Название: Вот только…
Автор: Shantanel
Бета: Crazy_ChipmunK
Жанр: Romance
Рейтинг: R
Пейринг: Мари и Ричард Стивенсоны
Описание: Жизнь казалась идеальной. Жизнь и была идеальной. Раньше…
Когда судьба поставила перед Мари Стивенсон ультиматум: остаться с разбившейся вдребезги мечтой или последовать в новое будущее, оказалось, что выбор не так прост, как кажется. Да и было ли у нее из чего выбирать?
«Вот только…» - история о том, как одно событие способно перевернуть судьбы людей с ног на голову; как до неузнаваемости оно способно исказить реальность в глазах своих искалеченных жертв; и насколько тяжелее сделать один шаг вперед, чем два назад.

---

- Мы должны убрать его отсюда, - прервав тяжелое молчание, сказал Рик, поймав взгляд своей супруги. Она снова смотрела на снимок, что висел на их холодильнике уже больше года. Слишком важный, чтобы просто снять и забыть о нем; слишком важный, чтобы оставить его навсегда. Рик понимал это как никто, но смотреть на Мари, стеклянными глазами разглядывающую каждую крохотную точку, отпечатавшуюся на картинке, больше не хватало сил. Странно, что за это время она еще не прожгла дыру на этой фотокарточке, с некоторой злостью подумал Ричард и тут же мысленно ударил себя за такую кощунственную мысль.

- Как скажешь, - с показным равнодушием ответила Мари, для убедительности пожав плечами, а мысленно прикидывая, куда могла бы спрятать снимок от глаз Ричарда, когда тот уйдет. Ей не хотелось врать мужу, это всегда заставляло ее чувствовать себя так, словно она совершила преступление. Но и совсем отказываться от возможности хотя бы просто смотреть на фото она не могла. Ей казалось, что этот маленький черно-белый снимок – ее единственная связующая, ее ниточка, тянущаяся к ней из счастливого прошлого. И отрезать ее она пока что не могла. Сможет ли когда-нибудь? Настанет ли время, когда она найдет в себе силы отказаться от тоскливых созерцаний изображения, греющего ее вмиг опустевшее сердце? Она не знала. Ей казалось, что не сможет. Рик смог. И это стало еще одним его шагом, который отдалил их больше, чем прежде.

Ричард Стивенсон – успешный адвокат, партнер самой крупной юридической фирмы их города и любовь ее жизни. И когда-то ей казалось, что это чувство взаимно. Что же сейчас? Мари не могла с прежней уверенностью и пылкостью утверждать, что осталась для мужа центром вселенной. Да, Рик всегда был мил и добр с ней. Он заботился о ней и ее комфорте, предпочитая видеть ее дома, окруженную всевозможной роскошью: большим особняком с крытым бассейном и небольшим частным озером на заднем дворе; маленьким парком, уходящим на несколько километров вглубь огороженного и охраняемого лесного массива, раскинувшегося позади их усадьбы; дорогой и сверхбезопасной машиной; едва ли не безлимитной кредиткой и полным доступом к его финансам. Он одаривал ее такими баснословно дорогими украшениями и нарядами, что сложно было сказать, серьги куплены к платью или наоборот. Он окружал ее вниманием, минимум дважды в год вывозя на курорты. Ричард был истинным джентльменом во всех отношениях, вот только…

Вот только Мари никогда не интересовали ни дорогие вещи, ни благотворительные балы или аукционы, на организацию которых тратилось больше, чем зарабатывалось в процессе их проведения. Она любила отдыхать, но больше наслаждалась компанией своего спутника, нежели дорогими отелями и видами из окна, открывающими вид на переплетающиеся внизу улочки больших городов или бескрайние воды морей. Она любила их уютный дом, но когда в нем не было Ричарда, грустила и чувствовала себя слишком маленькой и одинокой в огромном особняке.

Поэтому, справедливо рассудив, Мари поставила вопрос ребром, запретив Ричарду нанимать какую-либо прислугу в дом, и занималась всем хозяйством сама. Исключение делалось лишь для парка – уход за такой территорией требовал постоянного внимания и много сил, которым у хрупкой девушки взяться было просто неоткуда. Сама она занималась лишь малой частью, ухаживая за клумбами под лицевыми окнами их жилища. А отвоеванное право быть хозяйкой очага Мари берегла с особым трепетом, поддерживая чистоту и порядок в большом доме и радуя мужа каждый вечер домашним ужином.

Единственное, чего не хватало в жизни Стивенсонов – ребенка. Ричард никогда не скрывал желания стать отцом, более того, именно он был инициатором разговора, следствием которого стал вполне очевидный отказ от всех противозачаточных средств. Казалось, с новой целью преобразились и их отношения: горящая ярким пламенем страсти любовь вспыхнула с новой силой, и уже через несколько недель Мари, впервые пропустив готовку, пришла домой с радостной новостью.

Беременность протекала как по книжке, не давая поводов для страха или переживаний. Вместе с Ричардом они ходили по магазинам, закупая необходимую мебель, одежду для малыша и все прочие нужные ребенку и молодой маме вещи. Смежная с их спальней комната из пустующей преобразилась в заигравшую яркими красками детскую, в которой все купленное расставлялось и раскладывалось с особым вниманием будущих родителей.

Жизнь казалась идеальной. Жизнь и была идеальной. Раньше…

Декабрь в прошлом году был особенно хорош. Морозный, полный снежных сугробов и крупных распродаж, которые подобно тому, как светоч манит мотыльков, привлекали в центр толпы людей, спешащих за подарками, рождественскими украшениями и просто за развлечениями. Заезжие ярмарки, блестящие неоновые вывески и круглые сутки раскрытые двери торговых центров на ближайшее время превратили Рочестер в настоящий улей из жужжащих и спешащих по своим делам жителей. Обычно спокойный город не спал, казалось, ни минуты, заразившись атмосферой предстоящих праздничных дней.

Радости Мари и Ричарда не было предела, и они, поддавшись общему настроению, проводили возможный в ее положении максимум с тем же размахом. Они ходили смотреть старое кино, ужинали в спрятанных в закутках от оживленных улиц ресторанах, наслаждаясь компанией друг друга, и просто готовились к предстоящему через одиннадцать недель пополнению. Все стандартные для беременности боли, мучавшие Мари, включая тянущее ощущение в пояснице или отекающие к вечеру ноги, стоили того, если Ричард смотрел на нее так, словно нашел в ее глазах центр своего притяжения. Словно она была самым дорогим его сердцу алмазом. Пусть не самым большим, но самым первым, самым разыскиваемым и потому самым ценным.

В один из таких дней они провели на ногах больше времени, чем планировали, и к концу дня Мари мечтала только о прохладном шелке их постели. В машине на пути домой они слушали всевозможные глупые рождественские мотивчики, поочередно напевая то одну, то другую композицию, пытаясь выиграть не объявленный вслух поединок песен. Это был один из лучших их совместных дней. Именно эта мысль промелькнула в голове Мари, прежде чем резкая боль пронзила ее от макушки до кончиков пальцев на ногах. Она слышала сквозь собственный крик возглас Ричарда, но не могла сосредоточиться ни на чем, кроме как на необходимости покрепче обнять свой большой живот обеими руками и по возможности защитить малыша от последствий аварии.

Когда она пришла в себя спустя три дня, ей сообщили неутешительную новость. Рядом с ней в палате лежал ее муж, но он никак не мог ей помочь, находясь без сознания. Он успел среагировать на мгновение раньше, чем произошло столкновение, и вывернул руль так, чтобы основной удар пришелся на него. Вот только…

Вот только это не уберегло их ребенка. И не спасло жизнь несчастному водителю серебристой хонды, который потерял сознание вследствие микроинсульта, произошедшего за несколько секунд до того, как он был уже не в состоянии управлять своим автомобилем.

Навалившееся на Мари горе оставило отпечаток, который не покинул ее глаз и по сей день. И к моменту, когда Ричард пришел в себя, она уже успела замкнуться, заточить себя в непреступный пузырь. Она отказывалась от помощи и отвергала любые попытки мужа поговорить. Долгие дни траура превратились из дани памяти в настоящее наказание. И как бы стыдно Ричарду ни было за такие мысли, он понимал, что дальше так продолжаться не может. Он перестал реагировать на просьбы, а потом и крики Мари, когда она умоляла его перестать говорить с ней так, словно ничего не произошло, и оставить ее в покое. Она кричала, а пузырь на время лопался, выбрызгивая на свет всю затаенную боль его жены. И спустя несколько месяцев они смогли вернуться к относительному пониманию.

Они ни на минуту не забывали трагедию, что забрала их еще не рожденную дочь (Мари сообщили пол сразу после того, как она пришла в себя) на небеса. И в самые тяжелые ночи, полные кошмаров и слез, Мари благодарила Бога за то, что, если такая судьба и была уготована им как родителям, он забрал их ребенка до того, как они смогли увидеть его, ощутить силу маленьких сжимающихся в кулачки ручек, нежность щечек, тепло маленького тельца, красоту улыбки... И пока она изливала Господу свою боль и отчаяние, Ричард молил о втором шансе. Он считал, что если и есть что-то, способное притупить боль Мари, то это рождение второго ребенка. (Даже мысленно он не мог назвать их потерянное дитя просто «плодом».) Вот только…

Вот только все их попытки не венчались успехом.

Порой, замерзнув во сне, Мари просыпалась глубокой ночью, потому что Ричард забывал закрыть окно, через створки которого задувал неприятный ветер, и находила его, лежащим рядом с открытыми глазами. Он не спал, но и не выглядел как человек, проснувшийся от кошмара или только-только устроившийся на подушке. Он немигающим взглядом сверлил потолок, лежа на самом краю кровати поверх одеяла в одних лишь пижамных штанах. Его кожа покрывалась мурашками от каждого легкого касания холодного воздуха, но он продолжал недвижно лежать, не делая попыток укрыться, лишь изредка глубоко вдыхая полной грудью.

Он задерживался на работе, приходя, когда ужин было поздно просто подогревать, и со временем Мари и вовсе перестала готовить. Ричард, казалось, не замечал. Их воскресное время, которое они тратили на молчаливые прогулки на свежем воздухе, он проводил за плотно закрытыми дверями своего кабинета, не выходя оттуда до поздней ночи. Секс стал какой-то обязанностью, и Мари даже казалось, что каждый раз он через силу заставляет себя притягивать ее в свои сильные объятия. И, тем не менее, она все с той же неумершей страстью любила его и позволяла ему любить ее в ответ. Во всяком случае, ей хотелось верить, что это все еще любовь.

Ее опасения подтверждались с каждым днем все больше, когда сначала их вечерние рандеву сократились до трех раз в неделю, а после - до одного, пока окончательно не канули в лету. И теперь Ричард предпочитал проводить некоторые их «супружеские ночи», якобы случайно засыпая на диване в своем кабинете. Неспособность Мари забеременеть рушила их жизнь во второй раз, когда они едва оправились от первого потрясения. Она видела это в глазах Ричарда каждый раз, когда выбрасывала очередной тест в мусорку. Сначала он обнимал ее и шептал, что они справятся, что у них еще будет большая семья, как они и мечтали. Осушал ее слезы поцелуями и качал в колыбели своих рук. Гладил по волосам, изредка позволяя себе разделить ее боль собственными слезами. Он всегда старался сдержаться, чтобы не ранить ее еще сильнее. Но постепенно этот обряд скатился до простого «мне жаль», а затем стал заканчиваться обреченным вздохом с его стороны, после которого он обычно покидал помещение и избегал ее остаток дня.

Налаженный мир трещал по швам, и Мари вновь стала уходить в себя. Она уже не погружалась в состояние «заморозки»: больше не сидела часами на полу отремонтированной детской, не замирала на долгие минуты перед ночным окном, не сидела в душе под холодными струями воды. Но Ричард все чаще за завтраком ловил ее затравленный взгляд, направленный на последний снимок их ребенка. Снимок, сделанный за день до катастрофы, пошатнувшей их жизни. Он не в первый раз заводил разговор о том, чтобы убрать его. Нет, он не хотел избавиться от него совсем. Но постоянно висящий на самом видном месте он съедал только больше веры в их не оправдывающиеся надежды зачать снова.

Вот и сейчас он видел, как Мари вздрогнула от его слов. На мгновение в ее глазах встали слезы, но она быстро взяла себя в руки. И лишь ярче выделившиеся красным прожилки в белках выдавали ее напряжение. Чертыхнувшись про себя, Ричард встал и поцеловал Мари в щеку, благодаря за завтрак. Проходя мимо холодильника, он, чтобы загладить свою вину и просто потому, что тоже тосковал, легонько погладил изображение, с которого так и не свела взгляда его жена. С еле слышным вздохом он покинул кухню, подхватил свой портфель и вышел из дома, напоследок крикнув, что будет поздно.

Как только за Ричардом захлопнулась дверь, рухнула необходимость притворяться и делать вид, что все хорошо. Отбросив в сторону вилку и отодвинув тарелку с яичницей, к которой едва ли притронулась во время завтрака, Мари уткнулась лицом в сложенные ладони и дала волю бесслезным рыданиям. Их мир, который они с таким упорством восстанавливали, разрушался на ее глазах. Снова. И она ничего не могла сделать ни со своей болью, которую невозможно было просто отключить, ни с равнодушием ее мужа, который устал ждать. От этих мыслей Мари одолевало единственное желание, но она запрещала себе подобные мысли, вот только…

Вот только судьба порой устает ждать, когда мы заметим ее подсказки, которые она так щедро бросает нам в лицо и которые мы с таким упорством не желаем замечать или намерено игнорируем, стараясь повернуть все по своему хотению. Слишком поздно улавливая важность этих знаков, мы не успеваем вовремя свернуть или затормозить и лоб в лоб сталкиваемся с неприглядной серой реальностью, которая только и ждала момента, когда мы оступимся, чтобы подбросить еще дровишек в нашу и без того горящую проблемами жизнь. Так и Мари поняла, что поворачивать ей уже некуда, когда, вернувшись, как и обещал, поздно вечером, Ричард по привычке наклонился поцеловать ее в щеку, обнажив тем самым плохо стертый с шеи след губной помады ярко-алого цвета и обдав ее при этом сильно выраженным приторным сладким ароматом женского парфюма. Решение было принято в ту же секунду.

Следующим утром все было как обычно, и все-таки оно чем-то отличалось, вот только Ричард никак не мог понять, что изменилось. Он проснулся, как всегда, в семь утра, принял душ, собрался и спустился к завтраку, который уже накрыла Мари. Она приготовила ему блинчики по рецепту его матери и даже улыбнулась ему, когда он вошел. Он чувствовал прилив счастья от того, что его супруга вновь расцветает. Но все же какой-то осадок внутри не давал ему отдаться этой радости полностью. Словно настырный котенок скреб коготком по ребрам, предупреждая о чем-то, но он с легкостью отмахивался от него, продолжая ласкать взглядом сидящую перед ним женщину. Девушку. Ни годы, ни страшная трагедия практически не сказались на Мари, она все еще выглядела как сама юность – такая же прекрасная и светлая. Единственное, что выдавало в ней истинный возраст – глаза, полные вопросов, которые до сих пор не нашли ответов. Глаза, полные эфемерных слез и всегда такие грустно-задумчивые, словно их обладательница мыслями пребывает далеко-далеко за пределами комнаты, в которой находится. Но сегодня Ричард не обращал внимания на горящие в глазах его жены вопросы, не видел, как поменялся их курс. Не видел, как безмолвно она молит об ответах именно его. Он лишь радовался пустующему месту на холодильнике, броским пятном выделяющимся на фоне множества магнитов, которые они привозили из путешествий. Он сделал мысленную пометку из ближайшей их поездки привезти новый сувенир на этот незанятый ничем островок на дверце. Может, в это Рождество стоит отправиться во Францию, как они мечтали еще до ее беременности, размышлял Ричард по пути на работу.

Его день прошел в приподнятом настроении. Коллеги не уставали улыбаться ему в ответ, радуясь, что старый друг возвращается в колею, а подчиненные словно стремились продлить его хорошее настроение, работая в слаженном ритме. Это определенно было большим шагом в их с Мари жизни, и Ричард не собирался упускать ни минуты этих мгновений. Поэтому решил не задерживаться в конторе, а вернуться домой пораньше. Он не покладая рук работал над делом о ложном обвинении в убийстве, которое возложили на главу крупной в их городе корпорации, занимающейся переработкой отходов. Конечно, кому интересно облагораживание улиц, когда это мешает более беспринципным бизнесменам вываливать горы мусора где попало? Но Ричард Стивенсон не сделал бы себе имя, если бы не был настоящим профессионалом. Через несколько дней состоится слушание, на котором будут представлены все факты и наработки его команды, и с мистера Голдстоуна, президента «Goldstone Industries», будут сняты все обвинения. Так что Ричард с чистой совестью покинул здание своей фирмы, заехал в цветочный магазин и в приподнятом настроении направился домой.

В то же время и сама Мари не сидела без дела. Проводив мужа на работу, она прибралась на кухне, поднялась в спальню и застелила их постель, предварительно поменяв белье. А после занялась осуществлением созревшего за ночь в ее голове плана.

Когда ровно в шесть в прихожей хлопнула дверь, она не удивилась. В последний раз окинув свое отражение в зеркале и убедившись, что не выглядит странно, она спустилась на первый этаж, где нашла своего супруга возле накрытого в столовой обеденного стола. Ричард был очень красивым мужчиной, и строгость костюмов, которые он носил, делала эту красоту еще более заметной, выделяя сильную широкую спину и обтягивая в нужных местах мышцы его рук, облегая его узкие бедра и крепкие ноги. Сегодня на нем был ее любимый из его коллекции костюмов – темно-синий, так выгодно подчеркивающий синеву его пронзительных глаз.

Сейчас он стоял к ней спиной, чему Мари была рада. Она пока была не готова самозабвенно врать ему, прямо глядя в эти читающие ее как открытую книгу глаза. Поэтому она неслышно подошла к нему сзади и обвила руками его талию, прижимаясь к теплому телу. Ричард едва вздрогнул, но тут же расслабился в ее объятиях, правой ладонью накрывая ее сцепленные в замок на его животе руки.

- Тебе нравится? – еле слышно спросила она, надеясь, что он спишет ее сорвавшийся голос на нежелание портить умиротворенность атмосферы, в которой они пребывали.

- Очень. Мне очень нравится, - последовал искренний ответ, и внутри Мари все заклокотало гневным: «Не лги!» Но она лишь натянуто улыбнулась ему, отстраняясь от сбивающей ее с мысли близости мужа. Он всегда был для нее каким-то наркотиком. Мыслить здраво в его присутствии она научилась лишь со временем, но до сих пор один только звук его голоса заставлял мысли в ее голове разбегаться в разные стороны. Словно дудочник, он управлял ею, зная, какой эффект производит на ее мысли, ее желания, на ее тело. К его чести стоит сказать, что он никогда не использовал это против Мари, но в данный момент ей казалось, что он специально старается усыпить ее бдительность, чтобы она не почувствовала ложь в его словах.

- Ты великолепна, впрочем, как и всегда, - так же тихо продолжил он, поднимая ее руку и целуя костяшки пальцев своим теплым ртом, стреляя в нее полным желания взглядом. Его левая рука легла ей на талию, притягивая ближе. Он ни на секунду не отрывал взгляда от ее глаз, упиваясь тем, как они закатились от наслаждения его ласками, когда он неспешно и аккуратно, но настойчиво провел пальцами вдоль выреза на ее платье, пересекающего спину вдоль позвоночника и заканчиваясь чуть ниже положенного. Его дыхание участилось, когда он достиг этой точки и прикоснулся к кромке ее белья, глаза потемнели и обещали океан наслаждения, если она позволит окунуть себя в него.

Эта пытка продолжалась бы и дальше, но Мари нашла в себе силы, чтобы остановить его. Прильнув к его рту своими губами в коротком целомудренном поцелуе, она словно поставила временную печать на его уста, запрещающую пока что говорить о большем. Вырвавшись из его крепкой хватки, она отвернулась, стараясь сдержать рвущийся наружу всхлип, и медленно прошла к своему стулу. Сбитый столку, но все же понимающий, что торопить Мари сейчас не стоит, Ричард занял свое место по другую сторону стола, мысленно сетуя на то, как неудобно тот был сервирован: теперь они сидели на противоположных концах стола на десять персон, практически в пяти метрах друг от друга.

За трапезой он много говорил, рассказывая о том, над какими делами сейчас работал, стараясь занять ее веселой болтовней, пересказывая, какие казусы иногда ему случалось видеть прямо в зале суда во время слушаний. Преисполненный счастьем, что их жизнь налаживается, он без устали сыпал шутками и комплиментами в адрес острых комментариев Мари, не замечая, с каким трудом ей удается следить за разговором и тем более принимать в нем участие. Он совсем позабыл о цветах, которые принес для нее, что даже не сразу уловил суть ее вопроса, когда она внезапно перебила его, спросив, откуда исходит этот сладкий запах. Облегчение, которое он заметил в ее глазах, когда вручал ей букет, было странным, но он не придал этому должного значения, предпочитая думать, что такой обычный жест просто стал неожиданным за те долгие месяцы, в которые он перестал делать своей жене подобные сюрпризы. И мысленно он добавил еще один пункт к своему плану по налаживанию их быта, включив в него регулярную покупку цветов для нее.

Какое-то время они еще сидели за столом, все так же разделенные четырьмя рядами пустующих стульев. Говорить с Ричардом было легко. Несмотря на весьма затворнический образ жизни, который Мари вела и до аварии, и после нее, она никогда не была белой вороной, не способной поддержать беседу. Хоть ее образование так и не нашло применения в жизни после выпуска из университета, она все же оставалась подкованным в своей области специалистом, посещающим необходимые лекции и семинары, чтобы «держать руку на пульсе» и не терять из виду вводимые в ее профессию новые методы работы. Опыта у нее не было, зато была масса знаний, энергии и жажда новых открытий, которые она с лихвой восполняла, посещая выставки, музеи и различные постановки, какие только проходили в их городе. У нее никогда не было ни одной подруги, которой она могла бы выплакаться в жилетку, но зато ее всегда окружали достойные, образованные люди, с которыми было не просто интересно поговорить, но которые с удовольствием поддерживали ее стремление познать что-то новое в современном мире, когда Ричард не был в состоянии сопровождать ее.

Но всем разговорам рано или поздно подходит срок, подумала Мари, закончив мысленно настраивать себя и медленно поднимаясь со своего места. Она не отрывала пристального хищного взгляда с Ричарда, когда так же неспешно подходила к нему, ведя указательным пальчиком левой руки по отполированной поверхности столешницы. Ричард на какой-то момент запнулся, но продолжил по инерции говорить, отвечая на ее пристальное внимание. Его речь становилась все более бессвязной с каждым ее новым шагом, и когда Мари остановилась около его колена, он был уже не в состоянии вспомнить, о чем говорил еще несколько секунд назад. Здравый смысл уступил место инстинктам, и в следующий момент стул, на котором он сидел, опрокинулся, а сам Ричард уже целовал свою жену со всей страстью, погрузив левую руку в пышную копну ее мягких темных волос, а другой - обхватив тонкий стан.

Мари протяжно застонала ему в рот, не в силах справиться с нарастающим желанием, которое сжалось в тугой узел внизу ее живота, и с не меньшим пылом ответила на его поцелуй. Намотав на правую руку его галстук, чтобы он не мог оторваться от нее, и другой, для надежности, крепче прижимая к себе его голову, она начала двигаться в сторону лестницы, утягивая за собой Рика. Когда они достигли первых ступенек, желание было таким нестерпимым, что Ричард приподнял ее, заставляя ногами обвить его талию, и еще крепче прижал ее к себе, попутно разрывая по злополучному вырезу ее платье. Сжимая в тисках ее бедра, контакт с которыми не принес облегчения, а лишь наоборот, усилил потребность поскорее добраться до спальни, он наощупь переставлял ноги, поднимаясь наверх. На задворках пару раз мелькала мысль, а не послать ли к чертям эту спальню, устроившись прямо здесь, но он из последних сил собирал в горсть еще оставшиеся в голове крупицы здравого смысла и продолжал путь вперед.

К моменту, когда они достигли постели, на Мари не осталось ничего, кроме крошечного кусочка ткани, отделяющего его тело от того, чтобы слиться с ней. Безжалостно сорвав с нее эту преграду и заставив тем самым ее рассмеяться, Ричард вновь припал губами к ее рту, шепча о том, как она прекрасна.

- Ты никогда не перестанешь быть моей королевой. Я так люблю тебя, - заверял он, наконец, заполняя ее и слизывая выкатившуюся из ее глаза слезу, за которой последовала еще одна, и еще… Ричарду невдомек было понять, что плачет его жена отнюдь не от счастья. И пока он лихорадочно клялся ей в ложной любви, Мари медленно умирала, сокрушаемая сильными толчками его тела и еще более сильными ударами, которые били прямиком в ее сердце. На каждое его «Люблю!» ей хотелось прокричать «Лжец!», но она лишь смиренно лежала, проклиная собственное тело за то, что оно отвечало на это неприкрытое откровенное вранье, и впивалась ногтями в его спину. Ей хотелось оставить хоть какой-то шрам на его идеальном теле, чтобы это уродство свидетельствовало о том, что красота этого человека – чистый обман. Ей хотелось его крови, хотелось мести за то, что он предал ее, их ребенка, память о нем. Но еще больше ей хотелось понять, почему он так поступил? Почему именно сейчас, когда только-только сам же вытянул ее из бездны отчаяния, в которую она сама же себя и загнала? Ей хотелось понять, спросить, вот только…

Вот только она продолжала молчать, и лишь просачивающиеся сквозь сдерживаемые стыдом редкие стоны вырывались сквозь ее сжатые губы и стиснутые до скрипа зубы. В какой-то момент эта больная любовь взяла над ней верх, и остаток ночи Мари провела, в последний раз наслаждаясь объятиями своего мужа и в последний раз позволяя себе отдать, а ему взять ее полностью и без остатка. Потому что следующими вечером, когда Ричард вернулся домой, он не обнаружил там ни свою супругу, ни ее вещей.

А Мари в это время, растеряно оглядываясь в аэропорту Мюнхена, где должна была сделать очередную пересадку, искала нужный выход к самолету на последний рейс, который домчит ее до места назначения. Она не жалела о своем решении ни секунды, но все же внутри нее зрело семя сомнения, не поспешила ли она, оставив Ричарда и годы брака позади так легко.

Нет, решительно отрезала она, не давая мыслям увести ее в сторону и сбить с намеченного пути.

Для нее все дороги назад отрезаны, и сделала это не она. Это он, Ричард. Он выкинул в трубу все то, что они с таким трудом строили на обломках сгоревших воспоминаний. Она могла понять его нетерпение, ведь он давно перешагнул через обрушавшееся на них горе, это она застряла на полпути к выздоровлению. Это она тянула за тонкую нить, связывающую ее с дорожкой из прошлого. С дорожкой, которая оборвалась, не успев начаться, и по которой Мари так отчаянно старалась ступать даже спустя время. Она хваталась за эту ниточку, крепко держала, боясь дернуть слишком сильно, чтобы не порвать, но когда ее тянули с обратной стороны, то цеплялась за нее с такой силой, что разрезала руки в кровь и все же не отпускала. И эта боль, эти шрамы стоили того, чтобы цепляться за прошлое, в котором она была счастлива рядом с Ричардом, в котором ждала от него ребенка. Только Мари не понимала, что это не прошлое держит ее, а ее несбывшаяся надежда, которые, как известно, отпустить порой бывает практически невозможно. И держась, как за канат, за эту ненадежную нить, ведущую в никуда, Мари даже не заметила, как стремясь догнать то, чего не было, нет и не будет, она надорвала другую – ту, что связывала ее с ее будущим.

Но всем этим размышлениям путь был строго заказан, и потому Мари просто отстранилась от всего окружающего, позволяя самолету Мюнхен-Нюрнберг унести ее прочь, подальше от места, где, как она думала, ей вонзили нож в спину. Вот чего она не могла понять, а уж тем более – простить. Разве они не клялись друг другу в любви, уважении, верности, честности? Неужели она, пройдя через столько боли, не заслужила правды? Почему Ричард не нашел в себе сил сказать ей в лицо, что больше не любит ее? Может, хочет – определенно, он хотел ее, когда она устроила им ночь прощания, – но не любит, если решил оставаться в браке с ней, но в постели - с другой! От одной только этой мысли становилось дурно. Мари мутило почти весь путь, начиная с момента, когда первый рейс начал снижение к аэропорту Торонто, где она уже пересела на рейс до Мюнхена. Ее самочувствие не улучшилось и спустя несколько дней, всерьез озаботив ее состоянием собственного здоровья. Поэтому она собрала еще оставшуюся волю в кулак, заставив себя оторваться от удобной постели, и записалась на прием к врачу. Вот только…

Вот только если бы она знала, как это изменит ее жизнь…

Когда спустя два с лишним месяца весенним вечером в дверь ее нового пристанища постучали, она без задней мысли ее распахнула, предполагая увидеть за порогом кого угодно, но только не без пяти минут бывшего мужа. Мари уставилась на него широко раскрытыми от удивления глазами, не сразу сообразив захлопнуть перед ним дверь и потребовать убираться из ее жизни. Поэтому, не успела она и среагировать, как Ричард с важным видом, совершенно ее игнорируя, прошел в квартиру, с любопытством оглядывая обстановку. Придя в себя, Мари первым делом метнулась в сторону своей спальни ему наперерез, плотно закрывая дверь в свою опочивальню, но было поздно, и это явственно читалось по глазам ее мужа, который, без сомнения, заметил то, чего не должен был.

- Ты ничего не хочешь мне сказать? – с сомнением спросил он, оглядывая ее фигурку и задерживая взгляд на плоском животе.

- Пожалуй. Не будешь ли ты так любезен покинуть мою квартиру? Это незаконное вторжение, мы находимся на стадии бракоразводного процесса, а эта квартира приобретена полностью на мои сред…

- Не нужно цитировать мне слова твоего адвоката, Мари. Ты знаешь, о чем я говорю.

- Вот как? – не удержавшись, съязвила она.

- Именно, - холодно проговорил Ричард, смиряя ее твердым взглядом. Отвлеченно она поймала себя на мысли, что Рик стал бы прекрасным отцом. Строгим, но заботливым, любящим побаловать, но знающим меру отцом. Осознание того, что у ее ребенка никогда не будет такого родителя, заставило ее расшалившиеся гормоны одержать верх над показным высокомерием, и она, не выдержав, расплакалась, глядя на любимое всем сердцем лицо. Сердцем, которое сейчас под собой оберегало новую невинную жизнь.

В следующую секунду слезы из ее глаз полились настоящим градом, потому что в ответ на эмоциональную вспышку гормонов, ее уже обнимали сильные и такие нужные руки. Такие всегда заботливые и пьянящие, такие необходимые прямо сейчас и всегда руки.

- Тш-ш, милая моя, не плачь. Я рядом с тобой, теперь все будет хорошо, я обещаю. Не плачь, родная, - приговаривал он, поднимая ее на руки как младенца и прижимая к своей груди, усаживаясь вместе с ней на мягкий белый диван, что стоял в узком коридоре.

- Н-не б-буд-дет! – с упрямством маленького ребенка заявила Мари, прижимаясь, однако, к одновременно твердому как камень и вместе с тем родному телу своего мужа. Ричард никак не отреагировал на слова Мари или просто сделал вид, что вовсе их не услышал, продолжая покачивать ее из стороны в сторону и время от времени прижиматься губами к ее взмокшему лбу.

Прошли минуты, возможно, часы, когда она наконец успокоилась, сжавшись в комочек в его руках. Он ни на мгновение не разжимал объятий, продолжая похлопывать ее по спине успокаивающим жестом.

- Теперь я в порядке, ты можешь отпустить меня, – осипшим от долгих рыданий голосом сказала Мари и сделала попытку выбраться из капкана его рук, но Ричард лишь крепче прижал ее к себе. – Правда, Рик, все хорошо. Пожалуйста, - взмолилась она, заставляя себя взглянуть ему в глаза.

- Я никогда тебя больше не отпущу, хочешь ты того или нет, - отрезал он, укладывая ее голову на свое плечо и прижимаясь слегка колючим подбородком к ее виску. Его адамово яблоко оказалось прямо над ее губами, и она до сжимающихся на ногах пальчиков сдерживала желание поцеловать его прямо туда. Влечение к нему всегда было ее слабостью, со вздохом признала Мари, вдыхая, как наркоманка, его кружащий голову аромат. Она купалась в собственном наслаждении его запахом, когда Ричард снова заговорил:

- Почему, Мари?

Она понимала, о чем он спрашивает, но не собиралась отвечать ему. Вместо этого, она изо всех сил дернулась в его руках, вновь делая попытку высвободиться, но потерпела неудачу. Не скрывая своего разочарования, она не без наслаждения укусила его за подбородок, в ответ на что он запечатал ее жаждущий расплаты рот крепким поцелуем, чем довел до крайней точки кипения.

- Серьезно, ты спрашиваешь, почему я уехала, Стивенсон? – тяжело дыша, со злостью выплюнула она.

Ответом ей стал хмурый взгляд, брошенный Ричардом исподлобья. Его глаза цвета темного сапфира смотрели с укором, но он не выказывал вслух никаких претензий, лишь ждал ее ответа. Мари покачала головой и отвела взгляд в сторону, размышляя, почему вообще разговаривает с ним. Да, он не выпускал ее из своих рук, но отпустил бы, если бы она настояла. Рик не прибегнул бы к насилию, как бы ни относился к ней. Вот только…

Вот только как он к ней относился? Почему вообще спустя столько времени не прекратил поиски? Зачем приехал сейчас, когда они уже почти чужие друг другу люди? Может, она задела его гордость, когда уехала, забрав лишь свои вещи и оставив все то, что он дарил или покупал ей? Может, просто не мог смириться с мыслью, что его отвергли? Вариантов было так много, но спросить прямо она не могла. Мари боялась услышать ответ. Боялась, что все ее надежды в очередной раз не стоят и цента. Но еще больше она боялась, что ошиблась, потому что даже боковым зрением видела уголек надежды, который тлел в синих глазах ее мужа. Надежды на то, что между ними не все потеряно…

Решив, что больнее уже не будет, она собралась с силами и призналась:

- Потому что не хотела, чтобы еще один любимый мною человек покинул меня первым.

Ричард, казалось, переваривал каждое ее слово по отдельности, по порядку собирая их в своей голове.

- Что ты имеешь в виду? Почему ты решила, что я покину тебя? – с абсолютным непониманием спросил он, с широко раскрытыми от шока глазами от догадки, которая, он надеялся, не подтвердится.

- Я знаю, что у тебя появилась другая, Ричард, - прямо сказала она и приложила ладонь к его протестующе искривившимся губам, когда слова уже готовы были сорваться с языка. - Нет! Я не хочу слышать оправданий, - лихорадочно прошептала она и, собравшись с мыслями, продолжила: - Я не думала, что смогу понять тебя, но когда приехала сюда, то многое смогла переосмыслить. В том числе и то, какой привязью для тебя стал брак со мной, увянувшей где-то на полпути к солнцу. Я не просто остановилась, я начала тянуть тебя за собой. Ушло немало времени, прежде чем я поняла, что порыв уехать от тебя был не желанием оставить тебя с твоим предательством. Я просто хотела освободить и тебя, и себя. И я искренне не понимаю, почему сейчас ты здесь, а не в Рочестере…

Повисло напряженное молчание. Часы на стене мерно отщелкивали секунду за секундной, а они оба словно замерли вне времени, думая каждый о своем. Отчасти Мари была разочарована его молчанием. Она все еще надеялась, что все случившееся – просто недоразумение. И пусть она была бы трижды дурой, но если бы все так и оказалось, она бы вечность просила у Ричарда прощения за свою глупость. Но Ричард молчал, сверля пораженным взглядом ее профиль.

- То есть ты решила, что… неужели в твоих глазах я действительно… - Он закрыл глаза, не в силах закончить ни одну свою мысль. – Боже, Мари, скажи мне, что мы не потеряли столько месяцев просто потому, что настолько обманулись в чувствах друг друга! – под конец предложения его голос гремел подобно грому в ясном небе. Обхватив ее лицо ладонями, он оперся своим лбом о ее, заглядывая в самую душу. – Милая, скажи, что ты видишь в моих глазах.

Мари покачала головой, пытаясь вырваться из его хватки, но Ричард только сильнее сжал ее щеки, вынуждая смотреть прямо на него.

- Посмотри на меня, Мари! – приказал он, легонько встряхивая ее.

С трудом разлепив веки, она попыталась сфокусировать взгляд на лице мужа, но не смогла продержаться и секунды, как ее глаза снова закрылись, не желая смотреть на человека, вид которого проносил через каждый маленький капилляр подобные жалящему яду чувства. Каждая клеточка ее тела рвалась навстречу любви, которую она видела в его взгляде, но она не могла поддаться этим ложным чувствам. Не после того, что он сделал.

- Нет, черт возьми, Мари, смотри на меня! Открой глаза и прими то, что ты видишь!

- А что, если я не смогу? – закричала она в ответ, отталкивая его руки от своего лица. – Это всегда будет стоять между нами! Твоя измена будет всплывать в моей голове каждый раз, когда я буду смотреть на тебя и думать, для меня ли одной предназначаются твои взгляды?

- Я бы никогда не изменил тебе, Мари! Никогда бы не посмел разрушить твое доверие, никогда бы не смог даже помыслить о том, чтобы ранить тебя подобным образом! Ради всего святого, ведь мы прошли через пекло ада, чтобы просто научиться вновь смотреть друг на друга и не испытывать при этом боли!

- Не лги мне, Ричард! Прекрати, прекрати врать мне прямо в лицо! Не делай из меня идиотку, ведь это не я пришла уже глубокой ночью вся перемазанная чужой помадой и благоухающая как парфюмерный магазин!

- Чт… Что?

- Что, нечего сказать? – разошлась она. - За день до моего отъезда ты пришел домой, как всегда приходил в то время – чертовски поздно! От тебя на километры вперед пахло цветочной лужайкой, а шее красовался след от красной помады. Или ты хочешь сейчас убедить меня, что мне это все померещилось? – с надрывом кричала Мари, вскакивая с колен мужа и начиная расхаживать из комнаты в комнату и вновь появляясь в коридоре, попутно собирая в кучу и снова кидая туда, где взяла, любые вещи, что попадались ей под руку.

Она, не умолкая, бросалась обвинениями, не забывая стрелять в потерянно сидящего на ее диване Ричарда.

- Если ты думал, что сможешь наслаждаться своим адюльтером, имея при этом под боком ручную жену, то зря! Ни за что я бы не…

- Стой! – Ричард встал, оборвав ее на полуслове. – Ты не могла бы дать мне минутку, пожалуйста. – Не просил, ставил перед фактом. Но часы не отсчитали положенных шестидесяти щелчков, когда он заговорил снова:

- У тебя есть все основания, чтобы не верить мне. Я не могу винить тебя за это. В какой-то момент я устал биться головой о стену, которую ты выстроила вокруг себя, и просто решил забыться в работе. Я оставался в офисе, брал больше дел, чем должен был, работал в выходные и отдалялся от тебя… отдалял тебя. Но, Мари, я никогда не переставал любить тебя. Только тебя. Прошу, дай мне закончить, – мягко попросил он, увидев блеснувший в ее глазах огонек протеста. – Я был неправ, поступая так. Я отступился от тебя, оставил тебя, не беря в расчет, что твоя боль несоизмеримо больше моей. Мне было проще просто закрыться ото всех, от всего, что я и сделал. Но, поверь, родная, – он взял ее за руки, наблюдая, как идеально сплетаются их пальцы, – я бы не смог изменить тебе. Никогда бы не захотел и не смог бы. Ты слишком дорога мне, – хрипло пробормотал он, запечатлевая поцелуй на тыльной стороне ее ладошки. – Я люблю тебя.

Он выпустил ее руки и отступил на несколько шагов, продолжая смотреть на безвольно повисшие кисти ее маленьких ручек.

- Я бы мог привести тебе факты, но я хочу, чтобы ты поверила мне, потому что это я, а не потому, что я скажу. Я не предавал тебя, Мари, я всегда принадлежал только тебе и никому больше. – Он замолчал, пораженно опустив голову и ссутулив плечи.

Этот смиренный вид разрывал Мари сердце, которое изо всех сил рвалось навстречу к сердцу Ричарда, которое, как казалось ему самому, с каждым ударом все замедляло свой ритм. Она не выдержала этих раздирающих душу противоречий и просто поддалась тому, что чувствовала. А тогда она чувствовала болезненную необходимость вновь оказаться в его объятиях. И с громким всхлипом она преодолела разделяющее их расстояние и прильнула всем телом к мужу.

- Я так хочу поверить тебе и сердцем, и умом, но не могу… - проревела она в его шею, приподнимаясь на носочках и стискивая в объятиях его плечи. Ричард обнял ее в ответ, крепко сжимая в руках хрупкую фигурку.

- Если я скажу, что в тот вечер уснул в офисе, заработавшись над делом Голдстоуна, а проснулся от попыток моей ассистентки Джессики расстегнуть мою ширинку, ты поверишь? Я никак не давал ей повода подумать, что она может позволить себе подобное, она просто решила сделать это, взобравшись ко мне на колени. Я пригрозил ей иском о сексуальном домогательстве, и она ушла в тот же вечер, оставив заявление по собственному желанию. Клянусь, Мари, между нами ничего не было…

Он говорил все это, уткнувшись лицом в шелк ее гладких волос, но она услышала каждое слово. Они словно клеймом отпечатались в ее мозгу, оставляя за собой лишь бьющие по нервам самобичевания. Какая же ты дура, причитала Мари, прикусывая в бессилии указательный палец своей руки и ругая себя словами, за которые в приличном обществе девушкам до сих пор могли промыть рот с мылом.

- Пожалуйста, скажи, что веришь мне. Скажи, что мы еще можем все исправить. Я не могу без тебя…

- Прости меня…

- Нет, нет, нет! Не говори, просто давай… давай забудем, ладно? Начнем сначала, заведем детей, как всегда мечтали?

- Пока что у нас не получалось… - горько заметила Мари, пытаясь прощупать зыбкую почву.

- Мы всегда можем осчастливить приют или два, дети по всему миру нуждаются в родителях, способных полюбить их, позаботиться о них, - с не сходящей с губ улыбкой предложил Ричард. Он так искренне и радостно говорил об этом, словно уже видел, как это произойдет. Он был таким милым в своем непосредственном желании быть отцом, что у Мари невольно вырвался легкий смешок. – Я кажусь тебе глупым? – ничуть не обидевшись, спросил Рик.

- Я нахожу Вас более чем очаровательным, мистер Стивенсон, - хихикнула Мари с дразнящей улыбкой, уже предвкушая, каким станет его лицо, когда она скажет ему.

- Это внушает надежду, миссис Стивенсон, - не растерялся Ричард, любовно поглаживая ее по виску, вдоль ушка спускаясь к подбородку.

- Только, боюсь, у нас может возникнуть некоторая трудность, - с напускно-серьезным видом начала Мари, заставив Ричарда обеспокоено нахмурить брови и вопросительно посмотреть на нее. – Я беременна, - с робкой улыбкой объявила она и позволила губам расплыться от уха до уха, когда увидела, с каким восторгом на нее смотрят сапфировые глаза ее мужа…

Следующим утром Мари впервые за долгое время проснулась с настоящей счастливой улыбкой. Первые лучки восходящего солнца бродили по тесной спальне ее нюрнбергской квартирки, путешествуя из угла в угол и щекоча своим теплом ее нос. Она повернула голову на бок, встретившись взглядом с улыбающимся Ричардом, и перелегла ближе к нему, даря ему эскимосский поцелуй.

- Доброе утро, любимая, - прошептал он, словно боясь спугнуть волшебство момента. Мари в ответ сморщилась, словно ей в рот засунули дольку лимона.

- Оно было бы добрым, вот только…

- Что? – выкрикнул он вдогонку вскакивающей с постели и убегающей в сторону ванной Мари.

Это утро было бы идеальным, вот только если бы не утренний токсикоз…