Интересно, что со всеми нами происходит примерно одно и то же. Мы испытываем похожие эмоции, обдумываем одинаковые проблемы, фантазируем на близкие по содержанию темы, даже наши страхи, тревоги, волнения, неуверенности копируют друг друга. Мало кто догадывается, но это так и есть. Мы редко говорим откровенно: может, боимся показаться смешными, может, не хотим делиться мыслями, а может, боимся, что нас сглазят; даже с родными, самыми близкими мы не так часто позволяем показываться нам настоящим, всегда легче примерить маску, чем быть собой.

Но есть вероятность, что это просто привычка. С детства оправдываем чужие ожидания, нам не дают быть настоящими, не предоставляют права выбора, мысли и стереотипы поведения навязывают, грань между добром и злом вот уже как несколько тысяч лет определена обществом, истинные и псевдо ценности слишком часто меняются местами, так, что не все успевают определить для себя, чему следовать – моде или традициям – не понимая, что наилучший выход в любой ситуации – оставаться верным самому себе. Мы просто не умеем быть нами. Для большинства не существует понятия «я», хотя они могут думать иначе.

Говорят, способность доверять формируется в человеке в первый год жизни, характер складывается к трём, воля – к пяти. К четырнадцати в организме заканчиваются физиологические процессы, отвечающие за развитие мозговой деятельности, личность полностью сформирована, именно поэтому четырнадцать лет – отметка, после которой человек начинает всецело нести ответственность за свои поступки; в конце концов, так даже прописано в законодательстве.

Так почему же для некоторых развитие на том и останавливается? Стагнация затягивается ни на один год, из неё вообще можно не найти выхода. Кто-то понимает это, кого-то всё устраивает, кому-то просто незачем, некоторым лень.

Я ставлю жирную точку, подвожу черту под своими мыслями, закрываю файл и перемещаю его в корзину. Правда, не решаюсь очистить её, будто когда-нибудь планирую делать восстановление и перечитывать свой ночной бред. Мой психолог, мистер Чейни, посоветовал заниматься этой «ерундой», мне не хочется прослыть шизиком или двинутой на всю голову, или заработать репутацию редкостной хамки, поэтому я следую его советам и изливаю весь скопившийся за день негатив в такой форме, а так же скрываю от всех, что посещаю психолога. В наше время тут нечего стыдиться, но мне почему-то неловко. Хотя и Анджела, и Ирина периодически ходят «излить душу», «избавиться от отрицательных эмоций», «разобраться в себе» и так далее. Даже Роза имеет подобный опыт (она как-то писала).

Неразделённая любовь, проблемы на работе, непонимание в семье… Может быть… А я просто устала от жизни. Кажется, мистер Чейни, боится, что я наложу на себя руки. Правильно, пусть боится. Не мне же одной лечится от фобий.

Экран монитора гаснет, и я допиваю свой кофе, наблюдая, как система завершает работу. На часах начало четвёртого – то ли ночи, то ли утра.

Отлично, – радуюсь про себя, – ещё есть время на сон; но это не значит, что встану я бодрой и отдохнувшей, возможно, с утра проснусь с красными глазами, а весь день убью на старания не зевать слишком широко.

Винчестер перестаёт шуршать, я нажимаю кнопку на пилоте, иду в ванную, остервенело чищу зубы, мою чашку, делаю всё с космической скоростью. Удивительно, почему простые механические движения настолько раздражают; что мешает мне умыться на час раньше, когда не так дико хочется спать? Привычки – одни складывают нашу жизнь, другие разрушают. Возможно, через несколько лет я буду жалеть о потраченных часах, морщинках под глазами, привычке щуриться, глядя в светящийся экран, но сейчас эта сторона жизни меня устраивает. Стараюсь не думать о будущем, живу настоящим. Это правильнее. Это надёжнее. Сколько не загадывай, всё равно будет по-другому.

Наконец, всё сделано. Я гашу свет в своей маленькой квартире на окраине Сиэтла, закрываю окно – очень важно, не позволять посторонним звукам (и людям – я всё-таки живу не в самом фешенебельном районе) проникать в жилище, пока ты спишь – забираюсь в постель, ложусь на спину на прохладные простыни, пару минут просто впитываю ощущения физического мира вокруг, напоминающего, что я всё ещё в реальности. События прошедших суток, словно кадры киноплёнки проносятся перед моими глазами: ещё один бесполезный день на работе, вечер с Анджелой в кафе, отвратительный моккачино и наисвежайшая булочка со сливочным кремом (может, стоит жить только из-за один этих булочек, из-за ощущения рая и полного блаженства, когда сладкий воздушный крем растворяется у тебя на языке мягкой патокой). Смотрю на тёмный потолок, позволяя последним неважным мыслям погулять в голове и покинуть её, чтобы я, наконец, закрыла глаза и отдохнула от жизни.

Я призываю черноту, спасительную темень, жажду, чтобы она накрыла меня с головой. Я не почувствую, как проваливаюсь в сон, потому что уже несколько лет я снов не вижу. Закрываю глаза вечером/ночью, а открываю – уже утро.

В моей жизни не происходит ничего интересного, я даже лишена возможности переноситься в другой мир или быть участником историй, порождённых собственной фантазией. Мне нечего сказать за чашкой кофе по утру в офисе. «А мне такое снилось!» - частенько кричит Ирина. «А со мной такое на выходных приключилось», - вторит ей Анджела.

А мне нечего добавить, со мной ничего не приключается. Мне скучно жить, и я не понимаю, зачем я живу. Когда-то я устала плыть против течения, поэтому позволила потоку подхватить меня, только он кружит и кружит, и кружит, и несёт до бесконечности, не давай пристать ни к какому берегу.

Ещё секунд десять я балансирую на грани сна и бодрствования, чувствуя, как где-то внутри меня нарастает вибрация. Это беспокойство, мне надо перестать думать в принципе. Иначе все усилия мистера Чейни пойдут коту под хвост.

Какое смешное выражение… я глупо хихикаю. Слово «кот» рефреном звучит в моей голове, отчего-то становится ещё смешнее. Но сон уже накатывает волнами, и кажется, я падаю всё глубже и глубже в привычную чёрную бездну, без света, без людей, без единого цветного пятна или вкрапления, вниз, к самому дну.

- Эй, ты! – раздаётся вдруг голос рядом с моим ухом, но на самом деле он звучит в моей голове.

Я вроде как морщусь, и, кажется, хочу открыть глаза, но мне не удаётся. Вместо этого перед моим взглядом появляются лица, они кружат, словно на карусели, летят прямо на меня. Мне хочется увернуться, но они тают, рассеиваются как дым от костра, не прикасаясь ко мне.

Меня подхватывает, кружит, качает на волнах. Интенсивность качки становится всё сильнее, перед глазами плывут люди, места, события, я слышу какие-то звуки, чьи-то слова, но не могу разобрать их. То ли я прохожу сквозь атомы, то ли атомы пролетают сквозь меня. Гул нарастает, и я не знаю, что последует за ним.

«Бац-бац». Звук глухой и раскатистый, словно кто-то сильный бьёт ногой о тяжёлую металлическую дверь. Я вздрагиваю, но отгоняю страхи от себя. Глупо боятся кошмаров той, которая вообще не видит снов.


Проклятый дождь, проклятая мерзкая погода, настроение ещё ужаснее, когда весь мир вторит твоему депрессивному состоянию.

Забегая в «Зелёное яблоко», я закрываю зонтик и, распахнув входную дверь, трясу им за порогом. Не хочется оставлять лужу при входе в любимое заведение.

Анджелы ещё нет. Оглядывая помещение, я не нахожу её за столом среди посетителей; как всегда опаздывает. Значит, я выбираю место. Улыбнувшись, прохожу к любимому столику у арочного окна, на подоконнике лежат старые потрёпанные книги. На прошлой неделе я – опять же ожидая великую опоздунью Анджелу – начала перечитывать «Пролетая над гнездом кукушки». Я беру в руки книгу, нахожу свою закладку (помимо моего смятого фантика от карамели в книге лежит старый билет в Бенаройя холл и скидочный флаер на горнолыжное оборудование), и думаю, что у меня ещё будет время прочитать несколько страниц сумасшедшего бреда, с которым я – ужаснись мистер Чейни – кажется, начинаю соглашаться. Я ещё подумываю о плюсах лоботомии, когда ко мне подходит официант принять заказ. Я прошу двойной «эпл тэдди» и утыкаюсь в книгу, где Макмёрфи как раз заводит очередной спор. Сюжет полностью поглощает меня, я отвлекаюсь, когда официант возвращается с большим бокалом горячего напитка, и, вновь глядя на страницу, не могу найти места, где остановилась.

- Простите, у вас занято? – приятный мужской голос звучит рядом с моим столиком.

Вскидывая голову, я смотрю на его обладателя. Мужчина мне незнаком. Взгляд глаз яркого поразительно насыщенного зелёного оттенка встречается с моим взглядом. Я охватываю его образ целиком: высокие скулы, твёрдая линия чётко очерченного волевого подбородка, мягкий изгиб губ – верхняя чуть тоньше нижней – слегка вьющиеся с медным отливом тёмные волосы, взъерошенные, словно их обладатель имеет привычку зарываться пальцами и ерошить их в минуты задумчивости или досады или любой другой проявленной эмоции. Худощавый и, конечно, высокий. Серое полупальто застёгнуто на две пуговицы, я вижу светло-синюю рубашку, одетую на незнакомце.

- Можно? – он кивает на стул, повторяя вопрос, видимо, я слишком долго разглядывала его.

Отложив книгу в сторону, я обвожу взглядом кафе и потрясённо моргаю. Куда делись посетители? Все столики пусты, и даже Шивон – приветливой барменши, вечно суетящейся у бара – нет за стойкой. Неужели я так зачиталась? А где Анджела? Поворачиваюсь к стене, на которой, сколько я себя помнила, всегда висели часы с золотым циферблатом в старинной резной раме, но вместо них вижу плакат: «Время? Время? Время?» со множеством чёрных знаков вопроса по белому фону. Такой же неуместный по стилю в этом заведении, как напирсингованный подросток на ежегодном дебютантском балу, куда меня однажды пыталась пристроить Рене (моя мать, кстати).

- Любой другой столик, - бормочу я.

- Что? – переспрашивает незнакомец.

- Не вижу аншлага, - обвожу я рукой помещение, всё ещё не в силах перебороть странное чувство, будто я беспечная пчела, угодившая в банку с малиновым вареньем.

От этих мыслей я дёргаюсь и задеваю бокал с «эпл тэдди», но успеваю подхватить его. Однако несколько горячих капель, вплеснувшись за края, обжигают мне руку.

- Осторожно, - незнакомец берёт мою ладонь, и я почему-то не сопротивляюсь, позволяя его прохладным пальцам остужать мою пораненную кожу. – Обожжёшься.

- Когда мы перешли на «ты»? – спрашиваю я, и он опускается на стул с другой стороны стола, и я убираю свою руку, пряча её на коленях.

- Сейчас.

Мне непонятно его выражение лица и сам он непонятен, и когда мужчины последний раз заговаривали со мной – как давно это было? – сама не помню. Я хмурюсь, а он улыбается: наверное, потрясающий контраст со стороны.

- Меня с детства мама с папой учили с незнакомыми людьми в диалоги не вступать, - заявляю я. - Говорят, это опасно.

- Я добрый, что сам не рад.

- И что ты мне предлагаешь, поверить на слово?

- Я похож на маньяка?

Несколько секунд я вроде как оцениваю его. Мне хочется сказать нет, но вместо этого я киваю, просто из чувства противоречия.

- Ух ты, - выдыхает он. – Мне срочно надо поработать над своим образом.

Мы смеёмся, я ощущаю глупость и нелепость происходящего, разговор явно не клеится, но чувства неловкости нет. Мистер Чейни порадовался бы за меня, по его словам, я бы вышла «из антисоциального кокона, который сама себе сотворила». Он одобрял новые знакомства и впечатления, это вроде как было ещё одним средством его терапии. Но сейчас я понимаю, насколько утратила навыки общения, а этот парень кажется мне настоящим пришельцем. И когда я начала считать мужчин жителями других планет?

- Эдвард, - парень протягивает мне руку, наши пальцы встречаются второй раз за сегодняшний вечер.

- Белла, - представляюсь я, ощущая лёгкий озноб. – Я жду подругу, - добавляю я, чтобы он знал: я сразу же уйду, как только появится Анджела.

- Кажется, она опаздывает.

Я пожимаю плечами, мол, «это очевидно».

- Можем, ждать её вместе, - предлагает он.

Внезапно в мою голову приходит догадка.

- Если где-то за углом прячется твой друг, и вы рассчитываете на двойное свидание…

- Нет, - перебивает он меня, отрицательно качая головой. – Нет друзей. Потом, я подошёл к тебе, когда ты сидела одна. Откуда я мог знать, что ты кого-то ждёшь? К тому же ты читала. Может, ты просто пришла провести время наедине с книгой и бокалом… кстати, а что это?

Улыбаясь, я объясняю ему состав своего напитка и предлагаю попробовать (какая необъяснимая беспечность), но Эдвард отрицательно качает головой.

Мы продолжаем разговаривать о разных вещах, и откуда только берутся темы? Кажется, он готов зацепиться и развить любую мысль, которую я высказываю. Мы обсуждаем произведение Кизи, и, вроде как, Эдвард негативно оценивает большинство из действий Макмёрфи, хотя я отчасти восхищаюсь этим бунтовщиком. С литературы мы переходим на другие темы, он спрашивает, как я провожу свободное время, а мне нечего ответить. Сказать, что я пишу бессмысленные опусы сама себе, а потом стираю их? Это явно не прибавит мне веса в его глазах. Мы говорим о спорте и о музыке, тут я начинаю понимать, насколько мне приятен тембр его голоса – так бы и слушала часами. А ещё уже давно я настолько легко и свободно не общалась ни с кем (Анжела (лучшая подруга) и мистер Чейни (личный психолог) не в счёт). Мне сложно поверить, что я хотела дать ему от ворот поворот, как только он подошёл. Возможно, мистер Чейни прав, мне надо общаться с другими людьми, с незнакомыми, с новыми… чтобы почувствовать вкус к жизни, интерес с окружающим, а потом и к себе, в конце концов. Потому что, когда Эдвард интересуется моим мнением, моей точкой зрения на что-либо, я вновь начинаю ощущать свою значимость. Глупость какая-то, но это именно так.

Через какое-то время я начинаю замечать что-то странное, в баре по-прежнему пусто, нет ни людей, ни персонала. И самое странное – мне не приходит в голову мысль уйти.

- Что-то не так? – спрашивает Эдвард.

- Я не понимаю, где все.

- Пожалуйста, не паникуй, - его рука тянется к моей (в третий раз!!!), но сейчас я не позволяю ему коснуться меня.

- Что происходит? – Сердце начинает стучать быстрее, страх – неконтролируемый и беспричинный – начинает накатывать волнами.

- Дай мне руку!

- Нет! – кричу я.

- Успокойся!

Но я не могу успокоиться. И не могу пошевелить даже пальцами, слабость… безумная усталость печатью ложиться на всё тело.

Он вздыхает, поглядывая куда-то мне за спину.

- Мне жаль, Белла, жаль, что ты это увидишь.

Оборачиваясь, я вижу открытую входную дверь, морось дождя летит внутрь. Когда и как она открылась, не знаю, я даже не слышала звона колокольчика над ней.

Повернувшись обратно к Эдварду, я вижу две огромные тени за его спиной, они чёрные как грозовые тучи, и, кажется, внутри их посверкивают молнии или переливаются какие-то безумные, непонятные искры. А ещё они будто живые, и в следующий момент, я с ужасом замечаю, как безумное, искажённое злобой и муками лицо мелькает в глубине одной из теней. Движения повторяется, и вот уже я вижу хоровод лиц.

Липкий страх превращается в ужас, и я чувствую собственную беспомощность, я не в силах совладать с эмоциями и начинаю задыхаться.

- Дай мне руку! – кричит Эдвард, но всё, что я способна делать: просто сидеть и смотреть, как тени надвигаются, заслоняя Эдварда и уже готовые поглотить меня.

- Нет-нет-нет! – отрицаю я, закрывая глаза, только бы не видеть ничего.

Снова накатывают звуки, новая волна страха поглощает меня и, слыша звук тяжёлого удара о металл, явно чьей-то ноги или массивного кулака, я кричу.

Кричу и просыпаюсь.

---

Если есть желание оставить отзыв, это можно сделать на ФОРУМЕ.