Этот вечер не заладился с самого начала. Во-первых, я хотела порадовать Эдварда булочками с изюмом и корицей и весь день колдовала над тестом. Два раза мне пришлось начинать заново: тесто выходило либо слишком липким, либо, наоборот, твердым. Наконец, когда я справилась с первой частью и почувствовала вкус победы, я, по традиции, сожгла первую партию булочек в духовке. Ну, то есть, сначала они вообще не пеклись, а когда я прибавила огня, они сгорели. Ничего нового. Со второй партией я была более осторожна и спасла их. Но меня ждало горькое разочарование: тесто запеклось, превратившись в камень; этими булочками можно было забивать гвозди. Почему? На картинке они смотрелись румяными и мягкими, так какого черта в моих руках, как будто назло всем моим стараниям, они стали твердыми и несъедобными? Я не в силах была это постигнуть. Что со мной не так?

Со вздохом отставив раздражающие булочки в сторону, я принялась готовить мясо. Которое, как и положено, сгорело, потому что одновременно мне вздумалось посмотреть телевизор, и я чересчур увлеклась новостями. Я вообще постоянно смотрела новости; почему-то мне казалось, что там я могу услышать что-то про себя. Если папа ищет меня, мне хотелось быть в курсе этого. Я уже посмотрела новости CNN и переключила на местный канал, хотя Лонгвью никогда не был богат на события. Сегодняшний день стал исключением: три пожара, в одном из которых чуть не погиб человек. Благодаря отличной работе пожарников человека спасли, хотя мужчина попал в реанимацию с отравлением угарным газом. Сейчас, смотря репортаж, я втайне порадовалась, что Эдвард не был в том пожаре, иначе я с ума бы тут сошла от беспокойства. Хорошо, что он работает курьером.

Как раз в этот миг запах гари вырвал меня из грез, и я осознала, что снова спалила ужин. Досадуя и злясь, я вырубила огонь, понимая, что никак не успею приготовить что-нибудь еще. Тем более, последние несколько дней холодильник был почти пуст. Я тоже была пуста, внутри. Что скажет Эдвард, когда голодный придет домой? Да, конечно, он скажет «ничего страшного», чтобы я не терзалась, хотя лучше бы он наорал на меня, как мой отец: может, это бы меня чему-то научило.

В отличие от меня, сгорающей от стыда и вины, Эдвард улыбался, когда вошел.
- Сюрприз, - объявил он, всовывая мне в руки коробку с пиццей, отчего мне немедленно захотелось рыдать. – Перестань, пожалуйста, - проворчал он мне на ухо, и я сглотнула, чтобы сдержать слезы. Последнее время я замечала, что в его лице проскальзывает раздражение, когда я плачу или ругаю себя вслух. Наверное, он устал от моего постоянного самобичевания, ему хотелось приходить в спокойную домашнюю обстановку, а не выслушивать истерики. И я старалась, как могла.

Эдвард чмокнул меня в щеку, и я тоже хотела, но его щека и шея были покрыты слоем черной грязи.
- Ой, что это? – удивилась я, стирая грязь и демонстрируя Эдварду черные пальцы.
- Наверно, испачкался, - он невозмутимо пожал плечами и быстро прошел мимо, обдав меня запахом жженой пластмассы.
- От тебя странно пахнет, - нахмурилась я, пытаясь осознать, отчего запах кажется таким знакомым? Так пахнет пепелище, поняла я. Так пах иногда Эдвард, когда приезжал за мной к Дартмуту после работы. Но тогда этому было объяснение, а сейчас нет. Вот только если… Воспоминание о пожаре в центре Лонгвью ударило меня словно электрическим током. Что, если Эдвард проезжал мимо? Что, если он, как и в случае с лифтом в Вегасе, не смог пройти мимо? Тогда черные следы – это сажа?
- Ты уверена, что это от меня? – рассмеялся вдруг Эдвард из кухни, и меня мгновенно затопило чувство вины. Мысли о пожаре и о том, что Эдвард мог ненароком в нем поучаствовать, совершенно вылетели из головы.
- Прости… - пролепетала я, зная, что он видит: сожженный ужин. – Наверно, ты прав. Я…
- …как раз хотела пиццу, любимый, – закончил он за меня, не давая договорить. На его лице сияла улыбка – так он хотел разрядить обстановку – но я лишь сильнее покраснела и опустила глаза в пол.
- Типа того, - выдохнула я разбито.
- Вот и договорились, - он снова прошел мимо меня, теперь в коридор, быстро скинул куртку и обувь, и сразу же юркнул в душ. – Начинай есть, я скоро! – крикнул он прежде, чем раздался шум воды.

Так как другого выхода совершенно не было, я лениво отломила кусочек пиццы и задумчиво стала жевать. Черт возьми, как они делают ее такой вкусной? Может, мне стоит устроиться поработать в пиццерию? Я бы могла поучиться там готовить, а заодно и деньги заработала. Вопрос денег никогда не был для меня важным; даже несмотря на то, что я выросла в роскоши, мне оказалось довольно легко примириться со скромным образом жизни. Но мне ужасно хотелось облегчить Эдварду его ношу. Если я не могу стать хорошей хозяйкой, если я не смогу стать нормальной матерью, может я смогу быть полезной, работая?

Я так увлеклась, обдумывая эту мысль, что не заметила, как ко мне подошел Эдвард. Я вздрогнула, когда его руки оперлись на стол с двух сторон от меня, и опешила, когда он, хитро улыбаясь, откусил кусок от пиццы в моей руке. Непрожеванная пицца застряла у меня в горле.
- Ты голодный? – несчастно выдохнула я, испытывая глубокий стыд. Эдвард после работы, а я даже не подождала его, чтобы вместе сесть за стол. Я так ужасно эгоистична, что могла бы съесть всю пиццу, не оставив ему ни кусочка?
- Нет, - весело ответил он. – Нас кормят на работе, забыла? – и с этими словами он снова укусил мой кусок, и я позволила ему забрать его весь, так, что он даже облизал мои пальцы. Это было щекотно, и я захихикала, хотя все еще мучилась виной.
- Чем ты так доволен? – поинтересовалась я, потому что Эдвард буквально сиял, словно получил сегодня минимум Нобелевскую премию.

Эдвард уткнулся носом мне в шею и скользил им туда-сюда; от этого мои руки самопроизвольно отправились блуждать по его волосам.
- Просто соскучился, – пробормотал он и потянул за кушак моего шелкового халатика. Он тихонько удовлетворенно выдохнул, когда полы разошлись, представив его взору мою наготу, и его руки легли на мою талию. Но что-то в его лице заставило меня насторожиться: также он выглядел в тот раз, когда взял себе подработку. Нет, сегодня он выглядел даже счастливее. На его лице было написано торжество победы.
- Мне кажется, тут что-то большее. Ты давно так не сиял, - я тоже развязала кушак на его банном халате, чтобы мы оказались в равном положении – мне тоже нравилось видеть его обнаженным. А возбужденным, как сейчас, особенно.

Эдвард не ответил. Его горящий взгляд прошелся по моему телу, остановившись чуть дольше на животе, а затем он одним плавным движением скинул с моих плеч шелк. Укутав в свой банный халат, Эдвард стал покрывать мою шею и грудь горячими поцелуями. Но я хотела закончить разговор прежде, чем потеряю голову и забуду получить ответы.
- Только не говори, что нашел себе еще и третью работу… - проворчала я, все еще надеясь, что моя догадка неверна. Странное чувство опасности не покидало меня с момента, как он вошел в дом. Я хотела понять, что это означает.
- Не забивай себе голову… - пробормотал он, и теперь я окончательно убедилась, что он скрывает от меня что-то. Быть сосредоточенной на важном становилось все труднее: губы Эдварда сладко путешествовали от одной моей груди к другой, вызывая неслабое головокружение. К тому же, Эдвард почти уложил меня на стол, и я ясно чувствовала, насколько сильно он хочет меня. Мое сердце уже колотилось как ненормальное, с губ невольно срывались стоны удовольствия. Он знал, как отвлечь меня и заставить замолчать.
- Неужели настолько плохо с деньгами? – прошептала я, с трудом удерживая уплывающее в наслаждение сознание, но практически уверенная в своей правоте: он точно нашел себе третью работу, он способен и на это. – Я же говорила, мне хватает… - я не договорила, потому что он накрыл мои губы своими, и это было так страстно, что я больше не могла сопротивляться. Поговорим позже, решила я, пусть не думает, что я забуду.

С той же страстью я ответила на поцелуй, чувствуя, как мои ноги и все тело слабеют, и я оседаю на стол окончательно. Вау, мы еще никогда не делали это на столе. Я хочу.

- Спине не жестко? – пробормотал вдруг Эдвард, выдергивая меня из сказки.
- Нет, - выдохнула я. На самом деле, жестко и даже больно было наверно Эдварду, так как одна его широко раскрытая ладонь лежала под моими лопатками, а вторая под поясницей. Мне было комфортно, даже мягко, чего нельзя сказать о его пальцах – наверняка, им было очень больно.
- Я могу отнести тебя в кровать… - продолжал гнуть свое Эдвард, и я снова почувствовала себя больной. Дурацкая гиперопека, это так раздражало меня.
- Эдвард…! – я буквально прошипела ему в лицо, чтобы он прекратил. – Мне не больно! И я не хочу в кровать… - с этими словами я подняла ноги на его талию, чтобы он не вздумал сбежать, а рукам позволила опуститься на живот Эдварда и ниже, помогая ему решиться. Эдвард задышал чаще, когда почувствовал мои пальцы, и со стоном впился в мои губы. Больше он ни слова не говорил, и мы занялись умопомрачительным сексом прямо на столе.

Я думала, мы продолжим разговор перед сном, но на самом деле мы оба настолько устали, что еле доползли до кровати. Вместо того, чтобы вернуться к выяснению, отчего Эдвард такой довольный, я уснула ровно через пять минут после того, как моя голова коснулась подушки. Я вообще эти два месяца спала много и часто – доктор говорил, что это нормально. И еще, с момента побега я спала удивительно крепко для человека с нечистой совестью. Я была уверена, что никогда не обрету покоя, и буду остаток жизни оглядываться через плечо, бояться стука в дверь и… и просто бояться. Но я спала много и спокойно, как спят чистые невинные дети, голова которых еще не забита всяческими проблемами.

Но именно сегодня, непонятно почему, спустя почти два месяца после побега, меня неожиданно вновь посетил кошмар. Да еще какой!

Начиналось все так, как уже снилось мне раньше: мы с Эдвардом тонем в машине. Но теперь я вела себя иначе. Я ни секунды не сомневалась в том, что делать. Отстегнув ремни безопасности, я стала тянуть Эдварда назад, чтобы вытащить через заднюю дверь салона, не застрявшую во льду.
- Сейчас, сейчас, - шептала я, - я спасу тебя! – Я была преисполнена решимости, во мне не было места страху.
Мне уже удалось наполовину перетащить Эдварда назад, когда я решилась на секунду взглянуть в сторону моста. Я застыла на месте, увидев вместо маленького Эдварда у перил… своего отца. Нет, не может быть! Мне казалось, машина начала быстрее скользить вниз, и я стиснула зубы, стараясь не обращать внимания на всепоглощающую панику. Что бы ни случилось, я подумаю об этом позже – сейчас я должна спасти Эдварда. Я дергала его и тянула, но он вдруг стал как будто в два раза тяжелее, никак не удавалось вытащить его. К тому же, я почувствовала, что мои ноги застряли. Нос машины сминался, деформировался, заполняя салон, и я с ужасом поняла, что мне не выбраться. Толкнув дверь, я стала кричать Эдварду, чтобы он выбирался без меня, но он все еще не пришел в сознание и не слышал меня. Внезапно мою ногу пронзила боль, я посмотрела вниз, только чтобы увидеть, как покореженная панель управления надвигается, деформируется и вгрызается в мою плоть, сминая ноги и – о, Боже! – мой живот! Кровь хлынула, а я не могла пошевелиться, не могла даже закричать. Ужас, такой, какого я никогда не испытывала раньше, заполнил все сознание целиком. Ребенок, стучало в ушах, и я проснулась, задыхающаяся и дезориентированная. Из моего горла все еще рвался затихающий крик.

Несколько секунд я ничего не могла понять. Жар гулял по телу, волосы взмокли, боль в ноге была настоящей. Не сразу я поняла, что она просто затекла от неудобного положения, но облегчения это не принесло. В душе поселилось чувство подавляющей безысходности, из глаз полились молчаливые слезы. Это сон, всего лишь сон, сказала я себе, а руки судорожно ощупывали живот. Еще никогда мне не было так страшно.

- Что случилось? – пробормотал сонно Эдвард, притягивая меня к себе, но мое тело окаменело. Затем он приоткрыл глаза и увидел слезы. Он мгновенно проснулся.
- Что случилось?! – теперь вскричал он по-настоящему обеспокоенно.
- Кошмар… - пролепетала я и зарыдала, прижавшись к нему всем телом, обняв руками и ногами. Эдвард ласково гладил меня по волосам.
- Расскажи, - попросил он. – Вдруг поможет?
- Я не знаю… Я… Мне уже снилось это раньше… Мы все… Мы умерли… - я всхлипнула, сжимая его футболку в кулаки. Сбивчиво я рассказала ему весь сон – и тот, который был раньше, и этот новый, изменившийся.

Эдвард вздохнул, как мне показалось, с облегчением.
- Это то, о чем я говорил тебе, - ласково ответил он. – Помнишь надпись на кольце?

Я притихла, пытаясь осознать, что он имеет в виду. «Борись. Любовь сильнее смерти». Но я же боролась в этом сне! Отчего же мне так страшно, так больно, когда я проснулась?

- Белла, ты понимаешь, что я имел в виду?
- Не очень, - честно призналась я. Страх продолжал гулять внутри, желудок сжимался от спазмов.
- Белла, - вздохнул Эдвард, - ты избавилась от отца, но не перестала бояться, твое подсознание выражает это через сны. Это же очевидно. Мне нравится, что в этом сне ты боролась со страхом. Раньше ведь этого не было?
- Не было, - согласилась я, но голос вышел каким-то сдавленным.
- Видишь, это прогресс, - Эдвард улыбнулся и поцеловал меня в висок. Но мне не стало легче.
- Эдвард, - позвала я его, потому что он снова начал засыпать.
- Мм…?
- Мне страшно.
- Не бойся. Я рядом, - он крепче прижал меня к себе, но мой страх не уходил, наоборот, стал сильнее. Я поняла, что меня смущает в этом сне, откуда это чувство неизбежности, предопределения.
- Понимаешь, все было бесполезно. Бессмысленно бороться. Я пыталась, да, но ведь мы все равно умерли, как я ни старалась. Это так ужасно… - я тяжело всхлипнула.
- Но ты боролась, - улыбнулся Эдвард с закрытыми глазами. – В следующий раз ты победишь.

Вот теперь мне стало чуточку легче. Если Эдвард видит улучшение, то я поверю ему. Плохо, что неприятное сосущее чувство не проходило, разъедало изнутри. Моя спина продолжала покрываться потом, а желудок болезненно сжиматься.

Эдвард повернул меня к себе и спиной и спустя пару минут засопел в шею, оставив меня наедине с кошмаром, и мне не хотелось больше засыпать. Мне было очень, очень страшно. И вдруг, будто он читал все мысли и точно знал, чего именно мне не хватает, рука Эдварда двинулась вниз, пока не накрыла мой живот. Тут же, как по волшебству, на меня нахлынуло удивительное чувство умиротворения, по телу разлилось тепло. Как будто выключатель нажали. Страх отступил, сменившись полным спокойствием, и у меня возникло странное ощущение, как будто мое тело мне не принадлежит. А вдруг это вовсе не мой сон? Что, если это не мой страх? Что, если так о себе дает знать ребенок? Такое может быть? Он чего-то боится? Я в удивлении прислушалась к себе, опустив глаза. Рука Эдварда на моем животе, меня клонит в сон. Где ужас, всего минуту назад одолевающий меня? Я осторожно просунула пальцы под ладонь Эдварда, трогая едва заметную округлость. И вдруг – о, чудо! – что-то легонько шевельнулось внутри, прямо под рукой. Я замерла, осознавая это. Эдвард глубоко вздохнул, его рука прижалась сильнее, создавая прочные объятия, и меня вновь накрыло счастьем. Создавалось впечатление, будто отец напрямую общается с сыном, минуя меня. Даже во сне! Словно… словно рука Эдварда успокоила ребенка, которому приснился дурной сон. Они чувствовали друг друга, как будто между ними уже образовалась глубокая связь – сильнее, чем со мной. Я осторожно высвободила руки, позволив ладони Эдварда остаться на моем животе. Меня переполняли чувства. Слезы заполнили глаза: наполовину от счастья, наполовину от стыда. Я тоже хотела стать такой, как Эдвард: чуткой, любящей, понимающей. И я дала себе слово, что стану.

Я засыпала почти с улыбкой. Почему-то мне казалось, что завтра будет необычный день, и принесет нечто новое и удивительное. Что-то во мне переменилось, хотя я не поняла, что. Но мне вдруг захотелось бороться. Отчетливо ощутила: завтра у меня все получится, и ужин, и уборка. Завтра я стану другой. Завтра я не буду страдать. Вместо того, чтобы ныть, я стану работать над собой, и теперь я твердо знала, что моя депрессия наконец закончится.

Под утро мне еще пытался сниться кошмар - что-то о том, как опасно выходить из дома - но я не обратила на него внимания. Я была слишком счастлива для этого.

Утро было солнечным, под стать моему новому настроению. Я бодро соскочила с кровати, раздвинула портьеры. Улыбнулась, вспомнив ночь. Как будто знаменуя перемены, в желудке заурчало, а внутри что-то дернулось. Положить ладони на живот оказалось таким естественным, как будто я делала это всю жизнь. Я даже не заметила, как вслух произнесла:
- Все в порядке, сейчас мама поест, не волнуйся. - И, как будто именно этого не хватало ребенку, меня тут же заполнило облегчение. Кажется, мы поладим. Я улыбнулась этому.

Представляя, как обрадуется Эдвард вечером, узнав, что ребенок начал шевелиться, я спустилась вниз, чтобы разогреть завтрак. Не было обычных чувств, которые преследовали меня последние два месяца: усталости, вины. Меня переполняли легкость и жажда деятельности.

Я быстро управилась с уборкой, а затем принялась за готовку с энтузиазмом, который не ощущала еще ни разу. В руках все спорилось: я выбрала довольно сложный рецепт, что сегодня меня совсем не напугало, быстро почистила овощи, поставила кастрюлю с водой для супа, вытащила размораживать рыбу. Потом я обнаружила, что мне не хватает орегано и морковки, да и молоко закончилось. Первой мыслью было позвонить Эдварду, но затем я решительно отмахнулась от этой идеи. Если моя догадка верна, и он взял себе третью работу, он будет слишком уставшим, чтобы заходить в магазин. Сколько можно быть эгоисткой? Я вполне в состоянии купить продукты сама!

Я выключила газ, но не стала убирать овощи, зная, что вернусь не более, чем через полчаса – до магазина рукой подать. Накинув куртку и сапоги, я вышла на солнечный порог, который неожиданно оказался скользким и мокрым. Видимо, все утро шел дождь, прояснилось только сейчас. Я смутно вспомнила, что утром Эдвард меня будил, чтобы что-то сказать. Что-то важное. Я нахмурилась, ощутив беспокойство: кажется, он просил меня не выходить из дома? Или это был сон? Так как это произошло, когда я не осознавала себя, я не могла припомнить детали. Кажется, он сказал, что ничего страшного, и вечером обещал все объяснить. Это не помешает мне добежать до магазина! На всякий случай я натянула на лицо капюшон до самых бровей.

Обычно я ездила на мерседесе, но сегодня стояла прекрасная погода, и мне захотелось прогуляться. Воздух был морозный, предвещая скорые холода, зато солнышко приятно припекало. Я чувствовала себя свободной. Наконец-то я делала что-то самостоятельно, и мою грудь переполнила гордость, что я смогла это. Эдвард будет рад.

Проходя мимо пиццерии, я внезапно вспомнила свое желание поработать там, и это немного омрачило мое хорошее настроение. Сегодня вечером произойдет серьезный разговор. Мне необходимо знать, что за еще одну работу взял себе Эдвард и, если необходимо, я тоже пойду работать. Я видела, как он вздыхал, глядя на поломанную микроволновку, не имея возможности купить новую. Я видела его печальный взгляд в сторону гостиной, которую он хотел перестроить под детскую. Видела, как ему хотелось заняться этим прямо сейчас, но время шло, и он по-прежнему только мечтал. Что, если его ожидания не оправдаются, и он не потянет семью? Работа курьером явно не приносила дохода, на который он рассчитывал. Если бы я могла хоть чем-то помочь…

Проходя мимо местного отделения банка, я закуталась в капюшон еще теснее, хотя в этом не было необходимости – вряд ли местный банкир даже слышал о моем отце, слишком далеко.

Я с грустью посмотрела на банковский автомат, жалея, что не догадалась обналичить свою карту сразу – сейчас у нас не было бы проблемы с деньгами. И вдруг встала как вкопанная. Меня осенило! И как же я сразу не вспомнила! Мне хотелось ударить себя по лбу. На мое восемнадцатилетие папа сделал мне шикарный подарок! Да, он жестокий, властный, черствый человек, но, тем не менее, он всегда хотел защитить меня и маму. Пусть и перегибал палку, но некоторые его поступки все-таки означали заботу. Он открыл для меня тайный счет. Этими деньгами я могла воспользоваться с момента полного совершеннолетия – с двадцати одного года – и только в случае крайней необходимости. Счет был продуман таким образом, что мне даже не придется предъявлять паспорт - я смогу получить деньги, назвав сложный код безопасности и несколько паролей, которые я заучила наизусть. Это было сделано для того, чтобы я могла спрятаться от папиных врагов, скрывая даже собственное имя, и сейчас я была крайне благодарна отцу за такой продуманный подарок. Связанный с преступностью, отец понимал, что может в любой момент потерять все свое богатство, если хоть раз ошибется. Поэтому счет для меня никак не был связан с его именем. Он не хотел, чтобы я осталась нищей в случае чего.

Сейчас меня словно магнитом тянуло в банк, хотя минуту назад это вызывало лишь содрогание. Я могла бы снять столько денег, что хватило бы на целый год, и Эдварду не придется вкалывать до седьмого пота. Я могу быть полезной! Я в силах помочь ему!

Сегодня я была удивительно решительной, поэтому, натянув капюшон еще глубже, смело вошла в банк. Сегодня вечером в нашем уютном домике на окраине будет праздник!