- Ты уже принял душ? – звонкий голос режет и без того раздражающее утро.

Душ. Белые простыни. Горячий омлет на завтрак. И эта невозможная, совершенно неправильная Кэрол в идеально выглаженных шмотках – стоит, задрав нос, и что-то щебечет.

Достало.

Всё не так.

Дэрилу до одури дикой казалась такая спокойная жизнь – без сучка и задоринки. Размеренная, ленивая. Обезоруживающая. Отупляющая.

Не для него.

- Мне и так нормально, - цедит он сквозь зубы, разглядывая свой нож.

Нормально. Ему нормой казались разорванные к херам животы ходячих, из которых вываливались на ходу внутренности. Ему нормой казалось спать на холодном бетонном полу. Его не смущало отсутствие зубной пасты и прочего дерьма. Дэрил искренне считал, что в сошедшем с ума мире это всё в порядке вещей. Так и надо.

А теперь она – тычет ему в лицо своей чистотой. В носу свербит от запаха стирального порошка.

- Все уже помылись давно, тебе тоже пора, - настаивает она, подходя ближе.

И улыбается.

Раньше Дэрил часами мог за ней наблюдать, ловя взглядом её светлую улыбку – такую искреннюю, такую настоящую. А теперь – спешно отворачивается. Потому что не может смотреть в лицо той, которая пришла вместо Кэрол. Потому что когда такая лживая Кэрол рядом, он почему-то чувствует себя ужасно одиноким.

Хуже, чем обычно.

И прошлое, яркой и хлесткой меткой выжигающее нутро, кричит в нем. Всё внутри поднимается против – отчаянно хочется вернуть ту самую Кэрол, которая если что, то до конца с ним. Не раздумывая. Которая читала его, как открытую книгу. Которая каждый миллиметр его изнанки наизусть выучила.

Та Кэрол горько ему улыбается из прошлого, поцелуем касается горячего лба, ласкает его такими нужными словами. А эта оскалилась своей идеальной улыбкой, вышагивая ровно по до омерзения чистой Александрии. И говорит о каком-то глупом душе, думая, что он послушается.

Где та, за которой он бы на край света, не раздумывая, пошел?

(Уходи.)

- Не буду, сказал же, - бурчит он, не глядя на неё.

И тихо-тихо, скорее себе, чем ей:

«Уходи».

- Заснешь – окачу из шланга, - она больше не улыбается.

И уходит – спешно, неловко спотыкается, но держит спину идеально прямой.

И крик, брошенный в спину, брошенный наугад, отчаянно:

«Ты выглядишь нелепо!»

Ушла.

А между лопаток у неё застрял крик – шевелится. Недоверие Дэрила отравляет нутро, жжется, колется так, что каждый вздох – миллиметр свинца под сердце.

Но не отступит.

Так надо.

Должна.

А он сидит, напряженно сверля мрачным взглядом зеленый газон. Молчит – если заговорит, кажется, слова ядом останутся на идеально постриженной траве. Хочется следом кинуться – догнать, развернуть, всё сказать, но нет.

Не побежит.

Так надо.

Пусть уходит.