогая Фитцси. Вы понятия не имеете, что это для меня значит.
- Не распуская сопли, девочка моя, - она похлопала меня по спине. – Все будет хорошо. Верь Фитцси. Влюблен. В таких вещах я не ошибаюсь, - и она подтолкнула меня к двери.

Работа прошла мимо меня. На сердце будто висел камень, а Фитцси рядом не было, чтобы прогнать мою боль. Каждый раз, когда открывалась дверь, я поднимала взгляд, ожидая Джаспера, опасаясь Джаспера, и каждый раз накатывало разочарование, ведь он не появлялся. Почему я так сильно хотела, чтобы он вошел, когда смотреть ему в глаза было неимоверно стыдно? Пожалуйста, пожалуйста, Джаспер, думала я каждый раз и качала головой от собственной глупости.

Ближе к ночи в бар вошел Эммет. Затаила дыхание, высматривая Джаспера, но Эммет в одиночестве уселся в кабинке. Знал ли он, что я ранила Джаспера? Ему в глаза я тоже не могла смотреть. Нырнула в туалет, оперлась спиной о прохладную металлическую дверь, чувствуя, как бешено бьется пульс.

Вернулась за стойку, притворяясь, что ничего не знаю, ничего не видела. Кругом незнакомые люди. Ничего не чувствую. Ни на что не реагирую. Не так сложно, если не забывать об установках.

Уже дома меня потрясла негостеприимность моей кровати. Достала новые простыни и наволочку, но, увидев на полу сорванное в пятницу белье, поняла, что не могу забыть эту главу моей жизни. Пока нет. Постелила старые простыни обратно, залезла в постель и глубоко вздохнула, вспоминая его объятия. Письмо Джаспера засунула в наволочку.

Завернулась в одеяло, желая выторговать для себя еще один день – двадцатичетырехчасовую отсрочку. Проснувшись на утро и осознавая себя, я от облегчения вскрикнула. Другой день, другой подарок. Сколько еще времени осталось?

Я знала, что не нужно злоупотреблять потерянными моментами прошлого, но не могла выбраться из кровати, так сильно пахшей Джаспером. Сколько еще продержится его запах? Когда я забуду его прикосновения и ощущение наполненности от и до?

Я не смогла придумать лучшего способа провести оставшиеся часы на земле, чем закутаться в его аромат. Если это будут мои последние воспоминания, не жалко. Я хочу помнить его так долго, как позволит приговоренный разум.

Очередной понедельник – время навестить маму. Время увидеть мое ближайшее будущее. Время одночасовой езды, когда я представляю Джаспера, совершающего тот же самый путь несколько раз в неделю. Что он знаете обо мне? Что знает о маме? Я размышляла над этим, лежа в постели, пока не померкло солнце, даже не встав, чтобы поесть. И неохотно покинула кровать, когда пришло время увидеть маму.

Когда я припарковала машину у Мидоувью, открылся бардачок машины. Протянула руку закрыть его и увидела шарф, как утверждала мама, связанный ею. Кастер, по ее словам. Некто по имени Кастер присматривал за ней, пока она вязала. Возможно ли это? Взяла его, смотря на него новыми глазами.

Когда санитар – я сразу же задумалась, не работал ли он в одну смену с Джаспером – позволил мне войти в палату, я взмолилась, чтобы у мамы был один из ясных дней. Мне нужно было знать.

- Мам? – неуверенно спрашиваю я, комкая в руках неуклюже связанный шарф.
- Моя Мэри Элис, - она улыбнулась, качая вперед-назад ногами.
- Мам, узнаешь? – протянула ей шарф.
- Откуда это? – она недоуменно нахмурилась.
- Ты подарила.
- Я?
- Ты… сказала, что сама связала.
- О… Я так сказала?

Почему имело значение, был ли Кастер реален или нет? Хотела сдаться, но передумала и поднажала:
- Ты говорила, за тобой присматривал Кастер.
- Кастер! – воскликнула она, хлопая в ладоши. – Он сегодня здесь? Мой любимчик.

Села рядом с ней.
- Расскажи мне о Кастере, мам. Какой он?
- Он изумрудно-зеленый! Как Изумрудный город! – она подпрыгнула на кровати, сияя глазами.
- Его зовут Кастер? Какой Кастер? – поинтересовалась я, потирая ее спину.
- Просто Кастер. Он похож на Кастера. Джентльмен. Изумрудно-зеленый. Ой, - внезапно удивилась она, рассматривая меня. – Ты потеряла свой свет. Куда он делся?

Я проигнорировала ее вопрос:
- Что Кастер делает обычно?
- Он наблюдает за мной. Приносит мне пряжу и поет. Спрашивает про тебя, - она все еще смотрит в пространство около моей головы. Она схватилась за голову, через глаза заглядывая мне в душу. – Ох, Мэри Элис, что с тобой случилось?

- Я в порядке, мам, в порядке.
- О, так у тебя мой шарф! – обрадовалась она, забирая шарф и обматывая им мою шею. – Кастер сказал, этот цвет тебе подойдет. Он судил по фото. Всегда на него смотрит, - она показала на стол. – Такая яркая и солнечная пряжа, - мама поправила шарф. – Это твой цвет – цвет одуванчиков, солнца, но его уже нет.

Она протянула руку погладить меня по щеке, но внезапно ее ногти впились мне в кожу.

- Где твое лицо? – закричала она, став терзать мне кожу. Я постаралась сдержать ее руки, но она была сильнее. – Где Мэри Элис? Кто ты?

Санитар услышал шум и вошел.

- Мисс Брендон! Пожалуйста!

- Уйдите от меня! – заорала она, прячась за спинкой кровати. – Где Мэри Элис? Что вы с ней сделали? Верните мне ребенка! Моего ребенка! – продолжала кричать она, вцепившись в волосы. Санитар уже схватил ее, стараясь удержать, но она вопила и старалась укусить его.

- Помогите! – крикнул он, сдерживая ее.

Хаос. Мама кричала и пиналась, санитар держал ее, медсестры бегали, кололи ей уколы.

- Не делайте ей больно! – закричала я, плача.

Дежурная медсестра похлопала меня по руке:
- Мы справимся, милая. С ней все будет хорошо. Возвращайся домой. Она в порядке. Мы не причиним ей боль. Она просто переволновалась. Давай, иди, - ее голос был мягок, но настойчив, так что мне ничего не осталось сделать, как вернуться к автомобилю.

Меня одолевало сильнейшее желание позвонить Джасперу, но мамина вспышка жестокости, когда она пыталась царапать меня, ударить санитара, подарили мне полное представление о том, что я ему сделала. И как после этого мне с ним встречаться? Сосредоточилась на кровати, все еще хранящей его запах. Там достаточно удобно. Больше, чем я заслуживаю.

Придя на работу на следующий день, я удивилась, увидев Эммета, стоящего под тентом. Понадеялась, что он не обратит на меня внимания, так же как собиралась сделать я, но он приветственно кивнул. В руках у него находился помятый пакет.

- Элис! Эй, Элис! – замахал он, точно маленький мальчик. Возможно, Джаспер не сказал ему.
- Привет, - чуть заметно кивнула.
- Так, эм, - начал он, потирая шею. – Не знаю, что у вас двоих происходит, но Джаспер уже несколько дней не выходит из своей комнаты, постоянно ругаясь и что-то бормоча. А сегодня вышел и попросил отвезти тебе это.

Я искала в его словах скрытое осуждение, но не нашла ничего кроме смущения и беспокойства.

- Ты нравишься мне, Элис, - просто сказал он. – А Джаспера я люблю как брата. С тобой он счастлив. Только… не знаю, что произошло, но он хороший парень, Элис. И он скучает, - он вручил мне пакет, с чем-то странно завернутым в газеты и скотч.

Я думала, он исчезнет за углом, но Эммет зашел в бар.

Села на тротуар, игнорируя сырость и холод, и развернула пакет. Порвала бумагу, испачкавшись в типографской краске. Там был квадратный лоскуток, ну, или почти квадратный, из знакомой дешевой акриловой пряжи. Как одуванчики или солнечный свет. Вылетела бумажка – еще один тетрадный лист.

Моя милая Элис,

Знаю, что пообещал оставить тебя в покое, но я обязан был тебе это передать. Я собирался сохранить его до твоего Дня Рождения и удивить, но ты так и не сказала, когда он будет. Что ж, счастливого не-дня-рождения, хотя может мне повезло, и я выбрал правильный день.

Прежде чем ты спросишь: это кухонное полотенце. Просто поверь.

Как у тебя получались стежки в ряд? Я и так восхищался тобой, а после этого преступления против пряжи и геометрии и подавно. Я думал, у меня ловкие пальцы, но эти маленькие иглы ужасны; две палочки гораздо больше ставят в тупик, чем шесть струн.

Я скучаю. Руки помнят твои очертания и спрашивают меня, почему они пусты. Я же отвечаю, что это потому, что их обладатель – идиот.

Жду тебя на другой стороне вечности,

Джей.

Пальцы нащупали телефон, прежде чем я вообще осознала, что делаю.

Полгудка.

- Элис? Это ты? – его голос взбудоражил кровь в венах. Господи, как я скучала.

Постаралась выдавить хоть слово:
- Ты Кастер? – спросила, перекинув полотенце через руку.
- Да, мэм, - тревожно, натянуто отозвался он.

Как он мог быть таким щедрым? Поднесла полотенце к лицу. Оно пахло его руками. Пряжа прижатая к поцарапанной щеке, его голос в телефоне – этого никто не сможет заменить. Я поняла теперь, что не смогу без него жить. Хотела признаться ему, но перед глазами снова встало его раненое лицо. Чувствуя себя чудовищем, я заплакала; рыдания становились недолговечными клубами пара в морозном вечернем воздухе.

(1) Виена Тенг - автор и исполнительница песен из города Сан-Франциско.
(2) Термин «проклятие свитера для парня» используется для описания ситуации, когда девушка дарит саморучно связанный свитер своей половинке, и их пара вскоре распадаются. По другой версии, отношения закончатся еще до того, как свитер свяжут.
(3) Стивен Сондхайм и Джейм Лэпин, песня «Ведьмин плач», мюзикл «Into the Woods», 1986
(4) Этель Мерман - американская актриса и певица, одна из самых знаменитых бродвейских исполнительниц. Сыграла главную роль в «Твоя пушка у Энни»
(5) «Твоя пушка у Энни» - мюзикл по книге Герберта Филдса и его сестры Дороти Филдс.
(6,7) Песня из той же «Энни»
(8) Джаз-руки - пример

Шаг к примирению сделан, как вам кажется?
А все ли заметили, что Эммет в одиночестве зачастил в бар?..
Жду вас, читатели, на Форуме!