Среднего роста темноволосая женщина лет сорока пяти тянула за руку мальчика в джинсовом комбинезоне. Их черный с красной отделкой чемодан сам по себе катился где-то сзади: никаких усилий со стороны немолодой уже, но все еще неопытной мамы.
Мальчик, вместо того чтобы слушать (а женщина упорно пыталась что-то сказать сыну), блуждал своими пронзительно-голубыми глазенками по фигурам суетившихся вокруг людей, разинув рот и пристально их разглядывая. Людей: мужчин, женщин, детей и подростков – было много. Переполненный зал ожидания Международного аэропорта Сиэтл-Такома едва вмещал их всех. Причиной странного для буднего дня оживления стал мощный грозовой фронт, надвигавшийся с северо-запада. Это из-за него задерживали большую часть рейсов.
Кто-то из пассажиров, отчаявшись дождаться вылета, уже успел воспользоваться услугами гостиницы при аэропорте, многие коротали время в баре, ну а Моника Рейс – так звали женщину – просто не знала... не знала, как ей быть.
Она чувствовала себя потерянной и какой-то разбитой все эти дни, и тот факт, что сейчас, когда похороны ее подруги Анны, с которых она возвращалась, уже в прошлом, не придавал уверенности или хотя бы обещанной легкости, напротив... В горле стоял комок из слез, и что-то тяжелое давило на грудь. Осознание...
"Да, для Анны и ее мужа Билла все кончено, а для тебя это только начало, Рейс. Во что же ты ввязалась?" – корила она себя мысленно, и тут же сама себя ругала. Отчаяние и внезапная слабость – вот чего следовало опасаться женщине, оказавшейся в положении, схожем с теперешним положением Рейс. Ведь теперь волею случая она была уже не той, кем являлась тремя днями ранее. Теперь она – мама. Странная улыбка изменила лицо. Мама... Не все в этой жизни так просто, как кажется изначально.
– Моника? Моника Рейс? – схватив за плечо, спросил у нее мужчина с такими же, как и у мальчика в комбинезоне, голубыми глазами.
– Доггетт? – едва скрывая удивление, произнесла "мама".
– Не ожидал тебя...
– Я тоже, – поспешила она перебить.
Джон Доггетт – крепкого телосложения одинокий мужчина, возраст которого неумолимо приближался к пятидесяти, познакомился с Моникой еще в ту пору, когда был женат. Обстоятельства их знакомства даже сейчас, по прошествии стольких лет, казались Рейс весьма печальными: она расследовала дело... о похищении и убийстве маленького мальчика.
– Эй, привет, парень! Не хочешь познакомиться? – спросил Доггетт у ребенка, которому Рейс предстояло в самом что ни на есть ближайшем будущем заменить погибшую в автокатастрофе семью. Ей одной – целую семью: отца, мать...
– Не бойся, Ленни, это мой старый друг Джон, – подбодрила она сына, приучая себя называть маленького Леонарда именно сыном – не ребенком и не малышом. Так советовали те две книги из серии "Помоги себе сам", которые Моника купила по пути в аэропорт. Одну из них она пролистала еще в магазине.
– Тебя зовут Ленни? – улыбнулся Доггетт.
– Леонард, – пробормотал мальчик, надув щеки и сморщив нос.
– Сколько тебе лет, Леонард? – подмигнув Монике, спросил у ее "сына" ее "старый друг" Джон.
– Пять с половиной. Через четыре месяца исполнится шесть. Ты придешь ко мне на День рождения, Джон? Мой папа обещал клоунов, и еще он вместе с папой Дика построит нам новый дом на дереве. У старого...
– Ленни... – мягко позвала мальчика Моника.
– У старого сломалась крыша, и лестница прогнила, поэтому мама не разрешает нам с Диком туда ходить. Мой папа – самый лучший. Он построит самый-самый лучший дом на дереве – даже Миллеры обзавидуются!
– Ленни, – вновь попыталась вмешаться Моника, стараясь... стараясь пока не думать об этом пресловутом доме на дереве, который обещал своему сыну Билл. Вот уже сутки как лежавший в могиле Билл.
– Когда мне было столько же, сколько и тебе, у меня тоже был дом на дереве. Самый-самый... – заговорил Джон, – и, знаешь что... – продолжил он уже шепотом.
Дальше Рейс не слышала, зато видела улыбку, засиявшую на лице у Ленни.
"Господи, ну почему, почему я совсем не умею обращаться с детьми?!" – вопрошала она потолок зала ожидания Международного аэропорта Сиэтл-Такома – молчаливого свидетеля сотен, тысяч, десятков тысяч таких вот почти семейных сцен.
– Доггетт? – позвала Моника.
Доггетт отстранился от мальчика, но подыматься с корточек все еще не желал. "Образцовый отец!" – пронеслось в голове у Моники.
– Мы тут с Леонардом немного посекретничали. Ты же не против, Рейс? – спросил полуутвердительно Доггетт.
Он щурился, и от этого морщинки, десятками тонких лучиков расходившиеся из уголков его глаз, казались заметнее. Время. Всегда против нас это чертово время!
– Поделишься потом? Мне тоже хочется знать... ваш секрет, – улыбалась с нескрываемой грустью Моника.
Джон Доггетт выпрямился в полный рост и поправил полы расстегнутого плаща... траурно черного. И этот фирменный плащ, присутствовавший в гардеробе каждого второго агента, и синий в тонкую полоску костюм, дополненный темным в тон свежевыглаженной рубашке галстуком, и чисто выбритые щеки – все в Доггетте говорило о том, что он здесь не по чьей-либо прихоти, а по делу. Существовала некая веская причина, приведшая его в Сиэтл. Работа?
– Ты все еще в Бюро? – наудачу спросила Моника.
– Это так очевидно?
– Ну, не так чтобы уж очень.
– Почему тебя это беспокоит, Рейс? Шесть лет назад ты... – он остановился, не зная, какое слово лучше подобрать. Доггетт никогда не умел произносить речи.
– Все еще сердишься на меня за то, что я тебя бросила?
– Ты бросила не меня, а работу... а мне за все это время не позвонила ни разу, не спросила как дела, что я, с кем я, – в его голосе все же была обида. Как ни старайся, скрыть такое невозможно. И только присутствие увлеченно игравшего со своим роботом-трансформером ребенка – чужого им обоим – делало сказанное более... осмысленным и мягким, сухим.
– Я не хочу ворошить прошлое, Джон. И тогда не хотела. Глупо было цепляться за те жалкие крохи, что остались от сотен файлов.
– Называй меня мазохистом или сумасшедшим...
– Я никак не хочу тебя называть, Доггетт.
– Я сделал это. У нас опять есть кабинет, опять есть все эти папки с файлами, – он говорил и махал рукой кому-то... одновременно, этот кто-то находился у Рейс за спиной, и она едва справлялась с искушением обернуться, – мы опять занимаемся все тем же, чем и десять лет назад – Секретными Материалами.
– Мир не стоит на месте, – заключила Рейс, наконец оборачиваясь и сталкиваясь лицом к лицу с девушкой, которая, судя по всему, являлась неотъемлемой частью этого "мы" в исполнении Доггетта, и которая ей сразу, с самого первого взгляда... совсем не понравилась.
"Нимфетка!" – беззвучно прошипела Рейс, вслед за чем, опасаясь произнести вслух какую-нибудь грубость, нервно поджала губы и начала их кусать. Как же ей не хватало пачки когда-то любимых Morley! Да какая там пачка!
– Изабелла Свон, моя напарница, – представил девушку Доггетт.
– Белла, – протягивая Монике руку, улыбнулась нимфетка, – и я еще не совсем агент, у меня стажировка, но...
– Мисс Свон – лучшая на своем курсе, – вмешался Доггетт.
– Моника Рейс.
– Мы раньше работали с Моникой.
– Оу... вы тоже в Бюро? – заправив за ухо выбившуюся из прически прядь волос, поинтересовалась Белла.
– Нет. Я преподаю историю религии в университете штата Техас, в Остине.
– Моя мама мечтала видеть меня преподавателем. Или врачом, – закатив глаза и тряхнув копной своих густых каштановых волос, произнесла Белла.
– Нам пора, – оборвала разговор Моника. – Ленни! – позвала она сына, злосчастный робот-трансформер которого взбирался по обтянутой темной джинсой ноге Беллы. Девушку ничуть не смущали подобные поползновения, напротив – веселили.
– Ленни! – повысила голос Рейс.
– Иди с мамой, Ленни, – шепнула Белла, – твоему смелому маленькому другу пора на Кибертрон.
Улыбнувшись, мальчик сунул игрушку в карман комбинезона и побежал за Рейс, вновь уходившей, не попрощавшись, и вновь не оставившей даже номера своего телефона. Доггетт потер виски костяшками пальцев и зажмурился: к нему опять возвращались головные боли, не мучившие почти год.
– Я узнавала насчет нашего рейса и машины, которую мы могли бы взять в аренду, – заговорила Белла, не обращая внимания на то, что он слышит лишь десятую часть ее слов, не в силах справиться с подступившей мигренью. – Если поедем до Порт-Анджелеса на машине, сэкономим около двух часов времени. В Форксе будем к вечеру. Или...
– Да, конечно, – кивнул Доггетт, надеясь на то, что кивает как надо. Нет ничего хуже глупых поддакиваний невпопад. – Если хочешь ехать на машине, поедем.
– Я просто еще думала спросить, где нам лучше остановиться: в самом Форксе или в одном из мотелей Порт-Анджелеса? – замялась Белла.
– Все на твой вкус, – кинул Доггетт, небрежно подхватывая за широкий ремень свою средних размеров дорожную сумку и черный кожаный кейс с документами и ноутбуком.
– Скажете потом, почему на меня так косилась ваша знакомая?
– Не бери в голову, Свон, – напутствовал Доггетт. – И думай о работе: мы с тобой не на пикник едем. Все серьезнее...
"Серьезнее, чем могло бы быть", – вспоминая голубоглазого мальчика, беззвучно шевелил губами Доггетт.



В Форксе агентов ФБР Свон и Доггетта встретил помощник шерифа Блэк – высокий широкоплечий парень с коротким ежиком черных волос на голове и белозубой, в пол-лица, улыбкой. До тошноты радушный, правильный и в доску свой.
– Он, кажется, твой ровесник, Свон, – заметил Доггетт, когда они вновь были в машине, вынужденные ехать за ржавым белым "Шевроле" Блэка куда-то в лес – на место последнего убийства.
– Похоже, я зря просиживала джинсы в колледже и академии. Нужно было... нужно...
Белла не знала, что именно ей было нужно. Никто не знает. Просто карьера в ФБР со стороны всегда казалась ей достойной, правильной.
– Свон, зачем тебе все это? – спросил Доггетт, включая дворники: начался ливень, смывавший все на своем пути.
Белла зябко поежилась, представив, что через каких-то пятнадцать-двадцать минут ей придется выйти из машины и по траве, по грязи, спотыкаясь о ветки и уклоняясь от мокрых листьев, тащиться в лес. Она уже успела ознакомиться с материалами дела и знала, что убийца, которого они ищут, орудует не на обочине шоссе и не на проселочной дороге. Тоскливая зелень заросших мхом вековых деревьев – вот его стихия.
– Свон? – вновь позвал ее Доггетт, напоминая о вопросе, на который так и не получил ответа.
– Вы сами меня пригласили, а теперь спрашиваете, – улыбнулась девушка, коснувшись указательным пальцем запотевшего стекла.
На улице из-за дождя потемнело, и теперь тянувшийся вдоль дороги лес казался куда более страшным чем тот, что они с Доггеттом видели, проезжая по этому шоссе утром.
– Ты знаешь, зачем я тебя пригласил: мне нужна твоя голова. Ведь это ты в прошлом году помогла раскрыть дело Симмонса. Ты видишь то, чего другие не видят. И напоминаешь мне кое-кого всем этим.
– Еще одного вашего старого друга? – подмигнула Белла.
– Хорошего знакомого.
– Для него все закончилось не самым лучшим образом, ведь так?
– Откуда ты?.. – удивился Доггетт.
– Я вижу то, чего другие не могут или даже не так... всё не так. И истина в том, что другие просто не хотят ничего видеть.
– Этого моего знакомого зовут Малдер. И знаешь, по-моему, с некоторых пор он вполне счастлив. Он живет на ферме где-то в Виргинии, – стараясь быть убедительным, произнес Доггетт.
Он почти ничего не знал о подробностях этой так называемой тихой жизни Малдера в Виргинии и о тех событиях, что предшествовали его добровольной ссылке в подобную глушь, зато слышал о каком-то сомнительном деле с участием ясновидящего педофила и весьма бойкой дамочки из Бюро по имени Дакота Уитни. Малдер помогал тогда агенту Уитни, и говорили, что даже помог. В офисах наверху вновь вспомнили о Секретных Материалах благодаря этому, а Доггетт как раз ждал подходящего момента, чтобы выйти наконец из тени и попросить опять, уже в который раз, вернуть к жизни проект, семь лет как погребенный.
Все оказалось иллюзией, мифом. Дела, за которые в последнее время брался агент Доггетт, были лишь бледной тенью тех других дел. Больные шизофреники на месте маленьких зеленых человечков, бредни пересмотревшей канал Дискавери домохозяйки, возомнившей свою несчастную кошку маньяком-убийцей... окрестных мышей. Пыль, шелуха, мусор.
У откопавшего в начале девяностых первые дела с грифом "секретно" Малдера был нюх на сверхъестественное и какое-то совершенно необъяснимое шестое чувство, пользуясь которым этот хитрец моментально отбрасывал в сторону всякую чушь и ерунду. Дела, которые вел Малдер, крайне редко доходили до суда, и в то же время каждое из них представляло собой нечто законченное и весьма ценное, являясь очередной ниточкой к заветной истине, красным флагом маячившей где-то в районе горизонта. Малдер ценил как никто другой свое время, и никогда не растрачивался на тот бред, за который теперь с завидным постоянством брался Доггетт. В надежде поймать призрака минувшего, а поймав – остановить.
И Форкс, куда Доггетт приехал со своей новой напарницей, совсем еще девочкой, которой и пистолет-то доверить страшно, был всего лишь очередной станцией на пути в никуда. Очередной серийный убийца. Три трупа за одну неделю. Вот тебе и провинция! Вот тебе и глушь...
– Мой отец был полицейским, – натягивая на себя капюшон предусмотрительно взятой в дорогу куртки, говорила Свон.
"Наконец-то девчонка решила хоть что-то о себе рассказать", – обрадовался Доггетт. Он давно к ней присматривался, мечтая видеть не кого-то, а именно эту, вроде бы ничем не примечательную, девушку у себя в отделе – за соседним столом. Все началось с дела Симмонса, принесшего мисс Свон звание знаменитости: слишком многих в Бюро шокировал тот факт, что студентка, курсант академии, натолкнула агентов с десятилетним стажем на простейшую зацепку, все время бывшую у них перед носом и упорно не замечаемую многочисленными экспертами и консультантами, работавшими с этим делом в течение двенадцати недель. "Большое будущее" – большими буквами было написано на лбу у Изабеллы Свон.
Доггетт, наряду со многими, втайне мечтал стать частью этого будущего и целый год планировал, как бы так невзначай подсунуть Свон дело из Секретных Материалов, и не просто дело, а дело, способное ее по-настоящему заинтересовать.
Лес, глушь, три трупа за одну неделю… Свон молчала, пока Доггетт распинался перед ней, тренируя красноречие и на полную катушку экспериментируя с обаянием. А потом он совершенно случайно сказал, что лес, в котором находят трупы, граничит с крошечным городком Форкс на северо-востоке штата Вашингтон... и понеслось. Свон заинтересовалась.
– Мой отец был полицейским. Сначала здесь, в Форксе, а потом в Финиксе, в Аризоне, – говорила Белла.
Они с Доггетом шли к желтой ленточке, запутавшейся среди деревьев: не так далеко от дороги как им обоим до этого думалось.
– Хочешь сказать, эти места тебе знакомы? Ты выросла здесь? – удивился Доггетт.
– Да ладно! – разинув рот, прокомментировал услышанное помощник шерифа Блэк.
– Мне было семь лет, когда мы переехали, так что "выросла" – это не обо мне. Просто жила и почти ничего уже не помню.
– Вот оно... это дерево, – указывал на что-то Блэк.
Доггетт задумчиво провел ладонью по содранной коре и уцепился взглядом за сломанные ветки, но это же лес, черт его побери, здесь полным-полно веток!
– Его убили во время операции по захвату крупной партии героина. Это случилось на въезде в Финикс. Завязалась перестрелка, и Чарли, моему отцу, трижды попали в грудь. У него не было ни единого шанса, а мне... мне в тот год исполнилось двенадцать, и, кажется, именно тогда я решила, что пойду в ФБР, но моей матери не нравилась эта идея, – с вымученной улыбкой на лице закончила Белла.
Доггетт сглотнул. Пожалуй, теперь, после этой внезапной и в чем-то даже шокирующей исповеди, агенту Доггетту было уже не до дерева.
– Ну, ваш отец умер героем, – легонько хлопнув Свон по плечу, заключил помощник шерифа Блэк.
Он относился к этой "девочке себе на уме" – как он мысленно окрестил Свон, едва увидев – с некоторой долей скепсиса, что и понятно: хрупкая фигурка, потертые джинсы – совсем не по-серьезному, длинные распущенные волосы, волнами спускавшиеся с плеч, карие глаза, будто бы чем-то затуманенные, мечтательно приоткрытый рот.



Впрочем, Свон и сама знала обо всех своих достоинствах и недостатках. Аналитический склад ума позволял делать правильные выводы не только о других, но и о себе. Правильные, и по возможности честные. Как это было с Симмонсом – сантехником из Орегона, оказавшимся серийным убийцей. Он вырезал букву "V" на спинах своих жертв, и эксперты в один голос орали о том, что "V" – это "Victory" – "Победа". Искали свихнувшегося ветерана одной из последних военных кампаний, кого-то, кто воевал в Ираке или Афганистане. Искали человека не у дел: с расшатанными нервами и покалеченной судьбой. И полностью игнорировали мотавшегося между ног Симмонса, убивавшего женщин не ради какой-то идеи, и не для того, чтобы кому-то что-то доказать, а просто... девушку, с которой он встречался еще в колледже, звали Викторией. Белла Свон первая догадалась о том, что "V" – заглавная буква в имени. Банально и просто, но...
Маслоу еще пятьдесят лет назад заявил в своем бессмертном труде "Мотивация и Личность", что на первом месте стоит не желание самореализоваться, доказывая окружающим свою значимость и свою правоту, а простейшие физиологические потребности: голод, жажда... и далее ровно через ступеньку стремление любить и быть любимым.
Виктория не любила Джеймса Симмонса, и он не мог вот так запросто смириться с этим. Он ел, пил и жил полной жизнью. Убийства чужих, никак не связанных с его Викторией женщин, забивали ту пустоту, что с ее уходом образовалась в сердце Джеймса и тянула. Тянула будто бы клешнями, так и норовя с корнем вытащить душу.
Насколько безумными кажутся порой чьи-то поступки? Настолько же, насколько обыденными они становятся, когда кто-то, решив их объяснить, находит способ.
– Просто нужно думать... думать, как убийца. Попробовать понять, зачем он это делает, – потягивая безвкусный кофе, говорила Белла.
Они с Доггеттом расположились в одной из комнат полицейского участка Форкса и вновь просматривали бумаги. Бумаг, напрямую относившихся к делу, было немного: ни тебе свидетельств очевидцев (все три трупа по счастливой случайности обнаружил помощник шерифа Блэк – явный любитель патрулировать по ночам окрестности), ни тебе подробных отчетов патологоанатома, укатившего в отпуск и благополучно спихнувшего всю грязную работу на своего коллегу – хирурга доктора Карлайла Каллена, ни тебе достаточного количества улик...
– Агент Свон, извините, конечно, но вы внимательно читали? – возмутился лениво развалившийся на стоявшем в углу диванчике Блэк.
– Читала и читаю. В тех десяти страницах, что вы нам предоставили, запутаться...
– ... практически невозможно, Блэк. И не считайте нас дураками, – закончил за агента Свон агент Доггетт.
– Это вы делаете из нас дураков!
– Ну, с шерифом я общался только по телефону, и он, кажется, вовсе не против, а вы... вас много, Блэк? – съязвил Доггетт.
– Бросьте. Убийца есть. Чистосердечное признание в деле. Все закрыто – закрыто еще вчерашним днем.
– Я не верю, – бросая на стол посмертное фото молодой темноволосой девушки, заключила Свон.
"Элис Брендон" – было написано на обратной стороне квадратного куска бумаги, вылетевшего из рук Беллы. Мэри Элис Брендон или просто Элис – девушка во всех смыслах положительная, в Форксе прожила два года, держала вместе со своим двоюродным братом маленький антикварный магазин и коллекционировала одежду в стиле ретро. Мэри Элис Брендон – девушка с лицом старинной фарфоровой куклы и тонкими бледными пальчиками семилетнего ребенка, рост четыре фута десять дюймов, вес не указан.
– И почему же вы не верите, разрешите полюбопытствовать? – спросил Блэк. – Расстроены тем, что приехали с опозданием, приехали, а тут за вас уже все сделано? Поэтому потащили меня в лес показывать место преступления?
– Сбавьте обороты, Блэк.
– Слушаюсь, агент Доггетт.
– Уже завтра мы оформим все необходимые бумаги и уедем отсюда. Думаю, вас это устроит – так же как и нас.
– Но, Доггетт, она не может быть убийцей! Неужели вы не видите?! – чуть не выплеснув на себя кофе, возмутилась Свон.
– Она написала об этом в своей предсмертной записке, в ее крови обнаружили изрядную дозу снотворного, а на теле не было никаких следов борьбы. В том, что это самоубийство, сомневаться не приходится. Доктор Карлайл Каллен поставил свою подпись, – спокойно возразил уставший и замерзший Доггетт.
Закрытое дело – не это ли цель любого расследования, тем более такого вот глупого как у них? Правду говорят, что первый блин всегда комом. Тащиться на другой конец страны только ради того, чтобы, приехав, сразу же получить от ворот поворот и радостные возгласы местных властей: "Припозднились, ребята! Убийца-то уже найден!"
– Последняя жертва выше ее на голову и вдвое тяжелее. В том месте, где был обнаружен труп, нет следов крови, в то время как сама жертва белее простыни и...
– У нас каждый день идет дождь, мисс Свон. Вы жили здесь – знаете. Все следы давно уже смыты, – перебил Беллу помощник шерифа.
– Даже если и так, Блэк...
– Можете звать меня по имени. Я Джейкоб, – кивнул представитель местных властей, улыбнувшись.
Реакцией на его легкий кивок стал румянец, бесстыдно заливший щеки Беллы аж до самых ушей. Ей всегда трудно было сходиться с мужчинами, особенно если те выглядели столь самоуверенно и начинали флиртовать. Правда, пока это еще не было флиртом: мешал присутствующий в комнате Доггетт.
– Мою коллегу больше волнует не ваше имя, Блэк, а тот способ, которым мисс Брендон высосала из тела жертвы всю до последней капли кровь. Я прав, Свон? – тайком посмеиваясь над румянцем Беллы, спросил Доггетт.
– А уж это не моего ума дело! – пожал плечами Блэк. – Покойница унесет свой секрет в могилу. Приходите завтра на похороны. Там будет доктор Каллен. Он делал вскрытие, возможно, он вам подскажет, а я умываю руки. Простите. Не вижу смысла сидеть здесь полночи, когда дело почти закрыто, и что-то, к тому же, с вами обсуждать.
– Он врет нам, – шепнула Доггетту Свон. – По глазам вижу.



Закончив с бумагами и разговорами, в большинстве своем бессмысленными, Доггетт и Свон отправились в мотель. Их временное пристанище называлось "Рассвет" и располагалось на выезде из Форкса. Номера выбирала Белла: у ее напарника слишком сильно болела голова в тот день, тем более он несколько часов провел за рулем. Все из-за самолета, на который они так и не попали.
– Встречаемся завтра в девять, – стараясь быть мягким и терпеливым, произнес Доггетт и пошел, не оборачиваясь, в сторону своего номера.
– Сухарь, – прошептала девушка.
Хотя... В глубине души она прекрасно понимала, что это лучше. Такая по-деловому холодная сдержанность намного лучше наглого флирта Блэка. Это... помогает. Это помогает сконцентрироваться и заставляет думать о расследовании, а не о том, какой оттенок розового гармоничнее смотрится на не растерявших еще остаток совести щеках и где купить джинсы, которые не будут так обтягивать... ну и провисать в коленках тоже не будут.
"Надену завтра юбку", – проходя в свой номер, думала Свон.
Но стоило двери у нее за спиной захлопнуться, как мысли девушки приняли совсем другой оборот: Белла заметила, что окно, выходившее во двор, было открыто, а висевшая в том углу штора неестественно сдвинута в сторону, будто бы горничная забыла поправить.
"Какая еще горничная?" – беззвучно возмутилась Белла, ее правая рука потянулась к кобуре... так же беззвучно.
– Эй, кто здесь? – позвала Белла, пугливо вздрагивая от звука собственного голоса, казавшегося незнакомым в установившейся кругом тишине.
Она решила действовать, как учили в академии: быстро и без нервов. Сначала проверила ванную, оказавшуюся пустой, потом единственный в комнате шкаф – тоже пустой: Свон не стала вчера разбирать свои вещи. Из-за разницы во времени ей очень хотелось спать, поэтому вся одежда так и осталась в чемодане.
Чемодан... Утром он был брошен у кровати, а сейчас стоял возле журнального столика, открытый и разложенный. Забыв об окне и шторах, девушка побежала к своим вещам: хотелось проверить, все ли на месте, а если нет, если что-то пропало, она должна была знать, что. Деньги, документы, украшения – это при ней. В чемодане же только одежда... Белла поддела дулом снятого с предохранителя пистолета тесемку голубых стрингов, оказавшихся почему-то сверху, и замерла в нерешительности: по стене поползла тень – признак присутствия в комнате еще кого-то. Белла должна была выстрелить, но ей ни разу не приходилось стрелять в человека, и она знала, что сейчас, в темноте, выстрелить так, чтобы сразу попасть и не убить, не покалечить, а всего лишь ранить... она не сможет.
Липкая волна страха, сжав горло, отозвалась противной сладостью во рту и красными пятнами перед глазами. Ворвавшийся в окно ветер, колыхнув шторы, наполнил жадно вдыхаемый Беллой воздух странным запахом, пронзительным и тонким.
Заскрипел линолеум...
– Доггетт! Доггетт, откройте! – уже через минуту кричала Свон, оказавшаяся – как, она и сама не помнила – перед дверью давно дремавшего Доггетта.
– Свон? – утягивая девушку к себе в номер, выдохнул Доггетт.
Она уткнулась носом ему в грудь, только сейчас осознав, что плачет, и отчаянно вцепилась обеими руками в уже расстегнутый ремень готовых быть снятыми брюк. "Как же неловко", – подумал Доггетт перед тем, как захлопнуть дверь и повернуть в сторону ручку.
– Тихо! Тихо! Спокойно! – скомандовал мужчина в тщетной попытке отстраниться от рук Беллы или хотя бы как-то увернуться.
– Там... в комнате... Там в комнате был кто-то, я видела, – бормотала девушка.
– Свон, тихо. Слышишь, успокойся!
– Я выхватила пистолет и...
– Это ты стреляла?
Она кивнула.
– Я попала ему в голову! Это был мужчина! Высокий мужчина во всем черном. Господи, там было так темно!
– Тихо, Свон. Тихо, – перебирая пальцами ее и без того взлохмаченные волосы, повторял Доггетт.



Доггетт сидел на краю кровати в ее номере и задумчиво разглядывал сплющенную пулю, которую только что нашел на полу, и которую двадцать минут назад Белла выпустила из своего табельного оружия якобы в человека. В голову.
– В твоем чемодане копался мистер Терминатор. Я прав, Свон?
Девушка молчала – перебирала вещи.
Джон Доггетт не слыл дураком, он понимал, в каком его напарница сейчас состоянии, и понимал лучше любого, что она чувствует. Первый раз выстрелить в человека...
С ним это случилось в Ливане...
Джон Доггетт с самого раннего детства мечтал служить в армии. Его дед успел поучаствовать в четырех войнах: сначала Первая и Вторая мировые, потом война в Корее, Вьетнам. В доме был флаг; была шкатулка с орденами и медалями.
– Ваша татуировка... Что она означает? – спросила Белла.
Доггетт не сразу понял, о чем она, а потом заметил... что совершенно спонтанно проводит пальцами по левой руке и обводит там цифры – "24".
– Я пойду к себе, Свон. Оденусь хотя бы, – пробормотал Доггетт, сообразив, что сидит в одной майке, да и та выглядит не лучшим образом.
Впрочем, своих накаченных бицепсов он не стеснялся – скорее боялся замерзнуть.
– Тогда я пойду с вами, – решительно заявила Свон. Ее нижняя губа все еще подрагивала.
– Ладно, остаюсь, – улыбнулся Доггетт.
Нет, он не мог воспринимать всерьез это хрупкое создание, еще несколько минут назад бившееся в истерике у него на груди. И пусть она выстрелила, пусть попала в кого-то – не важно, в кого... Нет, не ей бегать по лесу с пистолетом, не ей выбивать двери и обезоруживать опасных преступников.
Кабинет! Свон должна сидеть в кабинете и там, в тепле и уюте, вдали ото всей этой мерзости и грязи, просто перебирать бумаги, работать с архивом, с компьютером – с чем угодно. Доггетт чувствовал как никогда, что ошибся. Ошибся, предложив Белле участвовать в расследовании, ошибся, притащив ее в эту глушь.
– И все-таки... – заговорила девушка.
– Ты все вещи проверила? Выяснила, что пропало?
– Моя темно-зеленая блузка и еще кое-что из одежды.
– Что? – спросил Доггетт, желая внести ясность. Сейчас любая мелочь имела значение.
– Я не обязана вам... – упиралась девушка.
– Изабелла, посмотри на меня, – заговорил Доггетт, впервые за все время называя ее по имени. – Мы вместе, Изабелла. Мы – команда, напарники. У тебя не должно быть от меня секретов. Это важно, слышишь?
– Доггетт, не надо.
– Что?
– Только не называйте меня так... я... Это звучит слишком...
– Слишком как?
– Будто бы я сейчас дерну невзначай своим кружевным зонтиком, а потом поправлю ленты на шляпке и, покачивая кринолином, удалюсь. Мы не в девятнадцатом веке.
– Что же ты тогда краснеешь при каждом удобном случае? – рассмеялся Доггетт. Ему понравилась старинная картина, несколькими словами ярче, чем самыми лучшими красками, нарисованная Изабеллой. Замечательнейший автопортрет!
– Я не краснею, – пробовала возразить девушка.
– Что из твоих вещей пропало? – вновь став серьезным, спросил Доггетт.
– Темно-зеленая блузка и белье. Мне следует остановиться на деталях, агент Доггетт? Цвет, размер, форма?
– Ты помнишь, как звали агента Старлинг, Свон?
– Агент Старлинг? Кто это? Вы с ней работали?
– Кларисса. И стреляла она так же метко, как и ты, – подмигнул Доггетт.
Белла не поняла этой его шутки с именем. Хотя... Клариссой можно назвать разве что героиню дешевого любовного романа в мягкой обложке – никак не агента ФБР.
– Беллз, – произнесла девушка шепотом, – так меня звал отец. И... так лучше, мне кажется.
– Я сделал эту татуировку, когда мне было столько же, сколько сейчас тебе, – начал Доггетт. Ночь откровений, чтоб ее! Свон только что сказала ему что-то личное, что-то, чего, возможно, не знает никто. Теперь его очередь.
– Вы служили? – спросила она совсем тихо.
– Морская пехота. Двадцать четвертый взвод "Морские амфибии". Второй сержант класса E-5.
"Не забудем 24 МА" – разглядела у него на татуировке Белла.
– Там что-то случилось? То есть, я говорю "там", ну а на самом деле даже не представляю, где именно, – улыбка у нее была как у школьницы, не сделавшей вовремя домашнее задание, но все же вызванной к доске строгим учителем и...
"А ведь я в ее глазах и правда... похож, наверно, на учителя", – подумал Доггетт, тут же представив себя с указкой и в вязаной шерстяной жилетке, скрывающей почти полностью темную удавку жиденького галстука. Тридцать с лишним лет назад, когда он сам был школьником, именно так выглядели престарелые учителя.
– Ну, на самом деле, я служил в Ливане, – пояснил Доггетт, – был миротворцем. Это... не так уж и сложно. И вовсе не требует той степени героизма... Знаешь, как во всех этих песнях. А татуировка... Казармы, в которых располагался наш взвод, были обстреляны. На нас напали ночью. Местные. Им до лампочки были решения ООН, всё до лампочки. Их просто не устраивал цвет нашего флага.
– Я... я, правда, не знаю, что сказать, – выдержав паузу, пробормотала Белла.
– Что бы ты ни сказала... Беллз, там была война. Что-то вроде войны – так я думаю. И то, что происходило там – капля в море по сравнению с тем, что я нашел здесь, у себя дома... вернувшись. Это в тысячу раз хуже. И в миллион раз страшней...



Доггетт был угрюм и серьезен, Свон – разбита.
Шел третий день их пребывания в Форксе. Среда. Похороны. Небольшое кладбище на окраине города, заросшее травой и усыпанное однотипными могильными плитами, такими же серыми как небо над головой. Это если смотреть вверх, а не под ноги. Под ногами краснела глина.
– Доктор Каллен? – откашлявшись, выдавил из себя Доггетт.
– С кем имею честь? – не оборачиваясь, поинтересовался высокий мужчина в бежевом плаще.
– Моя фамилия Доггетт. Я из ФБР.
– Проблемы?
– Вопросы.
– Какие?
Как будто Доггетт знал! У него не имелось ничего конкретного. Ему просто нужен был разговор, обстоятельный разговор с глазу на глаз в каком-нибудь запирающемся на ключ кабинете, а не глупый диалог с поросшим светлыми волосами затылком.
Доггетта удивляло происходящее. Эти похороны. Будто бы не убийцу хоронили, а славную соседскую девушку, погибшую под колесами случайной машины, водитель которой... Черт с ним, с водителем! Просто умерла девушка, оказавшаяся не в то время и не в том месте. Попахивало подставой и мерзким сговором. И Доггетт должен был, несмотря на нехорошее предчувствие, закрыть дело, бросить все и уехать! Так и оставить...
"Возможно, какая-то секта?" – вспыхнуло в голове глупое и ничем не обоснованное предположение. Раньше он сталкивался с подобным. Он вновь окинул взглядом присутствующих: человек двадцать – не больше.
Почти никто из них не плакал. Но явственно чувствовалось витавшее в воздухе напряжение, превратившее лица людей в ледышки: сощуренные глаза, плотно сомкнутые губы, расширенные ноздри, так на последнем выдохе и застывшие.
– Элис... Что я могу сказать об Элис?.. – то и дело запуская руку в свою густую, уложенную как попало шевелюру и чередуя тяжелые вздохи с вымученной улыбкой... говорил парень. Вид у него был какой-то болезненный.
– Двоюродный брат покойницы, – объяснил Доггетту нервно переступавший с ноги на ногу Блэк. Помощник шерифа вел себя странно: будто бы опасался близости кого-то из тех людей, что окружили кольцом темный прямоугольник могилы. Он постоянно оглядывался, делал шаги то вперед, то в сторону, сжимал и разжимал пальцы на руках по одному и оптом, закрывал и открывал глаза и... и даже пытался задерживать дыхание.
"Бешеный пес на привязи", – не сумел сдержать улыбку Доггетт.
– Он жил с ней? Я не путаю, Блэк? – спросила Белла. Первые ее слова за весь день.
– Да, большой белый дом в конце той улицы, по которой вы проезжали утром. И магазином они тоже занимались вместе. Даже не вместе, а, скорее, втроем.
– Кто третий? – удивился Доггетт. Он несколько раз просматривал дело – там и намека не было на кого-то еще, кто знал Мэри Элис Брендон достаточно близко, кто мог знать о ее странностях и попытаться, хотя бы попытаться объяснить мотивы девушки, указать на то, что подтолкнуло ее к пропасти в свое время и там, на краю, заставило совершать убийства.
– Джаспер-блондин, – с некоторым пренебрежением ответил Джейкоб.
Приподняв руку, он указал ладонью в сторону одетого в короткую куртку из рыжего вельвета блондина (прозвище парень оправдывал полностью), устроившегося в двух шагах от гроба и смотревшего в небо. Доггетт и сам поднял голову, но не увидел ничего стоящего. Разве что белесые ошметки облаков.
– Джаспер Уитлок. Он в Форксе недавно. Откуда взялся – черт его знает. Где живет – понятное дело: у Брендон. Парень, бойфренд, жених – как вам больше нравится, – рассказывал Блэк.
Доггетт слушал его внимательно и даже достал из нагрудного кармана пиджака блокнот с ручкой, намереваясь записывать.
"Зачем?" – одним взглядом спросила Свон. Она все еще помнила его вчерашнее обещание уехать. Дело закрыто, раз сейчас они не где-то, а на похоронах признавшейся во всем убийцы.
– Элис, моя сестра... она была не такая, как все... она была светлой, солнечной, – продолжал свою речь Мейсен.
Эдвард Мейсен – так его звали. Двоюродный брат покойной Элис Брендон, ее единственный родственник.
"С ним нужно будет поговорить, когда все закончится", – решила Белла, после чего начала неторопливо пробираться поближе к гробу из красного дерева, весьма дорогому гробу. Он был открыт: отчетливо виднелась лежавшая на подушках из белого атласа голова покойницы – миниатюрное личико в обрамлении непослушных черных волос. Свон нечасто приходилось сталкиваться с трупами. Она, как и любая, наверно, девушка ее возраста, не любила смерть... боялась, как дикий зверь огня, зловещих признаков неминуемого увядания, ужасных, пугающих своей неизбежностью атрибутов.
Чем живой человек отличается от мертвого? Способностью ходить, дышать, говорить, кричать, негодовать и злиться, грустить, дарить порой улыбки... Но это все лишь мишура, красивая оболочка, в которую кто-то однажды запер нашу душу – наиважнейший признак живого – искру, которая разжигает ярчайшее пламя в других... соседних душах.
Пламя, к которому так хочется тянуться и которое так страшно отпустить. У мертвых нет этого – от них веет холодом и они безлики.
– У меня всё, – закончил Мейсен.
Белла вздрогнула. Ее пугало что-то. Какое-то странное предчувствие... Запах, казавшийся знакомым... В первую секунду резкий, и уже через мгновение едва уловимый... аромат.
Белла сделала несколько шагов навстречу запаху и тут же уткнулась в чью-то спину, не сразу сообразив, что это спина Мейсена, только что говорившего... Будто бы каменная глыба!
Он развернулся намеренно медленно и приподнял в насмешке бровь, темные стекла нацепленных на нос очков скрывали глаза парня и то настроение, которое угадывалось бы в его взгляде.
– Простите, я не хотела вас задеть, просто... – пробормотала Белла, смутившись.
Ее все никак не отпускал этот запах. И стоило ей вновь подумать об источнике странного аромата, как лицо все еще смотревшего на нее Мейсена искривила гримаса. Он зажал ноздри правой рукой и замер.
– Этот запах... Вы тоже чувствуете? – прошептала девушка, все еще не будучи до конца уверенной в том, что стоит ему сейчас это шептать.
Мейсен молчал, делая ситуацию еще более невыносимой. Он тер переносицу и облизывал губы; и трогал волосы. Непонятно было, чего он добивался этим своим нервным жестом: пригладить их хотел или наоборот – взлохматить.
– Еще раз простите, – сказала Белла, поспешно шагая в сторону: хотела уйти подальше и от запаха, и от человека. Теперь она уже не знала, что именно смущало ее больше и было ли одно отделимо от другого, не являлось ли чем-то единым.
"Какие глупости, Белла", – успокаивала она себя мысленно, – "парень просто пользуется одеколоном, одним из тех, что ты не любишь по какой-то тебе одной известной причине!"
И всё...
– Изабелла Свон, – произнесла она по возможности твердо и улыбнулась в надежде, что хотя бы улыбка растопит царивший вокруг лед. – ФБР, – добавила она коротко. – Но вы ведь уже в курсе... Мой напарник Джон Доггетт, – кивком указывая на говорившего с Блэком Доггетта, закончила Свон. Точнее, не закончила – ее оборвали.
– В ФБР не учат вежливости, да и сотрудников отбирают, знаете ли, исключительно без чувства такта. Так что можете не продолжать, Изабелла.
Мейсен приподнял очки, и ей захотелось вдруг... раньше с ней никогда такого не было, но сейчас случилось что-то: словно живущим в голове невидимым молоточком по какому-то выключателю щелкнуло.
И всё...
Ей захотелось исчезнуть, раствориться. Да хоть сквозь землю провалиться, если осуществить первое и второе вдруг станет невозможным! Белла чувствовала дикую, ни с чем не сравнимую неловкость: будто бы сунула нос в чужую спальню, а оттуда прошла бесцеремонно в ванную и роется теперь в корзине с грязным бельем, а хозяин вернулся и, не долго думая, ошпарил. Прямо-таки кипятком!
– Это моя работа, мистер Мейсен. Не буду оправдывать ни себя, ни ее. И просто попрошу вас посетить полицейский участок. Когда все закончится.
Теперь Белла уже не боялась добавить еще что-то к своим словам, грубым здесь и неуместным.
– Сегодня похороны моей сестры, поэтому и я... я тоже не буду оправдываться, мисс Свон. Мисс, да? Вы ведь не замужем? – улыбнулся Мейсен.
– Я... С чего вы делаете такие выводы? И зачем вообще лезете? – не сдержавшись, нагрубила Свон.
– Ну вы же лезете. Чем я хуже? А выводы... Вы и сами должны понимать, что человек с головой ни за что не возьмет себе в жены столь невоспитанную молодую особу. Ну, как вы. На таких девушках не женятся. Знаете, что с ними делают?..
– Я... перестаньте, пожалуйста...
– Их трахают, Изабелла. Таких девушек, как вы, просто трахают, – усмехнулся Мейсен и, наклонившись к ней ближе, добавил, шепнув прямо в ухо: – Такие, как я.
Белла дернулась в сторону, чувствуя как мурашки, пробежавшись по всему телу, остановились где-то в районе сердца и замерли там, погибли.
– Эдвард, – позвал подошедший к Мейсену блондин в вельветовой куртке.
Коснувшись его руки, Мейсен в последний раз улыбнулся и снял очки в желании окинуть Беллу взглядом. Леденящим душу взглядом состоявших из одних сплошных зрачков глаз, огромных черных зрачков в обрамлении тонкой алой радужки.
Белла моргнула: сама себе не верила, впервые в жизни не верила тому, что видит. Хотела подойти поближе и рассмотреть, но поздно: Мейсен вновь был в очках, вновь холоден и безразличен. И сдерживаем Джаспером Уитлоком, изо всех сил вцепившимся ему в руку.
Стоявший возле гроба Мэри Элис Брендон хмурый католический священник произносил последние слова молитвы. Агент Доггетт, все такой же невозмутимый и, как всегда, уверенный в себе и окружающих – не то что Свон – открывал и закрывал рот без передышки: общался с доктором Калленом, согласившимся, наконец, его выслушать. У Беллы кружилась голова от того, что она видела сейчас и от того, что слышала за минуту до этого. Ну почему? Почему раньше она ни разу не задумывалась о том, что ей будет так трудно? Почему и зачем?



– У него глаза красные. Я думала об этом, и я сомневалась. Но сейчас... уверена.
– Специально предваряешь свое "уверена" паузой? Чтобы самой успеть поверить, или что?
– Доггетт...
Они сидели в закусочной: забронировали час назад билеты, связавшись с аэропортом Порт-Анджелеса по телефону, и вот теперь жевали гамбургеры вперемешку с картошкой, обильно залитой кетчупом, дабы заглушить вкус. Готовили здесь не очень, но ни у Свон, ни у Доггетта не хватало смелости сказать об этом вслух той милой женщине в розовом фартуке – хозяйке. Кажется, Салли.
– Будете наш фирменный пирог? – спросила она, лукаво улыбнувшись.
Не успев мотнуть головой, Белла услышала приветливое "конечно же", произнесенное ее напарником, и откинулась на спинку стула... разочарованно. За три дня ей порядком надоела его манера общаться и вести дела: будто бы он во всех вопросах главный и только к его мнению следует прислушиваться. Да, он был старше Свон. Да, он ей в отцы годился и чем-то, чем-то едва заметным, почти неуловимым, напоминал Чарли, хоть и являлся в большинстве своем полной его противоположностью. Но... Свон хотелось самостоятельности. Это настолько же страшно, насколько и волнующе – делать что-либо без оглядки на опытного покровителя, то посмеивающегося над ней, а то и вовсе смотрящего с некоторой жалостью и даже как-то снисходительно.
И если ночью в комнате, когда она боялась уснуть, предчувствуя новое появление загадочной тени, Белла готова была проглотить всю свою гордость с потрохами, а потом еще и запить это экзотическое блюдо коктейлем из амбиций и самомнения, то сейчас, при свете дня, многое изменилось. И в первую очередь изменилась она сама, перестав быть забитой перепуганной девочкой и превратившись в почти взрослую девушку, способную нахамить даже такому, как Мейсен. Почти нахамить.
– У него красные глаза. Я видела, – провожая взглядом уносившую пустые тарелки Салли, повторила Белла.
– Сосуды полопались. Парень хоронит сестру – наверняка много плакал. Ты же не веришь в миф о том, что мужчины не плачут?
– То, что я видела, не было похоже на полопавшиеся сосуды, Доггетт, перестаньте.
– Мы через три часа уезжаем. Нужно вернуться в мотель – собрать вещи, закончить с документами, попрощаться с Блэком, – перечислял Доггетт.
– Почему с Блэком? Где шериф? Мы его так ни разу и не видели.
– Блэк говорит, он уехал в Алабаму. Там что-то срочное. Если я правильно понял, его теща при смерти. Но Блэк и один справляется со всей работой, – поджав губы, произнес Доггетт и добавил после паузы, – кажется.
– Вы, так же как и я, понимаете, что здесь не все так гладко. Кто-то водит нас за нос, кто-то боится вынести сор из избы...
– Беллз, не надо! Я говорил на похоронах с доктором Калленом. Он рассказал мне много всего интересного. Он был убедителен в своей теории: назвал случившееся с Элис Брендон проявлением мнимого вампиризма. Я уже не помню всех терминов, но суть... суть в том, что она считала себя вампиром: боялась солнечного света и была одержима мыслями о крови... человеческой крови.
– Чушь, – закатив глаза, прокомментировала Белла.
И тут же спросила сама себя мысленно: "Не красные ли у вампиров глаза? И если красные, то..." Нет, Белла не верила в вампиров, а цвет глаз Мейсена объясняла скорее какой-то странностью, неким отклонением, заставляющим его носить цветные линзы. Может, ему просто нравится вот так всех пугать? Шокировать?
– И еще я рассказал Блэку, который, кстати, полностью поддерживает версию доктора Каллена и который еще при жизни мисс Брендон считал, что по ней "психушка плачет" – это его слова, а не мои...
– Не важно, что там считает или считал Блэк! – чуть громче положенного произнесла Свон.
"Он мне не нравится!" – добавила она мысленно.
– Я рассказал ему о том, что ты стреляла ночью и объяснил, как все было, – вздохнул Доггетт.
– Блэк заявил, конечно же, что по мне тоже "психушка плачет".
– Нет, почему же? Он сказал, что работа в ФБР – это не совсем твое. Не лучший выбор. А о ночном инциденте ему уже доложили. Форкс – городок маленький. Здесь почти все знают друг друга. По крайней мере, как оказалось, Блэк дружит с миссис МакКарти, хозяйкой мотеля.
– Значит, мы уезжаем? – поняв, наконец, что любые аргументы бессмысленны, спросила Свон. Вопрос был скорее риторическим.
– Билеты заказаны, – развел руками Доггетт, да так неловко, что чуть не задел принесшую пирог Салли.
Хозяйка закусочной представляла собой типичную хозяйку дешевой закусочной в центре типичного американского городка с населением чуть больше трех с половиной тысяч человек: высокая кудрявая брюнетка с широкой улыбкой, безусловно, приветлива и... знает подноготную каждого, кто хоть раз переступал порог ее заведения. А в нем наверняка успели побывать все, ну или почти все.
– Салли, – обратился Доггетт к женщине, одаривая ее теплым взглядом своих чистых голубых глаз, ярких как вода, в которой барахтались спортсмены на недавнем чемпионате мира по плаванию.
– Принести вам еще что-то, сэр?
– Джон, просто Джон, – улыбнулся Доггетт, попробовав вновь включить свое обаяние. Он делал так весьма редко, и нехватка опыта не могла не сказываться на результате.
– Джон... Моего первого мужа звали Джон.
Салли на вид было лет сорок. Неудивительно, что она успела побывать замужем не один раз, а целых два или даже три. Впрочем, признаков кольца на ее левой руке Доггетт не обнаружил.
– Мы с напарницей расследуем тут дело, – приглашая Салли присесть с собой рядом, начал Доггетт. – Но вы знаете, наверно.
– Блэк о вас говорил, – кивнула женщина.
До Беллы начало доходить. Она поняла, наконец, намерения Доггетта. Ее напарник оказался тем еще лисом: решил прощупать почву, пообщавшись с самым знающим в городе человеком, и не просто знающим – плюс ко всему, никак не связанным с Блэком, водившим их вторые сутки за руку словно малых детей и никуда от себя не отпускавшим.
– Мы вечером уезжаем. С делом, вроде, разобрались...
Салли нахмурилась, слушая Доггетта.
– Салли, – обратилась к ней вновь обретшая надежду на продолжение расследования Белла. – А что об этих убийствах говорят в городе? Такое ведь у вас не каждый день случается. Ходят какие-нибудь слухи? Предположения о том, кто бы это мог быть?
– Никто особо не беспокоится, мисс.
– Белла, – улыбнулась девушка.
– Белла, в окрестностях Форкса каждый год пропадают туристы. Да и местные иногда тоже.
– Тела не находят? – уточнил Доггетт.
– Лес кругом. В лесу хищники. То, что остается, мало похоже на человека. Вам ни разу не приходилось видеть разъяренного гризли в деле?
– Надеюсь, и не придется, – подхватив вилкой украшавшую пирог вишенку, произнес Доггетт.
– Те три трупа зверь не трогал. Это сделал человек. Элис Брендон, – рискнула заметить Свон.
– Ну отправились эти девушки в мир иной... И что? – возмутилась Салли. – Они не делали честь нашему городу.
– Вы сейчас об Элис?
– Нет, Элис была милой. Ее брат Эдвард немного резковат и иногда кажется грубым, но в душе он джентльмен.
Свон чуть не поперхнулась, услышав о Мейсене такое. Джентльмен? Кто же тогда выступает в роли леди?
– И мне жаль, что всё так вышло. Вы ведь понимаете. Многие в Форксе жалеют Элис. Она не должна была накладывать на себя руки. И если это она убивала тех грязных опустившихся шлюх... Что же, если это была она, ей стоит сказать спасибо. Возможно, именно поэтому все в городе молчат, Белла?
– Это неправильно! Откуда... Как вы можете судить их? Убийство не перестает быть убийством...
– Беллз! – оборвал ее Доггетт. – Беллз, не нужно! Все кончено. Дело закрыто и все довольны...
"И всё", – красным по черному: огромная пугающая картина, затмевавшая собой все прочие мысли в голове у Беллы.
Стоило только представить, что однажды кто-то, возможно, кто-то, кого она даже не знает, посчитает ее – почему бы и нет? все мы не без греха! – вот так найдется самая что ни на есть мразь, возомнившая себя лучшим человеком, достойнейшим, и порешит, посчитав ее, Беллу, недостаточно хорошей девочкой, девушкой, женщиной. Убьет...
Ни один человек не в праве... Если он, конечно, еще человек.
– Доггетт. Да, слушаю, – отвечал кому-то напарник Беллы, прижав видавший виды телефон к уху и все еще продолжая дожевывать пирог – здешнее фирменное блюдо.
Жевал с минуту, а потом вдруг остановился. Отложил вилку в сторону, взял в руку салфетку и начал ее определенным образом складывать: загибая один за другим уголки.
– Как давно? – спрашивал Доггетт. – Кто ее обнаружил? Нет... Ни в коем случае не отпускайте свидетелей! Пятнадцать минут...
Щелчок и гудки в трубке.
– Блэк звонил. Убили еще одну девушку.