Сиэтл, Вашингтонский университет, 16 октября 2010 года
Эдик прибыл на место первым. Ночь была такой же темной и безлунной, что и тогда, более чем месяц назад, когда состоялось его знакомство с Мейсоном. Даже воздух такой же тяжелый, пропитанный влагой, затрудняющей дыхание. И низкие облака нависали над землей, лишь усугубляя и без того мрачное настроение.
Внутри все клокотало, хотелось рвать и метать, и сейчас преобладающей эмоцией была ненависть. И так как ненавидеть ее он не мог, весь свой гнев направил на того, кто всю эту кашу заварил. Им двоим стало слишком мало места под солнцем, и эту проблему нужно решить раз и навсегда. Когда между двумя мужчинами становится женщина, дружба, родственные связи, все летит к черту, остается только инстинктивное желание сцепиться в животном поединке, победитель которого получит полное право обладать такой вожделенной самкой.
В прошлый раз Мейсон напал на него сзади, исподтишка, и легко одержал верх. Эдик знал, что дед сильнее, но и у него за пазухой был припасен весомый аргумент, позволяющий сравнять шансы. Он не собирается играть в благородство, когда соперник применяет запрещенные приемы. И был уверен, что дед примет его вызов.
Ждать пришлось недолго. Сзади хрустнула ветка, заставляя резко обернуться. И встретиться с насмешливым взглядом родственника. Высокомерная поза, как будто его оторвали от чего-то важного, перекошенная улыбочка, такое впечатление, что Мейсон озлоблен на целый мир.
– Ты хотел меня видеть? – как ни в чем не бывало, поинтересовался тот, кто превратил жизнь Эдика в кошмар.
Очень захотелось вытащить пистолет, и без всяких светских бесед начать палить на поражение. Но слишком велика дистанция для выстрела, и Мейсон вполне мог успеть увернуться. Нужно подобраться поближе.
Эдик сделал шаг, но не прямо, а чуть в сторону, тем не менее сокращая расстояние. Он играл с огнем, но ему сейчас необходима была эта игра, слишком больно его задели, и оскорбленное самолюбие требовало немедленного отмщения.
– Видеть? – не удержался от сарказма он, – нет, что ты. Я всего лишь горю желанием тебя убить.
– Верю, – натянуто улыбнулся родственник, зеркально повторяя маневры Эдика, – но я всего лишь хотел показать тебе ее истинное обличие.
Эдик сделал следующий вкрадчивый шаг, обходя противника по кругу, и Мейсон снова передвинулся, сохраняя между ними довольно значительное расстояние.
– Зачем ты это сделал? – Эдик с трудом сдерживал желание броситься на своего двойника, – неужели дедушка решил позаботиться о внуке?
– Эдвард, она шлюха, – Мейсон олицетворял само спокойствие, и тем не менее продолжал внимательно следить за перемещениями Эдика. – Она не видит разницы между нами. Ей все равно, под кем визжать от похоти, лишь бы самец приложил ее покрепче.
Как же бесит эта его надменность, это стремление шутя играть чужими судьбами. Если Мейсон рассчитывал, что Эдик поверит в эту грязь, то он очень ошибся. Даже наоборот, теперь возникли сомнения, а было ли то, что он видел на экране? Или Мейсон искусно выдает желаемое за действительное?
– Если даже так, – Эдик говорил тихо, тщательно подбирая слова, желание разорвать противника было слишком жгучим, но надо было сначала усыпить его бдительность, – если она была с тобой по доброй воле, это не дает тебе права унижать ее.
– Ты наивен, – цинично оскалился Мейсон, – веришь в надуманные ценности. Ты не человек, и тебе лучше забыть про весь этот сентиментальный бред.
– А может, причина в другом? – Эдик нагнулся вперед, пристально вглядываясь в глаза деда, надеясь не услышать ответ, а прочесть его во взгляде, – может, ты просто ревнуешь? Не можешь смириться, что она не с тобой?
– Ревную? – фыркнул Мейсон, – я попользовался ей и выгнал. Она мне надоела.
Эти слова стали последней каплей, Эдик резко выхватил пистолет, и навел дуло на родственника. Но тот, похоже, не сильно удивился такому повороту событий.
– Я не собираюсь с тобой драться, ты все-таки мой внук, – голос звучал даже с некоторой теплотой, но Эдик тут же уверил себя, что показалось, горбатого только могила исправит, – а ты не станешь стрелять в меня просто так. Благородство не позволит.
К черту благородство. Он свой лимит исчерпал, в тот самый момент, когда заглянул в полные немого отчаяния глаза Беллы.
– Знаешь, как говорят в России, где я по твоей милости вырос? – тихо прошипел Эдик, не отрывая пристального взгляда от соперника, – собаке собачья смерть.
И нажал на курок. Грохнул выстрел, серебряная пуля угодила Мейсону в живот, но тот даже не шевельнулся, лишь удивленно взлетели брови.
– И что? – спросил он, даже с некоторой долей ехидства в голосе, – ты же знаешь, это всего лишь рана. Хочешь причинить мне боль?
– Я же предупреждал, – зловеще прошептал Эдик, – я пришел убивать.
Прогремел следующий выстрел. Пуля угодила рядом с первой, на этот раз Мейсон ощутимо пошатнулся и прикрыл рукой темнеющее пятно на рубашке. Но тем не менее удержался на ногах, и поднял глаза. Глянул вызывающе, словно дразня Эдика. Все еще надеется, что Эдик шутит? Но он не собирался выискивать причину, по которой дед не предпринимает никаких попыток сопротивления.
Третий, четвертый выстрел прогремели почти сразу, заставляя вампира лихорадочно дергаться. Рубашка спереди окрасилась в темно-бордовый цвет, но Эдик не испытывал жалости. Это оказалось так просто, нажимать на курок. Пятый. И только когда последняя, шестая пуля достигла цели, Мейсон стал медленно оседать на землю. Упал на бок, зажимая ладонью часть ран, лицо исказила гримаса боли. Но что такое физическая боль по сравнению с той душевной болью, которую Эдик испытал по его милости? Не говоря уже о боли и унижениях, причиненных Белле.
В несколько прыжков Эдик оказался рядом, наклонился, и щелкнул зажигалкой перед лицом поверженного противника. Но ничего не произошло. Эдик щелкнул еще раз. И тот же результат, пламя так и не вырвалось. Не может такого быть, это какой-то злой рок, ведь всего полчаса назад он подкуривал от этой чертовой зажигалки!
Эдик остервенело щелкал затвором, но так и не добился желаемого. Лишь раздавил корпус в ладони, и в сердцах зашвырнул остатки как можно дальше.
И вся ярость куда-то улетучилась, как будто рассыпалась вместе с этой зажигалкой. Осталась лишь смертельная усталость и апатия. А может, это знак? Что изменится, если он убьет Мейсона? Безусловно, его дед заслуживает смерти, но принесет ли это удовлетворение самому Эдику?
– Ну что же ты, – с трудом прохрипел враг, тщетно силясь подняться на ноги, – духу не хватает закончить начатое?
– Неохота руки марать об такую мразь, – Эдик распрямился, борясь с желанием пнуть родственника ногой, – ты сам себя наказал.
Сделал несколько шагов. Остановился, немного помедлил, удивляясь собственному хладнокровию.
– А знаешь, – все-таки обернулся, еще раз окинув взглядом скорчившуюся на земле фигуру, – мне жаль тебя. Да, – подтвердил он на полный недоумения взгляд Мейсона. – Именно жаль. Ты ведь не ее опустил. Ты опустил себя.
– Вот только не надо вести со мной душеспасительные беседы! – в хриплом надрывном голосе звучало раздражение.
– Я и не собираюсь, – спокойно возразил Эдик, – ты и сам все поймешь со временем. Но будет уже поздно.
И пошел прочь, быстро, не оглядываясь. Не испытывая ни малейших угрызений совести по поводу того, что сделал. Эта тварь слишком живуча, чтобы сдохнуть, наверняка выкарабкается.
И теперь, когда он спустил пар, ему предстоял выбор куда более сложный.

Возле стоянки университета он столкнулся с Джаспером и Эмметом.
– Цел, – облегченно выдохнул Джаспер, предварительно ощупав его полным беспокойства взглядом, – слава богу, а то я уже и не надеялся…
– Ну что? – Эмемт аж подпрыгивал от нетерпения, – ты его сделал?
– Кого? – Эдик прикинулся, что понятия не имеет, о чем речь.
– Так и знал, что ты побежал глупости делать, – не унимался Джаспер, – ладно, поехали домой, есть новости.
Судя по безрадостному тону, новости были далеко не из приятных. Хотя вряд ли что может быть хуже того, что он сегодня увидел. И всю дорогу, сидя на заднем сидении джипа, он пытался разобраться в своих ощущениях, найти внятное объяснение происходящему. Было что-то, что он упустил из виду, и это что-то было очень важным, определяющим, без чего нельзя принять правильное решение. Вот только что?

Особняк Калленов все так же переливался множеством разноцветных огней, как будто не было безнадежно испорченного семейного праздника. Джаспер, обогнув дом, повел Эдика за собой в сад. Эдик особо не сопротивлялся, для него это было еще одной возможностью оттянуть неприятный разговор с Беллой.
В дальнем углу сада, у самого обрыва, на камне сидела Бри. Ее руки обвивали шею белого дога, а голова покоилась на плече собаки. Сам Маркиз спокойно сидел рядом с ней, подставляя голову ее руке, лениво чешущей собаку за ушком.
На их приближение Бри никак не отреагировала, лишь только собака повернула голову, одарив их полным укора взглядом. И не надо было быть тонким психологом, чтобы понять, что девочка чем-то расстроена.
Вот только причем здесь Эдик? Он не очень-то жаловал эту девчонку, конечно, за слишком уж развязное поведение по отношению к Белле, но старался относиться к ней лояльно, ведь она в конце концов еще слишком мала, чтобы осознавать последствия своих не очень умных поступков.
– Она хочет кое-что тебе рассказать, – ответил на его недоуменный взгляд Джаспер, и строго окрикнул: – Бри!
Эдик устало опустился на камень рядом. Девочка оторвалась от собаки, и тоскливо посмотрела куда-то вдаль, где горизонт сливался с темными водами залива.
– Это я виновата, – тихо проговорила она, так и не взглянув ему в глаза, – он обещал оставить семью в покое, если я помогу ему забрать Беллу. И я позвонила ей, попросила приехать. Не знаю, почему, но она согласилась.
Как ни странно, ее признания принесли Эдику некоторое облегчение. Значит, все-таки Белла не сама побежала к Мейсону, ее принудили.
– А потом, – Бри сделала паузу, – потом он потребовал сделать так, чтобы это видео увидели все, и в присутствии Беллы. Я не хотела, но он стал угрожать. Обещал убить кого-нибудь из семьи. У меня не было выбора! – вдруг так отчаянно выкрикнула она, что даже собака не выдержала, и жалобно ей подгавкнула.
Эдик слушал рассеяно, и из всего рассказа в голове засело только одно слово, угрожать. А ведь Мейсон вполне мог угрожать Белле. Заставить ее все это сделать, специально чтобы заснять на пленку.
Эдик ухватился за эту мысль, как утопающий хватается за спасительную соломинку, ему было просто необходимо как-то оправдать ее поведение. И тут же засомневался, а не видит ли он то, что хочет видеть?
– Я не понимаю, как тебе такое в голову могло прийти! – казалось, возмущению Джаспера не было предела.
– Ты сам говорил, что семью нужно защищать любыми методами! – взвилась Бри.
Сейчас она напоминала озлобленного волчонка, загнанного в угол, который скалил свои еще не отросшие клыки, глупо надеясь запугать ими противника. И Эдик не испытывал ненависти к этой девочке, куда ей тягаться с таким монстром как Мейсон, если даже видавший виды Джаспер не в силах с ним совладать.
– Это я буду защищать семью любыми методами! – раздраженно рыкнул Хейл, нависая над девчонкой, – ты должна была немедленно сообщить мне! А тому, что сделала ты, есть только одно название, подлость!
– Если я такая плохая для семьи, – упрямо надулась девочка, – я уйду!
– Даже не смей об этом думать! – прошипел Джаспер, явно стараясь успокоиться, не доводить ситуацию до абсурда, – ты хоть понимаешь, какую боль причинишь матери? Всем нам? Почему ты упорно думаешь только о себе?
Эдик не стал мешать воспитательному процессу, Джаспер прекрасно справится и без него. Все, что нужно, он узнал, и теперь его ждал разговор с отцом.

Огромный кабинет Карлайла был погружен в приятный полумрак, и лишь антикварная настольная лампа излучала полоску приглушенного абажуром света. Эдик сидел в просторном кожаном кресле, сцепив руки в замок, и напряженно следил за нервно перебирающим корешки книг отцом. Он терялся в догадках, и ожидал чего угодно, упреков, поучений, обвинений, может быть даже уговоров, но отец медлил, видимо, тщательно подбирая слова. И чем больше проходило времени, тем сильнее нарастало беспокойство.
Что же такое важное хочет сообщить ему отец? Эдик даже нетерпеливо заерзал в кресле, с трудом сдерживая желание забросать отца вопросами.
– Эдвард, – Карлайл наконец повернулся к нему лицом. – Ты должен знать. Белла беременна.
Сердце обмерло в груди, пропуская удар. Беременна. Эдик устало прикрыл глаза. Он просто идиот, что не догадался сам. Вот откуда ее странное недомогание, и эта излишняя нервозность. Наверное, еще пару недель назад он был бы без ума от счастья от такого известия. Но не теперь. Ведь отцом ребенка может быть вовсе не он.
И тут же захлестнула обида, почему же Белла не была откровенной с ним, сама не сказала ему о своей беременности? А ведь она собиралась, когда они сидели на подвесной качели у залива, ему показалось, что она хочет ему в чем-то признаться. Побоялась? Чувствовала себя виноватой? Сомневалась в нем, в его реакции?
– Срок порядка десяти дней, может, двух недель, – продолжал отец. – Для сплитов и вампиров каждый ребенок – это подарок судьбы. Для женщин, как ты знаешь, такая возможность единственная. И еще, в Белле очень мало от вампира. Ребенок в ней сильнее матери, и выносить его будет очень трудно. Ей нужна кровь, и лучше всего, если это будет твоя кровь. Или Эсме.
Эдик молча слушал отца, угрюмо рассматривая сложный рисунок, выложенный дубовым паркетом. И что теперь делать? Уйти, бросив ее с ребенком? А вдруг ребенок его? Он сам вырос без родителей, и знает, как это тяжело, неужели подвергнет такой же участи собственного сына? Или дочь?
– Твоя мать, конечно, не раздумывая отдаст свою, – быстро проговорил отец, истолковав его хмурую реакцию по-своему, – и я не оставлю эту девочку в независимости от твоего решения.
А если это все-таки ребенок Мейсона? Конечно, в любом случае этот ребенок ему не чужой, но все-таки, какого это, осознавать, что любимая женщина родит ребенка от твоего злейшего врага?
– Можно ли будет узнать, чей это ребенок? – Эдик решился озвучить самый важный вопрос.
Карлайл опустил глаза. Наверняка он знал о сомнениях Эдика, и старался избежать деликатной темы.
– Не уверен, – покачал головой он. – Вы ведь близкие родственники. Есть одна мысль, я, конечно, попробую, но ничего обещать не могу. Для анализов необходимы кровь и яд Мейсона, но ты же знаешь, какие у нас отношения, – отец тяжело вздохнул, – я даже боюсь представить, как он отнесется к такому известию.
Вряд ли Мейсону нужен ребенок, но ему наверняка нужна Белла. И Эдик теперь знал, что дед не побрезгует никакими самыми грязными средствами для достижения цели. Вплоть до похищения. И снова накатила ярость, Эдик сжал руки в кулаки. Почему мир так не справедлив, и ему придется делить с ненавистным дедом не только женщину, но и ребенка.
Зря все-таки он не добил родственника, как бы не пришлось потом горько пожалеть о проявленном благородстве. Он не отдаст Беллу этому монстру!
А вдруг она выберет соперника? И опять перед глазами замелькали отвратительные картинки, провоцируя новую давящую боль в груди. Сможет ли он когда-нибудь забыть увиденное?
Ему нужно выяснить отношения с Беллой. Теперь, когда он все знает, нет смысла оттягивать разговор.
– Иди к ней, Эдвард, – подбодрил отец, – сердце подскажет тебе правильные слова.

Он замер возле нужной двери, держась за ручку, но не решаясь открыть. Он так и не знал, что сейчас скажет или сделает, сомнения терзали его, не давая принять окончательное решение. Просто стоял и вслушивался в доносившийся из-за стены стук сердца Беллы. Тревожный стук.
И его собственное сердце рвалось от тоски, слишком многое за сегодня на него свалилось. Но еще труднее пришлось ей. Он готов был за нее убить, он бы сделал это легко и без угрызений совести. Не раздумывая ни секунды, отдать свою жизнь. Но вот понять и простить оказалось куда более сложной задачей.
Сделав глубокий вздох, осторожно повернул ручку, приоткрывая дверь. И нерешительно замер на пороге, так и не войдя в комнату. Как будто стоял на распутье, и от выбранного направления зависело слишком многое. Спешить не хотелось, но еще страшнее было замешкаться, и упустить что-то действительно важное, без чего вся дальнейшая жизнь потеряет краски, превращаясь лишь в жалкое существование.
Она сидела на стуле, неестественно выпрямив спину, руки аккуратно сложены на коленках. Голова слегка опущена, лицо почти полностью закрыто волосами. Казалось, что она идеально спокойна, и лишь грудь рвано вздымалась, выдавая волнение.
Она даже не взглянула на него, и он очень надеялся, что не потому, что не хотела видеть. Вот только в чем причина, ей стыдно за произошедшее, или же боится оскорблений с его стороны.
Он прислонился к косяку, потому что ноги дрожали от охватившего волнения. Закинув голову назад, прикрыл глаза, окунаясь в невеселые мысли. Стараясь не дышать, ведь ее сладкий запах отвлекал, вызывая вполне определенные желания, тщетно силился подыскать нужные слова. А может, слова и не нужны?
– Ты, наверное, хочешь услышать пояснения, – глухо проговорила она, не выдержав этого невыносимого молчания.
Он не ответил, лишь мотнул головой. Нет, объяснений он точно слышать не хочет, хватит ему на сегодня боли. И вдруг отчетливо ощутил, что вариантов всего два. Или он без всяких но принимает ее, или… или ему нужно прямо сейчас уйти. Уехать на другой конец света, потому что находиться близко и не быть с ней он просто не сможет.
– Не молчи, – вдруг отчаянно выкрикнула она, резко поднимаясь со стула, – накричи, ударь, только не молчи! Твое молчание убивает!
Накричать? Ударить? Да о чем она? Он с удивлением распахнул глаза, и встретился с ее тревожным взглядом. Как странно, можно сказать миллионы слов, и не сказать ничего. А можно просто посмотреть в глаза, и увидеть все.
И куда только девались разрывающие душу сомнения, наверное, просто растворились в этих измученных, но полных робкой надежды глазах. Как он вообще мог усомниться в ее чувствах, в ее искренности? Сразу стало нестерпимо находиться так далеко от нее, не касаться, не ощущать теплую влажность мягкой, словно бархат, кожи, не ловить губами каждый удар пульса на виске.
Он даже не заметил, как оказался рядом, пришел в себя, только когда понял, что уже сжимает ее ладошки в своих. И еще ощущает странную, совершенно не свойственную ему робость. Но уже точно знает, что нужно сделать дальше.
– Прости, – тихо шепнул, не отрывая взгляда от влажных шоколадных глаз.
Белла вздрогнула, нервно облизнула губы, нахмурилась, недовольно морща носик. Какая же она ранимая и хрупкая, нестерпимо, до коликов в губах захотелось поцеловать, разгладить прорезавшуюся через лоб морщинку, он даже сглотнул, чтобы сдержать неуместный в данный момент порыв.
– За что? – еще тише удивилась она.
– За то, что не смог защитить, – слова странно застревали в горле, но он должен, он просто обязан это сказать, – за то, что усомнился в тебе.
Ее глаза еще больше расширились, и в уголках отчетливо заблестели слезы. Судорожный вздох, и она обвила руками его шею, пряча лицо у него на груди. Он медленно провел по ее спине ладонями, чувствуя, как на рубашке от слез растекается мокрое пятно.
– Не надо плакать, – притянул к себе, продолжая успокаивающе гладить спину, плечи, легко коснулся губами макушки, – что бы ни случилось, я буду рядом.
И это были не пустые слова, он намеревался выполнить свое обещание. Быть рядом в горе и в радости, именно то, что он хотел больше всего на свете. Отдать всю ту нерастраченную нежность, которая долго накапливалась где-то глубоко внутри него, ожидая нужного момента, чтобы вырваться наружу. Засыпать и просыпаться, сжимая ее в своих объятиях, ощущая ее как можно большей поверхностью тела. И любить, горячо, пылко, нежно, каждый раз погибая от томительного удовольствия, и воскресать вновь, чтобы повторить все это еще более безумно и страстно.
И это было единственно правильно, быть с ней, так близко, что ближе уже просто невозможно. Как будто вокруг никого нет, и весь огромный мир только для них двоих, слившихся в одно целое. Даже их сердца бились синхронно, словно подстраиваясь под ритм друг друга.
И вдруг кроме громких ритмичных ударов он уловил еще один, едва слышный звук, похожий на неуверенное тиканье крошечных часиков. Неужели показалось? Нет, он не ошибся, звук повторился, на этот раз более четко. Их теперь трое.
А то, что он видел… надо просто забыть. Это будет трудно сделать, но он сможет.

Жду ваших комментариев на ФОРУМЕ!