- Мама ушла, потому что больше не любит меня?

Робкий девичий голосок резанул неприятной болью сердце мужчины. Большая рука замерла в нескольких сантиметрах от выключателя. Он горько вздохнул, не желая в очередной раз обманывать дочь и смотреть в ее наполненные надеждой глаза, зная, что его любимая, скорее всего, больше никогда не переступит порога их дома. Но по-другому он поступить не мог. Это бы больно ранило ее не готовую к потрясениям детскую душу. Он надеялся, что со временем девочка забудет обо всем, ведь дети так быстро выкидывают из памяти неприятные вещи. А пока… пока…

- Что за глупости, детка? – ласково произнес отец, возвращаясь к кроватке, где под толстым одеялом в ворохе подушек готовился ко сну его маленький голубоглазый ангел. Он опустился на краешек постели и коснулся головки, перебирая тонкие светлые локоны. – Мама уехала в командировку. Вот увидишь, скоро она вернется с кучей подарков для тебя.

- А когда она вернется? – В тоненьком голоске тенью мелькнула тоска. Девочка опустила глаза и положила ладошку под пухленькую щечку.

- Мама сама еще не знает, детка. Но она ни за что не бросила бы тебя, дорогая. Ты ведь знаешь, как сильно она тебя любит.

- Знаю. Но почему тогда она уехала и ничего не сказала? Почему она не звонит? – недовольно пробормотала девочка.

- Почему не звонит? – проигнорировав первый вопрос, сказал отец и насмешливо потрепал ее волосы. – Звонит. Просто ты в это время уже спишь. И сейчас тебе тоже пора спать.

- Но почему?..

- Все, хватит «почему», маленькая почемучка. Спать, тебе пора спать. – Он был не в силах отвечать на расспросы дочери. Мужчина чувствовал, как к горлу неминуемо подступает ком, угрожающий пролиться невыплаканными слезами. Сдавленный вздох вырвался из его груди в попытке победить нарастающее ощущение тисков до боли сжимающих сердце. – Уже очень поздно.

- Можно я дождусь маминого звонка? – спросила девочка, и в ее глазах заблестели яркие искры надежды.

- Если я не уложу тебя спать вовремя, то мама будет очень сердиться на меня. Ты хочешь, чтобы мамочка сердилась на меня? – Глаза неприятно резануло подступающей слезой. Незаметно для дочери, отец смахнул ее и натянул беззаботную маску. Как бы тяжело ни было, дочь не должна узнать правды.

Девочка нахмурила маленький лобик и надула губки.

- Не хочу, но я соскучилась.

- Ну, детка, ты должна быть терпеливой. Мама работает, и иногда ей необходимо уезжать.

- Я понимаю.

- Тогда закрывай глазки и спи.

- А ты разбудишь меня, когда мама позвонит?

- Хорошо, - сказал мужчина, просто чтобы утихомирить дочь. Он знал, что не разбудит ее, потому что его жена не позвонит.

- Ты обещаешь?

- Обещаю.

- Клянешься? – не унималась она.

- Клянусь.

- Чем?

- А чем нужно?

Мужчина улыбнулся уголками губ – несмотря ни на что, дочь осталась верна своему ритуалу.

- Поклянись своей жизнью, - с чрезвычайной для ребенка серьезностью сказала девочка.
- Клянусь своей жизнью, что разбужу тебя, когда позвонит мама, - положив руку на сердце, отозвался отец и, наклонившись, поцеловал ее в лобик. – А теперь спи.

Мужчина выключил свет и скрылся за дверью, оставляя дочь наедине со своими мыслями. Несмотря на все убеждения и на то, что отец поклялся, девочка не верила. Она не верила, что мама не может позвонить раньше. Если бы она хотела, то обязательно нашла бы время в перерыве между работой. Но мама этого не делала. Значит, она забыла, что дома ее ждет дочка, которая скучает по ней.

Пристальный взгляд девочки был прикован к закрытой двери. Она не моргала. Она забыла, что ей это нужно. Чувство пустоты пробиралось в каждый уголок ее маленького тела, пропитывало кровь, вкрадывалось в каждую клеточку, оставляя после себя горьковатый привкус. Оно рождало другое чувство. Чувство, будто ее предал самый близкий и родной человек. По розовой щечке стекла первая крупная слеза, за которой немедленно последовала вторая, за ней третья, превращаясь в бурный поток.

Сквозь тихие всхлипы до слуха донесся далекий приглушенный грохот. Она замерла, когда звук повторился. Должно быть, это отец. Девочка вздохнула и перевернулась на другой бок, собираясь продолжить свое занятие, но слезы иссякли, оставляя после себя лишь саднящее ощущение в горле. В виски пробралась пульсирующая боль. Припухшие веки опускались. Неумолимый Морфей безжалостно тянул к ней свои лапы, одаривая целительным сном.

Резкий звон бьющегося стекла взорвал ночную тишину на мелкие осколки, эхом отзываясь в бешено молотящемся сердце. Вмиг позабыв о сне, девочка села в кровати, откидывая одеяло. Она напряженно вслушивалась в наступившую тишину, нарушаемую лишь вереницей шагов в коридоре.

- А тебе не кажется, что уже слишком поздний час для визитов? – с едкой усмешкой в голосе спросил отец. – И неужели мамочка не говорила тебе, что люди входят через двери, а перед этим нажимают на кнопочку? Звонок называется.

Ответа неведомого собеседника девочка не услышала, он потонул в отзвуках удаляющихся шагов. Неосознанно девочка задержала дыхание, подаваясь вперед. Маленькие пальчики намертво вцепились в одеяло, комкая его. Внезапный громоподобный грохот заставил девочку подпрыгнуть на месте. Желудок сжался в тугой комок страха.

Но сильнее страха было любопытство. Оно острыми иглами проникало под кожу, заставляя избавиться от тяжелого одеяла и опустить босые ножки на плюшевый ковер, раскинувшийся перед кроватью. Ступни утонули в мягком ворсе. Она встала, ни на миг не усомнившись в правильности своих действий. На цыпочках девочка подкралась к двери и прислонилась к ней, вжимаясь ухом в дубовое полотно. Силясь расслышать разговор отца, она поморщила носик и напряженно сжала губки.

Глухие удары, всхлипы, стоны, сдавленные голоса, звук бьющегося стекла, двигающейся мебели, падения чего-то тяжелого на пол…

Странные звуки во стократ усилили любопытство. Поддаваясь его манящему порыву, девочка на несколько сантиметров приоткрыла дверь. Далеко не светская беседа стала четче – теперь девочка могла различить отдельные слова. Но яснее всего она разобрала одно – «Алессия». Отец и его собеседник обсуждали маму.

Не тратя времени на лишние раздумья, девочка ступила в коридор. Подошвы ног ощущали прохладную поверхность деревянного паркета. Шаг за шагом девочка преодолевала расстояние между своей спальней и голосами. Обостренный слух четко определил их источник – первый этаж.

- Ты ответишь за каждую секунду моих мучений, - услышала девочка звероподобный голос. Знакомый голос. И он не принадлежал отцу. – Во всем виноват один ты.

- Я? – прохрипел отец. – Должен тебя огорчить: все дело в том, что ты неудачник.

Хлесткий удар и сдавленный стон эхом прокатился по стенам огромного дома. Девочка в ужасе остановилась, не дойдя нескольких метров до лестницы. Глаза цвета небесной лазури округлились, рот открылся, из горла едва не вырвался оглушительный визг. Голос внутри вопил, взывая к благоразумию, требуя, чтобы девочка вернулась в свою комнату, но она не слушала его. Любопытство, упрямство, желание узнать о матери гнали ее на встречу неведомому.

- Ну что, Феррери? Кто из нас теперь неудачник? Ты, жалкий слизняк, который стоит на коленях передо мною, или я? – Яд сочился из каждого слова гостя, стекая желчной ухмылкой на губы.

Отец лишь с вызовом рассмеялся, сплевывая солоноватый сгусток, образовавшийся во рту. Да, он стоял на коленях и чувствовал, что его ждет неминуемый конец. Кухонный нож в руках ночного гостя, серебристое лезвие которого окрасила алая кровь, ярче любых слов говорил об этом. Но даже холодный лик смерти не мог заставить мужчину пресмыкаться. Он умрет, но не позволит своему мучителю насладиться его мольбами.

Когда девочка подступила к перилам лестницы, ее глазам предстала ужасающая картина, фотоснимком отпечатавшаяся в памяти. Ее отец, ее любимый папочка тяжелым мешком повалился на пол, зажимая рукой рану на животе. Покрытое гематомами лицо опухло и стало походить на искаженную гримасу монстра из фильма ужасов. Пижама насквозь пропиталась багряными пятнами крови. Стервятником над ним кружил некто в темном костюме, нервно тряся ножом.
Паника коваными цепями легла на ноги девочки, не позволяя сдвинуться с места. Малышка не могла шелохнуться, не могла плакать, не могла думать…

- Тебе весело? А не пригласить ли на нашу милую приятельскую вечеринку твою лапочку-дочурку? – задумчиво спросил мужчина в темном, подушечкой большого пальца проверяя остроту опасного лезвия, успевшего доказать своему хозяину и его жертве свою работоспособность. – Она ведь наверху? – в голосе послышались счастливые нотки. – Да брось ты, Феррери, я прекрасно знаю, что она здесь. Спокойно спит в своей теплой кроватке, дожидаясь моего невинного визита.

- Не смей трогать ее, ублюдок, - прорычал отец, приподнимаясь на локте. Его взгляд холодным лезвием полоснул противника, превосходящего силой.

- Готов поспорить, ей будет весело с нами, - пропустив мимо ушей слова отца, продолжил мужчина. Широко переставляя длинные ноги и сложив руки за спиной, он вальяжно прошелся вдоль гостиной к окну и устремил взгляд на ночной сад семейства Феррери. – Как думаешь, как мне это сделать: быстро или медленно, растягивая взаимное удовольствие?

- Я убью тебя…

- Да, ты прав. Я сделаю это медленно, - рассудил мужчина. – Несправедливо будет не дать девочке насладиться каждым мгновением.

Взгляд голубых глаз девочки столкнулся с глазами отца, и его сердце пропустило удар. Ужас лавиной обрушился на его голову, безжалостно сметая стену самообладания. Он готов был послать ко всем чертям благоразумие. Тянущая боль в распоротом животе вдруг ушла на задний план, выпуская вперед единственное желание – спасти дочь. Это его долг. И он исполнит его…

Молчаливый взгляд отца толкал девочку прочь, призывал бежать без оглядки и прятаться. Он выводил ее из цепкого ступора, ценой которого была жизнь. Пульсирующий поток крови прилил к вискам. Одержимая страхом, девочка сделала пару несмелых шагов назад.

- Что же ты молчишь, Феррери? – Из горла мужчины в темном вырвался сардонический смех, незримыми щупальцами проникающий внутрь маленького тельца девочки. Он на всю жизнь запечатлелся в ее памяти. Отрывая взгляд от сада, мужчина стал медленно оборачиваться. – Надо же! Наш говорун вдруг лишился дара речи?

- Катись в ад! – скрипнув зубами, Феррери прищурил глаза и, морщась от острой боли, поднялся. Затуманенному мозгу не желало подчиняться тело, оно мерно покачивалось из стороны в сторону. Озноб покрыл кожу мелкими мурашками. – Прежде, чем ты прикоснешься к моей дочери, тебе придется убить меня.

«Беги, малышка! Не стой!»

Словно услышав мольбу отца, девочка развернулась и побежала прочь. Шум шагов эхом отразился от стен дома.

Мужчина в черном резко вздернул голову, направляя хищный взгляд к лестнице, ведущей на второй этаж.

- Это ведь была она?

- Прячься, детка!

- Знаешь, Феррери, я убью тебя, но не раньше, чем получу удовольствие от твоего пронизанного болью взгляда. Ты будешь умолять, чтобы я быстрее прикончил ее.

- Черта с два, сукин сын.

С воплем раненного животного Феррери бросился на врага. Это было последним, что он сделал в жизни – в растерянности от внезапной атаки мужчина в темном выставил вперед нож, лезвие которого, плавно скользя по краям раны, по самую рукоятку вошло в мягкие ткани живота. Лицо Феррери исказилось дикой гримасой пронзительной боли. По телу пробежала предсмертная судорога. Глаза застыли карими льдинками.

- Жалкий ублюдок! – разрывая горло, заорал мужчина в темном, отбрасывая, словно мешок с мусором, тело отца девочки в сторону. – Мразь! Как ты посмел?!

В отчаянном разочаровании он схватился за голову и тяжело задышал. Обуреваемый первозданным гневом, он пнул недвижное тело. Второй, третий раз… Он не мог остановиться, пока покрытое гематомами лицо не превратилось в кровавое месиво. Он ощущал себя обманутым. Мечта всей его жизни рухнула от одного неосторожного движения.

Как все-таки несправедлива жизнь! То, к чему мы стремимся годами, рушится в одну короткую секунду под действием цепочки случайностей.

Яростным взглядом мужчина пронзил мертвое тело. Тень отвращения мелькнула на его лице. Даже своей смертью Феррери смог испортить его жизнь!

- Я все равно ее убью. Ни один из твоих ублюдков не будет топтать землю. Я обещаю тебе. – Холод в его голосе мог бы соперничать со льдами Антарктиды.

Бросив последний взгляд на мертвое тело, он плюнул на него и двинулся к лестнице. Он убьет проклятую девчонку, свернет ее хрупкую шею. Хруст маленьких позвонков победным маршем заиграл в его ушах. Губ коснулся предвкушающий оскал.