Возможно, она поверила мне…

Хмурое, пасмурное утро не радовало. Низкие, беспросветные, темно-серые тучи давили своей обреченностью, а крупные капли дождя громко колотились в окно, усугубляя мое, и без того отвратительное настроение.
Закидав в сумку кое-какие тетради, я спустился вниз, где вся семья уже собралась за столом для завтрака. Они смеялись, шутили, готовые начать новый день, первый в этом невзрачном городе.
Карлайла, моего отца, направили в местную клинику, занять пост заведующего хирургическим отделением. Не долго думая, они с Эсме, моей матерью, купили небольшой, но роскошный дом, расположенный в паре километров от города Форкс, в котором насчитывалось всего чуть более трех тысяч жителей. Мне, Элис и Эмметту, сестре и брату, пришлось поступить в здешнюю единственную городскую школу, где каждый ученик знал другого практически с самого рождения. Сомневаюсь, что в этом богом забытом местечке часто появлялись новые жители, а значит и новые ученики в школе, следовательно, нам предстоит стать центром всеобщего внимания как минимум на пару месяцев, что совсем не радовало.
- Новые люди, новые друзья, это так здорово, - радостно ворковала Элис.
Душевное состояние моей, всегда позитивно настроенной, сестренки не мог испортить даже отвратительный, холодный и промозглый климат этого города.
Я кинул рюкзак на спинку стула и плюхнулся на свое место, мрачно поглядывая на стоящую передо мной тарелку с яичницей и беконом.
- Эдвард, расскажи нам, что заставляет тебя выглядеть таким несчастным? – ухмыляясь, поинтересовался Эмметт. – Глядя на тебя, хочется заплакать.
Элис хихикнула, а отец оторвал глаза от газеты.
Я промолчал и, схватив вилку, склонился над тарелкой.
- Эмметт, оставь его в покое, - попросила мама. – Все мы знаем, что Эдвард единственный среди нас не хотел переезжать сюда.
- А еще все знают, что у меня не было выбора, - буркнул я, ковыряясь в яичнице.
- Тебе понравится здесь, - уверенно сообщила Элис.
- Что мне может здесь понравиться? – вспылил я. - Хмурый городишко с одним клубом? Неприглядные и неуклюжие девицы из глубокой провинции? А может, я найду себе друга среди пустоголовых парней, смеющимися над жалкими шутками, понятными одним им?
- Эдвард, здесь не все так ужасно… - в сотый раз попытался успокоить меня отец. – Ты слишком категорично настроен. Люди, живущие в Форксе ничем не отличаются от жителей других городов.
- Спасибо, - поднялся я, - что-то у меня совсем нет аппетита.
Подхватив рюкзак, в полной тишине я хлопнул входной дверью.
Остановившись на крыльце, я осмотрелся по сторонам, мысленно проклиная льющийся с неба ледяной дождь. Машина стояла у края дороги, поэтому, натянув куртку на голову, шлепая новыми конверсами по лужам, я помчался к спасительному теплу своего автомобиля.
- А, черт, - выругался я, видя, как на приборную панель летят брызги с мокрой кожаной куртки. – Ненавижу дождь.

Сырая дорога, лежащая посреди леса, блестела темным, серым цветом. Брызги из-под колес несущегося серебристого Вольво разлетались во все стороны. Запах влажной хвои окутывал меня, как ни странно, доставляя удовольствие и принося успокоение. Я глубоко вдохнул, позволяя приятной свежести наполнить легкие. Одновременно, казалось, мои мысли очищаются, и в голове поселяется полное умиротворение.
- Всего год. Потом уеду, - уверенно сказал я себе.

Припарковавшись на пустом месте школьной стоянки, я, приоткрыв окно, прикурил сигарету. Сделав глубокую затяжку, я наблюдал, как мимо проходят ученики, неинтересно-серые в основной своей массе.
«Тяжелый предстоит мне год. Не представляю, чем можно занять себя здесь», - печалился я, выпуская дым.
Щелкнув бычком в сторону, я выбрался из Вольво и, закинув рюкзак за спину, быстрой походкой, почти побежав, направился к школе.
Мое внимание привлекло скопление учеников.
«Стадо», - презрительно сплюнул я. – «И чего они там все столпились?»
Стараясь пройти как можно дальше от сборища, я, тем не менее, слышал шум, смех и выкрики, которые все же привлекли мое внимание.
- Да, так…
- Давай, давай…
- Толкай…
- Не отпускай…
«Неужели, там драка?» - удивился я. – «Драка? Здесь? В этом «доброжелательном» городке? Это что-то интересное», - ехидно усмехнулся я и остановился.
Поежившись от ледяной воды, стекающей по волосам и капающей за шиворот, я не мог заставить себя идти дальше. Какое-то нехорошее предчувствие не отпускало меня.
- Что, черт возьми, происходит? – выругался я, по выкрикам понимая, что в центре толпы что-то не поделили девушки.
Не понимая себя и своего порыва, я направился в сторону столпившихся учеников. Мне было просто необходимо взглянуть на происходящее.
Кажется, здесь собралась вся школа. Несмотря на то, что я никогда не жаловался на свой рост, через головы галдящей молодежи мне не удавалось увидеть, что происходит в центре. Повернувшись боком, я старался протиснуться между безликими фигурами, используя всю свою силу воли, чтобы не взорваться яростью от нескончаемой череды черно-серых курток, стоящих на моем пути и удерживающих меня от продвижения вперед. Наконец, вылетев перед всеми, я потерял дар речи от увиденного.

В центре круга стояли две блондинки и со злорадствующими улыбками и победоносным выражением на лице, чуть загораживая обзор, смотрели на третьего человека…
Посреди мокрого асфальта лежала плачущая девушка. Ее волосы были спутаны, мокрые пряди, висящие сосульками, закрывали лицо, тело содрогалось от рыданий. Вобравшие в себя воду, почерневшие джинсовые брючки и куртка облепили тоненькую фигурку. Неожиданно, под общее улюлюканье она поднялась на колени, и начала подбирать и складывать в сырую сумку промокшие насквозь, раскиданные повсюду бумаги, не заботясь о том, что записи на них безвозвратно испорчены растекшимися чернилами.
Неожиданно мою грудь сдавило от нахлынувшего чувства жалости к этой девушке.
Даже я, обладатель далеко не образцового поведения, был поражен бездушностью стоящих вокруг зрителей. Как люди, живущие в небольшом городке, скорее всего считающие себя одной большой семьей, могут быть настолько жестокими? Что заставило их в этот момент превратиться в бессердечных монстров? Не может быть, чтобы их сердца были настолько черствыми, что ни одна, даже самая маленькая его частичка не ощутила ужаса того, что происходит здесь, на глазах огромной толпы.
Я вгляделся в лица стоящих вокруг учеников: на одних красовалась самодовольная улыбка, на других – полное безразличие от происходящего, третьи были испуганы, но, не смотря на это, ни один из них не смел заступиться. Неужели их останавливал страх оказаться отвергнутым, быть изгнанным из этого невысокоморального общества? Страх, что следующим на месте несчастной девушки может оказаться он.
Оттолкнув, стоящую передо мной, смеющуюся блондинку, я со стоном упал на колени рядом с униженной девушкой, хватая бумагу и протягивая ее ей.
Она, не доверяя, словно понимая причины поведения каждого не заступившегося за нее, неожиданно замерла и медленно подняла заплаканные глаза.
Шум толпы смолк. Краем глаза я видел, как отступили блондинки, как будто вдруг лишившиеся всеобщей поддержки, и от этого растерявшие всю свою лживую смелость.
Я не мог отвести взгляда от глубоких, широко распахнутых, карих глаз, блестящих от застывших в них слез. Решившись, я робко поднял руку и аккуратно убрал в сторону мокрую прядь, прилипшую поперек ее щек. Она вздрогнула, но не отодвинулась.
Мы, не смея моргнуть, смотрели друг на друга. Она, не веря, что среди безразличной, бесчувственной толпы оказался один неравнодушный, неиспугавшийся последствий, презрения и насмешек. А я – очарованный чистотой, непорочностью, силой, которую все-таки не удалось сломить жалким, ничтожным существам.
И теперь я уже не понимал, дождь или слезы стекают по моему лицу. И не имело значения, что сейчас при сотне свидетелей мое сердце неожиданно наполнилось непонятным, вселяющим надежду теплом, согревающим изнутри.
Что она увидела в моих глазах? Возможно, она поверила мне, потому что ее влажные, дрожащие губы дернулись в несмелой улыбке…